- -
- 100%
- +
– А потом что?
– Да ничего. Раза три к ней съездил, а после уволился. Ему тут не место…
– А где место?
– Да небось у этой дамочки и место. Устроит себе кучером али конюхом, чтоб поближе. Я бы не отказался…
Я отвернулась. Терять друга – это больно. Даже понимая, что он не погиб, не ушел на войну, а просто захотел лучшей жизни, лучшей доли. И судить то не за что…
– Как хоть выглядела барыня эта?
– Да как баба и выглядела. Сытая, рыхлая, белая.
– Блондинка?
– Чего?
– Ну волос светлый?
– Да, да, я же и говорю белая.
– Это все?
– Ну да.
Отыскать блондинку в среде, где это самый популярный цвет волос – это подвиг, и мне его точно не совершить…
– Погодь. Так она не одна, с братом приезжала…
– С братом?
– Да. До чего противный тип, гадкий. Но смазливый. Я его почему запомнил то, он все сабельку свою трогал, красивая такая, с красным камнем, так он про гравера спрашивал у меня, надпись хотел сделать именную, так я ему и посоветовал. А имя у него до чего чудное: Родомир. Наши так детей не кличут, вот все у этих богачей не так.
– Спасибо
Имя – это хорошо, имя – это уже полдела. И не такое уж избитое. Я ушла довольной. Как бы там ни было, если у него всё хорошо, то и ладно. Он заслужил свое счастье и сытую жизнь, но я должна убедиться, что всё действительно хорошо.
Глава 5 Культ проснулся, всем остальным не до сна
Пыточная Его Величества Наума больше напоминала подвал с соленьями, собственно таковым она, по сути, и являлась. Не то, чтобы у предыдущих королей вовсе не было врагов, просто раньше такие дела решались быстро и радикально. На виселицу и всё тут. Допрашивали тоже на месте. Там же часто и казнили. Это было во времена еще, когда не было единого государства, а только семь княжеств, по числу богов. Говорили, что было и восьмое, принадлежащее богине Ульшаг. Но ни где оно располагалось, никто в нем жил, нынешние потомки не знали, а прошлые или забыли, или вовсе не хотели делиться. Говорили, и то шепотом, что где-то на юге можно встретить развалины древних башен. Слишком уж не любили эту богиню. Ульшаг нравились кровавые жертвы. Похоть, кровь и стыд, – вот чем она питалась, но и последователей своих наделяла щедро. Ибо только она могла давать магический дар тем, кто изначально его лишен. А это притягательно для многих. Оттого и шли на поклон к жестокой богине, платой отдавая кровь свою, детей ли, дев невинных. Когда княжества объединились, культ богини признали незаконным, а восьмое княжество – рассадником зла. Началась охота. Темные Жрецы были сильны, что стихийной магией, что темной. И была битва. Далеко на берегу моря раскинулись Адарийские холмы. Там и встретилось войско Ульшаг под предводительством Ахерона, Темного жреца невероятной силы и мощи и войско семи княжеств. И творилась волошба, равной которой нет и вряд ли уже будет. Там, где была равнина, сделались горы, там где лежали пески, теперь болото. Гиблое место, ни конному, ни пешему там делать нечего.
– Почему, дедушка? Детские глазенки смотрят испуганно, но и с изрядной долей любопытства. С мелкими всегда так. Жизнь, которая страшит, но и манит далекими странами, несметными сокровищами, любовью, что один раз и на всю жизнь, а по сути… У большинства здешних детишек вряд ли будет что-то из того, о чем они мечтают, в лучшем случае проживут ее здесь, в Рабочем квартале, так же как и их родители, в худшем, скатятся ниже. Но это потом. А пока… Сказки – это всё, что он может им дать.
– Почему? – дед усмехается, – а сама то как думаешь? Там же прорва энергии осталась, никуда не делась, да и твари, коих маги на службу призвали, пригнали, тоже там.
– Там?
– Там. Там. Куда им деваться. Ежели из того поганого болота вылезут, так их сразу и прихлопнут, от как я сейчас муху. Раз и нету. Упомянутая муха, сбитая на лету, падает на стол, лапками кверху, она еще жива, но старик безжалостен, один шлепок газетой и от бедной мушки одно мокрое место. Странно, что я не помню его имени, этого старика, живущего с нами по соседству. А вот сказки помню: «Про семь братьев», «Великана Уюма и сапожника Егорку», «Мертвую царевну и красный цветок». Их было много, каждый день новая. Пожалуй, сказки, это единственно хорошее, что я помню о раннем детстве.
– Говорили, что измельчало магово племя, все сильные там остались, а те, что сейчас в Ковене сидят, это так шушера. Жопы свои греют, а попробуй заставь их как раньше, по полям и болотам, по змеиным урочищам… Что ты! Не по чину. Им теперь по чину барышням притирки от прыщей втюхивать, да мазь от радикулита на ослиной моче.
– Деда, так то не маг был, шарлатан юродивый. Его потом стражники заарестовари.
– А вот это правильно, я бы их всех заарестовал, за мошенство. Так насмеяться над старым больным человеком…
– Но мазь то тебе помогла.
