Непосвященная

–Что ты делаешь в лесу? Отвечай! – его голос прозвучал уже спокойнее, но в этой ледяной тишине таилась куда большая угроза, чем в яростном крике.

Дорок потирал ладони, будто стараясь стереть с кожи малейший след моего прикосновения, и в этом жесте было столько брезгливости, что мне стало физически плохо. Его лицо все еще нервно подергивалось, но теперь он напоминал не бушующую стихию, а холодный, отточенный клинок, готовый к точному удару.

Собрав всю свою волю, я поднялась на ноги, чувствуя, как из самой глубины души, из-под пластов страха, поднимается волна яростного, праведного гнева.

– Я не обязана перед тобой отчитываться! – бросила я, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. – Ты чуть не задушил меня, больной ублюдок!

Он рванулся ко мне с молниеносной скоростью, и прежде чем я успела среагировать, его пальцы снова впились в мои плечи, на этот раз с такой силой, что кости затрещали. Боль, острая и пронзительная, заставила меня вздрогнуть, но я не отступила, встретив его взгляд.

– Ты не смеешь называть меня ублюдком! – его шипение было похоже на звук, который издает готовящаяся к атаке змея.

– А ты не смеешь душить меня в лесу! – крикнула я, с силой вырываясь из его хватки и делая шаг назад, чтобы перевести дух. – Посмотри вокруг! – развела я руками, указывая на мирную, сияющую поляну. – Я пришла собрать мох для снадобья! И всего-то! А ты подкрался ко мне, как вор, и чуть не убил! Ты вообще в своем уме?!

–Ты этого заслуживаешь! – его ноздри раздулись, а мощная грудь ходила ходуном от неконтролируемой ярости. – Ты мерзкая ведьма, которая торгует людьми, одурманивает других и попирает священные законы о перемещении между мирами! – прорычал он, и каждое его слово било по мне с физической силой, от которой я невольно отпрянула.

Испуг, холодный и липкий, на мгновение затмил гнев. Я поняла, что имею дело не просто с озлобленным человеком, а с фанатиком, убежденным в своей правоте. Нужно было успокоить его, найти хоть какую-то точку соприкосновения.

– Я не знаю, что сделала именно тебе… – начала я, заставляя свой голос звучать тише, осторожнее, пытаясь достучаться до крупицы разума в его безумных глазах. – Но люди в моей таверне счастливы. Они находят там утешение и отдых. И ни в какие миры я больше не хожу. Клянусь. Я просто живу… и даже пытаюсь помогать другим.

–Ты лжешь… – его шепот был полон горькой, неизбывной уверенности.

Дорок шагнул ближе, сокращая и без того крошечную дистанцию между нами. Его тело излучало напряженное, почти звериное тепло. Еще шаг. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок, но отступать было уже некуда. В его глазах, помимо ненависти, плясала какая-то иная, темная и знакомая искра, от которой сердце замерло, а затем забилось с новой, тревожной силой. Это была не только ярость. В ней была какая-то извращенная одержимость, граничащая с болезненным влечением, и от этого осознания стало еще страшнее.

Я закрыла глаза, подняв руки в слабой, почти инстинктивной попытке оградиться от надвигающейся бури. В ушах звенело, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Хозяйка! Вот вы где!

Внезапно звонкий, как хрустальный колокольчик, голос разрезал напряженную тишину, словно острый нож. Леама.

Я открыла глаза – и взглянула на неё с безмолвной мольбой, словно она была не просто ненке, а единственным спасителем, для меня. Вся моя надежда, всё отчаяние читались в этом одном взгляде.

Маленькая ненке решительно топала по изумрудному мху, её крылышки нервно подрагивали, прижатые к спинке. А зелёные глаза, широко раскрытые, сверкали не детским любопытством, а глубокой, искренней тревогой.

– Дорок, старший из ищеек, что привести вас в лес? – она насупила свои тоненькие бровки, с силой скрестив руки на груди. – Что-то случится?

Дорок резко, почти механически, повернулся к ней. Его глаза, ещё секунду назад пылавшие ненавистью ко мне, теперь полыхали холодным, сдержанным гневом.

– Ничего. Не твоё дело! – прорычал он, и его голос, низкий и громовой, прокатился по поляне, заставляя содрогнуться каждый листок.

Но Леама не отступила. Она лишь фыркнула, с пренебрежением махнула рукой и стремительно подбежала ко мне, цепко хватая за рукав плаща.

