- -
- 100%
- +
– Но… Сила ведь подвластна только Магам…
– Или тем, кто служит богине Ульшаг. Думай, мальчик, думай…
Глава 4 Король – это всегда искушение, вплоть до покушения.
Мое выступление понравилось. Я это видела. Мужики, конечно, морщились, мол куда лезешь, баба, иди лучше щи вари, кровать грей. Но были и те, особенно рангом попроще, кто вполне искренне хлопал, топал, свистел и улюлюкал. Мальчишки, так и вообще были в совершенно искреннем восторге от того, как я отстрелялась. Люблю детей, в них лжи меньше. Наум ободряюще улыбнулся и послал мне воздушный поцелуй. Дворянок перекосило влево.
Вот котяра! Мало неприятностей от баб, а всё никак не угомонится. Не завидую я его жене. Была бы помоложе и поглупей, непременно бы клюнула. А так, только улыбнулась в ответ и отвесила вежливый поклон. Декольте чуть опустилось и боярынь перекосило вправо.
– Маманя! А это шо за баба, чё-то она на моего Наума зарится.
– Тише, ты, дура! -боярыня Смицкая ткнула свою дочь локоточком. Преизящненько так, и улыбнулась поспешно, мол дитя несмышленое, извиняйте. «Несмышлёному дитяти» сего лета пятнадцать стукнуло, а выглядела она на все тридцать, давно перегнав мамашу и ростом, и объёмами. Злые языки говорили, что дочка у Смицких родилась с изъяном. И долго не могла уразуметь грамоту и речь. И что сама боярыня не от мужа ее прижила, толстого и отдышливого боярина Кузьмы, но от помощника его, толи ханта толи манта, в общем мужика непонятного роду – племени, с плоским лицом и широким, словно сплюснутым носом. Свечку никто не держал, само собой, но слухи ходили. В том числе и о том, что чуть ли не каждый месяц ходит боярыня Яснолика в храм Второго брата, не одна ходит, со свитою: со служанками и чернавками, и несут оне полны корзинки печева, фруктов заморских и прочих даров, чтобы Даэрвиль, бог ума и просвещения, дары ее принял, а в замен дал ее дитяти единственной хоть толику разума. Судя по слегка приоткрытому рту и ниточке слюны из него вытекавшей, не в коня корм, Бог если дары и брал, Яснолике помочь не спешил. Дитя действительно было с изъяном и маловероятно, чтобы этот изъян куда-либо делся. Ум не тело, его как ни маскируй всё одно наружу вылезет. Или ум, или факт, что его нет.
– А не торопится ли ваша Малаша в королевские жены? Для начала надобно чтоб замуж позвали?
– А вот я слыхала, – Яснолика повернулась к сопернице с не менее любезной улыбкой, что у нас принято, чтоб сначала замуж, а опосля уже дети. Но вам видимо этот закон не указ?
–Чегооооо?! – голосок боярыни Морозовой был тих и вкрадчив, но весь королевский двор знал, что это только разгон. От крика высокой женщины приседали кони на королевской конюшне, а сама она могла потягаться силой с любым из дворцовой стражи. Но не приято то же. Чтоб бабу да в стражницы. Оттого и командовала Морозова исключительно своими имением, чадами и домочадцами. И сыновей троих имела, и судя по выступающему животику, носила четвертого, или четвертую, как боги дадут. Интереснее было то, что мужа своего она год как схоронила, и на голубом глазу утверждала, якобы сам король Наум сподобился посетить ея в имении в период скорби и горевания.
– Сподобился? – спросил Этаниэль, хитро глядя на своего друга.
– Ни боже мой! – Наум отшатнулся от такого вопроса, как от прокаженного, – уж не знаю, с кем она там сподобилась, но точно не со мной. Мне Ярослава хватает для командования, если еще и супруга будет с нравом, как командир стражи, я точно не выживу.
