- -
- 100%
- +
© Шикур Шабаев, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я был молод, влюблен и мечтал стать писателем. Жизнь пошла другим путем, но первые литературные опыты оставили свои материальные следы – и они мне дороги, как память о прошедшей юности. В истории, которуюсейчас хочется предложить, нет почти ничего придуманного. Что-то случалось со мной, что-то с моими друзьями, а что-то взято из жизни едва знакомых мне людей…
1
– Так вот, молодой человек, я не стану скрывать – положение вашей матери действительно тяжёлое. Предстоит очень сложная и опасная операция.
От этих слов Саше стадо вдруг тесно и жарко в кабинете главного врача областной больницы, от запаха лекарств закружилась голова. Дрожащими пальцами юноша пытался расстегнуть жёсткий ворот рубашки, но это никак ему не удавалось. Наконец, разозлившись, он рывком потянул за воротник; оторванная пуговица со стуком упала на пол, заставив парня вздрогнуть.
– Доктор, но как же так? – Саша с трудом проглотил тугой комок, застрявший в горле. – Совсем недавно я был у мамы, и она сказала мне, что ей намного лучше. А вы говорите…
Седой врач с сочувствием взглянул на него, понимающе покачал головой.
– Она щадила вас, жалела, не хотела лишний раз беспокоить, – объяснил он.
Доктор устало снял очки, отчего морщины, казалось, ещё глубже прорезали его лицо, встал с кресла и подошёл к Саше. Ему было жаль парнишку и понятно его горе. Мать Саши была очень тяжело больна, честно говоря, положение её почти катастрофическое. Но что делать, современная медицина может пока ещё далеко не всё!
Доктор подобрал с пола пуговицу, и протянул её Саше.
– Мужайтесь, молодой человек, – вздохнул он, но вдруг заметил испуганно взметнувшиеся глаза юноши и тут же поправился:
– Нет, то есть да, вашей матери действительно стало несколько лучше. Но для более полного обследования и излечения мы решали отправить больную в центр.
Саша низко опустил голову.
– Значит, маме на самом деле очень плохо, – тихо проговорил он, и такая тоска отразилась в его глазах, что доктор по-отечески обнял паренька за плечи, стал успокаивать:
– Ну, что ты, что ты? Ничего страшного в этом нет, всё обойдётся, и отчаиваться не стоит, просто на несколько месяцев вам придётся разлучиться с вашей матерью. Она поправит своё здоровье, подлечится, отдохнёт. Глазом не успеете моргнуть, как пролетит это время, – улыбнулся врач. – А завтра утром пусть ваш отец…
– У меня нет отца, – торопливо прервал его Саша,
– Понимаю… В таком случае заходите сами. Необходимо оформить документы.
– Хорошо. Спасибо. До свидания, – Саша повернулся к двери, но затем, быстро обернувшись, спросил:
– А сейчас… сейчас мне можно к маме?
Доктор на мгновение задумался.
– Пожалуй, можно. Но лишь на пять минут, – предупредил он. – И ещё вот что: говорите с матерью поменьше – больной говорить вредно. Пока ещё.
Он приоткрыл дверь и пригласил дежурную медсестру. Она вошла и вопросительно взглянула на доктора.
– Выдайте молодому человеку халат и проводите к Одинцовой в восьмую палату. Но только на пять минут, – ещё раз строго напомнил доктор.
Получив халат, Саша стрелой взлетел на второй этаж. Девушка-медсестра еле-еле успевала за ним. Очутившись перед белой знакомой дверью, он остановился, перевёл дыхание, а потом осторожно потянул за дверную ручку.
– Мама!
– Сынок! – голос матери был очень тихим, слабым, чуть слышным. И вся она так изменилась, что Саша с трудом узнал её. Кожа на лице сморщилась и пожелтела, глаза слезились, а волосы, её чёрные вьющиеся волосы, которые так нравились ему, потускнели, стали какими-то серыми, в беспорядке разметались по подушке.
