Урочище

Что может быть хуже ночного кошмара?

Только осознание того, что это был вовсе не сон…

Яркий луч осеннего солнца, выглянувшего из-за пшеничного поля, прыгнул на кирпичную трубу старого бревенчатого домика. Словно мелкий воришка он крался по крыше, медленно спускаясь к карнизу. Затем, спрыгнув на самое верхнее бревно, черное, высохшее, испещренное ущельями трещин, пополз к резному наличнику. То утопая в прорезях узоров голубого обрамления окна, то выныривая, луч солнца добрался до окна, юркнул сквозь стекло в комнату и сразу же запутался в настенном ковре. Продолжая свой коварный замысел солнечный лучик спускался все ниже и ниже. Вот он уже коснулся волос молодой женщины, спящей на большой железной кровати, потихоньку дотронулся до ее красивого, без единой морщинки лба, и, словно играя начал выплясывать на ее лице свой ритуальный танец пробуждения.

Елена поморщилась, потерла нос, сладко зевнула… Ее глаза приоткрылись лишь на мгновенье, она перевернулась на правый бок, обняла подушку, лежавшую рядом и наслаждаясь приятной утренней негой, улыбнулась.

«Сон…», – подумала Елена, – «Как хорошо, что это был всего лишь сон! Страшный, неприятный… жуткий! Так, а что из того, что произошло, было сном, а что реальностью? Я вообще родила или нет? И где я?».

С этими словами Лена с большой неохотой открыла глаза. Страх уже пробудился, возник откуда-то из глубины, в районе живота, поднялся выше, застрял комом в горле, мгновенно пересохшем, разбежался мурашками по спине и оттуда по всему телу. Елена приподнялась, перевернулась на спину, на кровати, и тут же зажмурилась – яркий луч победно торжествуя завершил свое коварное дело, окончательно разбудив девушку.

Лена огляделась, комната была небольшая, метров шестнадцать, квадратная, все стены покрыты пестрыми старыми коврами из под которых выглядывали беленые стены. Справа стоял массивный шкаф с большими тяжелыми дверями, не из какого-то там ДВП, настоящее дерево, покрытое морилкой и, наверное, яхтенным лаком. Шкаф блестел и казался новым, хотя потертые ручки и обитые ножки выдавали приличный возраст. Слева комод, такого же цвета, какие-то цветы, клубок голубых ниток насквозь проткнутый спицами, разноцветные деревянные игрушки. Прямо напротив кровати большое окно закрытое плотными голубыми шторами с вышитыми на них большими подсолнухами. Поразительно как реалистично они выглядят! Как будто лежишь в подсолнуховом поле и глядишь в прозрачное голубое небо!

Осмотрев комнату, Лена принялась изучать кровать. Она таких не видела никогда, ну похожие конечно были в деревне у бабушки, но эта.. широкая, почти два метра в ширину, с огромными железными спинками ярко-голубого цвета, будто только что из деревенского магазина! Хотя Лена подозревала, что возраст кровати не меньше возраста шкафа. Пуховая перина просто поглощала тело, словно не желая выпускать из своих объятий. Такое же пуховое одеяло было настолько нежным, что вылезать из постели совершенно не хотелось. Конечно же, белье было идеально белым словно из рекламы какого-нибудь стирального порошка.

Елена только сейчас опомнилась и провела встревоженно рукой по животу. «Значит все-таки родила! Наверное после родов у бабы Дуси я просто отключилась и все остальное мне приснилось» подумала молодая мама. «А где же Сережа? И Сергей Сергеевич?».

– Сережа! – крикнула она в приоткрытую дверь ухоженной спальни, – Сергей! Ты здесь?

Лена еще сомневалась, в своих силах после родов, поэтому не спешила вставать. Она закинула руки за голову, схватила невероятно мягкую подушку за накрахмаленные «ушки», ей даже показалось, что они хрустнули в ее маленьких нежных кулачках, до того приятно было трогать все белье!