– Хозяйка, вы найти мох? Берите скорее и идти домой, в таверна! – её голос звучал нарочито бодро и беззаботно, будто она намеренно игнорировала густую, ядовитую атмосферу, витавшую между нами. – Скоро пойти дождь!

– Как ты можешь ей служить?

Дорок резко шагнул вперёд, и его высокая, мощная тень накрыла нас обеих, словно крыло тёмной птицы.

– Она ведь забрала твои крылья, да? – его голос стал ядовитым, сладковатым, словно он вонзал отточенный клинок в самую глубь души и с наслаждением проворачивал его. – Нравится быть на побегушках у этой…

Он не успел договорить, произнести то оскорбительное слово, что висело в воздухе.

Леама внезапно напряглась, и встала между нами, превратившись в крошечный, но невероятно яростный живой щит.

– Не оскорблять моя хозяйка! – её голос дрожал, но не от страха – от чистой, несдерживаемой ярости. – Вы не иметь права! Она не нарушать новые законы! Вы не трогать нас – мы брать мох и уходить!

В её словах, в её позе, во всём её хрупком существе не было и капли страха. Лишь упрямая, слепая, безрассудная преданность, которая в тот миг была прекраснее любого подвига.

Дорок замер. Его взгляд, тяжёлый и испытующий, медленно скользнул с её разгневанного личика на моё искажённое ужасом лицо. В его глазах читалась не просто злость, а сложная смесь ненависти, презрения и какого-то странного, необъяснимого разочарования.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная. Лишь шепот встревоженных листьев и далёкий, нарастающий рокот грома нарушали её.

Наконец, молча, с таким видом, будто мы обе не стоили больше и пылинки под его ногами, он резко развернулся и зашагал прочь, его плащ взметнулся за ним, как тёмное знамя.

Леама выдохнула – долго, с дрожью, и снова схватила мою руку, её пальцы были холодными и цепкими.

– Быстрее, хозяйка. Пока он не передумать.

Я пошла, едва переставляя ноги – они дрожали и подкашивались, словно я прошла не пару шагов, а долгие мили по раскалённым углям. Пальцы судорожно сжимали жёлтый мох, его влажные, упругие волокна прилипали к коже. Спина горела огненной полосой там, где кора впилась в плоть, а горло саднило и ныло от памяти о его железной хватке.

Леама шла следом, её маленькие шаги торопливо шуршали по ковру из опавших листьев. Она не оборачивалась, не бросала взглядов через плечо, будто боялась, что если посмотрит назад – его тёмная фигура снова возникнет из чащи, чтобы завершить начатое.

Тропинка вилась, узкая и коварная. Воздух сгущался, пахло обещанным дождём, мокрой землёй и чем-то ещё – тяжёлым, гнетущим, словно сам лес затаил дыхание вслед за нами, замер в тревожном ожидании.

Мы уже почти вышли к опушке, где сквозь деревья виднелся знакомый силуэт таверны, когда воспоминание о его словах вонзилось в меня с новой силой, острое, как отточенное лезвие.

– Что значит? Она забрала твои крылья?

Я остановилась, как вкопанная, и медленно обернулась.

Леама замерла на месте. Её крылышки, обычно плотно и незаметно прижатые к спинке, вдруг дрогнули – коротким, беспомощным, почти неосязаемым движением, выдававшим всю глубину скрытой боли.

– Леама… – мой голос предательски дрогнул, сорвался на шепот. – Почему Дорок сказал, что твои крылья забрали?

Тишина снова сомкнулась вокруг нас, на этот раз тяжёлая и неловкая.

– …Кто их забрал?

Листья продолжали своё неторопливое шелестение где-то высоко над головой. Где-то вдали, за горами, пророкотал очередной раскат грома, теперь уже гораздо ближе.

Леама не поднимала глаз, её взгляд был прикован к земле у своих босых ног.

– Вы их забрать, хозяйка…

Её шёпот был тише звука падающей сосновой иголки, но для меня он прозвучал громче любого грома.

– Я теперь не летать.

Мир перевернулся, рассыпался на тысячи осколков, каждый из которых больно впивался в сердце. Земля ушла из-под ног, оставив ощущение леденящей пустоты.

Это я сделала это?Я?

Пальцы сами разжались, потеряв всякую силу. Драгоценный жёлтый мох рассыпался на землю бессмысленной грудой. В голове стоял оглушительный, пронзительный звон, будто кто-то ударил в гигантский колокол прямо в моих висках, выжигая все мысли, все чувства, кроме одного – всепоглощающего ужаса перед самой собой.