– Выживешь, куда денешься, – успокоил эльф и поднялся. Он должен был выступать следующим.
– Это то и пугает, – вздохнул король в спину уходящему другу. Под навесом у боярынь уже кипела драка. Яснолика Смицкая и Роксолана Морозова уже таскали друг друга за волосы, прочие бабы пытались их разнять, но как-то не слишком охотно. Одной соперницей меньше и то ладно, а путь к трону, он завсегда не прост.
Следующим выступал эльф.
– Этаниэль, лорд Северного Леса и Золотого берега, третий наследник благословенного короля Объединенного королевства эльфов, дриад и русалок, Лираэндила и первый воин и защитник рубежей на севере и востоке страны.
Боги мои, знала б, что так долго объявлять будут, пирожок бы скушала. Вон торговка крутится. Пирожки были изготовлены еще вчера, а то может и неделю назад, щедро сдобренные сахарной пудрой вид имели аппетитный, как и оная хозяйка пирожков. Сдобная баба лет сорока с увесистым передом и противовесным задом. Так, что заезжий полутролль в кожаной жилетке и с огромными волосатыми лапищами, похабно заухмылялся и полез к торговке.
Эльф выступил хорошо. Не моргнув глазом, засадил тонкую с золотым оперением стрелу аккурат в мою третью. Я вежливо похлопала и чуть склонилась, признавая мастерство.
Вышел следующий. Тощий мужичок с косынкой на лице. Судя по луку, перчаткам и общему виду, профессионал. Ну а то, что лица не видать, по чем я знаю, может порезанный, или с рождения урод. Хотя и подозрительно. Я смотрела и все не могла понять, чем он мне не нравится… Не буян, одет просто, лишнего оружия нет. Да это и запрещено. Тем временем за спиной кто-то завизжал. Оказалось, тролль имел наглость полезть к честной женщине не под юбку, это может она еще стерпела, а в лоток с пирожками, а заплатить забыл. Этого ни одна уважающая себя торговка не простит. Пирожки полетели на землю, а лоток на спину наглого покупателя. Зеваки поддерживали то одну, то другу сторону, на лучника не смотрел никто. Я обернулась как раз в тот момент, когда стрела уже летела в мишень. Все замерли, будто оцепенели, как лягушки в холода. Раз, – вот стрела срывается с тетивы, вот пробивает шляпу мужика, что торгует жареными орехами. Два – проносится через шапку одного из бояр, вон того, с недовольно поджатыми губами, три, пробивает бумагу советника, что сейчас сидит рядом с королем, и вонзается в беззащитное горло жертвы. Король падает, захлебываясь кровью. Толпа бежит, толпа клекочет, зрители вскакивают с мест.
– Убили, – вопит торговка пирожками, по шумок растворяясь в толпе, вместе со своими подельниками. Лучника уже нет. На земле лежат лук и стрелы. Не обычные для стрельбы по мишени, а боевые, с усиленным наконечником. Такая пробивает и броню и человеческую плоть.
– Ах, ты мерзавец, – вопит торговка, и я словно просыпаюсь ото сна. Оборачиваюсь, король Наум жив, но стрела уже летит ему в горло. Я не успеваю ничего. Если только… Спешно накладываю стрелу, хорошо, что тетиву снять не успела. На прицел не больше 2 ударов сердца. И стреляю. Только бы, только бы успеть. Моя стрела нагоняет мерзавку, уже нацелившуюся на короля, но сбивает с пути и обе падают где-то около зрительских рядов.
– Убиииили! – вопит торговка, но тут же получает тычок под ребра. Подельник спешно тащит ее прочь. Их задача была отвлечь внимание, и с ней они успешно справились, а то, что лучник промахнулся, – то не их дело. Лучника схватили. С одной стороны его держал эльф, с другой – наёмник в одежде гишпанца.
Науму доложили. Тот лишь слегка побледнел, но встал, улыбнулся.