У Саши мучительно сжалось сердце.
– Мама, мамочка!
Мать протянула к нему руки, обняла его и, заметив жалостливый взгляд сына, спросила:
– Страшная я стала, да, сынок?
– Ну, что ты, мама, – Саша нежно провёл ладонью по её руке – худенькой, тоненькой, почти детской.
А мать вглядывалась в него огромными слезящимися глазами:
– Похудел. Наверное, не ешь совсем? И пуговица оторвалась, – она ласково погладила сына по щеке, поправила воротничок рубашки.
– Ну что ты, – повторил Саша, – нормально питаюсь. А пуговица – вот она.
– Ты знаешь, меня отправляют…
Саша молча кивнул головой.
– Как же ты теперь? Что будешь делать без меня? Ты хотел поступать в институт, мечтал стать художником.
– Мама, – дрожащим голосом протянул Саша, – не думай об этом. Со мной всё будет хорошо. А пройдёт совсем немного времени, и мы снова будем вместе.
В дверь несмело заглянула девушка-медсестра.
– Пора, – шепнула она.
Саша судорожно сжал руку матери.
– До свидания, мама, – сказал он.
Мать молчала и широко раскрытыми глазами так смотрела на него, будто навсегда прощалась с ним, будто видела его в последний раз. Саша встал, подошёл к двери, оглянулся. Мать лежала маленькая, беспомощная.
– Мама! – Саша опять подбежал к ней, прижался щекой к её руке, стал целовать её пальцы.
– Мама, родная моя! – вновь и вновь повторял он.
Молоденькая медсестра стояла у двери, слёзы катились по её щекам.
Саша почти выбежал из палаты.
И хотя лицо его матери было влажно от слёз, на её губах замерла тихая, спокойная улыбка.
Со стуком, громко и резко закрылась больничная дверь и будто разделила весь мир надвое. Он – здесь, а мама – там…
В сквере было непривычно тихо. Ни единой души вокруг, всё словно замерло. Моросил мелкий осенний дождик. Дождя почти не было видно, чувствовалось лишь, как лицо становятся мокрым, совсем как от слёз, да тихий, едва слышный шелест раздавался над годовой. Казалось, деревья шепчут о чём-то, успокаивая и снимая боль и тревогу, лежащие на сердце.
Одинцов присел на мокрую скамейку, не замечая дождя, обхватил руками голову. Мама, милая мама! Саша редко говорил матеря ласковые и нежные слова, он считал это неудобным, да и ненужным в его возрасте – что он, в самом деле, маленький что ли? И вот только теперь, когда она удалялась от него, он понял, как дорога ему мать и как он её горячо любит. Мама, милая моя! – думал Саша. – О, если бы я мог снять твою боль, облегчить твои страдания! Если бы от моей горячей сыновней любви тебе стало хоть немного легче!
…Они жили вдвоём – мать и сын. И никогда раньше Саша не задумывался над тем, любит ли он её – конечно же, любит! – разве может быть иначе, разве может сын не любить свою мать?!
Они жили вдвоём, маленькой, но очень дружной семьёй. И никогда мать не ругала, не кричала на сына. Но если он напроказит, «схватит» в школе «двойку» или зальёт красками стол, достаточно было одного её укоризненного взгляда, чтобы ему становилось нестерпимо стыдно.
Они жили вдвоём. Но не всегда это было так. Когда-то, давным-давно, когда он был ещё маленький и пешком ходил под стол, их было трое. Детские воспоминания часто возвращали Сашу в то счастливое время, как кто-то большой, сильный, брал его на руки, подкидывая к самому потолку, щекотал колючими усами, говорил ему на ухо что-то очень смешное, отчего он хохотал во всё горло.