Девушка приподняла повыше и уселась повыше, потягиваясь и зевая. «Скорее бы увидеть сынишку! Да и папашу не мешало бы узреть» – весело подумывала Лена, предвкушая встречу с любимыми мужчинами.

Однако никто так и не ответил.

– Серёга! Ёшкин кот! Ты где там? – в полной уверенности, что муж где-то рядом крикнула чуть громче жена. Но ей опять никто не ответил.

– Баба Дуся, вы здесь? Ау! Есть кто-живой? – прокричала вновь Елена, разглядывая свою «новую» ночнушку. Удивительно! Она была белоснежной, с голубыми незабудками, такими яркими и красивыми, впрочем, как все в этой милой комнате. «Сказка какая-то!» – восхищенно подумала девушка.

– Ну да ладно, если гора не идет к Магомеду… – вслух произнесла Лена, и откинув тяжелое, но такое мягкое одеяло, оттолкнувшись руками от кровати спрыгнула на пол. Какого же было ее удивление, когда вместо того чтобы встать на ноги, девушка рухнула на пол, точнее на ляпистую ковровую дорожку явно ручной работы. Ничего не понимая, девушка попыталась встать, опираясь на левую ногу, но нога, будто провалилась в дыру, дикая боль пронзила всю левую сторону от колена до бедра и взбежав по нервной системе до самой макушки взорвалась фейерверком искр из глаз. Комната погрузилась во мрак, голова закружилась и девушка, потеряв сознание, упала на рукодельный ковер.

Очнулась Лена от того, что кто-то брызгает ей на лицо водой. Открыв глаза, девушка увидела незнакомую старушку.

– Баба Дуся? Это Вы? Нет? А где Баба Дуся? – прохрипела девушка, – а муж мой, Сергей, где он? А сынишка?

– Бабы Дуси тут нет никакой, да и не было отродясь! – звонким, не похожим на старческий, голосом ответила ей старушка, – Тут вот я только, зовут меня Зинаида Захаровна, это мой дом, а ты моя гостья.

– А Сергей, муж мой! Где он? – встревоженно, глазами полными надежды, спросила девушка, – а сынок, сыночек мой где? – слезы навернулись на широко распахнутые красивые глаза Елены.

– Сынуля, твой здесь, все в порядке, скоро принесут тебе, – ответила ласково бабушка, – сейчас на кормлении он, а тебе лежать еще надо, не здорова ты еще.

– А муж то где? – продолжала молодая мама?

– Нет тут мужа твоего! Двоих вас привез Петр Кузьмич, без мужчины. Не знаю где муж твой.

– А где я вообще?

– В деревне нашей ты. «Урочище» называется. Да ты успокойся, деточка! Нельзя тебе нервничать сейчас, слаба ты еще. Давай помогу встать тебе, тяжело ведь без ноги-то…

– Что? – удивленно спросила девушка, – без какой ноги?

Вдруг она вспомнила, как на пороге роддома подвернула ногу, как потом лодыжка разбухла, как главврач поликлиники, Господи, как же ее там звали, дала ей шприц… Волосы на голове молодой женщины зашевелились от мурашек, покрывших абсолютно все тело. Она вспомнила, как загорелась машина, как кто-то ломился в дом старушки, как они вылезали через окно, Сережка ее отправил с сыном бежать в лес, пообещав вернуться… Она вспомнила дорогу, ливень, голубой «Москвич», табличку с надписью «Урочище», выхваченную светом фар из темноты леса.

