L’appel du Vide

Я понял, почему неведомый автор в письме назвал это место своего рода тайником: оно хранило местную историю и открывало её каждому, кто был способен видеть. С высоты птичьего полёта я наблюдал за миром на заре его существования – как разливается море, возводятся горные пики, раскидываются леса и поля. В следующей сцене неведомая воля штрих за штрихом наносит на ещё бездушную местность рощи, озёра и ручьи, поочерёдно добавляя тысячи укромных уголков и наполняя молодой мир бесчисленными мелочами, даря ему индивидуальность.

Я становлюсь свидетелем падения большей части пиков, которые ещё минуту назад казались нерушимыми. Наблюдаю, как на месте водоёмов у подножия гор появляется уродливый провал – шрам на земле; зелёные рощи превращаются в иссохшие заросли, а чистые озёра – в грязные болота. Буря стихает, оставляя некогда блистательный мир в жалких руинах без права на восстановление – бледное напоминание о самом себе.

И наконец мне снова демонстрируют Разлом – именно так я буду называть этот образовавшийся в лесной глуши бездонный провал. Я отмечаю, как с течением времени эта ненасытная чёрная дыра словно расширяется. Она становится физическим воплощением всего тёмного и плохого – проявлением экзистенциальной Пустоты. Изо дня в день Разлом растёт; осыпаются края, время от времени поглощая ещё одну частичку окружающего мира. Даже деревья тянутся прочь от этого провала, словно смертельно его боятся. Всё живое пытается убежать как можно дальше от края неумолимой бездны, из которой ничто и никогда не возвращается.

Видения закончились. Несколько минут я заворожённо наблюдал за ниспадающим водным потоком – разрываясь между абсурдностью происходящего со мной и переполненный восхищением ребёнка, который всё-таки нашёл доказательство того, что чудеса порой случаются. Нет сомнений: увядание этого мира, расширение Разлома и отсутствие «Создателя» связаны между собой; мне определённо нужно выяснить, как именно.

Я поднялся, потянулся, разминая затекшие от сидения в неудобной позе суставы. Больше не задерживаясь, выбрался наружу. Прищурившись, взглянул на горизонт и с наслаждением вдохнул свежий морской воздух; через несколько минут уже поднимался по лестнице на пути к дому.

Дорога назад не заняла много времени, и вскоре я с некоторой опаской вошёл в знакомые ворота. Девушек нигде не было видно. А чего я хотел? Чтобы они по очереди патрулировали двор в ожидании моего возвращения? Не мешкая, я направился к дому и спустя пару минут уже входил в холл, раздумывая, где искать хозяек.

Ответ пришёл сам собой: как ни в чём не бывало, из-за одной из дверей выглянула Марго и с улыбкой предложила войти. Я послушался и вскоре оказался на просторной, хоть и запущенной кухне. Марго колдовала над вычурной кофейной туркой, а в воздухе витал умопомрачительный запах кофе.

– Ты как раз вовремя, – кивнула она на медленно ползущее вверх по стенкам турки ароматное варево. – Где побывал?

– На пляже, – ответил я, не упоминая о своих приключениях в лесу и косясь на кофе в предвкушении.

Уловив момент готовности напитка, она проворно сняла его с огня и поставила на небольшой поднос с парой кофейных чашечек. Повернувшись ко мне, спросила:

– Отлично. И?

– Впечатляет, – прокомментировал я и добавил: – Сделал так, как ты сказала.

– Не разочаровался? – её лицо осветила улыбка облегчения.

– Жутко надеялся, что твои россказни – пустой треп, – вздохнул я.

На секунду воцарилось молчание.

– Разговор у нас вышел нелёгкий, но поверь: ты ещё мало сопротивлялся. В прошлом бывали случаи потяжелее. Пойдём-ка, кофе стынет, – с этими словами она подхватила поднос и направилась к двери. По счастью, идти пришлось недалеко; вскоре мы вошли в знакомую библиотеку.

