- -
- 100%
- +
© Михаил Сергеевич Мишанихин, 2025
ISBN 978-5-0067-5037-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Неделя
(этюды)
*
Город – огромный осенний лист с прожилками улиц и переулков. В прорехи-пруды вливается небо. Зелень парков и скверов, жёлтые маркеры огней, красные крики рекламы создают карнавальное настроение.
В этом безудержном, всегда бодрствующем карнавале сидит в кафе-мороженное на перекрёстке Старой большой и Крайней правой улиц скромный Ёжик. Отдыхает, а в действительности ждёт возвращения медлительного Бегемота.
У них сегодня особый день, сказочный. Волшебство и чудеса стали банальными, будничными, как сам город-карнавал. У друзей сегодня целое Событие – встреча печали. Ведь как душевно вспоминать доброе прошлое! Как интересно придумывать альтернативные продолжения! Это так сближает!
– Ёжик, отчего тебе напридумывали колючек? – Бегемот расположился рядом с другом напротив окна, – Ты совсем-совсем добрый и покладистый.
– От скуки, наверное. Ты ведь тоже не толстокожий, а чуткий и отзывчивый, – улыбнулся Ёжик, – Но давай печалиться. Знаешь как это?
Бегемот не знал.
– Может, нужно заплакать?
– Тогда это будет умора…
– Сжать губы и глаза? – Ёжик показал гримасу.
– Не смеши. Ты словно тужишься… Смотри. Бабочка!
Ёжик ожидал здесь встретить кого угодно, только не его, и от радости даже подпрыгнул.
– Ура! Понедельник! – встреча с печалью автоматически переносилась, – Здравствуй!
**
Ярко оранжевый свет льётся из окна нижнего этажа двухэтажного дома. Право слово, это чудо, неожиданное для всех.
– Разве может светиться цветок?! – удивляются зеваки.
– Многое в природе, что и не снилось нашим мудрецам, – отвечают им бегущие на работу.
– Вау! Цветок! Горит! – кричат с веток сороки.
Нет здесь скрытой лампочки, как предполагают прагматики. Нет Божьего Знака, как восторгаются верующие. Это цветок с листиками и корешками в горшке.
Рядом с цветком сияет девушка, которая ухаживает за ним, окружает его душевным теплом, питает светом любви.
– Вторник! – ласково произносит она, – Какой ты у меня замечательный, Вторник!
***
– Ты чего?! Ты совсем не ощущаешь запах осени?!
– Что уже осень?!
– Она, родной. Хватит уже бухать-то, и очки сними.
– Фигасе! Листьев нет! Аху… ть! – удивление проглотило звуки.
– И птицы не поют.
– Да ладно?! – он выключил плеер и утонул в тишине.
Вот уже год его жизнь подчинялась простой схеме: пять дней в работе, а с вечера пятницы до понедельника водка с колой. Он и сегодня должен был пахать в офисе, да вызвали в управу, а сейчас стоял возле безнадёжно заглохнувшего автомобиля и ждал эвакуатор.
Вокруг него серый безжизненный лес в мелком осеннем дожде. Рядом непривычно, спокойно и приглушённо, ворчит коллега.
– Ты хоть женился бы что ли.
– Мне и девок с досуга хватает…
– Точно. А прогулки заменяет фитнес.
– А чё? Норм. Чего париться? Двадцать первый век…
– И ты его Печорин с усилителями вкуса. Точнее: с заменителями.
Над лесом поднялось солнце и ударило в глаза. Мчащийся по трассе ветер толкнул в бок. Мужчина поднял воротник и глубоко вдохнул сырой воздух с запахом прелой листвы.
Началась среда. День свободный от воспоминаний о бывших выходных и планов на следующие. День без заменителей вкуса жизни.
****
Дорога была прямой и совсем неровной со ржавыми от листьев обочинами и с лужами, отражающими небо. Таких дорог множество в глубинных полях России. (Да только ли России?!) Вдоль дороги стоят друг за дружкой четыре берёзки.
