Устриц едят живыми. Письмо на тот свет

© Римма Соколова, 2023

ISBN 978-5-0059-4764-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

УСТРИЦ ЕДЯТ ЖИВЫМИ

или письмо на тот свет…

Слово редактора

Когда книга написана сердцем, ее сердцем и читаешь. Когда книга только о любви, даже если ты железный человек и ненавидишь всяческие сантименты, ты понимаешь, что Любовь никогда не перестает. Здесь Любовь, простите, неловкую рифму как кровь. Она сочится из каждой строчки, из каждого слова. Но все неслучайно. Книга написана для того, чтобы ты понял: хотя любовь и смерть часто оказываются рядом, смерти нет. Ее попросту нет. Есть только любовь. Смерть – не для расставания, не для покоя, не для успокоения, а для понимания смысла жизни.

Новая книга Риммы Соколовой – музы, жены, вдовы – ох, лучше бы я ее не читала! Все перевернула во мне – читается на одном дыхании. И плачешь вместе с автором, ревешь в голос, и смеешься. И слышишь голос Володи и его музыку. Но ничего бы этого не получилось, если бы не было Римминых стихов, ее откровенности на разрыв всех аорт и сосудов.

«Самого главного глазами не увидишь». Только сердцем. Только любовью через любовь. Вот об этом книга. О любви. О счастье, пусть и горестном, но настоящем.

Нина Мессман (Одинокова)

Римма Соколова

Я посвятила эту книгу памяти мужа, пианиста и композитора Владимира Игоревича Соколова

Глава 1

19 марта 2019 года.

Хожу кругами вокруг стола. Гляжу на компьютер. Уже три месяца прошло, как ты улетел на радугу, а я все не могу прикоснуться к клавиатуре…. Ни разу не села, чтобы начать писать тебе письмо… Письмо на тот свет. Я не могу собраться с мыслями, не могу сосредоточиться. Столько всего свалилось сразу… я не знаю, как жить одной… куда идти… что делать… какие принимать решения… Я ведь умею только рядом с тобой ходить, а точнее за тобой. Ты вел меня все наши десять лет за руку. У нас была одна дорога на двоих. Но это была твоя дорога. Просто однажды мы все-таки встретились и дальше пошли вместе. Теперь я одна. И я одна пойду дальше по твоей дороге, ставшей для меня единственной. И я пока не знаю что меня ждет на этой дороге… Это будет очень долгое письмо…

О чем хочу написать? Да о любви. Больше не о чем. Все остальное не интересно. Для чего мне это надо, для кого? Для себя и для тебя. Мне нужно, тебе нужно, и тому, кто сейчас читает. Воспоминаний много, в голове пока все перемешано. Кроме воспоминаний, события новых дней, выстраивающиеся в логическую цепочку. Писать я буду год… два…, три… а может и больше. Потому что не всегда есть внутренние силы погружаться в воспоминания… Буду писать про светлую и темную память.

Меня преследует страх, постоянный страх, что могу забыть что-то важное, не сказать что-то нужное, запутаться, заболеть и не успеть… Здесь меня посещает шальная мысль, что есть люди, которые, прочитав когда-нибудь эту книгу о твоей, о нашей с тобой жизни, точно скажут «вот падлюга, да лучше бы она заболела и не успела…».

Я улыбаюсь. И молюсь долгой, кропотливой, бесконечной молитвой «Царица Небесная, Пречистая Дева, сохрани от воздушных тревог и бесовских наваждений в темноте, ибо верую по молитве сей святой священномученика Киприана. Силою Животворящего креста Господня и Святой Троицы да погубит, посрамит и уничтожит всякое зло, исходящее из злого сердца и лукавства нечистой силы… ныне, присно и вовеки веков. АМИНЬ».

А со сколькими людьми можно встретиться! Ведь у каждого найдется тайничок с воспоминаниями о тебе – моем Малыше, о моем единственно любимом муже, о патриархе иркутского рока, о Маэстро Владимире Соколове…

Но я не хочу ни с кем встречаться, ведь все уже все сказали… Понимаешь, не хочу. Ты был такой яркий, неординарный и неоднозначный, что о тебе говорили и говорят много… Какой ты красивый и талантливый, сколько ты написал прекрасной музыки к разным спектаклям…. Но это же неоспоримо. Это же так естественно. Ты не смог бы прожить другую жизнь. Ты родился для того, чтобы, вслушиваясь в вечность, записывать ее звуки… Ты так весь устроен.

А есть и такие люди, которые говорят, что ты ничего не значишь. Знаешь, когда ты умер, новое руководство театра сказало, что «как при Соколове было – так больше не будет, все будет по-другому… он же нам не родственник…». И стали разрушать твои идеи и идеалы, прикрываясь твоим именем, когда было выгодно. Ты не представляешь как мне было больно…

Владимир Соколов возле своего театра

А еще говорили, что ты был… Ай, пусть говорят, глупые люди… У них свои «объективные» причины. Они разрушители. Ты таких называл «клопами диванными», а всю их деятельность – «суетливым бездельем».