– Мои враги не дремлют, но вам, мои подданные нечего опасаться. Король с вами! Слава семерым братьям, что есть отважные воины, как госпожа Дана, готовые всегда защищать своего короля. Все взгляды обратились ко мне, и я почувствовала себя, как та мышь на сыре, когда в кладовке зажегся свет.
– Да здравствует король! – не нашлась, чего получше сказать, но толпа радостно подхватила:
– Да здравствует, король! Да здравствует, король!
Соревнования продолжились. Но я уже не смотрела. Шарила взглядом по толпе, ища возможных врагов. Но в том то и дело, что потенциально опасным здесь может быть каждый! Каждый! И вон та милая девчушка с букетом цветов, которые могли быть отравлены, и седая старушка с пряжей и спицами, прекрасным оружием в умелых руках. И все остальные. Меня не учили на телохранителя, это особый класс и особая подготовка. Я умею стрелять, хорошо рубиться на мечах. Но это разные вещи. Потому что в бою я думаю о бое, а не о том, как защитить своего нанимателя.
– Куда вы смотрели?! Распорядитель сжался и смотрел на меня взглядом побитой собаки.
– А магики? Предусмотрели всё: дождь, потоп, понос, снег. Всё! Кроме главного? Где магические щиты? А?
– Но мы…мы не думали…
– А надо было думать! Думать вообще иногда полезно. Толпа народа, единственный король, удобная мишень, как же так?! На начальника стражи было жалко смотреть. Сжался, как побитый пес. Ага, только ему не Наума жаль, короли уходят и приходят, а хлебную должность еще поди поищи. А чем занимается стража в мирное время, всем известно, ничем.
– А вы куда смотрети?! Это ваш прямой долг, как наемников, защищать своего короля! Вам бляхи для чего дают!
. Этот виноватым не выглядел, скорее раздосадованным… Мол, перед какой-то девкой сопливой, приходится отчитываться. Ничего, потерпит. Гусь важный. Оттого что зажрались, расслабились. Боярин, тот с площади, красавчик. Он, оказывается королю дальний родич. «Дальние родичи» – это особый класс «родни», их нет, когда у тебя все хорошо, но стоит случиться какой беде, тут как тут, с утешениями, любезностью, только бы оттяпать свой кусок наследства, в крайнем случае ложечки спереть. После этого, я бы на месте Наума, ложечки каждый раз пересчитывала. Бесит меня.
– Не надо говорить мне о долге! Тем более, что как раз я-то его и выполнила!
– Дана, хватит! – король устало потер глаза, сейчас в нем не было ничего от того балагура и весельчака, каким он был утром, – никто не знал и не был готов к этому. Но думаю, это как-то связано со свадьбой. Женатый я не нужен, ибо тогда сбросить меня будет сложнее. Появится жена, наследник или наследница, то есть уже не один человек, а род, а род сбросить сложнее.
– Ну если, кто цель поставит, то и род можно, расход стрел больше, или яду. Этан примостился в углу малого королевского кабинета и будто дремал. Свет магического шара скользил по тонким чертам, длинному носу с тонкими, словно вырезанными из мрамора ноздрям, четкому контуру губ, острому подбородку. Красивый, что сказать. Король рядом с ним – просто деревенский мальчик. Эльф приоткрыл глаза, насмешливо зыркнул. Я поспешно перевела взгляд на пол, а думы – на ситуацию. Кто их знает этих эльфов, если уж у меня дар ментальный, то про них и говорить нечего. И почему не учуял беду? Хотя может у них с дарами, как у нас, у людей, кому свиную ляжку, а кому поросячий хвостик? В смысле, кому как повезет родиться. Надо бы разобраться при случае. Тем более, если он поедет с нами, хотелось бы ближе познакомиться, может быть даже очень близко. Говорят, что в кровати эльфы непревзойденные мастера… Этан широко улыбнулся. Вот поганец.