– Как… – это было всё, что я смогла выдавить из пересохшего горла.

Но Леама уже шла вперёд, не глядя на меня. Её плечики были неестественно напряжены, а спина выпрямлена в твёрдую, непробиваемую линию.

– Идти, хозяйка. Скоро дождь, – произнесла она безжизненным, пустым голосом.

Она не хотела говорить. Не хотела обсуждать. Не хотела обличать.

И у меня, отягощённой грузом чудовищного осознания, не хватило духа спросить снова.

Мы молча, как две призрачные тени, зашагали к укрытию таверны, а небо над нами окончательно потемнело, став тяжёлым и безжалостным, как груз несказанных слов и невыплаканных слёз.

Остаток пути мы проделали в гнетущей, невыносимой тишине, где каждый наш вздох отдавался гулким эхом в пространстве между нами. Лишь шелест опавших листьев под ногами и нарастающий громовой раскат нарушали это напряжённое безмолвие. Я чувствовала, как Леама всеми силами избегает моего взгляда, её крылышки были по-прежнему плотно прижаты к спинке – неловко, стыдливо, будто она ощущала вину за само своё существование.

Дойдя до знакомой двери таверны, я резко остановилась и повернулась к ней, преграждая путь к бегству.

– Ты должна мне рассказать, почему я так поступила. – Мой голос прозвучал жёстче и резче, чем я намеревалась, но сдержать нахлынувшие эмоции было невозможно. – И что вообще значит это слово – «забрала»? Я ведь вижу твои крылья, они прямо здесь!

Леама вздрогнула, словно от удара плетью. Её глаза метнулись к двери, ища спасения, лазейку, чтобы улизнуть от этого невыносимого разговора.

– Давайте зайти внутрь… – прошептала она, и её шёпот был едва слышен, потерян в нарастающем ветре. – Рядом с комнатой отдыха… есть комната с котлом. Там я рассказать… всё, что смогу.

Голос её предательски дрожал, а тонкие пальцы беспокойно теребили и мяли грубую ткань платья, выдавая внутреннюю бурю.

Я шла за ней по знакомому коридору, всматриваясь в каждую трещинку на стенах, в каждую тень, не понимая, как могла не заметить, не запомнить эту комнату раньше. «Наверное, я была слишком измотана, слишком растеряна…» – пронеслось в голове оправдание, которое уже не приносило утешения.

Мы подошли к неприметной, массивной двери. Леама остановилась и дрожащим пальцем указала на старинный бронзовый подсвечник с чёрной, ни разу не зажжённой свечой, вмурованный в каменную кладку.

– Хозяйка… нажать на подсвечник и произнести слова, открывать замок. – Она взглянула на меня, и в её глазах бушевала странная, мучительная смесь страха и тлеющей надежды. – Обратиться к воспоминания… сосредоточиться.

Я подошла ближе, положила ладонь на холодный, покрытый патиной металл и закрыла глаза, пытаясь выловить в омуте беспамятства хоть что-то знакомое.

Сначала – ничего. Лишь пустота, темнота за веками и отдалённый стук собственного сердца. «Может, это бессмысленно? Может, всё потеряно?»

Но вдруг – ослепительная вспышка. Видение.

Я вижу своими глазами, как моя же рука уверенно нажимает на тот самый подсвечник, а губы шепчут чёткие, ни на что не похожие слова:

– Сайфо симоре.

Раздаётся глухой щелчок. Подсвечник проваливается в стену, и тяжёлая каменная кладка бесшумно расступается, открывая тёмный проход в освещённую комнату.

Видение исчезает так же внезапно, как и появилось.

Я вздрогнула, возвращаясь в реальность, и без малейших колебаний повторила те же действия.

– Сайфо симоре.

Тот же щелчок. Стена бесшумно сдвинулась, открывая взору скрытое помещение.

Комната поразила меня с первого же взгляда. Это было сердце самой магии. Зелень повсюду: цветы в глиняных горшках, плющ, причудливо обвивающий полки до самого потолка, пучки трав, сушёных и свежих, развешанные под балками и наполнявшие воздух густым, терпким ароматом. Сотни свечей – толстых и тонких, алых, чёрных, ослепительно-белых – горели ровным, немигающим пламенем, не тая и не уменьшаясь. В центре стоял массивный котёл, из которого доносилось тихое, гипнотическое бульканье тёмной, почти чёрной жидкости. Рядом – стол, буквально уставленный ступками, причудливыми склянками, флаконами с переливающимися, живыми зельями. А в углу, словно островок спокойствия в этом море магии, стоял маленький, но уютный диван, застеленный мягкими, приглашающими подушками.