Она преобразилась: от вчерашней почти стерильной чистоты не осталось и следа. Пол покрывала какая-то инфернальная смесь пыли, грязи и копоти. Во время моего прошлого посещения статные книжные шкафы выглядели нерушимыми; теперь же они осунулись и поблекли, словно на них накинули несколько десятков лет. Заваленный булыжниками камин придавал картине тотальной разрухи особую полноту. По всему потолку простиралась огромная трещина, сочащаяся плесенью – целая расщелина, ставшая доминантой этого помещения.

– Кажется, я чего-то не понимаю: вчера всё сияло свежестью недавно построенного здания, а сегодня за одну ночь превратилось в руины? Не объяснишь? – наконец задал я очевидный вопрос.

– Да ничего особенного. То, что ты видишь сегодня – истинное положение дел; вчера это было своего рода воспоминанием о лучших днях. Так происходит каждый цикл; похоже, Создатель считает, что знание о том, каким был мир когда-то, всем нам определённо не помешает. – Она указала на потолок и с печалью добавила: – Вот этого безобразия в прошлом цикле ещё не было.

– Я так подозреваю, мы не зря сюда вернулись? – поинтересовался я.

– Именно, – бросила Марго, разливая по чашкам дивно пахнущий кофе. – Это была его любимая комната; я называю её «не совсем библиотека». Здесь хранятся не сами книги, а лишь воспоминания о них. Каждая – своего рода отпечаток испытанных с ней ощущений: чем ярче были эмоции, тем толще и красивее представленный здесь фолиант. К тому же это хранилище не ограничивается лишь прочитанными книгами: например, вот на той полке хранятся желаемые книги; у дальней стены целый шкаф принадлежит мнениям о знакомых понаслышке произведениях. Так ему было проще ориентироваться.

– Хочешь сказать, что стоит мне взяться за любой том – и я получу отзыв о нём от того, кого мы ищем? Разве это не шанс понять его? Всегда думал, что список прочитанного многое говорит о человеке, – поинтересовался я.

– Быть может, ты и прав, но у нас просто нет на это времени, – вздохнула она. – Надо заняться чем-то более весомым.

– Резонно, – пожал плечами я. – Думаю, в первую очередь стоит сосредоточиться на Разломе. Он играет важную роль, и мне определённо нужно знать о нём побольше. Ты можешь отвести меня? Неплохо было бы взглянуть.

– Я могу предложить кое-что получше. Идём, – с этими словами она поднялась.

– Даже стесняюсь спросить, что бы это могло быть.

– Уверена, будешь впечатлён. Именно то, что тебе стоит увидеть как можно скорее, – сказала она, устремившись к выходу с таким видом, словно дала исчерпывающий ответ.

Мне же ничего не оставалось, как покорно отправиться следом.

Спуск не занял много времени; вскоре мы двинулись в глубину дома. Лишь немного помедлив, пока Марго (как типичная представительница своего пола) вертелась перед зеркалом, мы продолжили путь. Не прошло и пары минут, как, миновав заваленный разным хламом полутемный коридор, она подала мне знак остановиться у покосившейся деревянной двери.

Эта дверь знала лучшие времена. При ближайшем рассмотрении она выглядела добротной, хоть и очень старой: её сваяли из редкой и дорогой древесины. Искусная резьба и частые латунные вставки с выгравированными библейскими сюжетами словно намекали, что за ней должно находиться нечто важное. Если бы не неряшливые потёки белой краски на дверном косяке с надписью "WASTED?", её легко можно было бы принять за бережно хранимый музейный экспонат.

Постояв секунду в нерешительности, я нажал на массивную ручку и толкнул дверь. Она отворилась неожиданно мягко и бесшумно, открывая взору огромное полутемное овальное помещение, напоминавшее мрачные подвалы средневекового замка. В воздухе явственно чувствовалась атмосфера обречённости; в этом помещении было что-то гнетущее и угрожающее.