Но как-то раз, закрывшись в комнате, родители долго говорили о чём-то; сквозь прикрытую дверь глухо доносились сердитые голоса. Когда Саша вошёл туда, он увидел заплаканное лицо матери, непривычно хмурого отца с морщинами на лбу. Отец каким-то плачущим голосом крикнул Саше:
– Иди погуляй!
И Саша выбежал из комнаты. Он понял, что случилось что-то невероятно ужасное и неисправимое.
После этого разговора отец торопливо собрал небольшой чемодан, виновато поцеловал сына, потрепал ему вихор на прощание и ушёл из дома, как думал потом Саша, навсегда.
Прошло несколько лет. Мать не вспоминала вслух об отце, но в ответ на вопросы сына говорила о нём только хорошее.
– Где же наш папа? – настаивал Саша, – когда он приедет?
Мать судорожно обнимала Сашу, нервно смеялась, стараясь развеселить его и перевести разговор на что-нибудь другое, но встретив недоуменный взгляд недетских серьёзных глаз сына, невнятно бормотала:
– Он приедет… потом… Он в командировке… далеко…
– Он бросил нас? – прерывал её сын, не слушая сбивчивые возражения матери, упрямо повторяя:
– Бросил… бросил!
Каким-то непостижимым образом и независимо от самого Саши, в его голове уживались одновременно сразу два образа – доброго, сильного, весёлого папы из детства и того человека, который оставил его с матерью. И если о первом Саша вспоминал о любовью, то второго он почти ненавидел, хотя и делал вид, что совершенно к нему равнодушен.
Шло время. И вдруг однажды один из друзей Саши, его одноклассник Толя Говоров сообщил ему такую новость, которая потрясла его – мать стала… вновь встречаться с отцом.
Этого Саша никогда не мог понять. И не хотел понимать. И из-за этого он в единственный раз поссорился с матерью.
…В этот вечер они сидели у телевизора и смотрели новый выпуск мультфильмов. Он сидел в кресле, а она в углу занималась шитьём – хотела немного подзаработать и сделать сыну подарок – он давно догадался об этом – мать не раз делал ему такие неожиданные подарки.
– Сашенька, – вдруг произнесла она.
– Что, мама? – отозвался Саша, не отрывая взгляда от телевизора.
Она подошла к сыну, обняла, поцеловала в щёку и пытливо посмотрела ему в глаза.
– Ну, мама, не надо, – смутился Саша, а мать провела рукой по его непослушным волосам и внезапно спросила:
– Сашенька, а может, мы опять будем жить вместе?
Саша непонимающе посмотрел на неё, а она, запинаясь, добавила:
– Ну, вместе – втроём.
Саше сразу стало всё понятно. Вот она про что!
Он быстро вскочил с кресла, продолжая смотреть на неё, чуть ли не закричал:
– Ты… Он… он бросил нас. Он бросил тебя, а ты… у тебя нет ни минуты свободного времени, ты работаешь даже по ночам. Думаешь, я ничего не знаю? А он… он кинул тебя. Эх ты! – Саша бросал в лицо матери горькие обидные слова.
– Постой! – попыталась она остановить его. – Он хороший человек, я тебе всё объясню… Он твой отец! – наконец, привела она свой последний аргумент.
– Отец! – вскипел Саша, – какой он мне отец. Он…
И зло махнув рукой, Саша кинулся в свою комнату. Неужели она ничего не понимает, ничего не помнит, неужели она всё забыла?! – думал он. – И почему сейчас она так смотрит на меня – как бы жалея, будто я совсем маленький и чего-то не понимаю?
Саша вновь и вновь вспоминал ТОТ день, видел перед собой заплаканное лицо матери – и возмущение новой волной поднималось в нём. И напрасно мать стучалась в дверь его комнаты, питалась что-то объяснить ему, он не слушал, перед глазами было её заплаканное лицо.
