L’appel du Vide

Чуть впереди, прислонившись к чёрной чугунной ограде набережной, стоял один из тех, кого одно время называли хипстерами. Несмотря на довольно тёплую погоду, он был одет в чёрное зимнее пальто и громоздкие туфли. Из-под расстёгнутого воротника выглядывал тёплый свитер с изображением рождественских оленей, а густая борода резко контрастировала с короткой и явно дорогой стрижкой. В руках у парня, как и следовало ожидать в наш век высоких технологий, был планшет. От таких индивидов, сочетающих странности с, казалось бы, нормальными вещами, мне всякий раз становилось не по себе. Со временем, конечно, привыкаешь к подобному, и даже зелёные волосы вкупе с покрытым татуировками телом уже вызывают не стойкую неприязнь, а лишь лёгкое недоумение. Вероятно, я навсегда останусь провинциалом и, прожив здесь хоть десятилетие, буду неодобрительно провожать взглядом тех, кто, по моему мнению, излишне вызывающе себя преподносит. В крупных городах нельзя сделать и шага, чтобы не наткнуться на кого-то, выглядящего совершенно удивительно. При встрече с такими людьми неизменно возникает вопрос: что же послужило причиной столь кардинального преображения?

Сегодня всё выглядело иначе: бородач в зимнем пальто, с энтузиазмом тыкающий пальцем в экран планшета и явно ведущий с кем-то переписку, казался интересным. На мгновение даже захотелось завести с ним разговор на какую-нибудь пустяковую тему. Вздохнув, я в последний раз полюбовался гладью Мойки, поднял взгляд к вечернему небу и помахал рукой проезжающему такси. Сегодня – день моего триумфа, «Анна с цепью» совсем близко.

Уже и не вспомнить, когда во мне впервые проснулась любовь к коллекционированию, но позже именно она стала главной страстью всей моей жизни. Результаты налицо: к тридцати годам я собрал вполне приличную нумизматическую коллекцию, покупая драгоценные кругляши по мере скромных возможностей. Может, её начало положило собирание пробок от газировки? Или всё началось с комиксов? Так или иначе, сегодняшний вечер обещал стать кульминацией этого увлечения. На тематическом форуме мне посчастливилось наткнуться на человека, интересовавшегося оценочной стоимостью одной-единственной монеты. Но какой!

Наконец я добрался. До наступления темноты оставалось совсем немного времени. Я погорячился, выбрав такси, – нужный адрес находился далеко за городом, и сумма, выложенная за поездку, могла бы обеспечить меня на пару-тройку дней. У тяжелых металлических ворот, состоящих из толстых вертикальных прутьев, хаотично скреплённых горизонтальными деревянными планками, помимо чёткой таблички с надписью «Посторонним вход воспрещён», обнаружился домофон. Немного помедлив, я решительно нажал кнопку вызова. Пару минут ничего не происходило, и я уже собрался позвонить снова, как динамик наконец отозвался слегка искажённым женским голосом:

– Слушаю.

– Мы договаривались, я по поводу… – начал я.

– Входите.

Замок на неприметной калитке правее щелкнул.

– Благодарю, – промямлил я под нос, не будучи уверен, что меня услышали. Войдя, я осторожно притворил за собой дверь и осмотрелся

Учитывая район, в котором было назначено свидание, я частично подготовился к встрече с весьма состоятельной особой, но то, что предстало перед моими глазами по прибытии, превосходило все мои ожидания. Видневшееся впереди здание внушало трепет. Стилизованный под старину трехэтажный особняк больше напоминал дворец для крупных мероприятий, чем жилое здание. Именно такие показывают в новостях и светских хрониках, когда речь заходит о сильных мира сего. Кажется, именно так бы выглядела одна из летних резиденций монарха, сохранись монархия до наших дней или пожелай самодержец отстроить дом для кого-то из членов своей семьи. На притязательный монарший взгляд ничего особенного, но простых смертных в этом доме завораживало многое: белоснежные стены, плавные изгибы, невыразимая торжественность и в то же время простота. Самым необычным казалось, что он как будто был мне смутно знаком. Я бы не удивился, если бы эта постройка часто появлялась в телепередачах или кинофильмах. Вслед за легким уколом зависти пришло понимание, что хотелось бы надеяться, что владеют всем этим великолепием не типичные напыщенные представители российской элиты родом из лихих девяностых, а кто-то более достойный. Окружающего особняк участка с лихвой хватило бы на несколько футбольных полей. К счастью, ландшафтный дизайнер использовал предоставленные ему просторы намного уместнее.