Я находился на верхнем ряду некоего подобия амфитеатра, состоящего не менее чем из полусотни ступеней из тёмного камня. Это придавало помещению вид места для собраний и ритуалов какого-нибудь мистического ордена. Обилие странных витрин, похожих на музейные, дополняло картину – в большинстве из них отчётливо виднелись очертания хранящихся там предметов. Зал также служил пристанищем для множества каменных изваяний, львиная доля которых пребывала в плачевном состоянии, граничащем с небытием.

Некоторые из них представляли собой скорее груды обломков, чем осмысленные произведения искусства; однако попадались и довольно хорошо сохранившиеся экземпляры.

Окружающая обстановка настораживала меня. Стараясь понять секрет такого впечатления, я пригляделся внимательнее. На первый взгляд – ничего необычного (если можно так сказать обо всём уже описанном). Однако в расположении убранства была некая неочевидная упорядоченность, которую не сразу заметишь. Все скульптуры были обращены к центру зала, а растущая пропорционально удалённости от него их сохранность позволяла понять: причина всему – нечто находящееся в центре. Вот только там не было ничего; тем не менее, это "ничто" оказалось чем-то.

Всего десяток шагов – и сомнения развеялись как утренний туман: передо мной была Она. То, что я наблюдал сейчас, в сравнении с сущностью, явившейся мне в виде Разлома, выглядело как разница между человеком и вылепленной им пластилиновой фигуркой. Если Разлом казался холодным, бездушным и неотвратимым механизмом-исполнителем, то лежащий передо мной провал излучал разум. Если Разлом выглядел лишь как катаклизм – уродливый шрам на теле мира, но всё же был его частью, вынужденной играть по общим правилам, – то то, что предстало передо мной сейчас, казалось совершенно чуждым окружающему миру.

Идеальный концентрический круг выглядел как аккуратно вырезанная во льду рыбацкая лунка: ни единого изъяна или скола. Безупречно гладкие стены провала, словно оплавленные адским пламенем, через мгновение терялись в клубящихся облаках абсолютно чёрной субстанции. Она проецировала вокруг себя невообразимый, вечный и неутолимый голод; холодный гнев одновременно неотрывно наблюдал за мной откуда-то из глубин. На ум пришли слова Ницше: «И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». И знаете, хоть эта цитата была вырвана из контекста, до сего момента ни одна литературная фраза в моей жизни не казалась столь уместной.

– Ну как? – неожиданно поинтересовалась Марго.

– Впечатляет, – пробормотал я и продолжил уже громче. – Знать бы только, что мне нужно здесь найти.

– Думаю, это как-то связано с той штукой, – она кивнула на противоположную сторону зала, где на стене, выступая из тёмного камня, виднелось подобие медной мемориальной плиты. Обычно подобные плиты отмечают дома, в которых некогда проживала какая-нибудь историческая личность, но что-то мне подсказывало, что сегодня не тот случай.

– Объяснишь? – уставился я на спутницу, словно ожидая, что это увеличит шансы получить искренний ответ.

– Собственно, потому я тебя сюда и притащила. Есть ряд вполне реальных головоломок. Вроде грота. Судя по всему, перед нами одно из таких заданий.

– Это твой план? Я должен биться над дешёвой головоломкой, надеясь неизвестно на что? – поинтересовался я, стараясь унять вновь накатывающий шум в висках, который всегда предвещал что-то нехорошее. – А если это ложный след?

– У меня нет никакого плана; я просто делюсь с тобой опытом, – пожала плечами Марго. – А насчёт остального – приложи к ней руку.

– Что? – сквозь застилающую взор пелену злости даже такая простая просьба казалась чем-то из ряда вон.

– Пожалуйста, притронься к ней, – повторила она с полной серьёзностью.

– Зачем?