Нужно заняться небом. Сотворить глубокий водянисто серый с вороными крыльями туч, но… Кисть настойчиво влекла к земле, к берёзам.
Его всегда и во всём сопровождала четвёрка, словно ангел хранитель или тень. Времена года говорили о завершённости цикла. Углы комнаты – об уюте. В четвёртый раз получилось удачно жениться, а четвёртый ребёнок пошёл по его стопам.
Звонки от агента не давали сосредоточиться на картине. Город за окном монотонно гудел. Он подавил в себе раздражение, решив сварить кофе.
«На четырёхпутном перекрёстке сегодня открывается любопытная выставка,» – напомнил он себе вслух, – «Что за сочленисты?»
Он был в курсе всех современных течений. У него были свои люди в разных группировках. Вот об этих не слышал. Он вернулся к холсту и посмотрел на не подпускающее небо.
Имя художника – Четверг.
*****
Меня очаровывает небо, которое заглядывает в окна колодцев-дворов. Меня волнует небо, проявляющееся сквозь плотно сплетённые ветви парков. Голубая, дымчатая, смоляная полоса над шумными улицами. Порой просто не могу оторвать взгляд.
Порой небо со мной говорит. Голос не похож на ветер, на пение птиц. Он выглядит, как бутон пиона, но богаче и нежнее. Он зажигает мою улыбку. С ним дружит любовь, дарующая мне силы.
Сегодня пятница. Я знаю: услышу.
******
Нехотя проснулся от тонкого тихого неприятного скрипа. Осеннее утро скупо на свет. Осеннее утро любит поспать. Кто решился нарушить волю осеннего утра?
За окном алый воздушный шарик трётся о стекло и о чём-то пищит. Я открыл окно.
– САЛЮТ! – орал шарик, заплывая в комнату.
Ошарашенный таким поворотом, я посмотрел на серое небо, перевёл непонимающий взгляд на шарик.
– Салют – это приветствие, – продолжал кричать шарик, когда я закрывал окно.
– Какой по утрам салют?! И сам посмотри, нет его.
– Проснись ты уже, наконец. Я – суббота и приветствую тебя салютом ярких радостных эмоций.
*******
– Почему вы боитесь и недолюбливаете редактора?
Я стоял перед ним смиренно ожидая участи.
Задумчивый, но с озорными искорками в глазах, немного уставший Он сидел перед разложенными листами рукописи.
– Вы же сами всё это написали. Я же всего лишь немного подкорректировал, чтобы был хоть какой-то смысл. Чтобы жизнь не была пресной и бесполезной.
– А как же ограничения?
– Повторяю: вы сами всё пишите и войну и правила. Вам отвечать за происходящие события, – лёгким движением руки Он поправил упавшую чёлку, – Какой у вас сегодня день?
– Воскресение.
– Вот посмотри, – Он указал на стену, на которой появилось изображение, толкнул барабан калейдоскопа, вмещавшего в себя листы рукописей.
Калейдоскоп поворачивался – появлялась новая картинка.
Движение. Стоп
Город-праздник. Шикарные пышные туалеты. Балы и варьете. Единыжды влюблённый Он и Она – снисходительная к Его чувствам замужняя женщина…
Движение. Стоп
Цветущий сад в тишине заката. Маленький деревянный дом. Скамейка на берегу ручья. Он со взглядом «в себя» и Она, страстно увлечённая Им…
Движение. Стоп
Горы. Прозрачный, словно вечность воздух. Возможно, лето. Спешившись с коня, Он смотрит в буруны водного потока, как в реку жизни. В глазах печаль и скука…
Движение. Стоп
Тёмный и сырой застенок. Пытки без конца и жалости. Его тело посечено и отбито. Она там – за бетонной оградой в слезах… Она здесь – в Его сердце с улыбкой…
Движение
– Я посмотрел твою работу. Не вдаваясь в мелочи, хорошо. Правда, кое-что подкорректировал.