Я двинулся в сторону дома. Всё здесь создавало ощущение, что парк был задуман с размахом, словно для великанов. Широкая плитчатая дорожка желтого оттенка соревновалась за внимание с множеством раскидистых деревьев, а причудливые формы неизвестных мне кустарников задавали ландшафту общий тон и настроение. Время от времени попадались и скульптуры – все как на подбор монументальные, из камня разного рода, тяготеющего к тёмным тонам По обе стороны пути каждые пару метров стояли невысокие столбики с холодными фонарями. Таинственности добавляла и очерчивающая тропу диодная лента. Её холодный свет как нельзя лучше подчеркивал торжественность общего ансамбля. По мере приближения перед моим взором величественной громадой разрастался дом. Царившая тишина ничем не выдавала присутствие людей или животных.

Я у крыльца. Ступенька, вторая, третья – наконец, дверь, выполненная так, что почти не отличается от обычной стены. Кнопки звонка нигде не оказалось.

Пролетает миг, и монолит передо мной раскалывается. Нехотя подчиняясь неведомой хозяйке, вход словно не желает открывать тайны доверенного ему жилища кому бы то ни было со стороны. Еще спустя мгновение в проеме появляется девушка. Из тех, кто, обладая редким, но узнаваемым природным очарованием, порой сами того не осознавая, используют его на полную катушку. Уверен, вам встречалась такая красота – из разряда тонких материй, гораздо выше сугубо эстетических предпочтений; её особенность – льющееся изнутри тепло. Словно сама вселенная проецирует на меня что-то родное, наполняя к тому же новой нежностью.

Пристально и, как будто с ожиданием, она посмотрела мне в глаза, словно проверяя, узнал ли я её. Высокая, стройная, на первый взгляд – лет двадцати пяти. На ней строгие деловые брюки, светлая блузка из невесомого материала, довольно вольготно расстегнутая на пару верхних пуговиц, и безликие «лодочки». Тёмные волосы стянуты в строгий, так называемый, «конский» хвост. Лицо практически без макияжа, лишь алые губы подчёркивают его естественность. Из нагрудного кармана выглядывают очки в матовой чёрной оправе. В левой руке она держит небольшой брелок – судя по единственной кнопке, именно он открыл для меня ворота. Кожа чистая и гладкая, слегка бледная, с тем аристократическим оттенком, который украшает людей. Интересно, какая кровь течёт в её жилах? Я угадывал в ней если не высокое происхождение, то уж точно прекрасное воспитание. Она явно из тех, кто выбирает занятие по духу – не из денежной нужды, а из собственных стремлений, исключительно ради самореализации, хотя могла бы бездумно прожигать жизнь на бесконечных вечеринках. А быть может, подумалось мне, она – единственная наследница какого-нибудь древнего и весьма могущественного рода… И вот уже мерещатся масоны, аристократические династии, олигархи.

Воцарившийся в воздухе при её появлении ненавязчивый, но стойкий аромат – с едва уловимыми нотками цитруса и выраженным аккордом сандалового дерева – струился и трансформировался ежесекундно, будто намекая то ли на изменчивость её натуры, то ли на врождённую способность к метаморфозам.

И наконец – финальный штрих: на шее красовалась цепочка из белого металла с небольшим круглым амулетом, чем-то похожим на экзотическую монету какого-нибудь вымышленного государства. В центре диска мастер изобразил сидящую в горделивой позе лисицу, окружённую девятью симметрично расположенными хвостами. Что бы это ни значило, амулет выглядел завораживающе. Хотелось верить, что мой взгляд так быстро ухватился за столь неординарную вещь благодаря увлечению нумизматикой, а не из-за её расположения.

Как часто бывает среди подобных мне неудачников, чьи желания не соответствуют возможностям, прямое столкновение с воплощением роскоши, успеха и достатка незамедлительно всколыхнуло целый ворох неуместных переживаний. Что ни говори, а одно из самых тяжёлых духовных страданий – это чувство собственной негодности. В осознании своего ничтожества таится величайшее и неизлечимое горе, от которого нет ни спасения, ни утешения. Сколько ни глуши его, как ни пытайся упрятать в самые потаённые уголки сознания – покончить с ним не так-то просто. А то, что я явился сюда с целью обмана и наживы за счёт этого прекрасного создания, лишь усугубляло мои мучения.

