Искушение светом

Глава 1

Сумерки, словно жидкий дым, медленно затягивали раскаленный асфальт города. Фасады небоскребов, еще минуту назад слепившие отраженным закатным золотом, один за другим начинали холодно светиться изнутри, превращаясь в бездушные каменные соты. В этом чарующем и опасном промежутке между днем и ночью, когда город сбрасывал одну маску и готовился надеть другую, темно-синий Bentley Continental плавно, почти бесшумно, подкатил к неприметной двери в глухом переулке.

Это был не парадный въезд, не театральный жест для публики. Это был тыловой ход, путь избранных, для которых показуха была признаком дурного тона. Bentley не кричал о богатстве; он изрекал его с ледяным спокойствием, как констатируют неопровержимый факт. Его глянцевая поверхность поглощала последние отсветы умирающего дня, а затем и тусклый свет одинокого фонаря, будто стыдясь любого внимания.

За рулем сидел Алекс. Его лицо, освещенное призрачным синевой приборной панели, было непроницаемой маской. Ни напряжения, ни ожидания – лишь абсолютная, отточенная годами сосредоточенность. Идеально сидящий темный костюм, лишенный галстука, и белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы, не стремились произвести впечатление. Они были его второй кожей, униформой мира, где власть не нуждалась в опознавательных знаках. Она была данностью.

Машина замерла. Почти одновременно с этим дверь со стороны водителя распахнулась. Охранник, массивный и безэмоциональный, почтительно склонил голову, его взгляд был устремлен куда-то в район капота. Алекс вышел, не глядя на него, одним плавным движением, и ответил легким, почти невидимым кивком. Ритуал был соблюден. Слова были излишни, они лишь осквернили бы отлаженный годами механизм.

Он шагнул не в сияющий рот главного входа, откуда уже доносился нарастающий гул, а в узкую, неприметную служебную дверь. Она вела не в царство гостей, а в святая святых, в нервный центр империи. Он не был гостем. Он был самой важной частью механизма под названием «Элизиум».

Дверь захлопнулась, отсекая внешний мир. Здесь, в служебных коридорах, царила иная реальность. Воздух был густым и тяжелым, пропахшим озоном от кондиционеров, чистящими средствами и едва уловимым, но въедливым ароматом человеческого пота, который не могли перебить даже самые дорогие освежители.

Звуки доносились сюда приглушенными, будто из-под толщи воды. Грохот басов, бивший из главного зала, отдавался вибрацией в стенах и под ногами. К нему примешивалась навязчивая какофония: хрустальный звон бокалов, приглушенный гул десятков голосов, сливавшихся в единый белый шум, и отрывистое, деловое щелканье каблуков администраторов по бетонному полу. Это был пульс «Элизиума». Ритм, который он знал лучше, чем стук собственного сердца.

Алекс шел быстрым, уверенным шагом, не глядя по сторонам. Его маршрут был выверен до сантиметра. Навстречу ему почти бегом выпорхнул менеджер в строгом костюме, с почтительным, подобострастным изгибом губ протягивая планшет.

–Отчеты по загрузке и выручке за первый час, Алексей Георгиевич.

Алекс взял планшет, не замедляя хода. Его пальцы скользнули по экрану, глаза выхватывали ключевые цифры. Мозг, отточенный процессор, мгновенно анализировал данные.

–Увеличить лимит на шампанское для ложи номер три, – его голос был сухим, лишенным тембра, как скрип переворачиваемой страницы. – И этот поставщик морепродуктов… – он на секунду остановил взгляд на одной из строчек, – больше не работайте с нами. Нашли дешевле. Скажи Юрию, пусть разбирается.

Он вернул планшет, и менеджер, бормоча что-то согласное, растворился в боковом ответвлении коридора. Власть не требовала многословия. Она требовала действия.

И тут же, словно из самой тени, возник Ник. Он появился неоткуда, беззвучно, нарушая законы физики. Высокий, широкоплечий, в темной, просторной одежде, скрывавшей очертания тела. Его лицо было каменной маской, на которой не отражалось ровным счетом ничего.

–Все чисто, босс, – голос Ника был тихим и ровным, как шелест бумаги. – Новый диджей справляется, народ в восторге. Была мелкая драма у бара, два перебравших мажора. Уладили. Тише воды.

Алекс лишь кивнул, бросая короткий взгляд в сторону своего теневого двойника.