– Просто сделай то, что я прошу, и всё увидишь, – не сдавалась Марго.

Я угрюмо двинулся через весь зал, старательно огибая его центр по широкой дуге и стараясь не потревожить предметы, которые имели несчастье преградить мне путь. Спустя минуту плита была уже на расстоянии вытянутой руки; я не преминул воспользоваться этим моментом. Медь оказалась ожидаемо холодной и даже приятно охлаждающей.

Мучительно долго ничего не происходило. Аккурат перед тем, как я собрался убрать руку, стена правее меня мягко замерцала белесым огнём; ещё через мгновение из него соткался призрачный дверной проём. Высокий – в полтора моих роста. Скорее даже врата, по краям которых затейливой вязью шла череда литер на неизвестном мне языке. На месте же створок красовалось изображение дерева.

Скажу честно: мне пришлось побороться с соблазном использовать заглавную букву алфавита при его описании. Как бы сказать поточнее… При взгляде на увенчанный густой кроной многовековой ствол (не силён в ботанике, потому не скажу, к какому виду он принадлежит) первое, что просится на ум – некая неизбывная изначальная сила, корни которой сокрыты настолько глубоко, что вовек не сыскать, а влияние – куда шире, чем можно представить.

Первой ассоциацией у меня, как у человека довольно приземлённого, стал Иггдрасиль. Утверждать не осмелюсь; да и вряд ли это важно. Где-то мне встречалось мнение, что дерево как мистический объект во времена, отдалённо нам предшествующие, воспринималось исключительно как путь. Вопрос только в том: куда ведёт этот путь в этом конкретном случае?

– То есть это дверь? – то ли спросил, то ли констатировал я, одновременно поражаясь своему тугодумию или, правильнее сказать, косноязычию.

– Именно, – ответила она.

По выражению лица моей спутницы невозможно было понять её чувств, но то, что я немедленно себе вообразил, показалось мне отнюдь нелестным.

– Но куда?

– Это нам и нужно выяснить, – она оживилась. – И, как ты понимаешь, на тебя вся надежда. Ты знал, что способность видеть новое и скрытое от других в обыденных вещах называется серендипностью? Будем надеяться, твоя сегодня окажется на высоте, – вздохнула она.

– Ну, уже что-то, – в моём голосе скользнули нотки удовлетворения человека, разгадавшего первое слово в длинном и сложном кроссворде. – Если я жертва этого проклятого лабиринта, то будем считать, что у меня появилось нечто похожее на путеводную нить. По крайней мере, есть смысл начать поиски именно отсюда. Если верить записям, окружающее отображает текущую реальность Создателя; судя по всему, мы имеем дело с калекой, хоть и моральным. – Я слабо улыбнулся и продолжил. – И всё это ни на шаг не приближает нас к выходу.

– Согласна. Основной вопрос, возникающий после чтения очередной порции откровений: какой вообще от них толк? Неужели так сложно оставить хоть маленькую подсказку о том, зачем нам могут понадобиться подобные знания? – по тону было понятно, что она отнюдь не впервые задаётся этим вопросом.

– Наверное, написанное не давало ему покоя: глодало изнутри и требовало с кем-то поделиться. Он выплёскивал боль на единственного, кому доверял – бумагу. – Выдержав паузу, я продолжил. – Ты сама говорила, что проходишь через всё это далеко не первый раз и просто обязана обладать куда большим количеством информации, чем я могу представить. Так неужели мои предшественники нисколько не продвинулись? Должно же быть что-то, чего не вижу я. Это сильно сэкономило бы нам время.

– Далеко не все из них были готовы делиться результатами изысканий, но кое-что есть, – она сделала паузу.

– Я слушаю.