При слове «отец» Саша всегда вспоминал весёлого и большого человека о колючими усами, и это представление никак не связывалось с портретом того невысокого мужчины с начинающей седея головой, которого он увидел однажды рядом с мамой около дома и которого он узнал только потому, что Толя Говоров как-то странно улыбнулся и кивнул:
– Смотри-ка, твой родитель!
Вспомнив об этом, Саша с огорчением отшвырнул пуговицу, которую всё ещё продолжал сжимать в кулаке.
Он встал со скамейки и даже вздрогнул, вдруг увидев ЕГО. Отец шёл по больничному скверу с непокрытой головой, рыжие усы его обмокли и обвисли.
«Наверное, идёт к маме»? – почему-то без досады подумал Саша.
Встречаться с отцом ему не хотелось, и он подумал, как быть – сделать вид, что не заметил его?
Но отец уже увидел сына и, замедлив шаг, подошёл к нему.
– Здравствуй, Саша, – сказал он, улыбнувшись, и неловко протянул руку.
Саша молча обошёл застывшую фигуру отца и быстро зашагал к выходу из сквера.
– Саша! – умоляюще повторил отец.
У Саши что-то жалостливое шевельнулось в душе, но он переборол себя и зашагал ещё быстрее. Только бы не повернуться, только бы выдержать!
– Сынок!
Так называла его только мама. Саша побежал и обернулся лишь у самых больничных ворот. Отец стоял и, не двигаясь, смотрел ему вслед.
А дождь всё шёл и шёл…
2
Казалось, что квартира совсем опустела без матери. Саша тоскливо оглядел комнату. Стол сдвинут в сторону, в беспорядке разбросаны книги, альбомы, и всюду: на шкафу, серванте, тумбочке, даже на телевизоре и стульях – разноцветные тюбики с красками. В углу комнаты напротив окна – небольшой мольберт. Одного быстрого взгляда достаточно, чтобы понять, что к нему давно никто не притрагивался.
Иногда Саша подходил к мольберту, брал в руки кисть, бесцельно сжимал её тонкими, но сильными пальцами и опять, вздохнув, клал на место.
Что же делать, как быть? Раньше, в школе, всё было просто и ясно. Вот, думал он, закончу десятый класс, сдам экзамены и поступлю в институт или художественное училище, буду настоящим художником.
Но чем больше близился выпускной вечер, тем больше становилось сомнений. А вдруг профессия художника не для меня? – размышлял он. – Нет способностей, нет особого таланта, а все эти победы на городских и школьных конкурах – не более как случайные удачи? Как найти эту невидимую грань между настоящим, истинным искусством, талантом и просто умением, ремесленничеством? Саша мучился, думая об этом и задавая себе такие вопросы. «Вдруг, у меня нет этого «божьего дара»? Что тогда? Писать простенькие «картинки», малевать вывески для магазинов? Ну нет! – Сашу даже передгивало от этой мысли.
Так что же делать? Куда поступать учиться? Теперь, после того, как маму отправили лечиться в центр, этот вопрос уже не терзает его, – он невесело улыбнулся. Надо идти работать. Куда? Да хоть куда, разве сейчас это имеет какое-нибудь значение? Лишь бы платили деньги, сказал бы так Говоров, будь он здесь.
Саша подошёл к окну. Пустынно, во дворе никого нет. Уже целую неделю идут дожди. Прошёл бы хоть раз настоящий проливной дождь, а то моросит и моросит – и день и ночь напролёт. Низкие серые тучи едва не задевают за крыши домов.
– Ну что же, жизнь продолжается, – сказал Саша сам себе и улыбнулся. – Надо приступать к генеральной уборке.
Он настежь открыл окна, и свежий прохладный воздух наполнил комнату, лёгкий ветерок зашевелил занавески, смахнул на пол листки бумаги, оживил всё вокруг, наполнил звуками.
Вдруг стукнула дверь, в прихожей раздался шум шагов.
