Звезды над Кишимом. 1-й том

Утро выдалось прохладным. Построились перед бараком, провели физзарядку. После стали умываться. Студеная вода в дюралевых рукомойниках приятно бодрила. Воздух был настолько чист, что его хотелось пить.

Выспался, хотя спал поверхностно. Среди ночи просыпался, как бы присматриваясь, привыкая к новому месту. Было легкое беспокойство, но оно не изматывало. Напротив, позволяло ощущать себя в тонусе, что в данных условиях было нелишним.

На построении нам провели инструктаж по правилам поведения на территории пересыльного пункта. Офицер сообщил, что как только за нами прилетит вертолет, мы отправимся к месту назначения, и предупредил, чтобы не расслаблялись, собрали личные вещи и, когда позавтракаем, шли на аэродром.

– Вертолеты могут прилететь сегодня.

Вещей у солдата немного, подготовиться к отлету можно было за пару минут. В учебной части перед отлетом нам заменили поношенную за полгода бессменного использования летнюю форму на зимнюю. В комплекте с ней выдавалось теплое нижнее белье, шапка-ушанка, кирзовые сапоги и два комплекта портянок. Кроме этого, с собой были два полотенца – обычное и для ног, туалетные принадлежности, записная книжка, ручка, фотографии самых близких людей. Остальное по желанию, но особо не пожируешь – жизнь солдата в Советской армии подчиняется уставу. Если быть точнее – уставам, ведь их несколько: дисциплинарный, строевой, боевой, а также внутренней, гарнизонной и караульной службы. Все стороны армейского бытия строго регламентированы ими. Личное имущество бойца тоже. И, разумеется, размером вещмешка.

Позавтракав, мы, чьим пунктом назначения был Файзабад, прихватив свои пожитки, строем двинулись к летному полю. В сопровождении прапорщика, встретившего нас вчера, мы проходили тем же маршрутом, но в обратном направлении.

Пришли на аэродром. Расположились на бетонном покрытии, кто на вещмешках, кто на корточках, кто прямо на бетоне, который уже успел прогреться под солнцем. В ожидании вертолета прокуковали часа три-четыре.

После учебки, где свободного времени было в обрез, такое длительное ничегонеделание казалось кощунством. Говорили на разные темы, курили, травили анекдоты… Но вертушек в этот день не было, как не было их всю последующую неделю. Мы ежедневно приходили на взлетку, да напрасно. К обеду возвращались на пересылку. Безделье и неопределенность утомляли. Но через несколько дней освоились, пообтерлись и чувствовали себя почти как дома.

Примерно тогда произошел любопытный случай. На пересылку поступила большая партия пополнения. Старослужащих в этот момент рядом не оказалось – были заняты на работах или еще где. Вид у новичков был потерянный и ошарашенный. Наверное, и мы в день прибытия выглядели так же. Ко мне подошел Саид и предложил, прикинувшись местными старичками, устроить досмотр прибывших. Мы смекнули, что пока они не сообразили, что и как, можно из этого извлечь для себя пользу.

Эта орава ввалила к нам в барак. Не зная, что делать, они разместились, кому где нравится.

Понаблюдав за этой неорганизованной массой, я подозвал одного, как мне показалось, имеющего среди них определенный вес. Это был невысокий паренек плотного сложения. Держась немного высокомерно, я задал ему пару вопросов.

Эта группа прибыла из Туркмении, где они обучались в разведывательном учебном подразделении близ города Иолотань. Он окончил сержантскую учебку и был в звании сержанта, что меня нисколько не смутило. По его манере поведения я понял, что он принимает меня и моих товарищей за старших. Это мне и было нужно.

Тоном, не терпящим возражений, я приказал им построиться и приготовить вещмешки к досмотру. Разведчики тотчас выстроились в шеренгу по одному, положив себе под ноги предварительно раскрытые вещмешки. Ко мне присоединились мои друзья: Саид, Алишер и Азам. Я дал команду выложить все из вещмешков. Потом мы самым бессовестным образом произвели несанкционированный досмотр, при этом подыгрывая друг другу и делая вид, что давно тащим службу в Афгане.

Разведчики, робея и запинаясь, отвечали на наши вопросы о том, кто и откуда родом, как там жизнь в Союзе. Они и не подозревали, что стали жертвой жесткого развода. Те, кого они считают матерыми волками, сами пару дней как из Союза. И при этом повара. Нет, военные повара, конечно, но все же…

А мы, не церемонясь, конфисковали у незадачливых вояк армейские значки: «Классность», «Воин – спортсмен», «Отличник Вооруженных сил», «Воин-комсомолец», объяснив им, что в условиях боевых действий подобные атрибуты непозволительная роскошь и вообще ни к чему.