– Вы же публикуете все фантазии и…
– В единственном экземпляре и автор распространяет самостоятельно, – Мастер взял чашку и откинулся на спинку стула.
– Я помню условия договора.
– Славно. Тогда иди. Зомби, так зомби. Твои испытания, тебе отвечать за близких.
Тенистый сад выпускал меня. Деревья становились меньше, а солнца и воздуха взахлёб.
Впереди жизнь. Жизнь, написанная мной.
Один на всё
Проснулся Александр, как всегда, полный сил и радости. Лето. Четыре часа утра, значит, пробежка до реки, купание и неспешная прогулка до дома.
Бежать было легко и весело. Полкилометра до Хопра по сонным улицам посёлка. Утреннее солнце не печёт. Прохладный западный ветерок бодрит. Красота!
Дорога домой всегда в радость. Шагаешь размеренно и спокойно. Смотришь на любимый посёлок. Примечаешь в утреннем освещении неповторимые прелести. Умиляешься.
Счастлив человек, когда ничто не болит, не беспокоит, когда нужен, когда удовольствие от поступков.
Раз-два. Вот трава на тротуаре. Вырвал с корнем. Идём дальше.
Раз-два, раз-два. А вот ручка от ведра. Положил в мусорный контейнер. Идём дальше.
С шутками-прибаутками дошёл до дома. Привязал на выпас своих коз, которых (аж!) целых две. Насыпал курочкам зерна.
– Хорошо в деревне летом, если дома всё успето, – пропел Александр и оглядел огород.
Ни травиночки сорной. Как положено, ровно всё растёт. Набрал помидоров с огурцами на салат.
Пока копошился на кухне, прокричал шестиутренний будильник. Сейчас встанет жена Юля, и будем завтракать. Но вот уже и стол накрыт, а Юли всё нет. Хотя пора. Рабочий день никто не отменял.
– Соня, ты соня! – Александр вошёл в спальню, приняв серьёзный вид.
А в спальне никого. Совсем. Даже кровать заправлена.
Стоп.
Время половина седьмого, а где жена? Ей же на работу!
Обошёл все три комнаты. Никого. Для уверенности громко позвал. Никого. Даже записки никакой. И туфли все на месте.
Что за чертовщина?!
Когда проснулся, да и когда собирался на Хопёр, спала Юля. Поцеловал её по привычке пред уходом. Хм!
Всё это очень странно. Никогда такого не было. Даже если экстренно куда-то отлучалась – записку оставляла на кухонном столе. А тут? Странно.
С этими мыслями, без особого аппетита поклевал салат, выпил кружку чая и вышел из дома.
Семь часов утра. На работу пора. Это у него отпуск. А другие?
У соседей тишина. Везде тишина. Только, знай себе, птицы щебечут и ветерок свистит в штакетнике.
Успокоив себя решением о непредвиденных обстоятельствах в администрации посёлка, где служила Юля, Александр направился к товарищу. Виктор Строгин живет не близко, но и не далеко. Как говорится, через три песни. Шёл и удивлялся: восьмой час, а машины все по домам и не заведённые.
Заглянул по пути к Дмитрию Шесткову. Постучал. Звонок нажал. Ответа нет. Собака Брехунок лает, но и на её клич никто из дома не выходит.
– Ёпти! Да не бывает такого!
У Виктора также никого ни в доме, ни во дворе не оказалось. Александр присел на ступеньку крыльца, уставился на барский дом, тоскливо прятавшийся в зелени сирени.
– Что произошло?
Дом барский молчал. Молчала улица. Молчало небо.
Да не бывает так!
Оказывается, бывает. По дороге домой ко многим знакомым заглянул. Ни одного человека. Машины у домов. На звонки у калиток никто не выходил. Лишь скотина во дворах мычала-кукарекала.