– Это то, Боря? – крикнул Саша, протирая этажерку с книгами, Борис Головин, его бывший одноклассник, обещал зайти к нему на днях, позвонив недавно по телефону.
– Нет, это я, – перед Сашей стоял Толя Говоров и как всегда широко улыбался. – Ты опять не закрыл дверь. Сколько раз говорил я тебе: не забывай запираться. Дождёшься – ограбят тебя, – пожурил он друга.
– Здравствуй, – холодно встретил его Саша, – когда-нибудь ты бываешь серьёзным?
– Нет, наверное, – искренне ответил Толя и рассмеялся, – а что?
Он подошёл к Саше, стал горячо трясти ему руку, обнимать, похлопывать по спине. Саша сдержанно пожал его ладонь.
– Сашка! – воскликнул Толя. – У меня столько новостей! – целая куча. Бросай тряпку, потом закончишь свою уборку,
– У тебя всегда новостей куча, – пробурчал Саша, но тряпку отложил.
– Садись, – хмуро предложил он, – чаю будешь?
– Наливай, – согласился Толя, – кофе уже надоел мне.
И взахлёб продолжил:
– Представляешь, сижу я вчера дома. Делать нечего. Магнитолу включил – достал новые записи, маечку примеряю – вот эту. Чёткая вещь, не правда ли? Не наша – «маде ин заграница». Заходит матуха, и вместе с журналами – письмо. От кого бы ты думал?
Саша иронически пожал плечами.
– От Ирки из Таёжного! – торжествующе воскликнул Толя. – Помнишь, я тебе о ней рассказывал? Она приезжала к своей бабусе на каникулы.
– Ну, помню, помню.
– У, ты её не знаешь, оттого так и говоришь. Красивая, умная, в школе отличницей была.
– О! Раз отличница, то, конечно, молчу, – рассмеялся Саша.
Это была одна из странностей Говорова – познакомившись с девушкой, он в первую очередь пытается узнать, как она учится или училась в школе. Ему почему-то льстило, когда девчонка, с которой он ходил, была отличницей. Может быть, потому что сам он не любил засиживаться за учебниками?
– Мучаешь ты девчат, – как-то сказал ему Саша. – Вот погоди, влюбишься сам когда-нибудь – отольются тебе их слёзки.
– Что делать? – смиренно улыбался Толя, – любят меня девушки, ох как любят!
– Как не любить такого кудрявого, голубоглазого, – смеялся Саша, а сам потом долго мучился тем, что поддакивал Толе, хотя в душе он осуждал друга за эти минутные знакомства, мимолётные связи. Осуждал, но поддакивал: «кудрявого», «голубоглазого» и мучился этим. Вот и теперь Саша поймал себя на том, что хочет ответить Толе комплиментом.
– Что смеёшься? – опросил Толя и, не дождавшись ответа, продолжил:
– Я, помню, тогда с Верой ходил, так про Веру я и думать забыл, когда встретил Ирку. Только слишком уж она недотрога – лишь раз удалось поцеловать Ирку – когда провожал её, на вокзале. И то здорово рассердилась. Одним словом – недотрога.
Саша так и покатился со смеху.
– Только раз? Что-то на тебя не похоже.
– Только раз, – простодушно кивнул Толя, но заметив насмешливый взгляд, Саши, обиделся:
– Ладно, кончай подкалывать.
Саша подвинул Толе чашку.
– Не обижайся, шучу. Выпей лучше чаю.
Толя отхлебнул глоток, затем подвинул стул к Саше, обнял друга за плечо.
– Слушай, у меня к тебе есть дело. Я хочу ответить Ирке, нужно написать письмо покрасивее. Поможешь, а? – протянул он. – У тебя хорошо получается.
А когда Саша согласно махнул рукой – мол, помогу, Толя вскочил и восторженно хлопнул его по спине.
– Вот спасибо! Ты настоящий друг.
И только теперь он заметил, как непривычно невесел его товарищ.