Медленно опустив голову, Лена начала поднимать подол белоснежной ночнушки. Слезы капали на голубые незабудки ее одеяния, оставляя большие мокрые пятна. Вот показались пальчики правой стопы, руки девушки задрожали. Вот уже и всю правую стопу видно, но где же пальцы левой ноги. Дрожь от рук распространилась на все тело, но Лена продолжала тянуть на себя подол ночнушки, разукрашенной голубыми незабудками. Вот правая нога обнажила свою голень, с левой стороны видно только лоскутный половик. Елена начала кричать, да так, как будто в ее тело медленно вонзали нож. Зинаида Захаровна заткнула уши и стала отходить назад, пока не уперлась задом в коричневый комод. От ее толчка, побрякушки на комоде качнулись и рассыпались кто куда. Несколько из них упали на пол, остальные остались покачиваться наверху.

Вот уже показалась коленка правой ноги, а слева… слева показался бантик бинта. Затем из под ночнушки выскользнуло нечто округлое, завязанное в бинт. В голове Лены зашумело, кровь пульсировала в висках так сильно, что казалась, голова раскачивается от толчков крови.

– А-а-а! Где? Где моя нога? – заорала девушка, – что вы сделали твари! Как вы могли?

Елена попыталась встать, рухнула на пол, но не остановилась и продолжала попытки. Наконец, она со всей силы, что оставались еще в ее ослабленном теле, оттолкнулась руками от пола, подогнула правую ногу и поставила стопу на пол. Резко разогнув ногу в колене, девушка выпрямилась и прыгнула на старушку, размахивая руками.

Падая, Лена успела таки зацепить старуху по морде пару раз, отчего Зинаида Захаровна, охнув, завалилась на комод, начала падать вниз, схватилась за голубую штору, и, оборвав ее, плюхнулась своим огромным задом на пол. Елена упала прямо на толстую старушку, подползла к ее лицу, левой рукой схватила бабку за горло, а правую, сжав в кулак, занесла над лицом Зинаиды Захаровны.

– Где мой сын, сука! Говори быстро! – сквозь зубы процедила обезумевшая мать, – иначе я тебя здесь похороню!

– Сейчас-сейчас, деточка! – зажмурившись от страха пропищала бабуля, – сейчас принесу, ты только успокойся!

– Я тебе не деточка, я смерть твоя! Нога моя где? Ты отрезала? – уже рычала по звериному Лена.

– Нет, нет! Не я это, Петр Кузьмич отпилил, гангрена взяла ножку твою, если бы не отрезали ее, не жить тебе на свете белом! Не сердись, деточка!

Услышав про гангрену, Елена вздрогнула. «Значит все-таки не сон…» пронеслось в ее голове, она опустила руки, скатилась с толстой старушки на пол и снова заплакала.

– Сережа, Сереженька мой! Как же так! Ты же обещал! Где ты?

Зинаида Захаровна тяжело кряхтя поднялась на ноги, погладила Лену по плечу, по голове, и тихонько прошептала:

– Держись, деточка. Тебе еще сына ростить, давай утирай слезы то, сейчас я принесу его тебе, – и с этими словами выскользнула из комнаты.

Елена еще какое-то время рыдала, затем приподнялась на руках, села на пятую точку и вытерла слезы. Что ж, былого не вернешь, а жалеть себя можно до конца жизни. Да разве ж это дело? Сын не должен видеть страдающей матери, решила она для себя.

– Плакать буду в подушку по ночам, если захочется, а сейчас надо научиться жить без… – Лена снова подняла подол ночнушки, обнаживший сначала пустоту на том месте, где еще вчера была нога, а затем забинтованную культю. Слеза-предательница выскочила таки на щеку и покатилась к уголку рта. Но девушка, решительно смахнула ее вместе с обидой – хватит на сегодня слез.

Разглядывая остаток ноги, аккуратно обмотанный бинтом, девушка не обнаружила ни кровоподтеков, ни следов йода или зеленки, поразительно! Что же там внутри?