–Хорошо. Чтобы не повторялось.

Больше ничего не потребовалось. Их общение было набором кодов, шифром, понятным лишь им двоим. Фраза «уладили» могла означать что угодно – от вежливой просьбы удалиться до быстрой и жестокой «экзекуции» в подсобном помещении. Ник был тем, кто держал грязь мира на расстоянии вытянутой руки от Алекса, и оба они это знали.

Дверь в кабинет закрылась за ним с едва слышным щелчком высокоточной механики. И тут же весь шум, вся суета остались снаружи, упершись в звуконепроницаемую перегородку. Воцарилась тишина. Не мертвая, а плотная, насыщенная, как бархат.

Кабинет был его крепостью, коконом, утробой. Пространство в стиле модерн-лофт: открытые коммуникации на потолке, минималистичная мебель из темного, почти черного дерева и матовой стали. Под ногами – глубокий, поглощающий шаги ковер ручной работы. Вдоль одной из стен тянулся бар с коллекционным алкоголем, где каждый сосуд был шедевром дизайна и возрастом в несколько десятилетий.

Но главным был не это. Главным была стена. Вернее, панорамное зеркальное стекло, выходившее прямо на танцпол «Элизиума». С этой стороны оно было зеркалом, безупречно чистым и холодным. С той – затемненным стеклом, сквозь которое ничего нельзя было разглядеть. Для них он был невидимким божеством, наблюдающим с Олимпа. Для себя – хищником в засаде, оценивающим стадо.

Воздух в кабинете был особенным. Он пахнет дорогой кожей кресла, вощеной древесиной стола и едва уловимыми, но стойкими нотами его парфюма – сложного, холодного аромата с нотами березового дегтя, кожи и амры. Запах власти. Запах денег. Запах одиночества.

Ритуал был неизменен. Алекс подошел к бару, движения его были экономными и выверенными. Он выбрал тяжелый хрустальный бокал, налил виски ровно на два пальца, цветом напоминавший темный янтарь. Не добавляя ни льда, ни воды, он поднес бокал к губам, сделал один, единственный глоток. Острый, обжигающий вкус разлился по горлу, знакомый и ничего не значащий. Он поставил недопитый бокал на стойку и подошел к стеклу.

Его отражение – высокий, статный мужчина в идеальном костюме – наложилось на клублящуюся массу тел внизу. Он смотрел не на них. Он смотрел сквозь них. Его взгляд скользил по залу, не задерживаясь, анализируя, сортируя. Это был не взгляд зрителя, жаждущего зрелища. Это был взгляд хозяина, оценивающего свое имущество. Взгляд хищника, высматривающего добычу.

И добыча вскоре была найдена. Его взгляд, скользивший по залу как луч сканера, внезапно замер. Высокая брюнетка в облегающем черном платье, которое кричало о желании быть замеченной громче, чем она сама могла бы это сделать. Она сидела за столиком у самого края танцпола, одинокая, с одним и тем же коктейлем, который уже третью песню подряд лишь незначительно уменьшался в объеме. Ее поза – чуть откинувшись на спинку стула, выставив напоказ длинные ноги, взгляд, блуждающий по входной группе, – выдавала томительное ожидание. Очередная птица, залетевшая в золотую клетку в надежде, что ее выберет и возьмет с собой хозяин зверинца. Одна из многих. Одна из тех, кто пришел сюда не за музыкой или выпивкой, а за шансом поймать удачу, статус, богатого принца. Или просто почувствовать себя хоть на мгновение избранной.

Алекс повернулся от стекла. Ник, как и предполагалось, стоял у двери, неподвижный, как глыба.

–Ник, – голос Алекса был тише шепота, но тот услышал.

Он не произнес ни слова. Лишь легким, почти невесомым движением подбородка указал в сторону той самой брюнетки. Взгляды двух мужчин встретились на долю секунды. Этого было достаточно. Ник молча кивнул, развернулся и бесшумно вышел. Приказ был отдан и понят без лишних звуков.

Прошло не больше двух минут. Дверь снова открылась, и в кабинет вошла она. Теперь, вблизи, он видел все детали: чуть слишком яркая помада, дрожащие пальцы, сжимающие крошечный клатч так, что костяшки побелели, неуверенная улыбка, пытающаяся скрыть замешательство.

–Меня зовут Алена… – ее голос дрогнул. – Мне сказали, вы… пригласили?