Мы также попутно ознакомились с оформлением записных книжек, некоторые из которых являли подлинный образец армейского искусства. Не обошли вниманием фотографии с гражданки – родных и особенно подружек, стараясь вести себя так же, как и те, кто досматривал нас. Но кроме значков ничего не брали.

Окончательно войдя в роль, провели небольшой устный инструктаж по правилам поведения на территории пересыльного пункта и в Афганистане в целом. Все это было свежо в памяти, поскольку нас инструктировали на днях. После я дал команду разойтись, но не покидать периметр пересылки.

Трофеи, то есть значки, мы разделили между собой приблизительно поровну, и нацепили их с изнаночной стороны своих хэбэшек. Моя гимнастерка с изнанки была похожа на мундир орденоносца, сплошь увешанный наградами.

Мы понимали, что скоро станет известно о нашем дерзком поступке, но это нас мало волновало. Дело было сделано. Просто мы воспользовались ситуацией, а они попались на нашу удочку, и теперь докажи, кто прав, а кто виноват.

Как мы и думали, на этом представление не закончилось. Надо было видеть выражение лиц наших новых соседей и братьев по оружию – разведчиков, когда вернувшиеся со службы настоящие хозяева пересыльного пункта построили их и начали проводить повторный досмотр. Мы молча сидели на своих кроватях напротив и терпеливо ждали, к чему это приведет.

Развязка не заставила себя долго ждать. Кто-то из старослужащих коснулся темы армейских значков. Горе-разведчики, просекшие, что их самым наглым образом нагрели, не упустили возможности сделать ответный ход, и в полном соответствии с законами жанра сдали нас с потрохами. Дескать, а нас досматривали, вон те, и забрали все наши значки.

Это заявление произвело на обитателей пересыльного пункта заметное впечатление. Они с иронией, юмором и должным уважением оценили нашу проделку. Между нами уже сложились более-менее человеческие отношения. Мы же не стали скряжничать, щедро поделились с ними добычей. В конце концов все остались довольны. Может, только разведчики не очень.

Изредка к нам наведывался Витек. Покурим, поболтаем с ним про Союз, Ташкент, службу и разбегаемся по своим делам, хотя дел особых у меня не было. Разве что периодически мы занимались разгрузкой и погрузкой машин, приезжающих на пересыльный пункт. Грузили в основном продукты: картошку и лук в сетчатых мешках, коробки с консервами, сахар, муку и соль. Эта работа отвлекала от невеселых мыслей, посещающих меня, когда я оставался наедине с собой.

Несколько раз довелось грузить боеприпасы и продовольствие в Ми-6. Вертолеты этой модели поражали своими размерами. Внутри можно было, как говорится, играть в футбол. Верилось с трудом, что эти монстры умеют летать, но, несмотря на свои габариты и прозвище «корова», они обладают высокой мощностью и грузоподъемностью.

На гражданке более опытные парашютисты с аэроклуба рассказывали, как им доводилось ходить на групповую акробатику с вертолета Ми-6. Сорок спортсменов легко умещались на борту и поднимались на высоту свыше четырех тысяч метров, чтобы потом выпрыгнуть и построить в свободном падении сложную фигуру – решетку.

Чувствовалось приближение зимы. Дни становились короче, ночи прохладнее. Все чаще небо заволакивали серые тучи. Пересылка жила своей жизнью. Приходит пополнение, день-два – и прибывшие отправлялись к местам прохождения дальнейшей службы. Файзабад же не спешил принимать нас.

Но вот наступило 7 ноября. Праздник – 69-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Мы позавтракали и по ставшему уже обыденным маршруту пошли на аэродром.

Погода стояла ясная. Как ни странно, прилетели вертолеты и забрали нас партиями человек по восемь-десять, исходя из наличия спасательных парашютов на борту. Поднявшись на борт винтокрылой машины, я скинул с плеч вещмешок. Отработанными движениями просунув руки в плечевые обхваты подвесной системы, я перекинул ранец через голову за спину и надел парашют. Вместе с летчиками помог остальным облачиться в парашютное снаряжение.

Один из летчиков поинтересовался, откуда у меня навыки обращения с парашютом. Я сказал, что занимался парашютным спортом. Вновь ощутить знакомую тяжесть за спиной было приятно.

До армии мне доводилось прыгать и с Ми-8.