Так захотелось с кем-нибудь, словом… хоть звуком перемахнуться! Но даже блаженного Федьки нигде не видно, хотя он с восьми утра, как на работе, по улицам шляндыется. Но не сегодня.
Сегодня разумного объяснения происходящему не было, от этого в голову лезли фантастические мысли: от неведомой биологической катастрофы до похищения жителей инопланетянами.
Полиция. Вот где можно узнать о случившемся. Отдел, как ни странно, был открыт, но ни дежурного, ни сотрудников не было. В здании царила тишина.
Александр поднял трубку служебного телефона. Длинный гудок ожидания. Набрал номер областного управления, что в списке над столом дежурного. Трубка продолжила монотонно гудеть.
Что же… что же… что же произошло?
Пробудившаяся перед завтраком тревога теперь выросла до неохватной величины.
– Без паники! – голос прозвучал эхом пустого зала, хотя Александр шёл по улице.
Полуденное солнце нещадно пекло. На небе ни облачка и ветер стих. Но зато, как по команде, заорали животные посёлка: верно, жажда душить начала, да и корма никто не дал. Копытные так вообще на выпас хотят. Лето.
Остаток дня Александр ухаживал за скотиной. Белкой прыгал по дворам. Начал со своего: здесь без заморочек – с закрытыми глазами возьмёшь необходимое. А вот в других дворах.
Хорошо, если привязь сразу на глаза попадётся, а то устанешь искать. Скотина же, как специально, глотку рвёт, слух режет. Привяжет её у двора, и к следующей. А здесь пёс сторожевой у ворот. А там загон на замке.
До темноты скотничал Александр. При луне вернулся домой. Не до ужина. Без задних ног, не раздеваясь, упал на кушетку в прихожей и уснул.
Проснулся от удара грома. В окно стучал дождь. В доме тихо-тихо, да и за окном только вода шумит.
Умылся. Пошёл по комнатам. Никого – значит, не приснилось. Поддавшись голоду, доел вчерашний салат и выпил чаю с затвердевающей плюшкой.
Дождь закончился, и вместе с робким солнцем пришла мысль: ехать в областной центр.
– Обязательно. Хотя бы в соседний район. Что-то нужно решать с этим.
Выгнал из гаража машину.
– Асфальт уже подсох. Быстро домчу, а если срезать полями, так мигом в Беково буду. Всего-то 70 километров через Антоновку.
Не заметил. Как привык разговаривать сам с собой.
– А если грязь в поле?
– Ой. Да на уазике хоть куда! – улыбнулся Александр.
Вчера ещё помнил, что заправиться нужно, но панель показывала «полный бак». Мысленно потерев руки, он прижал педаль к полу и помчал по пустым, искрящимися на солнце улицам посёлка.
Антоновка. Скорость снизил до пешеходной. Всё смотрел во дворы. Здесь тоже ни одного человека. За крайним домом включил второй мост. Вот она сила отечественного автопрома: нам нужны направления – дороги для трусов!
Заморосило.
– Ничего. Три поля и на асфальт выскочу.
– А если?
– Никаких…
Дождь усилился. На втором поле дворники перестали справляться с потоком.
– Ещё чуть-чуть…
– Родной, выручай!
Ух! Русские дороги! Волна из лужи окатила до самой крыши.
Александр вылез из кабины. Сквозь толщу ливня еле разглядел, куда попал. Встрял, оказывается, по самое не балуйся.
– Знал же! Знал, что здесь канаву выкопали краем дороги. Мимо проезжал раз сто! Вот напасть! Что же ты, небо, обозлилось на меня? – он залез в машину.
– Так тебе и надо. Ехал бы по асфальту… Сократить он решил.
Кое-как стянул мокрую одежду. С задних кресел сорвал покрывало. Растёрся, чтобы не заболеть.
Ливень не утихал. Всегда летние ливни коротки, а в этот раз. Будто Всемирный Потоп. Час прошёл, хоть бы просвет в стене.