Я знаю эти чувства: если дать им волю, они немедленно превратятся в самобичевание и вину, а следом я тут же размякну. А это последнее, что сейчас нужно.

С сжимающимся в комок сердцем я наблюдал, как её рука плавно, будто в замедленной видеосъёмке, поднялась ко лбу и мягко поправила выбившуюся прядь волос. Таящие в себе немалое искушение губы пришли в движение:

– Добрый вечер. Уже заждалась. Очень приятно, Алиса.

Уверен, она чувствовала мою сконфуженность. Сколько себя помнил, я не любил своего имени. Особенно его уменьшительную форму. Оно казалось мне глупым, абсолютно пустым и каким-то ужасно плоским. Да и не только мне. Как любить своё имя, если всё детство сверстники использовали его как минимум в качестве насмешки, а зачастую – как ругательство?

Оно стало сначала для них, а потом и для меня ассоциироваться с кем-то малозначительным, слабым, недалёким. Кем-то, кого без труда можно игнорировать, ни в коей мере не считаясь с мнением несчастного Алёшеньки. Где я свернул не туда – для меня загадка. Но стоило мне совершить какую-нибудь оплошность, как, будучи замеченной кем-то из моего круга общения, она тут же отмечалась злорадным возгласом:

– И что ты наделал? Ты что, Алёша?

Или того хуже: обвиняющий взгляд вдруг принимал сочувствующий – такой, каким смотрят на сирых и убогих – оттенок и сопровождался укоризненной констатацией:

– Ну, ты всё-таки и Алёша…

Далее в моей жизни следовала череда кличек и никнеймов, но, как вы можете видеть, проблема так и не была решена. И оттого я всеми фибрами души ненавидел ритуал знакомства. Человеческий социум, явно издеваясь, не собирался отправлять эту затхлую церемонию в Лету ради моих хотелок.

– Алексей, – ответил я нехотя, уже понимая, что от волнения сбилось дыхание. Это всегда служило побочным признаком того, что на меня снова обрушился целый каскад не самых приятных переживаний и воспоминаний, от которых я годами тщетно мечтал избавиться. – Не люблю это имя, – с вызовом добавил я и затаил дыхание в ожидании ответа.

Насмешливого взгляда, которого я всегда ждал, в очередной раз не последовало (и я, хоть убей, не помню, дождался ли я его хоть единожды, но всё равно исправно играл роль Хатико), и это принесло мне некоторое облегчение.

Вместо этого она коротко пожала плечами:

– Замётано. Благо, русский язык обладает достаточным инструментарием на такой случай.

Я украдкой вздохнул с облегчением. Обстановка, ситуация и – не в последнюю очередь – её уравновешенная реакция сделали своё дело. Стресс наконец отпустил меня. Ещё будет время поразмышлять над собственной несовершенностью, высмеять идиотские страхи и приписать себе какое-нибудь психическое заболевание, но не сейчас.

– Рад познакомиться. Сожалею, что заставил ждать.

– Сомневаюсь в наличии вашей вины. Вы пришли вовремя; проблема лишь в моей врождённой нетерпеливости. Проходите, не стойте.

– Я постарался приехать сразу, как смог разобрать документы, – начал я, желая произвести впечатление делового человека, что, по правде говоря, было далеко от истины.

Одарив меня ещё одним протяжным взглядом, она жестом пригласила следовать за собой и, шагнув в глубину дома, произнесла:

– Надеюсь, из-за нашего пустячного вопроса вы не отложили что-нибудь важное.

– Ничего такого, что не могло бы подождать, – тут же отозвался я.

Я ступил через порог. Паркет помещения, куда более просторного чем полагается для прихожей, холодно принял меня – так принимают напросившегося в гости дальнего родственника. Характерная для больших помещений прохлада лишь усугубляла и без того отчетливое ощущение собственной ненужности. В довершение ко всему, каждый мой шаг отзывался хлестким звуком, который на фоне почти бесшумно порхающей впереди Алисы заставлял чувствовать себя совершенно лишним под сводами этого дома – неуклюжим громилой.