Я иногда плачу от обиды, а иногда смеюсь над ними. Все понимаю. И знаю, что есть Бог, который все уладит. Я с ним все время разговариваю. С тех пор, как ты вдруг улетел, у меня кроме Бога никого не осталось. Я с ним на «ты».

Глава 2

Все все знают… Все как обычно… Но только я знаю какой ты был на самом деле. Настоящий, домашний, одинокий и единственный… в халате и тапочках… Мы с тобой прожили огромную жизнь… Десять лет как один день… Теперь я гуляю сама по себе… по твоей дороге в обнимку с семью ветрами… а ты наблюдаешь за мной со своего облака…

Мы…

Композитор тоже человек. И жена композитора тоже человек. А без композитора – полчеловека. Особенно если жена – поэт. Извини, но ты сам меня так назвал. Это высокое звание. Быть поэтом это значить жить с обнаженной душой и чтобы сердце болело и не заживало. Терпеть не могу когда меня поэтессой называют. Ты так меня тоже называл, когда злился. И еще хлеще называл «типа поэтесса». А я-то как злилась. Ты умный, всегда знал куда укусить. И твои укусы стали для меня прививкой. Теперь я «и хулу и похвалу приемлю равнодушно». Так что в этом месте меня уже никто не прокусит.

Но, несмотря на эти прививки, мне не нравится, когда говорят «иркутская поэтесса» или «иркутский композитор» или «иркутский художник». Нельзя так, это все местечковое. Композитор, художник, поэт – они вне территории. Они просто есть.

Я теперь часто думаю, как мы с тобой могли ужиться в едином пространстве – два скорпиона, два самодура, две одиночки… Что нас объединяло? Вот это и объединяло – самодурство, самодостаточность, сотворчество, одиночество, единство взглядов. Это ли не любовь?

Любили до ненависти. Подчас искры из глаз летели от такой любви. Все вдребезги. А после сядем и сидим в обнимку, футбол смотрим. Вокруг бардак, а нам хорошо. Вот ведь как бывает…

На выставке, посвященной году театра в Иркутском областном краеведческом музее 2019. Костюм, знаменитая черная шляпа, шарф, нотная тетрадь и несколько фотографий со спектаклей Владимира Соколова. Я никогда не могла подумать, что Володины вещи будут жить в музее…

Глава 3

Господи, Господи, вот скажи, зачем ты так все устроил, зачем смерть приходит так неожиданно, нечаянно, случайно. Даже когда уже все понятно, что ничего уже не будет, не состоится. Она при всех раскладах – неожиданна. Мозг все понимает, а сердце не принимает.

И лежит среди белых простыней малюсенький человечек, и строит планы на жизнь. Все равно строит. Ох, неумолима смерть, перед ней еще никто не устоял.

Владимир Соколов у себя в кабинете на втором этаже. Иркутск Переулок Волконского, 8а. Театр Пилигримов.

Прошу врачей и всех – всех-всех – не говорите Малышу про болезнь, он испугается, начнет думать об этом, у него опустятся ручки. Я ведь знаю его. Он очень – очень сильный, он олигарх духа, но он Малыш. Нет ведь, сказали.

И мы с тобой начали придумывать сказки, друг другу врать. А почему кровь в мокроте? Так ты же упал и ребро сломал, вот оно и зацепилось за какой-то сосудик. А сосудик внутри, его же не перебинтуешь. Потерпи Малыш, мы поправимся. Мы…

– Да. Сейчас меня немного подлечат, и точно, к отцу твоему в деревню жить переедем, на свежий воздух, как ты говоришь. Все, я теперь захотел. А квартиру цыганам сдадим, пусть соседей этих на уши поднимут. (А сам смеешься)

– Наконец то!

– Скажи же, что переедем? А отец то не против будет, если я там поселюсь?

– Вот дурак ты. Он сколько раз говорил, тащи своего Вову сюда, воздух чистый. Сто лет проживет. А ты упирался, в центре привык жить. Кому этот центр нужен, пыль и шум. Еще соседи… вечно недовольные. Да, точно цыганам квартиру сдадим.

— Ой, скорее бы уже подлечили. А ты думаешь, химия поможет?

– Да, конечно, поможет. Ты главное ничего не бойся. Тебе самые хорошие лекарства дадут.

— А что врачи говорят, прогноз какой?

— Ну что говорят…, если все будем правильно делать, то проживешь еще минимум пять лет, а может и больше. Божья воля, сам понимаешь….

— Ох, это же целая вечность! (Улыбаешься, довольный) А за пять то лет может уже и лекарство от рака найдут. Скорее уже надо эту химию начать. Нам с тобой обязательно надо «Доктора Живаго» доделать. Там обязательно должна быть моя «Свеча». Скажи, что она там будет.

– Конечно будет, как же без свечи… Эх, Вова, если бы я умела нотки записывать, то ты бы мне сейчас напевал, а я бы записывала.

– Тебе всегда шо попрощщэ… Вот я тебе спою, а ты просто запомни, без записи запомни.