Зубы начали отбивать дробь. Голышом в машине, хоть и в безлюдном поле среди дождя, как на витрине и зябко.
– Белые розы, белые розы…
Мокрая одежда не желала налезать. Александр махнул рукой. И вышел под дождь. Все-таки, хоть и по щиколотку в грязи, одеваться удобнее. Смысл ждать? К дому нужно пробираться.
Пока возвращался в Антоновку, пять раз упал. В грязи вывалялся весь.
– Знатный чернозём. Жирный. Хоть на хлеб мажь.
– Вот ты и обмазался.
Уставший вошёл в избу без окон и дверей, но с крышей. На крыльце умылся под водостоком. В полумраке комнаты разглядел панцирную кровать. Прилёг.
– Когда-нибудь непогода закончится или нет?
Тяжело вздохнул и прикрыл глаза.
Проснулся от холода. За окнами пылал закат, и стояла густая тишина. Не та, к которой привык, а словно сметана. Задохнуться можно. Трясло невыносимо. Он начхал на все приличия и голышом пошёл по безлюдной улице Антоновки.
Холодно.
Закатное солнце осушило тело, но не согревало. Трясло неимоверно. Словно в тумане, вошёл в первый попавшийся дом с занавесками на окнах. Открыто. Это уже не удивляло, как и то, что вещи в шкафу подошли по размеру, что «Жигули» во дворе с ключами в замке. Но машину чужую брать не стал, и так помарадёрничал. Дома возле горячей ванны увидел, что из Антоновки шёл в женской одежде – в темноте и холоде не до этого было.
По фиг!
После ванны чай с мёдом и постель под ватным одеялом и тулупом.
Проснулся разбитый, не выспавшийся. Голова трещит. Четыре часа утра. Ни о какой пробежке, а тем более купании, речи быть не могло. Яркое солнце бесило, и он задёрнул окно плотными шторами.
Одеяло с тулупом на полу. Во рту пустыня Сахара. На кухне напился воды из-под крана. Вкусная, мокрая.
– Хватит бичевать. Болеешь, так по-человечески.
Включил телевизор, и, не заметив картинки, переключил на DVD.
– Всё одно никого в целом мире.
«Повесть о настоящем человеке» не отвлекла. Всё раздражало и одновременно заволакивало равнодушием.
За окном орала скотина.
– Да пошли вы все! – он повернулся на диване лицом к стене и накрыл голову подушкой.
Время вареньем тянулось и липло. Каждую минуту можно потрогать.
Выздоровление пришло внезапно с наступлением следующего дня. О болезни кроме женской одежды в ванной ничего не напомнило. Чужие вещи он брезгливо отнёс в мусорный бак, и принялся за дела.
Последующие дни своей монотонностью сливались в одни бесконечные сутки.
– Я обречён на заботу об этих брошенных животных и безлюдном посёлке, – вздыхал Александр.
Но и в однообразии дней то здесь, то там выскакивали, вспыхивали радости: до дождя успел что-либо сделать; ночной ветер порывами подмёл тротуары; животные стали принимать его за хозяина; ясный летний день даже в полдень гладит прохладным ветерком, а редкие ночные ливни наполняли всклянь бочки и вёдра водой.
Однажды Александр сделал открытие, которое придало ему безграничное количество сил и радости.
Особенный день, который мог быть и субботой, и вторником, ведь Александр уже давно не поглядывал на календарь, был с пробуждения полон предчувствия чего-то неизвестного, но категорически хорошего. Фура с праздником мчалась к нему и всеми видами сигналов говорила о своём приближении. К полудню чувство начало затухать и могло стать разочарованием, если не дела и заботы.
Сидя поздним вечером на ступеньках крыльца, и бросив глаза в звезды, Александр, словно услышал:
– Всё просто и логично. Я умер, а это всё мой рай. Мне всю жизнь нравилось помогать людям. Да, что там «нравилось»? Сам докучливо лез во всё. Вот и получи сполна на всё своё удовольствие.