Мягкий теплый свет, льющийся из множества точечных светильников, раскиданных по потолку в странном несимметричном узоре, не оставлял ни сантиметра укрытия для любителей тьмы или хотя бы полумрака. Интересно, свидетелем каких событий могли стать эти скрытые деревянными панелями стены?

В глаза бросился минимум мебели: белоснежная тумба и пара кресел, подобранных в тон, а также необычная вешалка в форме древесного ствола с несколькими ответвлениями создавали странное сочетание минимализма и экстравагантности. Складывалось ощущение, что хозяин был не прочь обставить это место эксцентрично, но то ли не нашел подходящих предметов, то ли не имел такой возможности. Если отбросить преклонение простого смертного перед масштабами увиденного, то я совсем не уверен, комфортно ли на самом деле жить в подобном доме. По крайней мере, сейчас уютно мне не было – а разве не ощущение уюта должно возникать при входе в чье-то жилище? Все это скорее напоминало резиденцию для приемов.

Я мог бы предположить, что хозяином этой причудливой прихожей стал человек, воспитанный без излишеств и дорвавшийся до богатства, а теперь заполняющий свое убежище гипертрофированными, под стать своему эго, вещами. Но тогда странно, почему отсутствует огромная хрустальная люстра ценой в небольшую квартиру? И как это соотносится с образом встретившей меня хозяйки? А может, она вовсе и не хозяйка?

Немалых размеров дверь на противоположной стороне зала явно вела в нечто напоминающее гостиную. А чуть поодаль воздушная и далеко не самая практичная винтовая лестница позволяла подняться на второй этаж. К счастью, чуть правее этого неуместного пережитка прошлого виднелся небольшой лифт, к которому мы и направились.

После непродолжительной поездки двери открылись в дугообразный коридор, который, судя по всему, также служил неким подобием картинной галереи – с одной интересной деталью: все размещённые здесь рамы были абсолютно пустыми. Не знаю, дизайнерский ли это ход или у отсутствия полотен есть другая причина, но смотрелось всё это донельзя уместно.

Она приглашающе махнула рукой, и я поспешил следом. Наблюдая за Алисой, я не мог не заметить, что в её фигуре сочетались естественная элегантность и приобретённая упругость походки. Судя по всему, она не чужда спорту.

Шествуя по освещённому тёплым искусственным светом коридору, внешней стеной которого служило толстое стекло, отделявшее нас от внутреннего двора, я, чтобы немного расслабиться и отвлечься от созерцания манящей до дрожи в коленях фигуры, принялся разглядывать окружающий интерьер. Она резко остановилась, взяла меня за кисть и подвела к стеклу.

«Эксцентричная особа», – подумалось мне. «Хотя, кто, живя в подобном антураже, таким бы не стал?»

Окинув взглядом открывающийся пейзаж, она вновь повернулась ко мне. Сквозь неведомые вентиляционные шахты, вызывая у меня чувство спокойствия, проникал еле уловимый аромат садовых цветов.

– Неплохо, да?

– Прекрасно. Но я не понимаю… – начал было я.

– Просто захотелось дать полюбоваться, пока есть такая возможность, – перебила она меня. – Всё здесь лишь кажется вечным.

Я искоса взглянул на неё. В изумрудного цвета глазах легко читался живой и подвижный ум. На лице же мерцала мечтательная полуулыбка. Её странные выходки тревожили и забавляли: ставя меня в неловкие ситуации, она будто пыталась прочитать меня, словно книгу.

– Я надеюсь, вы не против, если мы расположимся в библиотеке, а не в гостиной? Мне кажется, там атмосфера куда больше подходит для непринуждённых бесед.

– Как угодно. Уверен, вам виднее, – улыбнувшись, ответил я, и через мгновение мы продолжили путь.

Наконец, после долгого пути через множество комнат, мы добрались до просторной библиотеки. Окон здесь не было, пол отделан ещё более дорогим паркетом, а стены во всю высоту скрыты массивными ореховыми полками, практически полностью заполненными сотнями всевозможных томов. В центре зала на небольшом возвышении, спрятанном под мягким ковром, располагались пара удобных кожаных кресел и миниатюрный журнальный столик из стекла. Над входом я заметил проектор и, проследив за его направлением, разглядел прикреплённый к потолку в противоположном конце помещения экран, ныне свёрнутый. В дальнем углу виднелся ещё один небольшой столик, судя по красующемуся на нём сервизу и электрочайнику, использовавшийся в качестве буфета. И, конечно, какая библиотека без живописного резного камина? На нём красовалась стопка толстых энциклопедий и справочников – по суперобложкам некоторых несложно было угадать их тематику: искусство.