– А что лучник? Допросили? – не то, чтобы я сомневалась в работе королевского дознавателя, но может, и лучник попался не простой, а может заклятие на нем какое? Наверняка, даже. Этот подготовленный. Наверняка предусмотрели факт поимки, странно, что сразу не сдох, точнее не самоуничтожился.
– Господин Штраус уехал на родину, там у него дочь…
– Родилась?
– Развелась. Точнее сбежала от мужа, и её отцу надо как-то уладить этот деликатный вопрос. Да не просто ушла, но говорят, так отходила своего неверного муженька, что тот месяц провалялся в койке, да еще не поленилась, купила у магиков несмываемые чернила, так изрисовала тому пузо и все, что ниже, что просто срам, да и только. Теперь это на всю жизнь. Если только, те же магики не помогут.
Я невольно хихикнула. Наш человек. Хорошая девушка. Правильная. Могли б дружить.
– Словом я доверил это дело одному знакомому человеку. С минуты на минуту должен отчитаться. А пока может по бокалу вина? Никто не отказался.
Наум разлил всем по чарке. Честно говоря, я еще чувствовала себя не своей тарелке. Всё-таки не часто приходится пить вино в такой компании. Держалась смело, даже бравировала, но внутри было неловко. Словно я чужой человек со стороны, вдруг вперлась без приглашения на тихий семейный ужин. Ай, ладно. Сами позвали, да и как-никак, я королю жизнь спасла. Наум о чём-то тихо переговаривался с эльфом, видимо они действительно были близки, Советник отправился домой. Начальник стражи тишком наливал себе уже третий бокал. Королевские запасы, это не разбавленное пойло в казармах. Такая бутылка стоит как мой один хороший заказ. Монет триста-четыреста. Я остановилась у окна. За тяжелыми портьерами шумел дождь. Размытые огоньки города плавились и роились за этой водной преградой, словно окно плакало. Так, наверное, плачет Арлекин, вернувшись в свою каморку после целого дня выступлений. Взрослые и дети, слоны, пудели, номера и надо улыбаться, даже если ты стар и больная спина, зрителям нужны эмоции. Они за них заплатили. И вот целые потоки краски бегут по усталому лицу. Город не сразу стал моим. И я не сразу полюбила его. После приюта пришлось несладко. Подъемные сто монет кончились очень быстро. А новые не спешили заводиться. К приютским часто предвзятое отношение. Как к людям второго сорта. Впрочем, город одинаково жесток ко всем. Не любит нытиков и лодырей. И я трудилась. Прачкой и посудомойкой, и санитаркой. Там то и нашел меня командир Стрелков. На заднем дворе госпиталя не было ничего кроме одинокого чахлого дерева, да скамейки у стены, куда полуживые от нагрузки санитарки, могли прийти выпить чай или выкурить табаку. Я вот себе придумала развлечение. Повесила на дерево самодельную мишень и кидала в нее остро заточенные колышки, а иногда, если никто не видит, и ножи. На самом деле, в такие моменты я грустила, вспоминала Вальку. Мы тоже любили играть на меткость. Швыряли яблоками в корзину, что ставили посреди сада, били камешками по мишени, играли в «Пряху и нитки», где надо было самодельным мячиком повалить тряпичную куклу, «пряху» и много чего еще. Мне так не хватало друга.
Мужчина за столом был высок, усат и носат. По одной усатости в нем с ходу можно было определить уроженца Белой Роси. Там усы – эталон красоты. Чем гуще и длиннее, тем краше. Мужик вероятно был красавцем, но довольно давно, сейчас его главное достоинство поредело, лысый лоб постоянно потел, и он протирал его ветхим платочком. Вероятно, этого своего лба и худобы он стыдился, иначе отчего так сжимал плечи, словно хотел сделаться еще ниже и незаметнее. А вот голос у него был сильный и злой.
