Комната с загадкой
- -
- 100%
- +
Ничего удивительного, что два пассажира в этом вагоне, отличающиеся от шумной компании, сплотились, заняв места друг напротив друга.
Некоторое время ехали молча, как подобает, глядя лишь в окна. Оля снова открыла книгу, попыталась вчитаться, но вновь погрузилась в мир своих мрачных мыслей, да так глубоко, что даже вздрогнула, когда попутчик заметил:
– Вы героическую профессию выбрали.
– Какую? – переспросила Оля, не сразу сообразив, о чем он.
– Педагог, – пояснил он, указав на книгу.
– Ах, это…
– Труд почетный. Учитесь или уже подвизались на ниве просвещения?
– Да как вам сказать…
Оле и не пришлось подбирать слова, новый знакомый сам все понял:
– Неприятности.
Хотела ответить, но почему-то в горле встал комок, и вместо того, чтобы солидно, по-взрослому объяснить ситуацию, Оля просто мотнула головой. Гражданин смотрел прямо, по-доброму, серьезно и, главное, без того раздражающего, снисходительного сочувствия, с которым нередко глазели то Палыч, то Колька, то мама.
– Как вас величать?
– Ольга. А вас?
– Марк Наумович. – Помолчав, он проговорил: – Не серчайте, что я спрашиваю, но уверены, что это ваше дело – образование?
Оля ужаснулась: вот это номер! У нее что, на лице написано, что никакой она не педагог, а просто дурочка, вообразившая о себе?! Однако Марк Наумович немедленно поправился:
– Простите, если лезу не в свое дело.
– Все мы этим грешим.
И снова он улыбнулся, и вновь потеплело на душе.
– Верно подмечено. Но все-таки мне кажется, что вы столкнулись с трудностями, да еще такого рода, что сомневаетесь в своих способностях.
– Неужели так заметно?
– А что геройствовать? Зачем изображать то, чего нет, а именно – любви к делу, которое не любишь?
– Я люблю. И потом, кто-то же обязан этим заниматься…
Марк Наумович с серьезным видом кивнул:
– Если не я, то кто же. Самоотверженная позиция. Особенно если вы понимаете, что плоды ваших трудов вы не увидите ни в веке этом, ни в будущем.
– Кто-то должен, – повторила она твердо.
– Безусловно. Однако, прежде чем за что-то браться, надо трезво оценить свои силы. Прежде чем браться за стройку, надо сесть, рассчитать деньги, достаток материалов, а то в разгар закончится что-то – и придется стройку замораживать, всем на посмешище.
– Однако в сплошных сомнениях вообще можно ни за что не приниматься. Зачем ложиться спать, если все равно с утра вставать?
– Максимализм и бескомпромиссность.
– Зачем вы так. Вы же совершенно ничего не знаете!
– Вы правы, не знаю. Но если постоянно геройствовать, в какой-то день легко сорваться и полететь куда-то сломя голову. А ведь так других можно подвести. Может, лучше отступиться вовсе или поискать иной путь. С этим вы как, согласны?
Оле стало не по себе, но она скривила кислую физиономию:
– С этим согласна.
Пусть не такими словами, но по смыслу такую же беззубую, бесхребетную жвачку излагали и мама, и Палыч, и даже Колька, уж на что свой парень – и тот грешил, с умным видом говоря банальности и глупости. Правда, возникло подозрение: если о том же толкует новый знакомый, видно, что человек с головой, то а вдруг правда?
– Неудобно колоть глаза собственным опытом, но, если позволите…
– Слушаю вас.
– Учительство – это тяжелый труд.
– Вот спасибо.
Он не отреагировал на явную шпильку, а терпеливо развил свою мысль:
– С древности мудрецы предостерегали: не все становятся учителями. Нельзя быть воспитателем наполовину: или вообще не браться за это дело, или быть готовым положить живот за ребенка так, как это смогут сделать лишь родители.
Оля, не выдержав, хмыкнула. Марк Наумович, откровенно следящий за ее реакцией, твердо повторил:
– Именно так. Преподаватель получает власть, равную родительской, учит и воспитывает, наказывает и награждает, дает, так сказать, пищу уму и сердцу. Формирует, лепит личность. Готовы?