Ещё одна любопытная деталь заключалась в том, что здесь, как и во всех прочих помещениях на моём пути, царила практически идеальная чистота. Поддерживать её явно требовало целого штата прислуги, хотя присутствия кого-либо из них я пока не обнаружил.

– Вот и пришли, располагайтесь, где удобно. Может быть, чай или кофе? – поинтересовалась она. – Чуточку позже к нам присоединится моя сестра.

– Спасибо за предложение, но, пожалуй, нет, – ответил я, усаживаясь в просторное кресло, следуя старой привычке сидеть лицом ко входу.

Новость о сестре стала приятной неожиданностью: мне предстояло провести вечер в компании сразу двух девушек, и я почему-то ни на минуту не сомневался, что сестра Алисы не менее очаровательна.

На столике беспорядочно лежали несколько открытых книг: Эко, Бэнкс, Гессе – и небольшой блокнот с корявым почерком.

Странное чувство: я должен что-то сказать, как-то поддержать разговор и не выглядеть свалившимся с луны, но, увы, в ее присутствии красноречие покинуло меня. В изумрудных глазах читались интерес, лукавство и веселый задор. Я же лихорадочно пытался соотнести ее внешний вид, это здание, ее литературные пристрастия с ее личностью, представить, какая она, – но у меня не получалось.

– Могу я попросить об услуге? – неожиданно обратилась Алиса.

– Да, конечно, сделаю всё, что в моих силах, – отозвался я, втайне радуясь шансу быть полезным.

– Прошу прощения, но перед тем как мы приступим к обсуждению причины нашей встречи, могу я попросить вас немного поболтать?

– К сожалению, я не совсем понял, что именно вы имеете в виду, – произнёс я, надеясь скрыть своё замешательство.

– Именно то, что и сказала. На секунду на её лице мелькнула усмешка. – Просто притворимся добрыми друзьями и немного непринуждённо поболтаем. Или вы торопитесь?

– Неплохое начало, – подумал я, а вслух произнёс: – Ну уж нет, этим вечером я всецело ваш.

Недоумение от столь необычной просьбы, мелькнувшее было, тут же сменилось чувством радости. Последнее, что мне сейчас хотелось, – это быстро с ней расстаться, особенно учитывая ничтожно малую вероятность новой встречи.

– Отлично, я рада. Думаю, нам стоит перейти на «ты». С этими словами она встала и, пройдя к бару, лёгким движением руки открыла его. Спустя несколько секунд она уже шла назад с парой стаканов и бутылкой превосходного «Стратайла».

– Чистый или с содовой? – не оставляя шансов отвертеться, спросила она.

Я замялся. – Мне казалось, традиция распития спиртного с деловыми партнёрами давно канула в Лету.

– В таком случае как «деловой партнёр» я настаиваю, а ты просто не можешь отказать. А вообще, мы же друзья, помнишь? Капля моего любимого скотча поможет разрядить обстановку и придаст тонус нашей беседе. Она с невозмутимым видом наполнила оба рокса на два пальца и слегка сдвинула один в мою сторону.

Расслабленно откинувшись в кресле, Алиса неторопливо подняла стакан, демонстрируя нехитрый матовый маникюр неизвестного мне тёмно-красного оттенка. С улыбкой пригубила напиток и, приподняв одну бровь, изучающе посмотрела на меня.

– Давай условимся: если что-то в моём поведении покажется тебе выходящим за рамки, немедленно сообщи. Договорились?

– Заметано. Я не из самых стеснительных, – солгал я столь неумело, что тут же засомневался: а был ли в таком вранье смысл?

Я взялся за бокал. Янтарная жидкость переливалась яркими бликами, предлагая мне и всему миру неведомую игру. Поднеся его к носу, я сделал лёгкий вдох. Явственно чувствовались сырое дерево с нотками ванили, жареные семечки и фруктовые кондитерско-карамельные мотивы на заднем плане. Со временем медово-цветочные оттенки выдвинулись вперёд, наполняя аромат сладкими и солнечными интонациями. Что уж тут сказать – вступление многообещающее.