Дикий соблазн, возникший в ту же секунду заставил ее руку потянуться к бантику. Осторожно взявшись за край завязки двумя пальцами, девушка медленно потянула за хвостик бантика, который как-то неожиданно легко поддался и пополз вслед за рукой. Тут послышался топот ног, скрип открывающейся двери, загудели голоса, мужчины и женщины. Елена резко одернула, руку, словно испугалась, что ее наругают, подогнула правую ногу, перенесла центр тяжести вперед и уперлась руками в пол. Встав на одно колено и руки, девушка подумала: «Так, раньше я бы назвала это – встать на четвереньки, ну а теперь как это называется, встать на треньки?». По ее лицу пробежала едва заметная улыбка, она резко встала и, прыгая на одной ноге добралась до кровати. Только Лена успела сесть и поправить подол ночнушки, как в комнату вошли двое. Зинаида Захаровна зашла первой, в ее руках была бутылочка с соской, и странный тряпочный узелок, такие в старых советских мультиках рисовали, с двумя ушками завязок. Вторым зашел пожилой худощавый мужчина. Он был одет в начищенные до блеска кирзовые сапоги, зеленые штаны типа «Галифе» и серый пиджак, которому лет наверное было столько же, сколько и брюкам. На седой голове деда была кепка советского кроя, а в руках… В руках он держал младенца! Елена встала, зашаталась, схватилась за воздух, затем нашарила слева стену и уперлась о нее ладонью.

– Сиди-сиди, деточка, береги силы то! – с не наигранной заботой произнесла старушка, – Петр Кузьмич сам подойдет.

– Мое почтение! – поклонившись головой, вежливо произнес старик и, сделав два шага вперед протянул руки. Молодая мама, взяла младенца, села на кровать и снова заплакала.

– Здравствуй сынок! Какой же ты крупный у меня! – улыбаясь сквозь слезы прошептала Лена. Младенец хоть и был завернут в пеленку, все же было понятно, что он слишком крупный для нескольких дней жизни. Сколько же времени они не виделись? Неделю? А может месяц?

– Сколько я уже здесь? – спросила девушка.

– Мы тут в «Урочище» дни не считаем, по сезонам живем, так повелось, так тому и быть! – словно какую-то молитву произнес Петр Кузьмич.

Елена слишком устала сегодня, чтобы выпытывать подробности своего пребывания в этом странном, но очень красивом и ухоженном доме. Поэтому она сосредоточилась на своем сыне. Развернув пеленку, она с удивлением обнаружила полностью заживший пупок, ни следов зеленки, ни кровоподтеков… странно это все.

– Это Петр Кузьмич, муж мой, это он тебя нашел на дороге и подобрал и к нам привез. – скороговоркой выпалила старушка.

– И ногу отрезал, – резко ответила Лена, – узнала, узнала.

– Зря ты так, деточка! – жалобно сказала Зинаида, – мы же тебя к себе в дом взяли, ухаживали за тобой и малышом.

– Скорую надо было вызвать, всего и делов-то! А вы? Не разобравшись, ногу мне оттяпали, инвалидом сделали! – грозно парировала молодая мама, строго поглядев сначала на бабку, потом на деда, – может ваш Петр Кузьмич врач местный, диплом имеет и полномочен такие сложные операции проводить?

– Нет у нас тут телефонов, да и в город мы редко выезжаем, не любим город мы.

– Да и чужаков не любим, ох как не любим!

По телу Лены вновь пробежал озноб. Она вспомнила слова Бабы Дуси. Затем в памяти всплыла картина горящего дома, вилы, торчащие из живота старухи, занесенный над головой старика топор… Девушку передернуло от отвращения и испуга, она, стараясь не подавать вида, медленно повернулась лицом к шкафу. Как хорошо, что шкаф этот без зеркала! Иначе дикий ужас, застывший на ее лице мгновенно бы отразился и выдал как сейчас страшно молодой маме.

– Ладно, извините, слишком много всего и сразу, – сказала Лена укладывая сына на кровать и ложась спиной к хозяевам.

– Полежу немного с сыном, успокоюсь, – стараясь не выдавать страха, дрожащим голосом добавила девушка.