Она оглядела роскошный кабинет, и в ее глазах вспыхнул тот самый огонек, смесь страха и предвкушения. Она была здесь. В логове хозяина.

Алекс не представился. Зачем? Его имя в этих стенах было законом. Он медленно, с хищной грацией подошел к ней. Он был выше, и он пользовался этим, глядя на нее сверху вниз. Его вопросы были выстрелами – короткими, точными, без эмоций.

–Тебе здесь нравится? Что хочешь найти здесь?

Алена растерялась. Она явно ожидала другого – светской беседы, комплиментов, может, коктейля.

–Я… не знаю. Просто хорошую компанию, наверное… – пробормотала она, и ее взгляд беспомощно скользнул по комнате, пытаясь найти опору.

Но опоры не было. Только он. Алекс не стал продолжать допрос. Слова были исчерпаны. Он взял ее за локоть, его прикосновение было твердым и не допускающим возражений. Он не вел ее, а направлял. К панорамному стеклу. К виду на безликую толпу.

Все произошло быстро, как отлаженный механизм. Он развернул ее спиной к стеклу, его руки опустились на ее плечи, заставляя согнуть колени. Она ахнула, когда ее колени коснулись холодного ковра. Он расстегнул брюки, его движения были резкими, точными. Он прижал свою ладонь к стеклу, прямо над сияющим адом танцпола.

–Возьми, – его голос прозвучал у нее над ухом, и это был не страстный шепот, а холодная команда.

Она попыталась сопротивляться, слабо, больше по инерции, но его хватка была как сталь. Ее губы сомкнулись вокруг него. Он смотрел не на нее, не на ее затылок или согнутую спину. Он смотрел в зеркало. На свое собственное отражение. На лицо человека, который абсолютно контролировал ситуацию. Он видел свои собственные глаза – пустые, сосредоточенные. Он видел, как его тело движется в ритме, лишенном страсти, лишь с одной целью – утвердить доминирование. Это не было соитием. Это был акт власти. Ритуал подчинения. Его рука на её затылке задавала ритм и не давала шансов.

Когда все закончилось, он так же резко отстранился. Не глядя на нее, поправил рубашку, застегнул брюки. Его дыхание было почти ровным.

–Можешь идти.

Фраза повисла в воздухе, обжигая своим безразличием. Алена, смущенная, растерянная, с трудом поднялась с колен. Глаза ее блестели от слез. Она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. Медленно, как во сне, она направилась к выходу. У самой двери она обернулась, возможно, в надежде на прощальный взгляд, на каплю человечности.

Но Алекс уже стоял к ней спиной у бара, поднося к губам бокал с недопитым виски. Он снова был один. Он даже не заметил, как дверь за ней закрылась.

Алекс снова подошел к своему посту у панорамного стекла. Грохот басов, долетавший сквозь звукоизоляцию, теперь казался ему не энергией жизни, не пульсом его империи, а оглушительным, бессмысленным шумом. Навязчивым гулом в ушах, от которого не было спасения.

Он поднял бокал, поймал в нем свое отражение – бледное, отчужденное лицо, наложенное на сияющий, безумный танцпол за окном. Два призрака в одном стекле.

Очередная. Такая же, как все. Хочет острых ощущений, статуса, денег. Пришла, чтобы украсть кусочек чужой силы. Всегда одна и та же игра. И всегда один и тот же выигрыш. Ничего.

Он почувствовал привкус виски и пустоты на языке. Горький, знакомый привкус.

Алекс резко поставил бокал, так и не допив. Золотистая жидкость вздрогнула, но не пролилась. Он развернулся и ушел вглубь кабинета, в его самый темный угол, оставив за спиной бушующее веселье своего королевства. Его тень, отброшенная скрытой подсветкой, растворилась в полумраке, слилась с ним воедино.

Наступила тишина. Полная, оглушающая, всепоглощающая пустота, которую не могли заполнить ни власть, ни богатство, ни десятки таких же Ален. Она была единственным, что у него оставалось. Единственным, что было по-настоящему его.

Глава 2

Сознание возвращалось к нему медленно и неохотно, как подводная лодка, всплывающая с темных глубин. Первым пришло ощущение – жесткой опоры под спиной и пронзительной, пульсирующей боли в висках. Затем запах – застоявшийся воздух с нотами дорогого парфюма, виски и собственного тела. Алекс открыл глаза.