Я осторожно пригубил, и по рецепторам ударил плотный сладко-масляный вкус, где сначала сменяли друг друга, а затем словно объединялись изюм, дуб, тропические фрукты, имбирь и апельсиновая корка. Чудо, а не напиток! Где ещё мне довелось бы попробовать нечто подобное?

Сделав глоток побольше, я немного выждал, чтобы в полной мере оценить богатое послевкусие, наполненное имбирными цукатами, вареньем с апельсиновыми корками и мягким, пряным дубом. Поразительно, как с каждым глотком этот напиток раскрывался передо мной, демонстрируя всё новые и новые грани.

– Зачем ты здесь?

– Мне казалось, мы догово…

– Я не об этом спросила, – перебила она.

– Тогда о чём же?

– У каждого есть цель – что-то, к чему он идёт всю жизнь, и все поступки определяются лишь тем, насколько они продвигают вперёд. В какой мере сегодняшний вечер приближает к цели тебя?

Наш разговор становился страннее с каждой минутой, что не могло меня не беспокоить.

– Сказать по правде, я прибыл, чтобы обманом выкупить за бесценок настоящее сокровище, перепродать его и, наконец, разбогатеть, – выпалил я про себя так, как ответила бы моя уже всё провернувшая и просто потешающаяся версия из другой вселенной. Вслух же, несколько более чистосердечно, чем планировал изначально, произнёс:

– Я связываю с нынешним вечером достаточно серьёзные надежды.

– Отлично. Уверена, скоро ты оценишь иронию ситуации. Любишь литературу?

Её неожиданные и немного загадочные вопросы слегка смущали и всколыхнули целый пласт воспоминаний. Я едва сдержался, чтобы не похвастаться списком своих литературных достижений. К стыду, вспомнилось, что сейчас, когда число прочитанных произведений перевалило за несколько сотен, я тщетно пытаюсь восстановить в памяти, о чём же были некоторые из них.

О части таких книг я отчётливо помню, что читал их даже несколько раз, но мозг всё равно предательски отказывается предоставить какую-либо информацию. Кстати, порой единственное, что я помню из целого произведения, – это некая небольшая деталь, отчётливо впившаяся мне в память, заслоняющая все события, сцены и персонажей. Что-то смешно малозначительное, вроде формы носа второстепенного героя или описания интерьера побочной сцены.

Вот такие странности порой творит память. Как ни странно, в большинстве случаев я точно помню только две вещи: читал ли я книгу и понравилась ли она мне.

– Всегда любил. Одно время больше, в другое – меньше, но в последние годы практически перестал читать. Думаю, в этом антураже бессмысленно задавать тот же вопрос? – скороговоркой ответил я, словно желая нагнать упущенное в задумчивости время.

– Ты будешь удивлен, но я просто не уверена, любила ли я когда-нибудь читать, – сказала она и тут же, словно опомнившись, быстро закончила: – Но это не мешает мне живо интересоваться темой. Что может быть заманчивей, чем пожить чужой жизнью, пусть и таким, на первый взгляд, неочевидным путем?

Мысленно добавив ее слова к списку странностей, я тем не менее решил не заострять на них внимание и с какой-то непостижимой грустью произнес:

– Были времена, когда я бы душу продал лишь за то, чтобы повстречать литературного единомышленника, с которым мог бы часами обсуждать прочитанное. Кажется, еще Юнг, перефразировав Гоголя, говаривал, что человеческое одиночество произрастает исключительно из нашей неспособности в огромной толпе знакомых и полузнакомых найти тех, кто считал бы приемлемыми и существенными те же вещи или взгляды.

– Что-то изменилось? – Она заинтересованно смотрела мне в глаза.

– Те времена давно прошли, и сейчас я гораздо меньше нуждаюсь в ком-то подобном. – Я постарался сказать это максимально убедительно, но, если честно, и сам себе не поверил.

– Занятное собрание, – кивнул я на полки, надеясь скрыть своё замешательство.

– Ты и не подозреваешь, насколько, – в её голосе явственно проскальзывало предвкушение чего-то, доступного лишь ей. – Например, на той полке, что вдали, хранится утерянный текст Свифта о путешествиях Люмиэля Гулливера. Здесь, после посещения страны йеху, он попадает в плен к племени Раш-и-Тик. Будучи бесплодными во всех смыслах этого слова, они тем не менее возводят в культ бездумное потребление.