Не было никакой неловкости, потому что спрашивал исключительно располагающий к себе человек. Почему-то хотелось вывалить историю всех своих глупых надежд, злоключений. Однако сумела сказать лишь заезженные, неискренние слова:
– Так ведь если не мы, то кто?
– Было, помню. И я повторю вопрос: готовы оправдать столь высокое доверие? Памятуя о том, что ребятишки – это не просто невыносимые сопливчики, простите.
– Ничего.
– Это будущие матери и того серьезнее – отцы. Это очень важно в нашей стране, потерявшей миллионы мужчин. Понимаете?
Олю аж холодом пробило: эва, куда его понесло.
– Все, воспринятое в детстве, все, посеянное вами, взойдет и даст плоды – какие, если сеяли вы их с ненавистью к делу?
По спине Оли, несмотря на теплую погоду, потекли ледяные струйки. Перед мысленным взором, точно в кино, замелькали все огрехи, неверные поступки, срывы… А ведь она уже довольно долго старший пионервожатый, сколько же она успела натворить?! И это уже не исправить…
И все это время хоть бы кто сказал, что надо ей подумать о чем-то другом. Все талдычили, что Гладкова – прирожденный преподаватель. А на каком основании? Каких успехов она добилась? Ну, получается общаться с мелкими, было несколько условных удач – но они заканчивались тем, что все достигнутое откатывалось на исходные позиции и становилось только хуже? Они могут лишь сделать вид, что одумались и готовы исправиться – но не более того. Она не справляется со своими задачами.
«В общем, так. Окружающие, которых я принимаю за близких, утверждают, что “все замечательно выходит” – в лучшем случае обманывают, в худшем… им просто плевать, что я трачу свое время невесть на что! Им главное, чтобы я оставалась милой, покладистой, ресничками хлопающей Олей. А я не хочу. Не желаю переливать из пустого в порожнее, не желаю ни до кого “достукиваться”, чтобы работали в команде и ходили строем. Надо решаться».
Она опомнилась, глянула в окно, засобиралась:
«Следующая остановка – моя. Надо выходить. И ведь не хочется».
Жаль было вот так, разговорившись с умным, понимающим человеком, вдруг его потерять, но он-то не решит в ее жизни ничего.
Чуткий Марк Наумович решил завершить разговор, подведя резюме:
– В общем, Оля, не беритесь за учительство только потому, что больше некуда деваться. Всю жизнь будете мучиться и детей мучить. Станете до времени пожилой, всем недовольной мегерой. Станете себя жертвою считать, хотя по-настоящему жертвами станут дети, школа и общество.
Гладкова с ужасом вспомнила предыдущую пионервожатую, Лидию Михайловну, озверевшую в конце концов до такого состояния, что ее иначе как Ведьмой Школьной никто не называл… И как же она изменилась к лучшему, передав этот пост Оле.
Тут она спохватилась и разозлилась на этого умника, который ничего о ее жизни не знает, а выводы преподносит как единственно верные и бесспорные!
– Вы странный человек. Сначала говорите то, что от вас хотят слышать, а потом – хлоп по носу, наотмашь.
– Ничего не поделаешь. Люди слабенькие, любят, чтобы их жалели. Вот и приходится, чтобы достучаться, сначала как бы подманить, а потом и наставить на путь истинный…
Он, уже с отсутствующим видом, развязал рюкзак и теперь рылся в нем, что-то искал, выкладывая на сиденье вещи: завернутую в газету буханку хлеба, книги, сверток тряпиц, склянку из темного стекла, бутылку из прозрачного стекла…
Тут солнце зашло за тучи, точнее, огромная фигурища застила свет: один из байдарочников, гигантский детина лет двадцати пяти, порядком набравшийся впечатлений вперемешку с кое-чем покрепче, который выходил в тамбур за чем-то, возвращался к товарищам. Наверняка разговор его заинтересовал еще по дороге туда, и теперь он на свежую голову решил принять в нем участие. И прогудел:
– Дитятко. Дело ваше, но послушайте старика-походника: никому не позволяйте вам указывать, какие пути выбирать…
И для того, чтобы освежить горло для дискуссии, по-свойски сгреб чужую бутылку, свинтил крышку, понес ко рту.