Осознав и приняв Это, Александр почувствовал приятную усталость, схожую с истомой. В глазах появился свет, а по лицу растеклась улыбка.
– Как же хорошо быть нужным!
Но через минуту и улыбка, и свет пропали. В приятности Александр впервые за всё время одиночества подумал о жене. Привык, что она всегда рядом. Да, в своих заботах. Да, в своей работе. Но рядом, где-то близко.
Юлюшка! – так он называл её во времена ухажёрства. После свадьбы – Юля, жена, моя женщина. Сыночка ему родила. Тот как-то скоро вырос, и покинул родителей. Достаточно звонка отцу раз в месяц. Вот Юля о сыне всё знала – сердцем что ли материнским чувствовала?
Любил ли он её? Конечно. В пылу влюблённости и «краше никого нет», и «до конца жизни». После, как и всех остальных, больше, наверное, уважал, но ни разу (ни разу ей ни с кем! Даже в мыслях.) не изменял.
Вот теперь один. Кушай большой ложкой манию всем во всём помогать.
С этой мыслью и уснул.
– Ну, ты, Саня, вчера и дал! Никогда тебя таким не видел, а в одном классе учились!
Над ним стоял Виктор Строгин и улыбался.
– Отказались от твоей помощи. Что такого? Их там без Нестора десятеро.
О чём это Виктор?
Какое вчера?!
Их же не было никого во всём посёлке. Ни-ко-го!
– Через два часа встречаю тебя. В соплю. По забору идёшь: « Пошли вы все!» На всю улицу: «Пошли вы все!» Ни разу тебя таким пьяным не видел.
Александр присел на кровать, потряс головой. Картинка поплыла.
Где реальность? Где сон? Здесь или там?
Виктор продолжал нести своё.
– Я чё зашёл-то. Поможешь с забором, раз отпускник?
В спальной появилась Юля. Просто вошла.
– Проснулся? – улыбнулась она, – На столе окрошка и чай крепкий с лимоном. Помоги Виктору.
– Спасибо, Юлюшка!
Сколько можно? Два месяца верно половину посёлка скотины кормил. Совесть-то есть у вас? Болит всё.
– Пошли. Что с забором-то? – Александр оделся и вышел из спальной.
Привидение
Есть у нас барский дом двухэтажныйкрасного кирпича. Говорят, построен чуть ли не триста лет назад. Ничего. Стоит. Так плесень кое-где да берёзки на крыше. До революции граф что ли жил, послегоспиталь был, да… Как его? Тубдиспансер. В девяностые разогнали всех. С техпор пустует.
Вот скажи, что не нравилось? И воздух у насхороший, и тебе парк шикарный. Нет, всё к чертям собачьим! Лёшки-матрёшки.
А парк, да, красота! Липы повсюду. Клёном исиренью сейчас зарос, но аллейки ещё есть. Ты вот время найди и прогуляйся.
Хотели мы с мужиками облагородить. Пришлитакие с топорами. Лёха даже с трактором договорился. Начали, как положено, сперекура. Только-только пару кустов и вырубили, на тебе менты. Нельзя, мол, государственная собственность. Где разрешение? Ну, мы, чтоб под хулиганку непопасть, свернулись.
Жалко.
Хорошая усадьба.
Вот тебе где с детками гулять. Мы помолодости в нём девчонок выгуливали. Через главный-то вход не пройти было. Назамке. Так мы проход в заборе сделали. Клёво. В парке темно. От луны светанемного. Сядешь на скамейку, и давай с подружкой шутковать. Она смеётся, арядом дворец молчаливо наблюдает за нами. Романтика! Сейчас-то калитка открыта, так что погуляй, если не был ещё.