Я медленно подошла и опустилась на него, жестом приглашая Леаму сесть рядом. Она покорно подчинилась, опустившись на самый краешек, её ручки сложились на коленях в тугой, нервный замок.

Тишина тянулась невыносимо долго, густая и тяжёлая.

– Леама… – начала я, сама не зная, с каких слов подступиться к этой ране.

Она глубоко, с видимым усилием вдохнула и подняла на меня глаза – полные такой невысказанной, копившейся, быть может, веками боли, что у меня сжалось сердце.

– Вы… забрать их.

Эти простые слова прозвучали как окончательный, бесповоротный приговор.

– Что? – Я не поняла. Отчаянно не хотела понимать. – Что я забрала?

– Мои крылья. – Её голос дрожал, но она заставила себя продолжать, глядя мне прямо в глаза. – Вы заключить со мной сделку… что я должна служить вам… всегда.

Я онемела. Воздух перестал поступать в лёгкие. «Всегда». Это слово повисло в пространстве, обрастая ледяными шипами.

– Но… зачем? – выдавила я, чувствуя, как почва уходит из-под ног. – Для чего тебе это было нужно?

Леама лишь бессильно пожала плечами, её губы болезненно дрогнули.

– Так положено. Если Ненке заключать сделку с ведьмой, то крылья не летать, пока сделка не выполнена…

– Я… не помню этого, – прошептала я, и это прозвучало как самое жалкое оправдание.

Леама тихо кивнула, и её глаза стали пустыми, бездонными.

– Вы теперь многое не помнить, хозяйка.

Она сидела, сгорбившись, её маленькие ручки сжаты в крошечные, беспомощные кулачки на коленях. Взгляд упорно и безразлично упирался в пол, будто в трещинах на старых деревянных досках она пыталась найти ответы на все свои невысказанные вопросы.

– Хозяйка… – её голос снова дрогнул, став тише шелеста листьев за зачарованным окном. – Вы должны понять… я не могу рассказать вам всего. На меня наложено заклятье молчания.

Я замерла, чувствуя, как что-то ледяное и тяжёлое сжимает мне горло.

– Могу лишь сказать, что среди Ненке и высших эльфов, или ведьм… существует особая, нерушимая иерархия.

Она наконец подняла на меня глаза, и в них была бездна принятой своей судьбы.

– Мы служить вам за ваши дары. И чтобы служить хорошо… чтобы не быть соблазна… хозяин часто накладывать чары на наши крылья. Связывать их магией.

Её пальцы непроизвольно, судорожно дёрнулись к спине, к тем самым крыльям, что теперь были не даром, а бременем, цепями.

– От этого мы не летать… пока не выполнить свой долг. Чтобы не обмануть. Чтобы не сбежать. Чтобы не предать.

Она сделала паузу, и в тишине прозвучали её самые страшные слова:

– Если мы нарушить клятву… крылья умирать. А Ненке без крыльев…

Она не договорила, но я поняла. Поняла без слов.

– Тоже умирают, – тихо закончила я за неё.

Леама лишь кивнула, её губы снова болезненно дрогнули.

– Для нас это… самая высокая цена.

Тишина снова сомкнулась вокруг, густая, тяжёлая, как дым от погасших магических свечей.

– Пока я не выполнить свой долг… заклятье не снять. И я не свободна.

Она испустила глубокий, пронизывающий вздох, и в этом звуке слышались века немой покорности и смирения.

– Иногда… очень редко… хозяева освобождать Ненке… но это случаться всего раз или два за всю нашу долгую историю.

– Ох… Леама, мне так жаль… – мой голос прервался, перехваченный комом слёз и стыда. Рука сама потянулась к её хрупкому плечу – прикоснуться, утешить, попросить прощения… но замерла на полпути. Как я могу касаться её после того, что я сделала? Как она вообще может выносить мой взгляд?

– Я… я совсем не помню, что за заклятье я наложила. – Я сжала кулаки до боли, чувствуя, как слепой, бессильный гнев – не на неё, а на саму себя, на свою беспамятность – закипает где-то глубоко внутри. – Но если ты скажешь мне, как оно работает… я что-нибудь придумаю. Я найду способ. Я освобожу тебя. Клянусь.