– Не надо… – начал было Марк Наумович, но «старик» решительно закончил:
– …а также что делать!
И, запрокинув посуду донцем к потолку, сделал огромный глоток. Дальше все случилось очень быстро: он закашлялся, схватился за горло, глаза покраснели и выкатились из орбит, он начал заваливаться вбок.
Марк Наумович, подхватив его одной рукой, другой выхватил из рюкзака еще одну бутылку, зубами вырвал кустарную пробку, пальцами оттянул нижнюю челюсть туриста и принялся вливать ему в глотку белую жидкость. Судя по всему, молоко. К ним уже спешили другие туристы, встревоженно спрашивая, что стряслось.
– Я просто хотел сказать, что это уксус, – пояснил Марк Наумович, а сам все лил и лил, с неожиданной силой удерживая обмякшую тушу.
…Поезд остановился, товарищи вытащили незадачливого «старика». Оля указала, где колонка с водой, сама сбегала к телефону вызвать «Скорую». Когда она вернулась, чтобы сообщить об этом, вокруг пострадавшего уже собралась толпа, его то накачивали водой, то, переворачивая, вызывали рвоту.
Марк Наумович с отсутствующим видом стоял в сторонке, точно никакого отношения к происходящему не имея, изучал какую-то бумагу.
Увидев Ольгу, спросил:
– Вы ведь местная?
Она кивнула.
– Укажите, пожалуйста, где тут дорога на закрытую лесопилку? Должна быть узкоколейка, – он показал ей начерченную от руки схему.
– Это тут, рядом, – пояснила Оля, указывая в сторону отвода, который шел как раз в сторону заброшенной лесопилки и старого кладбища, – а что, вы там раскопки возобновляете?
– Раскопки? Не возбраняется сказать и так.
Оля хотела было уточнить, но тут на платформе появилась… Брусникина! И с поспешностью метнулась к Марку Наумовичу, налетела стремительной летучей мышью, рванулась было – это Гладкова видела совершенно четко – припасть к его ручке, но он деликатно отстранился. Попыталась выхватить рюкзак – не дал. И пошли они в ту сторону, где от основного полотна железной дороги отходила узкоколейка на старую лесопилку.
Симпатию к этому человеку как рукой сняло. Лишь из вежливости Ольга заметила вслед, стараясь соблюсти радушный, нейтральный тон:
– Туда далеко идти.
Зоя обернулась, открыла рот, чтобы поддакнуть своим глупым образом, но Марк Наумович тихонько кашлянул – и девчонка закрыла рот. Сам же попутчик Оли, вежливо приподняв кепку в знак прощания, пошел вдоль узкоколейки размеренным, широким шагом, но так, чтобы его спутнице не приходилось бежать.
Оля, вздохнув, побрела домой.
Первым делом надо помириться с Николаем. Он и так столь терпеливо, безропотно переносил ее срывы, вопли. Хорошо было бы придумать какой-нибудь предлог, нельзя же просто так явиться на квартиру, да еще… какое нынче число? Ну да, Колькины домашние давно уже уехали на свой курорт. Так вот, нельзя же взять и заявиться к парню в пустую квартиру…
И, размышляя таким образом, она поспешила на Советскую, сообразив, что не просто можно, а нужно! Однако ее там, оказывается, уже не ждали. Закрыта была дверь Пожарских.
Глава 10
Как и предсказал дворник дядя Вася, в ремесленном затеяли травлю паразитов. Николай, который вопреки ожиданиям совершенно не соскучился по работе, воспрял духом. Нечего транжирить и эти ценные минуты! И сидеть, роняя слезки в чай, ожидая, что Оля наконец опомнится, – еще более глупо!
Претворяя в жизнь план, вызревший во время холостяцкого застолья, он позвал Андрюху на рыбалку.