– Барышня! Я вам еще раз объясняю. У меня нет информации о вашем, как его Валентине. Да. Мы берём иногда приютских на работу. Хотя, как по мне, этому отребью нечего делать на нашем заводе. Да, такой человек работал у нас несколько месяцев. Вот. Я же вам запись показывал? Показывал. Но потом он ушел. Сам. Мы не можем знать куда направляются все эти бедолаги, когда уходят от нас. Условия у нас не пряничные, но это работа. И за эту работу им платят. Привилегия, между прочим.
– Двадцать монет?! Да этого не хватит даже на хлеб.
Мужчина побагровел.
– Знаете что?
– Знаю.
– Идите ка вы знаете куда?
– Догадываюсь, куда, но все равно интересно послушать.
– В…
– Ну?
– В… королевскую канцелярию, – наконец то нашелся с ответом чиновник, ибо их теперь в принудительном порядке обязали быть вежливыми с народом, матом не бранить, по матушке не посылать. А то народ жалуется на хамство. А хамство народу, это может вообще единственное равзлечение на этой собачей должности.
Я не стала дожидаться ответа и ушла. Убила бы, честное слово. Кулаки сжались сами собой. Сидит вот такой мелкий крысёныш, и ведь ничего то из себя не представляет, но ежели только доведётся, где причиндалами потрясти, так непременно потрясет. Не знает он. А у самого глаза бегают, вернейший признак, что врет. Ничего… Я еще вернусь к нему, потом, когда подрасту и немного наберусь ума и боевого опыта.
– Девочка, да тебе же тренироваться надо. Непременно. Я бы тебя взял, -старый мастер Димитр откинулся на кровати. Рана еще его беспокоила, – два месяца я наблюдаю за тобой и говорю тебе прямо. Ты зарываешь свой талант в землю. Ну и что, что ты женщина. Так и будешь всю жизнь жить с оглядкой? Что тебя здесь ждет? Выйдешь замуж за какого-нибудь рабочего, который от пьянства и усталости будет бить тебя смертным боем, а ты будешь терпеть, потому что деваться некуда. Нарожаешь кучу детей, будете жить в каморке на чердаке, среди грязи и нищеты, и трудиться на заводе, пока не помрете. Не переживай, это случится довольно скоро. Работа нудная, тяжелая, от рассвета до заката, потом сон, и всё сначала. Дети вырастут без вас, едва окрепнут – пойдут в работный дом, девчонки -служанками, мальчишки – подмастерьями. И проживут такую же короткую и несчастливую жизнь, как и их родители. Ты этого хочешь для них? Ты этого хочешь для себя? Разговор происходил уже не первый раз. Но задумалась я сегодня впервые. Наверное, вот именно сейчас он так описал всю мою будущую судьбу, что мне захотелось плакать, до того она была похожа на судьбу моих родителей. Тогда мне было только семнадцать лет, а под глазами уже залегли глубокие тени, руки загрубели от холодной воды и постоянных стирок. А волосы, мои чудесные длинные волосы, черные и блестящие. Их пришлось остричь вдвое, ибо ухаживать за ними было некогда и нечем. Да и незачем, если уж совсем честно. В квартал красных фонарей меня было не затащить даже под страхом смертной казни. Поступали и такие предложения. Поступали. Тамошние сводни – весьма глазастые особы, у них куча осведомителей и вербовщиков, и вот уже подходит к тебе такая же санитарка, и говорит: – Данка, подзаработать хочешь? И делать то ничего не надо, лежи себе тихо мирно, отдыхай можно сказать… Дать тебе адресок?
– Да пошла ты знаешь куда?! – я подробно описываю куда и зачем, и Ксанка обижается. Она то, видимо, уже подзаработала и не раз: бусы на ней новые, и ботиночки кожаные, со шнурками, а не как у меня форменные чуни, и выглядит она не в пример лучше. Сытая, довольная.
– Ну и дура ты, Дана! Так дурой и помрешь.