Я посмотрела на неё, и впервые по-настоящему увидела – не служанку, не помощницу, не странное лесное существо, а живое, чувствующее создание, запертое в невидимую клетку моими же собственными руками.

– Мне не хочется причинять тебе боль. Ты даже… ты заступилась за меня сегодня… когда Дорок хотел мне навредить.

Леама резко подняла голову, её глаза внезапно вспыхнули, будто я ткнула в открытую рану.

– Хозяйка, что вы! – Она отмахнулась, и её движение было резким, обожжённым. – Не нужно меня благодарить! Вы и так слишком хорошо относиться ко мне…

Её голос сорвался на самой высокой ноте, став тонким и рвущимся, как паутина.

– Я этого не заслуживать.

И тогда она улыбнулась. Печально. Покорно. Такой улыбкой, от которой слёзы наворачиваются на глаза. И резко, почти бегом, отвернулась к котлу, будто в его бурлящих, тёмных глубинах было гораздо проще и безопаснее, чем во всём, что только что прозвучало между нами.

– А ещё нам пора готовить зелье… – бросила она через плечо, и её голос снова стал деловитым, отстранённым.

Леама вскочила с дивана, её движения стали резкими, угловатыми, будто она отчаянно цеплялась за эту новую, практическую задачу, как за спасительную соломинку, позволяющую не думать, не чувствовать.

– Вы открывать книгу и делать, я подавать ингредиенты! – её голос прозвучал нарочито бодро и громко, пока она шаркала к корзинке с собранными цветами и мхом.

Я поняла. Поняла прекрасно. Она бежала. Бежала от этого разговора, от этой боли, от моих глаз, полных раскаяния. Бежала в привычную роль верной служанки, где всё было просто, понятно и не нужно было отвечать на невыносимые вопросы.

Но я не собиралась отпускать её так легко. Воздух в мастерской сгустился, наполнившись невысказанными вопросами.

– Леама, почему Дорок говорит, что я его одурманила?

Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и неудобный, как свинцовое облако. Леама замерла на полпути к столу, её плечи напряглись под тонкой тканью платья.

– Ооох, хозяйка… – она медленно обернулась, и в её глазах бушевала целая буря – страх, мучительная нерешительность, и что-то ещё, более глубокое и тёмное. – Вы когда-то очень насолить ему…

– Что? Когда? Что именно я сделала?

Я вскочила с дивана, не в силах больше усидеть на месте. Ноги сами понесли меня по комнате, я ходила кругами, будто в бесполезных поисках выхода из этой паутины забытых мной поступков.

– Расскажи мне всё. Сейчас же. – Мой голос прозвучал жёстче и требовательнее, чем я планировала.

Леама глубоко вздохнула, поставила корзинку на стол и сжала в руках пучок жёлтого мха, будто ища в нём опору.

– Хозяйка… когда Дорок стать старшим из ищеек, он прийти в таверну. – Она говорила медленно, с неохотой, взвешивая каждое слово. – Так сказать… показать себя. Обозначить свой статус. Поговаривают он даже испытывать к вам интерес тогда.

– Вот чёрт… и что я сделала? – я остановилась напротив неё, впиваясь взглядом.

Леама снова вздохнула, её глаза потускнели от тяжёлых воспоминаний.

– Вы пригласить его за стол… говорить о ваших правах. – Она скрестила руки на груди, будто защищаясь от собственных слов. – Но он не хотеть считаться с вами, он быть против людей. Вы немного поругаться… а потом…

Она замолчала, опустив взгляд.

– Потом вы согласиться с ним и уйти за выпивкой.

Я замерла, чувствуя, как ледяная волна ползёт по спине.

– Лично, – прошептала Леама.

Она опустила глаза, её пальцы беспокойно перебирали грубую ткань платья.

– И подлить ему зелье желания.

Воздух перестал поступать в лёгкие.

– Когда вы оба выпить вино… – Леама покраснела, её голос стал тише, но от этого каждое слово звучало ещё отчётливее и страшнее. – Он не мог держать себя в руках. От желания, которе усилить зелье.

Я зажмурилась, уже предчувствуя ужасную развязку.

– Вы предложить ему… ублажить вас.

Леама замолчала, её щёки пылали румянцем смущения.

– Сначала руками. Потом… ртом.