И я запомнила…

Владимир Игоревич Соколов

— Ах, Вова… Мы еще столько всего с тобой успеем сделать!

— Не называй меня Вова, мне это не нравится. Хорошо, Малыш.

— Хуиш.

– Фу на тебя.

– Куда пошла?

— В туалет.

– Иди только недолго.

– Хорошо, как получится.

Еле до туалета дошла, слезы градом. При тебе выть нельзя. Ты не поймешь. Чего выть-то, когда впереди вечность. Господи, скажи что делать тоооооо, ну чего ж ты молчаливый такой, ну хоть что-нибудь, знак подай… Врач сказал два-три месяца, а я пять лет. Да и то если лекарство подействует. Ой, господи.

Как я жить-то буду без него. Как же он-то будет, как же он все это примет, как будет уходить? Это же, как в бездну прыгнуть с закрытыми глазами Телефон звонит в кармане. Ты. Вздрагиваю. Быстро мою лицо больничной, резкой, хлорированной водой. Кричишь:

– Ну ты чего, провалилась в канализацию?

– Вова, меня три минуты нет.

– Тебя полчаса уже нет. Иди сюда, только о себе думаешь…

За сутки таких звонков до сорока доходило. Выйду на двадцать минут, десять раз позвонит «Ты где? Ты скоро? Осторожно ходи»…

Почему-то твое время потеряло границы. То ли оно растянулось, то ли расползлось, то ли размылось, то ли вообще остановилось. Твоя минута казалась тебе бесконечной. А моя минута казалась мне долей секунды. Вот ведь как – у тебя расширилось, а у меня сузилась. Почему то…

— Не ори на меня, ты права не имеешь на меня орать.

– Имею, дура.

— Сам дурак.

– Как ты со мной разговариваешь.

– Как заслуживаешь…

— Будет у тебя еще куча времени по туалетам шляться.

– Что ты мелешь, кацап?

– Не смей меня так называть, чертова кукла.

(«Чертовой куклой» дед Александр Федорович Вовину «бабуню» Викторию Иосифовну называл, а она его называла — «кацап». Володе всегда нравилось это вспоминать. И он меня так же называл. Говорил, что я на бабуню похожа). Привыкли так.

На фото в нижнем ряду бабушка Виктория Иосифовна Соколова и актер Смирнов. В верхнем ряду дедушка Александр Федорович Соколов и какой-то актер.

И злимся оба. Но не друг на друга. Пар выпускаем от слабости. Страшно. Так человечки устроены. Тут бы за ручки держаться, вместе набыться, а мы ругаемся на ровном месте. А потом прижмемся друг к другу. Вот ведь правда – вместе густо, а врозь пусто.

Владимир и Римма Соколовы

Бывает, разругаемся, пыль до потолка, посуда вдребезги, ты меня ненавидишь, я тебя ненавижу, все, разводимся. Хлопаю дверями, ухожу. Сама вою, как ты там один. Телефон с собой таскаю. Позвонить порываюсь. Но ведь гордая, куда там. А ты-то какой гордый! Сутки проходят, звонишь. «Муха, быстро приезжай». Еду. Не еду, а лечу. Прижмемся друг к другу, и сидим молча. Нечего сказать. Соскучились. И так десять лет настоящего скорпионьего счастья на раскаленных углях, да на битом стекле…

Как то опять поругались на сутки (это самое большее, на что нас хватало). Звонишь, ласковый такой. « Приезжай, я тебе платьишко купил красивое, бархатное, с пояском. Надо туфельки еще под него. Но туфельки вместе пойдем покупать, обязательно под цвет, Шмотошница».

– Сам такой. А платьишко какого цвета?

– Ну такое… какашечное.

– А, понятненько. Лечу. Жди.

Много всякого покупал. Идем вместе по магазинам, на что глаз мой упадет, то и покупает. Один если в магазин идет, то обязательно и мне какую-то штучку купит. Чаще всего шарфики, шляпки, телефоны и духи. Духи вообще часто дарил. Однажды даже помаду с тенями для глаз подарил! Себе покупает что-то и мне обязательно.

И живу я теперь в шляпках, шарфиках, телефонах и духах. Куда ни глянь, везде воспоминания о тебе, везде твои подарки. Духи заканчиваются, а флакончики я не выбрасываю. А твои в воздух брызгаю. Тобой пахнет.

А за окном куда-то идет дождь. Я курю и смотрю в даль. Жду…

Глава 4

— А если я умру первой, как ты будешь жить?

– Сопьюсь и сдохну следом.

– Тогда молись, чтобы я не сдохла. Не хочу, чтобы ты спился.

– А я знаю-знаю, как ты будешь жить, если я сдохну первым. Театр закроют, а тебя в помойном ведре утопят. Пойдешь мужика себе искать.

– Воф, ну про мужика-то ты загнул.

– Да уж, после меня ты точно уже никого любить не сможешь…

Мы с Володей ни с кем ужиться не могли. У обоих куча браков, очень недолгих. А вместе от начала и до конца прожили десять лет. Два скорпиона всегда договорятся между собой.