– Лежи, лежи деточка! – ласково сказала Зинаида Захаровна, – а я тебе сейчас чайку принесу. Петя, ну что встал в дверях, иди уже, покорми свиней что ли?

– Так только кормил, – пробурчал дед, развернулся и поплелся из комнаты, еле волоча ноги, обутые в блестящие кирзовые сапоги.

– Давай шевелись уже, старый пень! – резко скомандовала старуха, толкая его в спину, – дров поколи значит, баню завтра топить. Займись уже делом!

Зинаида и Петр, продолжали перебранку, выходя из дома, голоса их становились все менее слышны, пока совсем не стихли. Воцарившаяся тишина позволила молодой маме слегка расслабиться, она разглядывала сынишку и, улыбаясь, нашептывала ему:

– Мамочка здесь, все хорошо! Я тебя очень люблю!

Малыш глядел на нее не отрываясь своими большими голубыми глазами, в которых Елена увидела какую-то необыкновенную проницательность, серьезность что ли. Маленький Сергей Сергеевич протянул ручку к лицу матери, выставил вперед указательный пальчик и дотронулся до ее носа. В этот момент на его лице засветилась лучезарная улыбка беззубого ротика. «Он впервые мне улыбнулся! Мой сынок!» – Лена была счастлива в этот момент.

Вскоре послышался скрип открывающейся двери, шарканье ног и в комнату вошла Зинаида Захаровна, держа в руке расписанную под «Гжель» чашку из которой струился едва заметный пар.

– Вот, чайку тебе принесла, на травах, – заботливо прошептала старушка, – спит? – она кивнула в сторону кровати.

– Нет, улыбается! – ответила счастливая мама.

– Выпей вот, успокаивает, для женского здоровья полезно, – продолжила бабушка. Елена присела на край кровати, взяла чашку обеими руками. Яркий аромат цветочного луга защекотал маленькие аккуратные ноздри девушки, до чего же приятно пахнет! Как будто в цветочном поле лежишь жарким летним днем!

Выпив, горячего чая, девушка, легла обратно на кровать и снова принялась, разглядывать сына. Зинаида Захаровна обошла вокруг кровати и присела на краешек, у изголовья.

– Вот вы говорите, городских не любите, чужаков всяких, а со мною возитесь. Чего возитесь тогда?

– Да, это Петр Кузьмич настоял, чтоб мы оставили тебя пока. А чужаков, да всяких городских нам есть за что не любить.

– Ну и чего же они вам такого сделали плохого? – с спросила девушка, ей было интересно, что же старушка придумает в оправдание своей нелюбви к пришлым.

– Была у нас дочка, Варвара, – вздохнула глубоко бабуля, помолчала немного и продолжила, – Варюша, стало быть. Шабутная девчонка была, все с мальчишками бегала игралась. Другие девчонки по домам сидели, шить да вязать учились, а ей все не то! С пацанами на рыбалку, с отцом по грибы, по ягоды ходила. Не сиделось ей дома. Вот когда ей восемнадцать лет исполнилось, поеду, говорит в город жить. Тесно мне здесь. И уехала. – Зина вздохнула и замолчала.

– Ну и что дальше было? – спросила Лена, ей вдруг стало любопытно чем закончится история старушки.

– Долго мы с Петром Кузьмичом ее отговаривали, но она упрямая у нас… была… Не отпустите, говорит, сбегу! Пришлось отпустить. Учиться хотела, поехала в техникум поступать. Поселилась в общежитии, познакомилась с девчонками разными, да с мальчишками. На танцы стали ходить.

– Да разве же это плохо, Зинаида Захаровна? – удивляясь тому, как все тяжелее и тяжелее даются слова пожилой женщине, спросила Лена.