Правда, к дому не подойдёшь, и увидишь разветолько крышу. Профилем его обнесли. Реконструкцию начали. Пригнали тот годчеловек двадцать узбеков. Копошились до осени. Уж не знаю, продолжат ли нынче. Хорошо бы, а то жалко. Красивый. С наличниками, с пилястрами разными… Дом-тобарский! Можно и под музей, и детям под школу какую-нибудь музыкальную… Так-тоесть это у нас, но всё же…
Говорят, президент на туризм начальствонастропалил. Дай-то бог. Деньжищ, конечно, на это нужно уйму. Да строить – неломать. Лёшки-матрёшки. Поживём – увидим, что получится.
Ну, так я не об этом сейчас. Завелось, значит, в барском доме привидение. Года два назад. Уж не знаю, от сырости илискучно ему стало в призрачном мире. Не знаю. Мирное привидение. Гуляло себе подому, никого не трогало, и нам не мешало.
Вот ты смеёшься. А я тебе скажу: всё одножутковато. Сам пару раз видел. Тверёзый был, что дитё малое. Домой шёл. Барскийдом с дороги-то весь виден. Иду, значит, а на втором этаже силуэт белый. Ну, какбелый? Будто туман, но густой-густой и словно светится изнутри. У меня ажмураши побежали по спине. Лёшки-матрёшки. Вот. А тебе смехуёчки.
Не я один его видел. Народ начал небылицывсякие сочинять. Будто барин возмущается состоянием усадьбы. Кто-то придумал толиграфиню-вдову безутешную, толи дочку графа, ожидающую жениха. Молодёжь отуберкулёзниках умерших судачила. Горазд народ на выдумки.
Вот Витёк Строгин, тот дельный мужик. Решилпознакомиться с призраком. Он аккурат напротив барского дома живёт. Не спалосьему как-то, задумку очередную пытал на крыльце.
Вижу, говорит, ходит по второму этажу. Так-топривык: ходит и ходит. Только в этот раз больно шумно, думать мешает. Уж и вмастерскую ушёл, а всё тянет посмотреть на него. Плюнул. Решил, на следующийдень, то есть ночь, споймать озорника.
У нас-то до этого лет за двадцать былоприведение. По кладбищу бродило, прохожих пугало. Так мы его лихоманку поймалитогда и бока помяли. Лёшки-матрёшки. В простынь завернётся. «Ууу» да «ууу» изтемноты. Особенно баб любил пугать. Визжат, говорит, смешно.
Вот Витёк и решил, что это такая же история. Одному-то не сподручно привидение ловить, так он сговорился с Сашком Луниным, дружкомсвоим. Хряпнули они пузырёк перед делом. А настойка у Витька знатная, всякийстрах, как рукой… Так вот хряпнули они, взяли по штакетине, и пошли.
Зашли в барский дом засветло, обошли всекомнаты, заглянули в каждый угол. Никого. Покурили, смеясь, обсудили, как будутловить и воспитывать привидение. Разошлись по своим блокпостам. Витёк кпарадному входу. Сашок к служебному. Уже на местах поставили на телефонах вибрацию, дабы привидение звонком не спугнуть.
Сидят час. Тишина. Сидят второй. Стемнелоуже. Тишина. Настойка разморила охотников. Может и задремал Витёк, но вдругслышит наглые шаги из глубины дома. Свет фонаря сквозь грязное окно выхватилоиз темноты человеческий силуэт.
– Аааа! – с ужасом заорал Витёк, и рубанул штакетником темноту.
– Ааааааа! – с ещё большими ужасом отозвался силуэт, и упал, – Ты чё?! Дурак?!
Сашку надоело сидеть. Сигареты кончились. Подумав, он не нашёл смысла в охоте, и пошёл к Витьку. Почему не обозначилсяголосом? Да в голову не пришло. Из-за этого и хромал недели две на билютне. Лёшки-матрёшки.
Витёк в знак извинения выставил ещё пузырьнастойки. В ту же ночь они его и приговорили, сидя у Витька на крыльце противбарского дома. Привидения не было.