– Так ведь противно же, Ксан. Ведь неизвестно кто они, с кем они, как и когда.
Ксанка краснеет от злости:
– А горшки за больными мыть?! Не противно? Ссаки и дерьмо выгребать? Не противно? Горшок вылетает из ее рук и с оглушительным звоном катится по коридору, из комнат тревожно выглядывают больные. Что там такое случилось? А ничего не случилось. Просто жизнь. Дерьмовая.
– Катись ты… Вот как этот горшок и катись, – я отпихиваю Ксанку в сторону и иду поднимать горшок. Хорошо хоть пустой был.
А через неделю в мою палату перевели этого странного господина.
– Ну так что, Данка? Попробуешь? Что будет легко, не обещаю, но зато, если повезет, ты выберешься из этой больницы и будешь вспоминать ее как страшный сон. Наверное, именно эта честность и подкупила меня.
А к мужичку я вернулась. В ведомство. Нет. Бить не стала, я же теперь добропорядочная горожанка, а не шпана с окраин, да он и за монеты был куда как ласков. Честное слово, совершенно другой человек. Только глазки как были, так и остались, крысиными. Вы замечали, что как бы ни был воспитан человек, сколько бы масок он ни надел, а натуру не спрячешь. Натура – штука такая. Можно купить дорогую одежду, выучится манерам и правилам поведения, а ежели у тебя натура свиньи или же крысы, все одно проявится, малейшим неприятным штришком, оскалом ли звериным, улыбкой клыкастой, взглядом ли исподлобья. Да мало ли…У мужика взгляд не поменялся, он улыбался в лицо, доставая печать и справочку, но взгляд оставался холодным, липким, неприятным настолько, что после общения с ним хотелось залезть в ванну и хорошенько отмыться. Но… Я получила то, что хотела. Небольшая, тоненькая папочка, из которой следовало, что Валентин пришел на завод литейщиком, такого то числа, такого то года, получается сразу после приюта и отработав три месяца, ушел «по собственному желанию». Это «по собственному» меня немного утешило, а то мало ли, на заводе свои правила, и говорят новичков не очень то любят, дают самую «черную» и опасную работу, впрочем как и везде. А то, что ушёл, за то его не виню. Я бы там и дня не выдержала, в литейном то цеху. День-деньской у огромных раскаленных печей, металл горяч настолько, что кожа моментально покрывается кровавыми волдырями от небольшого соприкосновения, а не обжигаться не получится. Точность движений нарабатывается годами монотонного труда. Здесь выживали сильнейшие, а Валька, он хороший, только изнеженный больно, полубарчук. Я заглянула в цех, мне хотелось узнать, может он делился там с кем-то своими планами, с кем-то же он общался. Выяснилось, что да.
– Тимоху поищи, – мастер был стар и на заводе прошла вся его жизнь. Сначала рабочим, потом подмастерьем и наконец мастером. Глаза его стали красны, как жерло огромных плавильных печей, а волосы белы, как первый снег с окраин. У нас то он никогда не бывал бел. Слишком много грязи. Мастер оглох и ходил с латунной трубой на поясе, когда к нему обращались, он сначала долго протирал трубу мягкой тряпкой и лишь после приставал к левому уху.
– А где мне искать этого Тимоху, уважаемый?
– Ась?!
– Я говорю, ТИМОХА, где?! Про Валентина чтоб спросить?
– Про Вальку?
– Да-да, про него!
Вокруг нас уже собрался народ. Мастеровые побросали свои дела и выстроившись полукругом, с интересом слушали нашу беседу. По-моему для них это было развлечением. Наконец один из них сжалился.