– Санёк, ты что сегодня такой хмурый?
Саша отодвинул чашку, посмотрел на Толю, моргнул, будто что-то попало ему в глаз.
– Вчера маму отправили в Москву. И, видимо, надолго.
Толя помолчал, потом тихо произнёс:
– Ничего не поделаешь. Выздоровеет твоя мать, и выпишут её из больницы. А сам что сейчас собираешься делать? Когда экзамены?
Саша глубоко вздохнул.
– Какие экзамены? Теперь вот думаю, куда идти.
– Ха! – воскликнул Толя и удивлённо покачал головой, – у человека в аттестате одни пятерки, а он не знает, куда идти! Ты же хотел отдавать документы в институт, – вспомнил он.
– Хотел, – проговорил Саша.
– Так в чём же дело?
– Экзаменов не будет.
– Почему? – удивился Говоров.
– Ну как бы тебе объяснить? На сорок рублей разве проживёшь? – наконец, нашёлся Одинцов, отыскав слова, понятные собеседнику.
– Это точно, со стипендии не разбогатеешь, – сразу же согласился Толя. – Рассуди сам. Я джинсы эти покупал, так пятнадцать червонцев выложил как миленький. Еле-еле выклянчил у отца. Зато и джинсы что надо – блеск!
Он встал, прошёлся по комнате, оглядываясь на себя, и остановился перед зеркалом.
– Фирма! Американцы умеют шить, – довольная улыбка отразилась на его лице.
Саша безучастно смотрел, как Толя крутится у зеркала, любовно поглаживает рукой по джинсам.
– Хороши! – с иронией произнёс он.
Толя спохватился и, быстро повернувшись к приятелю, спросил:
– Куда же ты теперь?
Саша неопределенно пожал плечами.
– Не знаю, куда-нибудь.
– Слушай, – а махнули ко мне в училище! – загорелся Толя. – С такими оценками тебя там с руками оторвут. Стипендию – восемьдесят пять рублей – получать будешь, да ещё тридцать три процента на практике. А филонить будем вместе, ха-ха!
Видя, что Саша не решается, молчит, Толя не стал его уговаривать, предложил другом вариант:
– Можно, как Борька Головин, поработать автослесарем. Тоже – ничего работёнка. Боря, как ушёл после восьмого класса, так всё и вкалывает на одном месте – на станции техобслуживания. Прилично получает – сто семьдесят. А сколько чаевых за месяц накапает? Подъедет частник, торопится, всё норовит свои «Жигули» без очереди протолкнуть. Вот тут-то его и хвать за жабры. Ну, оплата согласно тарифу: во-первых, за срочный ремонт, во-вторых, за ремонт машины вне очереди, в-третьих, за качество… – перечислял Толя, загибая пальцы.
– Откуда ты всё это знаешь? – Саша удивлённо вскинул брови.
– Знакомства полезные надо иметь, связи, – ухмыльнулся Толя и добавил:
– А я старательный, учусь помаленьку. Хочешь секрет?
– Давай.
– Представь: подъезжает к тебе частник и говорит, что на его «Жигулях» или «Москвиче» немного барахлит мотор. Что ты делаешь? правильно, открываешь капот и начинаешь копаться в моторе. Чуть-чуть, для вида…
Одинцов с интересом наблюдал за Толей – Говоров оживился и с увлечением рассказывал свою историю, ожесточённо размахивая руками:
– И тут ты делаешь трагическое лицо, начинаешь охать и ахать: «Как только вы не разбились? Боже, как вам повезло! столько поломок!» Дачник бледнеет и начинает благодарить бога за спасение. А ты уверенно успокаиваешь его: «Всё будет в порядке!» – и в рекордное время, самое большее, за два часа, устраняешь пятиминутную неполадку.