Собрал то, без чего не обойтись рыбаку: удочки, новехонькую леску, грузила, выгреб, что осталось на перекусить (немного, после отъезда мамы продукты почему-то сами по себе в доме не появлялись), спички, топор, котелок, веревку, и отправился на условленное место – на укромный берег озера, вдалеке от прохожих тропинок и дорог. В былые счастливые времена это было их с Олей тайное место. Ленивые сюда не добирались, малышей одних не пускали – глубоко. Для купания с родителями и бабушками обустроили пляж на городском пруду, где и пологий сход, и песчаный берег.
Отсюда проще было добраться к месту предполагаемой рыбалки – острову посреди озера. По воде до него было всего пятьсот-шестьсот метров, куда короче и приятнее, нежели идти пешком, делая большой круг.
Поджидая Андрея, Колька подыскал подходящие бревна, обтесал их и увязал, и к тому времени, как Пельмень появился на берегу, был готов уже вместительный транспортный плот. Сам Андрей приволок одеяла и большой кусок брезента.
– По-богатому! Откуда? Тут на три комнаты с коридором.
Пельмень признался:
– Честно сказать, еще от Бати остался. Когда обыск делали в УВР – отрез оказался никому не нужный.
Пожарский для порядка попенял:
– Жук ты порядочный. Ведь небось тоже подтибренное.
Андрей резонно отметил, что если он такой честный, то пусть ночует под общим небом, вне ворованного шатра, да комаров кормит.
– Хватит языком трепать, вечерний жор пропустим. Погнали.
Они сложили вещи и пожитки на плот.
– Как поплывем-то? – спросил Николай. – Небось вода еще ледяная.
Андрюха, ни слова не говоря, разоблачился, с разбегу ухнул в воду и свечкой выпрыгнул из нее, ругаясь:
– Холодно, сука! Эй, мичман, спускай судно.
– Есть, капитан. – Колька налег на плот, вытолкал его на воду и задумался.
– Что смотришь? – зубоскалил Андрюха. – Ныряй, ныряй, давай, водичка – молоко! С ледничка, бодрит.
Лезть в воду не хотелось, но перед другом было неловко, нырнул. От студеной воды зубы свело, но после нескольких энергичных гребков полегчало. Так на пару, толкая плот, они быстро добрались до острова, никакой охоты купаться сверх необходимости не было.
– Хорошо-о-о-о! – протянул Пельмень, падая на песок, уже довольно теплый.
– Вставай. Палатку надо поставить.
– Я утрудился, – томно заявил Андрюха, закатывая глаза, – весь.
Колька окатил его водой, «утрудившийся» с ругательствами восстал и принялся за дело. Прежде всего оборудовали жилище – нарубив жердей, соорудили из них просторный шалаш. Далее устроили очаг. Пельмень, связав веревкой в косяк прихваченные бутылки «жигулей», торжественно погрузил их в холодную воду, и лишь потом – раколовки. Колька занялся костром, вскоре дым повалил столбом, теперь ни один комар не рискнет атаковать.
Все спорилось, устраивалось само собой, как всегда бывает, когда на душе спокойно. Солнце уже клонилось к закату. Колька растолкал задремавшего Пельменя, принялись выставлять удочки и мормышку. В скором времени садок наполнился красноперкой и плотвиной мелочишкой.
– Как раз на уху, – констатировал Андрей и принялся кухарничать.
Постепенно сумеречный клев сошел на нет, но Колька все сидел, покуривая, лениво поглядывая на поплавки.
Рыба – это ж не главное. Куда важнее не упускать возможности посидеть вот так, посмотреть на красоту, на пылающее солнце, которое, опускаясь, цепляется за вершины деревьев, а сами они стоят, как стражи-атланты, подпирая небо.
Давным-давно неведомый мастер, укротитель земли и травы, создал из нескольких заболоченных луж озеро, которое теперь кажется безграничным, за счет искусно изогнутых берегов. Некоторые берега густо поросли ивняком и резко срываются в воду, иные – как противоположный, на котором расположено старое кладбище и развалины лесопилки, спускаются песчаными террасами.
Пельмень, снимая пену с воды, нет-нет да и косился туда, где колыхался на озерной воде темно-зеленый плавун, днем распускающийся нежными сахарно-белыми кувшинками и цыплячье-желтыми кубышками, и купали в воде длинные тоненькие ветки ивы.