Прыжки с вертолета имели некоторые особенности. Отделяться от него нужно было не так, как от привычного для нас самолета Ан-2, в просторечье «кукурузника». Дверь у Ан-2 расположена в хвостовой части фюзеляжа. С десантными парашютами выпрыгивают, как правило, сильно толкаясь от порога, лицом в сторону хвостовой части, стараясь при этом плотно сгруппироваться после отделения. Спортсмены с ручным раскрытием парашютов выпрыгивают лицом в сторону кабины, раскинув ноги и руки, в свободном падении плавно переходя из вертикального положения в горизонтальное.

С вертолетом дело обстояло по-другому. Десантирование происходило обычно на скорости около ста сорока километров в час. Поток воздуха идет не столько спереди, как у самолета, сколько сверху, от лопастей. Помимо прочего, вертушки, с которых мы прыгали, были снабжены пилонами. На них при необходимости крепились пусковые установки для стрельбы неуправляемыми реактивными снарядами. Дверь находилась в левой передней части, сразу за кабиной. Самый надежный и безопасный способ десантирования – это, аккуратно сгруппировавшись, вынырнуть перпендикулярно борту головой слегка вниз, а потом распластаться в свободном падении.

Помню, был случай, когда одна из парашютисток нашего аэроклуба отделилась от Ми-8, как от Ан-2. Она уперла правую ногу в передний нижний угол дверного проема, держась рукой за правую боковую сторону, протиснулась в проем, левой рукой запустила секундомер, закрепленный на запасном парашюте, и, оттолкнувшись от борта, выпрыгнула лицом в сторону кабины, широко раскинув руки и ноги. Никто из парашютистов, кто был рядом, глазом не успел моргнуть. Горизонтальная скорость вертолета была довольно высокая. В следующее мгновенье она ударилась головой об упомянутый выше пилон, потеряла сознание и, словно тряпичная кукла, понеслась навстречу матушке-земле.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, не окажись у нашей героини на голове крепкой и надежной каски, а на парашюте не менее крепкого и надежного страхующего прибора ППК-У. На высоте примерно семисот метров он ввел в действие систему раскрытия. На запасном парашюте, к счастью, страхующий прибор отсутствовал, – она была уже опытной спортсменкой. Иначе раскрывшаяся запаска могла бы спутаться с основным парашютом, что привело бы к трагедии. Девушка опустилась на землю – ни переломов, ни даже серьезных ушибов. В общем, повезло.

Между тем с нами провели инструктаж по правилам пользования парашютами. Большинство ребят были в явном замешательстве. Многие по нескольку раз примеривались рукой к кольцу парашюта. У меня тоже были вопросы. Например, если вдруг придется покидать вертолет над вражеской зоной, стоит ли дергать кольцо, ведь у нас и оружия-то нет. Мы были наслышаны о суровых нравах местных борцов с правящим режимом и советским военным присутствием, и поэтому нам не оставалось ничего другого, как надеяться на благополучное прибытие в Файзабад.

Внимание привлекла картинка, висевшая на дверце в кабину пилотов. Похоже, это была страница из журнала «Здоровье». На ней был изображен мужчина с завязанными глазами, идущий по дымящейся сигарете. Он занес ногу для следующего шага над истлевшей половиной. Нетрудно догадаться, что с ним должно было произойти потом. Эта картинка была частью антитабачной агитации. А надпись «Опасный путь», размещенная под сигаретой, показалась мне в данных обстоятельствах очень символичной.

Полет занял около получаса. Высота была приличная, думаю, не меньше трех тысяч метров. Внизу под нами был серо-бурый горный ландшафт. Могучие хребты и отроги, напоминающие своими очертаниями исполинских древних рептилий. Некоторые вершины уже были покрыты снегом и, сверкая в лучах солнца, ослепляли своей белизной. Глубокие ущелья и расселины, в которые редко попадал солнечный свет, причудливыми зигзагами разрезали это казавшееся диким и безлюдным пространство. Крутые скалистые участки соседствовали с более пологими глинистыми образованиями. Растительности почти не было видно. Деревья к этому времени сбросили листву. Встречались небольшие рощицы и отдельно стоящие деревья арчи – разновидности можжевельника, – распространенной в горах Центральной Азии. Сверху хорошо просматривались русла горных рек, в основном пересохшие, и паутинки троп и тропинок, свидетельствующие о том, что жизнь здесь все-таки есть. Подтверждением этому были и единичные поселения, мелькавшие по пути. Коробочки домов, выстроенные из глины, дворики, огороженные глиняными заборами, квадратики огородов и делянок, дававшие местным жителям возможность не умереть от голода. Не хотелось бы оказаться там – внизу в случае какой-нибудь нештатной ситуации.