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

– А когда он… спуститься под стол…

Леама взглянула на меня, и в её глазах читалось что-то странное – смесь ужаса и… смутного восхищения?

– Вы дёрнуть шторку. – Вся таверна увидеть.

– В этот момент эффект зелья пройти.

Я застонала, схватившись за голову, будто пытаясь вырвать из памяти это унизительное зрелище.

– Он был… в ярости.

– А вы… – Леама закусила губу, борясь с предательской улыбкой. – Смеяться. Громко. И сказать…

Она сделала паузу, имитируя мой голос:

– «Так вот что за работа у ищеек! Не сильно вы отличаться от нас!»

– Тогда он схватить вас за горло… – Леама вдруг посерьёзнела, её глаза потемнели. – И пообещать вам смерть.

Я чувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя лишь ледяной ужас.

– А затем выйти из таверны…

– И с тех пор мечтает посадить меня за решетку, – я хрипло закончила за неё, голос срывался от осознания всей глубины своего проступка.

– Вот чёрт… ЧЁРТ! – Я снова зашагала по комнате, руки впились в волосы. – Как же так? Зачем я это сделала?!

Леама лишь бессильно пожала плечами, её выражение говорило яснее любых слов: «Вы всегда так делаете.»

– Что же мне теперь делать? – прошептала я, обращаясь больше к самой себе.

– Я, к сожалению, не знать, хозяйка… – Леама вздохнула. – Но в таверне он не может вас трогать. Здесь нейтральная территория. Мы не относится ко двору правителя Звездого двора.

Я остановилась, впиваясь в неё взглядом.

– Мы находится за его пределами, на самой окраине, ближе к потерянным землям.

– Ищейки ходить где хотят… – Леама продолжала, её голос приобрёл наставительные нотки. – Они следить за балансом. Все дворы знать ищеек и пропускать через барьер…

Она сделала паузу, глядя на меня значительно.

– У них тоже проявляться дары и магия. Как у ведьм.

Я нахмурилась, пытаясь осмыслить эту информацию.

– Но… никто не знать, когда. Всё зависить от их внутренней силы. У многих дары не проявляться, пока они не встретить свою пару.

– Пара? – переспросила я, не понимая.

– Только пара может сдержать их внутреннюю борьбу… с собой и с миром и сделать более могущественными.

Я задумалась, переваривая эту странную информацию.

– Но про ищеек надо спрашивать не у меня… – Леама добавила быстро, словно открещиваясь от этой темы. – Лучше у Ведающей. Она знать всё.

– А где она? – в голосе прозвучала надежда.

– Чтобы до неё добраться… – Леама снова вздохнула, и в этом вздохе слышалась безнадёжность. – Нужно пересечь лес… и двор нашего правителя, она с другой стороны , на окраине.

Она посмотрела на меня с нескрываемым сожалением.

– Он вас, кстати… не очень жаловать. И может специально погубить.

– Да что ж такое?! – я взвыла, снова схватившись за голову.

– Я что, всем успела насолить?! – закричала я, размахивая руками в отчаянии. – И правителю, и ищейкам, и ещё, наверное, кому-то!

Леама молчала, но её глаза говорили красноречивее любых слов: «Да. Всем.»

– Как разобраться во всём этом?! – Я рухнула на диван, опустив лицо в ладони. – Голова идёт кругом…

Леама осторожно подошла, присела на край и… нерешительно погладила меня по спине.

– Хозяйка, я понимаю, вы устать… – Леама коснулась моей руки, её глаза были полны заботы, но и лёгкого нетерпения. – Но нам нужно сделать настойки…

Я вздохнула, с силой потирая виски, где пульсировала нарастающая боль. Голова гудела от переизбытка информации, от обрушившихся воспоминаний и осознания всей тяжести своих прошлых поступков.

– Если хотеть, мы перенести приготовление на вечер… – тихо предложила Леама, слегка наклонившись, чтобы поймать мой опущенный взгляд. – А пока я попросить Тасио приготовить купель. Немного отдохнуть… вам нужно прийти в себя.

Я закрыла глаза, чувствуя, как неподъёмная тяжесть всей этой истории давит на плечи, сгибая их.

– Я не знаю… наверное, ты права… – безжизненно пробормотала я, машинально отмахиваясь. – Попроси его. Я пока почитаю книгу про зелья… Какая из них нужна? Покажи мне и ступай.

Леама кивнула, быстро перелистнула страницы тяжёлого, пахнущего древностью фолианта и аккуратно раскрыла его на нужном месте.