– Кому-то может и не плохо, а кому-то… В общем возвращалась она с танцев как-то вечером, от подружек отстала. А сзади трое… тюкнули чем-то по голове, да так бесчувственную и обесчестили. Все втроем, экспертиза доказала. Милиция конечно же никого не нашла. Вернулась наша Варенька домой, горевала все, плакала день и ночь, а через неделю нашли в реке ее с веревкой на шее, да камнем с другой стороны привязанным. Утопилась доченька наша! – и бабушка зарыдала.

Елена пододвинулась на кровати поближе к середине, протянула руку и, поглаживая мягкое плечо старушки прошептала:

– Простите меня, мне очень жаль, что так вышло с вашей дочкой, простите!

– Ничего, деточка, я уже смирилась, ведь сколько лет уж прошло, просто иногда как вспомню ее глаза по возвращению…

Драматический момент прервал Сергей Сергеевич, возвестив своим внезапным громким плачем, о своих намерениях отобедать.

Зинаида Захаровна спешно вытерла слезы, и осторожна взяла младенца на руки, да так быстро у нее это получилось, что Лена даже не успела сообразить, что к чему.

– Куда же вы его? – прохрипела молодая мама, в горле у нее резко пересохло от страха разлуки с сыном.

– Кормить пора, ты не переживай, поест и обратно принесу.

– А чем вы его кормите? Я ведь должна… – попыталась предотвратить расставание с ребенком Лена.

– Молоком конечно, чем же еще! – искренне удивилась Зинаида, – кормилица наша, Лизавета, и своих двоих кормит и чужих двоих… то есть троих, с твоим-то. Молока у нее, что у коровы, чуть не по ведру в день получается. А у тебя-то, небось, и молозиво еле сочится?

– Это да, – удрученно сказала Елена, – нет молока совсем.

– Да ты не переживай! Лизавета – женщина здоровая, уже четверых родила и шестерых выкормила, все красавцы, как на подбор! – поспешила успокоить девушку Зинаида Захаровна, – полежи еще, пару деньков обживешься, потом костыли дадим тебе, выйдешь из дому, познакомишься с Лизаветой, да с другими селянами.

Старушка унесла сына, шаркая ногами, а Елена, немного приподнявшись и опершись на железную спинку кровати, задрала ночнушку выше колена и стала осматривать плотно забинтованную ногу. Ее не переставало удивлять, что на бинтах нет кровоподтеков и следов обработки. «Если еще вчера я была с ногой…» – начала анализировать ситуацию девушка, – «А если не вчера? А может я провалялась тут без сознания целую неделю? А может и больше. Сережка то мой, вон как подрос…» И тут ее осенило! Она вспомнила, как ездила к двоюродной сестре в гости лет семь или восемь назад, та как раз только родила, малышке еще месяца не было. Так она ни голову держать, ни на животе толком не могла, а Сергей Сергеевич ведь сегодня сам, при ней, со спины на пузико перевернулся, голову поднял и держал! Долго так минуты три-четыре, кряхтел правда, но держал ведь!

Затем Елена начала вспоминать все мельчайшие подробности ее короткого общения с сыном. Вот она положила его рядом с собой, распеленала, обняла. Рука ее от локтя до кончиков пальцев едва дотягивалась до шеи младенца, она это запомнила, потому что в тот момент хотела погладить его по головке, но не дотянулась. Да, точно! Тем местом левой руки, где у людей обычно бывает бицепс, Лена касалась розовых пяточек, а пальцами… Пальцами только и удалось погладить плечико. Но Сережка ведь не был таким крупным еще вчера… Или когда там. Когда родился. Прошло, значит больше месяца наверное, а то и двух!

Женщину опять обдало сначала жаром, затем бросило в озноб. Она совершенно не понимала, где она, что происходит и сколько времени прошло с той страшной ночи. Она до сих пор не верила в произошедшее с ней. Может это все таки сон, может я еще сплю или в больнице под наркозом?