– Это место особенное, – продолжила она. – Его можно считать не по своей воле сменившим предназначение святилищем. Как когда-то Софийский собор стал мечетью, а много ранее Каабу приспособили под свои нужды мусульмане. Так и этот храм, посвящавшийся надежде, в одночасье превратился в обитель разочарования и колыбель Пустоты. Зрелище унылое – навевает ненужную печаль. Заметил изваяния? Он воздвиг мемориалы тем, кто так или иначе был ему дорог. Когда-то это помещение служило своеобразным залом славы. Здесь он увековечил людей, ставших больше чем знакомыми: тех, кем восхищался, кому верил, на кого посмел надеяться. Это память о друзьях детства, родственниках и прочих близких, с кем он потерял нить общения; они словно умерли понарошку – мертвы только для него.

Создавая себе убежище – своего рода бункер, – в котором в самые мрачные часы прятался от мира и черпал вдохновение, устраивая личный зал славы для тех, кто, как он думал, станет надеждой и опорой, он не подозревал, что вскоре это начинание обернётся против него, послужив источником силы, чьё влияние превратит личный рай в филиал чистилища.

Иногда, замечтавшись, я представляю его бродящим тут в одиночестве: в свете тусклого огня рассматривающим символизирующие старых друзей изваяния; силящимся вспомнить, чем же был так дорог тот, у чьей символической могилы он сейчас стоит; и в молчании идущим дальше. Наверное, хорошо иметь собственный маленький музей людей из прошлого: здесь нет надоедливых посетителей, да и незнакомых экспонатов.

– Занятно, – произнёс я.

– Куда уж более? – Она ненадолго замялась, словно собираясь с духом, и вскоре продолжила: – Есть ещё мелочь. Хотела бы прояснить, что нам обеим вполне понятны твои подозрения. Мы нисколько не осуждаем тебя и всячески пытаемся доказать нашу честность. Но прошу: не забывай в поисках, что мы на твоей стороне. Любые необдуманные решения и поступки очень плохо влияют на этот мир и отдаляют нас от цели.

– Были прецеденты? – Мысль о том, что девушки могут оказаться не на моей стороне, неосязаемо парила где-то на задворках сознания, но сказанное Марго заставило задуматься.

– В одном из ранних циклов, когда мы ещё не до конца разобрались в своей роли и не привыкли к происходящему, вся эта ситуация пугала нас не меньше, чем тебя. Нам было сложно найти общий язык с твоими предшественниками. Помнится, один из них вверх дном перевернул библиотеку и свято верил, что мы обе, а особенно Алиса, хотим причинить ему вред. В общем, реакция привычная; такое происходит каждый раз, но тогда он будто бы нашёл тому доказательства. Кстати, именно он уничтожил «Волхва», о котором я уже упоминала, – виновато пояснила Марго.

– Как это произошло? – свежие подробности придавали делу гораздо более серьёзный оборот.

– В припадке он бросил книгу в камин. Хотя это и правда странно: он не расставался с ней и таскал за собой, словно она многое значила.

– Почему вы не помешали?

– К сожалению, он заперся. Это было уже перед самым концом цикла; счёт шёл на минуты. Как ты понимаешь, не добившись результата, он прекрасно осознавал, что это конец.

– Тогда откуда вы знаете, уничтожена ли книга? – продолжал допытываться я.

– Мы не нашли её в библиотеке в следующих циклах. Как же ещё? Если её нигде нет – вывод напрашивается только один, – с расстановкой ответила Марго, словно объясняя ребёнку.

– То есть, будь всё в порядке, к началу нового цикла она обязательно должна была вернуться в какую-то определённую точку?

– Как и всегда. У тебя есть соображения по этому поводу? – в её голосе промелькнуло замешательство.

– Быть может, если уж она оказалась для него так важна, то вовсе не сгорела? Что если он просто её спрятал? – высказал я очевидное.

– До сих пор после смены цикла все предметы возвращались на свои места.

– Где всё произошло? – мне тут же захотелось отправиться искать таинственный том.