Над ним был не знакомый потолок его стерильной спальни с панорамными окнами, а матовые балки коммуникаций его же кабинета в «Элизиуме». Он провел ночь на широком кожаном диване, не снимая брюк и растрепанной рубашки с прошлого вечера. На низком столике стоял пустой бокал – последний свидетель вчерашнего ритуала самоуничтожения.

Он с трудом поднялся, и его взгляд упал на панорамное окно. Сквозь тонированное стекло, которое ночью было черным зеркалом, сейчас лился ослепительный, почти агрессивный поток утреннего солнца. Город был залит им до самых дальних окраин. Слепящие блики на стеклянных фасадах, четкие тени, яркие краски рекламных щитов, упорядоченное движение машин внизу. Ночной блеск и грохот его империи сменились деловой, энергичной суетой мегаполиса. Контраст был настолько резким, что физически оглушал. Он щурился, отворачивался, но свет преследовал его, впиваясь в воспаленную сетчатку, будто упрекая за все, что происходило в этой комнате несколько часов назад.

Во рту стоял привкус меди и пепла. Головная боль, тупая и навязчивая, отдавала в основание черепа. Это было привычное, почти родное ощущение – плата за власть над ночью.

С рычащим усилием воли он заставил себя подняться и направился в личную ванную комнату. Ритуал приведения себя в порядок был таким же отлаженным, как и вечерний. Ледяной душ, который смывал с кожи липкий налет прошедшей ночи. Идеально начищенная раковина, дорогие средства с нейтральным запахом. Он переоделся в свежий, только что доставленный костюм – такой же строгий, темный, безупречно сидящий. Застегнув последнюю пуговицу на манжете, он поймал свое отражение в зеркале. Лицо было бледным, под глазами легли тени, но маска контроля вернулась на место. Он снова был Алексей Катаев. Владелец. Босс. Сегодня у него была деловая встреча. Очередная точка в расписании.

Ресторан на последнем этаже небоскреба парил над городом, предлагая панораму, которая продавалась за шестизначные суммы. Здесь все было иначе, чем в «Элизиуме»: простор, свет, приглушенные тона интерьера, тихие голоса. Здесь заключались сделки, а не теряли себя.

Его партнер, архитектор Сергей, человек с седеющими висками и спокойными глазами, уже ждал его. Они обсудили проект новой VIP-зоны в клубе – технические спецификации, бюджет, сроки. Алекс кивал, вставлял короткие реплики, его мозг работал в привычном, аналитическом режиме.

–По оформлению… – Сергей отхлебнул минеральной воды. – Нужно что-то уникальное. Не просто дорогая мебель и ковры. Нужна изюминка. Идея.

Алекс молча ждал, разглядывая сигару, которую не стал зажигать.

–Думаю, стоит обратиться к современному искусству, – продолжил Сергей. – Сделать арт-объект или серию картин центральным элементом. Я знаю одну перспективную галерею неподалеку. Не раскрученную, но с хорошим вкусом. Там выставляется интересная художница. Молодая, но с собственным почерком. Может, заедем? Посмотрим?

Алекс равнодушно пожал плечами. Для него это была просто бизнес-задача. Еще один пункт в списке. Еще один поставщик, которого нужно оценить.

–Хорошо. Заедем.

––

Дверь в галерею «Просвет» отсекла за их спинами весь шум большого города. И Алекс на секунду замер, позволив ощущениям накрыть себя.

Тишина. Не гнетущая, как в его кабинете, а легкая, наполненная смыслом. Ее нарушали лишь их приглушенные шаги по светлому деревянному полу. Пространство было залито естественным светом, льющемся из огромных окон до самого потолка. Белые стены, высокий белый потолок – все работало на то, чтобы каждая картина жила своей собственной, яркой жизнью. Воздух был свежим и прохладным, он пахнет краской, деревом подрамников и едва уловимой горьковатой нотой свежесваренного кофе. Это была полная, абсолютная противоположность давящей, нагруженной смыслами и пороками атмосфере «Элизиума». Здесь нечего было скрывать. Здесь все было выставлено напоказ с поразительной, почти наивной искренностью.

И тогда он увидел ее.

Она стояла спиной к ним на небольшой алюминиевой стремянке, поправляя раму одной из картин. Свет из окна окутывал ее силуэт золотистым ореолом. На ней было простое светло-зеленое платье из мягкого хлопка, и все оно было испещрено причудливыми пятнами и брызгами краски – желтой, синей, охры, будто сама радуга решила ее разукрасить. Светло-рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, откуда выбивались упрямые пряди, искрящиеся на солнце. И она что-то напевала себе под нос – простенькую, веселую мелодию, совершенно не стесняясь своего голоса.