– Барышня, вы бы в угольном посмотрели. Отсек такой, Тимошка там иногда спит. Угольный – оказался небольшим закутком, почти до верху набитым отборным углем. Как тут можно спать? Тут даже дышать невозможно, мелкая черно-серая пыль моментально въедается в кожу, волосы, ногти, оседает на языке и в легких. Но, я видимо еще не достаточно закалённая для этих мест. А вот мужик мог. И спал. Голым. Ну почти… Не считать же в самом деле, кусок тряпки, обмотанной вокруг бедер, одеждой. Да и Тимохой он был лет эдак пятнадцать назад, а теперь это была гора плоти, не жира, нет, мышц и сухожилий. Тимошище.
– Чё тебе, барыня? Тоже развлечениев охота?
– Каких еще развлечениев?
– А я знаю? Мужик зевнул, на меня пахнуло давно не чищенными зубами.
– Вам бабам, особенно которые богатые, вечно всякая дурь в башку лезет, от безделья. То боев вам подавай, непременно кровавых, то иной какой блажи, он широко улыбнулся, подмигнул, а мне даже представлять не хотелось, кому это захочется с ним «иной блажи».
– Не скажи, – гигант будто прочем мои мысли, потянулся к набедренной повязке, ну уж нет, на это я точно смотреть не стану. Нет, почесался просто, – ваш то мужик хлипкий, изнеженный, хорошо если в месяц раз, то ли дело мы, заводские. Порода. Да и живучие. А барышни, оне после кровавых боев, больно охочие до мужика то. Вишь, как пробирает их.
Разговор сворачивал явно не туда.
– Не знаю, браток, каки-таки барышни те встречались, но я по другой теме, – решила, будет лучше, если я перейду на наш местный говорок.
– А, так ты из наших. Че хотела то, сеструха, – всю любезность Тимохи, как рукой сняло…
– Вальку я ищу, вы, говорят, общались.
– Общались? Мужик задумался, – а ну да, балакали, о том, о сем, дак ведь времени у нас, не так уж много, чтоб балакать. Словечко там, словечко тут.
Он с намёком посмотрел на кошелек. Вот, чорт, не спрятала. Воров я не боялась, они, во-первых, ко мне не лезли, видели бляху и знали, что наемники, это тебе не обычный люд, да и заклинаньице на кошельке тоже было, рука воришки мигом бы прилипла к нему, попробуй отдери. А вот от таких вот прощелыг, не спасали ни бляха, ни заклинание, от них вообще ничего не спасало…
– Ладно на, ирод, – монетка приземлилась в широкую ладонь, – по делу что сказать можешь. Вальку знаешь?
– Знал.
– Знал?
– Дак ушел он?
– Сам ушел.
– Увели…
– Слушай, мне что из тебя клещами каждое слово вытаскивать, а то смотри, я могу. Сунула ему под нос бляху наемницы. Мужик слегка сбледнул, аж через копоть видно было.
– Чё ж ты, сразу, мать, не сказала…
– Какая я тебе мать, придурок?!
– Простите, госпожа! Чего изволите, госпожа? Он даже обмахнул рукой ближайшую скамейку, то есть доску на двух кусках угля.
– Ага, щас, расселась. Рассказывай давай.
– Так а нечего, – Тимоха развел руками, – ну работали и работали. Иногда правда хозяин цеха устраивал подпольные бои среди работников, типа чтобы «сбавить градус всеобщего напряжения». Тимоха так и сказал, про «градус», видимо крепко-накрепко в башку вбили умную фразу, на случай если проверка. Но проверок не было. Кто придет? Если власть имущие и сами сюда хаживали, бояре, да советники.
– И женщины тоже?
Тимоха кивнул.
– Они. Куда как меньше мужиков то, но были, были. Одна такая на Вальку твово дюже запала. Он малый то видный, беленький, чистенький, чисто Андел…
– Кто?!
– Андел небесный.
– А… Ну и?
– Ну и увозила его с собой иногда.
– А он не отказывался?
– С чего бы? Мужик удивился, искренне.
– Действительно… С чего бы…
Была там у него какая-то подруга детства, не сестра, не родич, и невестой не назвать…Чего ее помнить. Я резко выдохнула.