– В библиотеке…

– Есть у меня чувство, что в этой истории явно не всё так просто, но, увы, её распутывание придётся отложить по крайней мере до тех пор, пока не разберёмся здесь. А в чём заключались его обвинения?

– В том-то и дело: ничего существенного. Только пустые домыслы да аналогии с сюжетом романа, – мои догадки явно взбудоражили её.

– Ладно, разберёмся с этим позже, – в моём голосе откуда ни возьмись появились командные нотки.

– Хорошо, – согласилась Марго радостно, что неудобная тема отложена на неопределённый срок. – Пожалуй, оставлю тебя одного. Какие планы?

– Для начала поброжу, осмотрюсь. Раз уж это настолько важное место, надеюсь наткнуться на что-нибудь интересное.

– Ну хорошо, остаётся лишь пожелать тебе удачи. Дорогу назад найдёшь?

– Не сомневайся.

На секунду задержавшись у выхода, Марго махнула рукой на прощание и исчезла из виду. В другой раз я бы отдал многое, чтобы провести с ней больше времени, но сейчас мне хотелось сосредоточиться. Что же я собирался делать? На самом деле, ничего особенного. Как и в любом другом музее, моя задача заключалась в том, чтобы бродить и созерцать. Если я хочу во всём разобраться, то мне нужно стать экспертом по этому месту – проникнуть в самые потайные уголки чувств и мыслей его хозяина, стать свидетелем его жизни. Где, как не в его музее, это возможно?

Я огляделся: судя по всему, я застрял здесь надолго. Одному Богу известно, сколько бесполезного хлама мне придётся перелопатить, прежде чем я наткнусь на что-то стоящее. Пыльные столы, грязные витрины и полуразрушенные статуи – вот моё царство на ближайшие часы.

С каждым неловким шагом поднимая вековую пыль, я двинулся по часовой стрелке, внимательно разглядывая артефакты в грязных витринах и на стеллажах. Эти вещи действительно можно было назвать музейными экспонатами – они происходили из различных десятилетий и соседствовали друг с другом по неизвестному мне принципу, образуя причудливые инсталляции, словно перформанс одного из адептов современного искусства.

Моё внимание привлёк почти пустой книжный шкаф – тот самый древесно-стружечный «шедевр» позднесоветского шкафостроения, чьи близнецы некогда встречались в каждой семье. На нижних полках покоилось несколько десятков ярких томов из популярной когда-то детской энциклопедической серии. Рядом располагалась обширная подборка прессы родом из поздних девяностых – удручающее чтиво.

Чуть поодаль возвышалась стеклянная витрина с видеоиграми. У её подножия немаленькая стопка геймерского глянца лишь добавляла коллекции лоска и внушительности – именно так ребёнок тех лет представлял себе немыслимые богатства.

Следующее хранилище артефактов нашей общей с владельцем молодости повторяло предыдущее с одним лишь отличием – оно служило пристанищем для мелодий. На вершине пёстрого развала из множества аудиокассет и CD-дисков, словно надгробие, помещался подкассетник, который сразу привлёк моё внимание. Я присмотрелся – и тут же поддался острой ностальгии: старательно закрашенные синей пастой крупные печатные буквы на корешке из тетрадного листа гласили: «Сектор Газа». Кто бы мог подумать, что такие простые вещи могут так нагло выволакивать на свет божий всю глубину тоски по детству?

Далее следовал донельзя переполненный пустыми емкостями от впечатляющего количества алкоголя шкаф. Все это вместе с уже отмеченным ранее увлечением Создателя чтением рисовало любопытную картину. Уверен, где-то неподалеку окажется еще и обширная коллекция фильмов и сериалов. Выставив напоказ калейдоскоп своих любимых способов ухода от реальности, он недвусмысленно давал понять, что все окружающее стало лишь апогеем этой страсти. Его склонность бежать от осязаемого мира родилась в далеком детстве и время от времени меняла формы, незримо довлея над всей его жизнью.