Сергей что-то сказал, но Алекс не расслышал. Он смотрел на нее.

И в этот момент она обернулась. Спустившись на одну ступеньку ниже, она повернулась к ним, и Алекс увидел ее лицо. Без макияжа. С россыпью веснушек на небольшом прямом носу и чуть приподнятых скулах. Но главным были глаза. Огромные, ясные, цвета молодой листвы после дождя. В них не было ни капли расчета, ни подобострастия, ни желания понравиться. Лишь спокойная, глубокая увлеченность своим делом и легкое любопытство к гостям.

–Оливия, – окликнул ее Сергей, нарушая затянувшуюся паузу. – Знакомься, это Алексей Катаев. Алексей, Оливия – наш восходящий талант, гордость «Просвета».

Оливия легко спрыгнула со стремянки на пол. Она вытерла ладонь о тряпку, висевшую на перекладине, и, не смущаясь пятен краски на руках, прямо и открыто протянула ее Алексу. Ее улыбка была настолько естественной, что на мгновение ему показалось, будто в галерее стало светлее.

–Очень приятно, Алексей.

Он на секунду застыл. Привыкший к почтительным кивкам, подобострастным рукопожатиям и взглядам, полным скрытых ожиданий, он был ошеломлен этой простотой. Ее рука была теплой, живой, с шероховатостями от работы. Он взял ее, чувствуя себя нелепо формальным.

–Катаев, – отчеканил он, звуча гораздо более официально, чем планировал. – Мне сказали, вы можете быть полезны в одном проекте.

Его слова, холодные и деловые, повисли в светлом пространстве галереи, казалось, слегка понизив температуру воздуха. Оливия не смутилась. Ее улыбка не дрогнула, лишь в зеленых глазах мелькнула тень легкого понимания, будто она встречала таких, как он, и знала, что за броней часто скрывается нечто иное.

– В таком случае, – сказала она, и ее голос зазвучал как мягкое контрапункто его резкому тону, – возможно, лучший способ понять, полезна ли я, – это просто посмотреть, что я вообще делаю.

Она сделала легкий, приглашающий жест рукой вглубь зала, где на белых стенах горели яркими пятнами ее картины. Это был не вызов, а естественное, логичное продолжение – врач предлагает провести осмотр, пекарь – попробовать хлеб. В ее мире все было просто и ясно.

Алекс, все еще находясь во власти странного ощущения от ее рукопожатия, кивнул. Молча. И этот кивок был уже не формальным, а скорее сбитым с толку. Он сделал шаг вперед, за ней, покидая нейтральную территорию у входа и пересекая невидимую границу в ее вселенную.

И все изменилось.

– А эту я писала прошлым летом, на даче у друзей, – Оливия вела их по залу, и ее глаза горели. – Шел такой теплый дождь, и солнце вдруг вышло… Видите, здесь, на листьях, эти блики? Я пыталась поймать именно этот момент – когда каждая капля становится маленьким алмазом.

Ее картины не были абстракцией. Это были яркие, дышащие жизнью пейзажи, наполненные таким светом, что казалось, он исходит не извне, а изнутри самого холста. Портреты людей с такими живыми, говорящими глазами, что хотелось узнать их историю. Она говорила о них не как о товаре, не как о «активах» или «инвестициях», а как о живых существах, каждое из которых хранило в себе кусочек ее души, ее памяти, ее восторга перед миром.

Она погрузилась в рассказ с таким энтузиазмом, что ее слова перестали быть просто описанием – они стали путешествием. Ее картины, яркие и дышащие жизнью, оживали под ее тихим, влюбленным голосом. Алекс молча слушал, и что-то внутри него, натянутое и готовое дать отпор, начало медленно расслабляться.

Впервые за долгое время его мозг, всегда занятый анализом выгоды, расчета рисков и поиска слабостей, отключился. Он не оценивал, не прикидывал стоимость. Он просто смотрел. И слушал. Его поражала не техника – хотя она была очевидна – а ее полная, тотальная погруженность в свой мир. Та искренняя, почти детская любовь к тому, что она делала. И он с удивлением поймал себя на мысли, что навязчивая головная боль, терзавшая его с утра, куда-то исчезла. Ее просто не стало.