Было время, они с Анчуткой натерпелись страха в тех краях. Конечно, с той поры воды много утекло, они уже давно выросли из рваных штанишек, и мозги в голове завелись… по крайней мере у него, Пельменя. Анчутка не в счет, у него этого добра не было и нет.
Луна светит, и старинное кладбище, почти поглощенное лесом, белеет крестами в полумраке. И даже вроде бы точь-в-точь как тогда, в далеком прошлом, вроде бы кто-то бродил на той стороне.
– Смотри-ка, Никол, шляется кто-то.
– Блуждающие огни, – растолковал Колька, не отрываясь от пера. Никак клюнуло! Вот, поплавочек-то, укладывается, теперь не упустить момент, когда в сторону вильнет или вообще нырнет под воду.
– Все-таки кто-то ходит, – Пельмень поднялся, всматриваясь, – с чего бы это?
– Раскопки возобновили, – предположил Пожарский.
На той стороне находилась заброшенная лесопилка, которая еще раньше была церковью. В свое время там были обнаружены немалые сокровища, скрытые ворами и контрабандистами, так, может, не все извлекли.
– Тогда почему по темноте? – резонно усомнился Андрюха.
Кольке в целом это было неинтересно. Пришла пора подсекать – он и подсек, принялся выводить постепенно, на поверхность, и наконец извлек замечательного леща. Рассматривая его, славного, бронзового, сверкающего боками, Колька бросил взгляд на тот берег, где лесопилка, – и увидел, что там не просто какая-то керосинка горит, а костер.
– Ну, чего? – спросил он приятеля. – Люди костер жгут, что, берег купленный?
– И что?
– То, что, значит, никакого криминала нет. Может, рыбу удят.
– Нет там никакой рыбы, – упрямился Пельмень.
– Ну туристы тогда. Что пристал? Не может человек посидеть костер пожечь, что ли? Ты ж сидишь.
– И то верно, – Андрюха успокоился, утратив интерес к чужому костру, и обратился к своему собственному. Уха поспела, а «жигули», как выяснилось, уже охладились.
…– Я ж не к тому, что запрещено трудящимся поторчать вот, на берегу, костерок пожечь, – объяснял Пельмень, подобрев с полбутылки пива и ухи, – а кто его знает, что там за люди. Место пустынное, жилья вокруг нет, до магазина топать час, кладбище, опять же…
– Борись с подозрительностью, – предписал Колька.
От пива он отказался, сказав, что обождет раков.
– Ну, знаешь.
– Это ты все от бригадмила отойти не можешь да от Анчуткиных художеств. Брось. Если так все начнут активничать, так Палычу придется в дворники идти, а Сорокина с Санычем на пенсию отправят.
– Неплохо было бы, – посмеялся Пельмень, но тут же посерьезнел: – Жди-дожидайся. Им работы на сто лет хватит.
Он поворошил в костре палкой, вытащив уголек, прикурил.
Ночь уже опустилась на окрестности. Небо в самой вышине было чернильно-синее, а ближе к воде светлело, в садке била хвостами рыба, с той стороны, где раколовка, тоже поплескивало – не иначе, что скоро будет особенная закуска, если, конечно, сон не сморит.
На том берегу, где жгли костер неведомые люди, было тихо, похоже, что огонь перестали поддерживать, он становился все менее заметным.
– Вот ты говоришь, без ментов можно, все стали такие сознательные, – снова заговорил Пельмень.
– Ничегошеньки подобного я не говорил, – поправил Колька, – я только сказал, что ты стал подозрительным.
– Не подозрительным, а бдительным. Да и не обо мне речь, мне-то что. Я тут вообще подумываю увольняться.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Подгребица – элемент плота, который передает усилие от гребка плоту.
2
Спаса́тельный коне́ц «морко́вка» – средство для оказания помощи утопающим. Представляет собой полотняный мешочек с поплавком.
3
Чалка – причальный канат, трос и т. п.
4
Шивера (мн. ч. ши́веры) – относительно мелководный (глубина до 1,5–2 м) участок реки с беспорядочно расположенными в русле подводными и выступающими из воды камнями и быстрым течением.