Правда, тут есть свои тонкости, может случиться так, что водитель окажется профессионалом. Но по теории вероятности…
– Но это же нечестно! – оборвал Говорова Саша. – Так нельзя делать.
– Почему? – искренне изумился Толя. – Какой ты наивный, Санек. Как ребёнок. У частника денег много, не обеднеет. Да и сам он считает тебя своим ангелом-спасителем. И ему хорошо, и тебе хорошо.
– Саша замотал головой.
– Нет, это мне не годится.
– Как хочешь, – развёл руками Толя. – Лично мне такая работа очень нравится. Я бы пошёл работать на автостанцию, школьные удостоверения о разряде у нас есть, но весной мне всё равно в армию. Хочется отдохнуть, ничего не делать. Пусть уж лучше за меня Борька поработает! Да только дурачок он – вкалывает за здорово живёшь, за спасибо. А на «спасибо» много не купишь, далеко не уедешь. Я ему сказал как-то про это, а он, чудак, рассердился, не понял, наверное.
Говоров рассмеялся.
– Непрактичный человек наш Борька.
Одинцов задумался.
– Как он там? – поинтересовался он, – я почти месяц не выходил из больницы, даже лекарствами пропах, и никак не мог встретиться с ним. Чем он занимается, не выпивает больше?
– Пьёт, – улыбнулся Толя.
– Ну а ты что же? – укоризненно взглянул Саша на друга, – ничего не мог сказать?
– А что я? – лениво оправдывался Толя, позёвывая и усаживаясь в кресло. – Ты же знаешь, какие у нас отношения – «отойди – не тронь». Он меня и слушать не хочет. Был я у него недавно. Говорит, надоело слесарить. На такой-то работе с начальством ссорится. И Танька, с которой он ходил, ушла от него. А может, и, сам поцапался с ней, кто их разберёт? В-общем, полный разлад, страдает парень, – хохотнул Толя.
– Да-а, – огорчённо протянул Саша. Головин – его лучший друг, и вышло так неловко, что он не смог зайти к Боре, поговорить с ним. А теперь плюс ко всему Боря начал регулярно випивать. Право, неловко.
– Толя, – тихо оказал Одинцов, – увидишь Бориса, передай, что я на следующей неделе зайду к нему. А будет время, пусть сам заглянет ко мне. Скажи, что сержусь на него, пусть перестанет баловаться вином.
– Ладно, – буркнул Толя. – Мне-то что, я передам. А как же ты сам, куда всё-таки надумал поступать?
– Не всё ли равно? – ещё больше помрачнел Саша. – Куда-нибудь на завод. Сначала учеником, а потом видно будет.
Устраиваться на работу он планировал на следующий день, а сегодня не хотелось даже думать об этом, не то что говорить. И так уж на душе кошки скребут.
– Саня! – вдруг закричал Толя, вскочив с кресла, – нашёл, вспомнил!
Его лицо так и озарило улыбкой:
– Как я мог забыть? У меня же сосед – Леонид Петрович, дядя Лёня – на автомобильном работает мастером. Он тебе поможет найти работу. Попросим, и он отыщет такую работёнку… – Толя даже прищёлкнул языком, – и не пыльную, и получать будешь прилично.
Саша пытался было что-то возразить, но Толя решил взять устройство друга на работу в свои руки.
– Завтра вечерком пойдём к дяде Лёне, – сказал он решительным тоном, – возьмём ему бутылочку белого для приличия, и считай, что дело твоё в шляпе.
3
Проходная. Саша невольно замедлил шаг. Ему вдруг показалось, что пожилой вахтёр, окинув его грозным взглядом, сейчас остановит перед ним вертушку и не пропустит на территорию завода.
– Иди, иди, – ободряюще подтолкнул паренька Леонид Петрович.
Саша неуверенно протянул свой новенький пропуск, ещё пахнущий типографской краской, в жёсткой блестящей обложке; строгий вахтёр неожиданно улыбнулся, и проходная осталась позади.