Елена опустила взгляд на обрубок своей левой ноги. Вдруг она дрожащими руками стала лихорадочно развязывать бинт, который, как назло, не хотел поддаваться. Хотя повязка была не тугая, и, вроде бантиком завязано, у девушки никак не получалось развязать. То ли руки ослабли, то ли узел какой-то странный… как все в этом доме.

Девушка, попыталась подпрыгнуть к краю кровати, оттолкнувшись от пуховой перины. Руки утонули почти по локоть и прыжок не удался. Тогда она, извиваясь как червяк, подползла к краю, свесила правую, теперь уже единственную ногу вниз, осторожно поставила ее на теплый коврик и, упираясь тонущими в перине руками, все же встала. Лена сделала два пробных прыжка на месте, чуть пошатнулась, но расставила руки в стороны и удержалась. В следующий момент она, резко выдохнув, прыгнула вперед, затем еще раз. И наконец, с третьим прыжком ей удалось достичь цели – она стояла у большого старого комода! Держась левой рукой за странный предмет мебели, молодая мама правой открыла верхний ящик и, раздвигая какие-то лоскутки, деревяшки и бумаги пыталась найти ножницы или хоть что-нибудь острое, чтоб разрезать или подцепить плотно завязанный узел.

– Это не то, это не пойдет, – бормотала Елена, выискивая в ящике необходимый инструмент, – так, а что у нас внизу, – девушка открыла нижний ящик и сразу же увидела необычные маленькие ножнички, по размеру как маникюрные, только с прямыми лезвиями. Два больших кольца для пальцев были выполнены в форме птичьих яиц, от них тонкими лапками шли основания лезвий, утолщаясь превращавшиеся в тело птицы, клювом которой и были лезвия. Раздвинув своими тонкими нежными пальцами кольца ножниц, молодая мама улыбнулась – лезвия разошлись в разные стороны таким образом, что птица, будто раскрыла длинный острый клюв.

– Аист! – удивилась Лена, пробуя поработать ножницами, – ну точно аист, какие забавные ножнички! – воскликнула девушка. Вспомнив о том, для чего она искала ножницы, Елена запрыгала обратно к кровати, первые прыжки на одной ноге давались ей с трудом, но она уже поняла, что быстро освоит технику перемещения, хотя до сих пор не могла свыкнуться с мыслью о своем положении.

Усевшись как можно удобнее на кровати, перина которой словно хотела утопить в себе, девушка принялась ковырять узел повязки. Она воткнула острый «клюв аиста» в центр узелка, с усилием протолкнула лезвие вглубь и разрезала узел, который мгновенно раскрылся, будто полевая ромашка на рассвете. Осторожно, слой за слоем, сматывала Лена бинт с коленки, а когда последняя полоска белой марлевой повязки соскользнула с ее ноги, девушка, охнув, прикрыла рукой рот. Из глаз брызнули слезы. Уродливая культя была обрамлена аккуратным розовым шрамом, там где должна была продолжаться нога, все обросло новой кожей! Ни синяков, ни подтеков. Не было даже ниток шва или хотя бы красных, кровяных следов от них. Шрам был весь розовый!

– Это же сколько надо тут проваляться, чтобы они оттяпали мне ногу, да она еще и успела полностью затянуться, зажить! – сквозь слезы пробормотала девушка.

– Это же месяца два или три! – не унималась Елена в своем возмущении, – то-то я и смотрю Сережка у меня больно крупный!

Через пару минут, молодая женщина смогла взять себя в руки и забинтовала оставшуюся часть левой ноги. Сначала необходимо выяснить, что здесь происходит, какие люди тут живут, а затем уже сваливать отсюда. Интуиция подсказывала девушке, что вести себя сейчас нужно очень осторожно. Возможно ей и ее ребенку угрожает опасность, а значит не стоит выказывать своих подозрений и мыслей. Нужно притвориться слабой, покорной и усыпить бдительность хозяев дома и местных жителей.