Вчера вечером. Притворные стоны в полумраке кабинета. Дрожащие руки и пустые глаза. Власть как единственный способ что-то почувствовать. А сейчас… Сейчас – девушка в солнечных лучах, с веснушками на носу, в платье, испачканном краской, и она рассказывает мне о том, как ловила свет заката на реке. Где, черт возьми, реальность?

Деловую часть визита они завершили быстро. Алекс обсудил с Сергеем размеры потенциального холста, бюджет и сроки, но его взгляд раз за разом возвращался к Оливии, которая, улыбнувшись, отошла, чтобы дать им возможность поговорить.

Они уже прощались и направлялись к выходу, когда ее голос окликнул его сзади, чистый и звонкий, как колокольчик:

–Алексей!

Он обернулся. Она стояла в луче света, слегка покраснев, но ее взгляд был по-прежнему прямым и открытым. Пальцы слегка переплелись перед собой.

–Я… я не знаю, что за проект у вас, – она сделала маленькую паузу, подбирая слова. – Но если вам интересно… у меня скоро будет новая выставка. Совсем другая серия. Может, вам будет полезно посмотреть на другие работы? Чтобы понять мой стиль… вживую.

Это не было деловым предложением. Это не было попыткой продать себя. Это было личное, искреннее приглашение. В ее глазах читалось простое человеческое желание – разделить с кем-то то, что тебе дорого.

Алекс замер. Его внутренний аналитик зашептал: «Лишние контакты. Никакой выгоды. Отвлечение». Но что-то другое, давно забытое и приглушенное, заставило его сделать паузу. Он внимательно посмотрел на нее, изучая это странное существо из другого мира. И затем, на его губах, привыкших складываться в холодную, дежурную улыбку для прессы и партнеров, дрогнули совсем другие мышцы. Уголки губ приподнялись в легкой, но абсолютно настоящей улыбке.

–Я подумаю, – сказал он, и его голос прозвучал мягче, чем обычно. – Спасибо за предложение, Оливия.

Он вышел из галереи на шумную, залитую солнцем улицу, и свет ударил ему в глаза, заставив резко зажмуриться. Он натянул на нос солнцезащитные очки, и мир окрасился в темный, безопасный оттенок. Но ощущение, возникшее внутри, никуда не делось. Оно было теплым, легким и тревожным одновременно. Ощущение чего-то нового. Яркого. Настоящего.

Он дошел до своей темной машины, припаркованной в тени. Сел за руль, положил ладони на кожу руля. Его взгляд автоматически упал на зеркало заднего вида. И там, в маленьком прямоугольнике, он увидел фасад галереи «Просвет» – светлый, невыразительный, почти призрачный на фоне брутальной городской архитектуры.

Но в этот момент этот фасад казался ему самым значимым зданием в городе.

Он не заводил двигатель еще несколько секунд, глядя в зеркало. Впервые его безупречно выстроенный, контролируемый и предсказуемый мир дал тончайшую, почти невидимую трещину. И сквозь нее, обжигая и ослепляя, пробился луч света.

На смену приходило необъяснимое беспокойство и странное, давно забытое чувство, от которого свело живот. Чувство, которое когда-то называлось любопытством.

Глава 3

Звонок раздался в ее мастерской в один из таких дней, когда Оливия сражалась с капризным оттенком синего на холсте. На экране светилось незнакомый номер. Она ответила, и в трубке прозвучал его голос – не тот, что был в галерее, сухой и деловой, а другой. Спокойный. Почти мягкий.

–Оливия? Это Алексей.

Он звонил сам. Не через секретаря, не через помощника. Этот простой факт заставил ее на секунду замереть.

–Я видел, вы выставляетесь рядом с парком у музея современного искусства, – продолжил он. – У меня как раз появилось свободное время. Может, прогуляемся?

Она согласилась, и через час он ждал ее на аллее, ведущей к музею. Она заметила его не сразу. Он стоял, прислонившись к темно-серому Range Rover’у – дорогому, но менее бросающемуся в глаза, чем его Bentley. И он был одет иначе: темные джинсы, хорошо сидящие на нем, и качественная куртка из мягкой кожи без подкладки, надетый на простую футболку. Ни намека на пиджак, галстук или официальность. Это был сознательный жест, попытка стереть дистанцию, которую он же и создал при первой встрече.