– Ну, помогла. А все одно магиков не люблю. Адарийские холмы с тех пор опечатаны. Маги признали энто место «аномальной зоной» да и закрыли, штоб значит оттуда всякой дряни не повылазило. Маги, оне хитрые, призвали на помощь всех, до кого могли дотянутся. От крошечных фей, до ледяных великанов. А как нужда отпала, раз их всех, за колючую проволоку и баста. Типа, производственная необходимость. Одним стрелой двух зайцев шлепнули. И от Культа избавились и Иных закрыли, на всякий случай. Умно.
– Прямо-таки всех? Сказала и огорчилась, дед столько рассказывал про фей, эльфов, дриад, что перспектива больше никогда не увидеть никого из волшебного народца разочаровала меня до слез. Сколько раз я мечтала, что вот однажды явится фея крестная и скажет: – Нет, девочка, вот этот вот пьяный свин – вовсе не твой отец, и эта замызганная женщина в старом переднике и с опухшим от побоев лицом, не твоя мать, твой дом там пол Алдарскими холмами, где тебе ждет твоя настоящая семья, прекрасные король и королева Холмов, твои настоящие родители. Вас разлучили давно, когда ты была совсем малышкой, но теперь пришла пора возвращаться. Твоя кровать укрыта шелковой простыней, а изголовье украшают алые розы, в саду поет соловей, и десятки самых лучших Портных Пауков, уже шьют тебе праздничное платье. Но фея-крестная так и не пришла. Может оно и к лучшему. Я научилась смотреть на жизнь реально и сама решать свои проблемы. А старик уже дремал, но продолжал бубнить рассказ как заведённую пластинку.
– Одни из них просто страшные, как те же лаги. То есть зомбяки, если по-нашему. Зло, конечно, но зло привычное, с ними и селянин с вилами управится, если конечно лаг один. Но есть твари куда как хуже, не внешностью своей, но особенностями препаскудного свойства. Доппельгангеры, к примеру. Родиной их является нецкое государство, темные леса – отличное место для размножения двойников. Доппельгангер – не оборотень, у него нет ипостаси вообще, в обычном своем состоянии это просто злой дух, но злой дух, наделенный силой оборачиваться человеком. И уж если попал в его сети, то похитит он твой облик и станет жить твоей жизнью. Вначале тихо, присматриваясь, примеряясь. А как в силу войдет и поймет, что не распознали его, начнет питаться и жизнь тянуть изо всех, кто рядом, первым уйдет жена или муж, те, кто ближе, те кто в постоянном телесном контакте, потом дети, слуги и прочие. И это уже само по себе выдает тварь, ибо не жрать она не может, и прятаться не умеет, но самые хитрые могут десятилетиями сидеть в этой самой личине и пойди докажи сами по себе люди мрут, по естественным причинам или же от темной твари. Мастера Ульшаг также славились своим умением создавать големы. Да не простые а магически стойкие, и даже если маг создавший голема умрет, создание останется и будет исполнять приказ своего господина. Ей много не надо, капля магической силы для поддержания структуры тела и все. А таких мест у нас в Роси предостаточно, оттого и закрыты Адарийские холмы. И туда не ходят, и оттуда не лезут, слава Богам. И долго еще будут закрыты, пока не найдется маг исключительного таланта, чтобы очистить это место и вновь открыть его людям. Говорят, там красиво и вереск цветет.
Если б в свое время против Ульшаг поднялось одно государство, не выстояло бы оно. Но это, пожалуй, первая и единственная война в истории, когда семи великим князьям удалось договориться. И победить. Но и после, еще долго шла охота на Темных Жрецов – так называли служителей культа Ульшаг. Всех сопричастных ловили, вешали тут же, не разбирая на правых и виноватых. Княжество уничтожили, сметя с лица земли города и деревни. Горелым мясом разило на многие вёрсты вокруг, по развалинам бродили тощие коровы, сытые собаки и наглые вороны, что не стеснялись клевать тухлое мясо на виду у карательных отрядов. А было это тому лет уж двести как. Сегодня уже мало кто помнит про Культ, и то, что последователи его носили специальный знак на руке. Троекратную руну Исса. Что означало дословно «Остановись, склонись и пади ниц перед лицом ужасной богини». Так-то, Данка. Ну, беги. Совсем уболтала несчастного старика. Беги, Данка. Беги.
Господин Эспадо вошёл в пыточную, закрыв нос платком. Здесь оглушительно разило солеными огурцами и самогоном. Бочка с огурцами обнаружилась сразу за дверью, бутылку пришлось поискать. Ушлые стражники спрятали ее между бочкой и стеной, замаскировав тряпками. Для наёмника, у него всегда был слишком чувствительный нос. Наследство от папеньки. Тот, бывало, тоже ругался на маму за любовь к розовой воде и всяческим притираниям. Табака вот не терпел, запаха. Сам покуривал, но старался на воздухе, чтобы ветер относил неприятный резкий запах. Отца с его вонючим табаком не было уже давно, как маменьки с ее розовой водой, с прической высокой, что порой требовала укладки аж по целых три часа. И суетились служанки и подносили госпоже, что букеты с ирисами и анемонами, что фрукты, а то и птичку в клетке, для пущей красоты прически. Отец сердился, покрикивал, что приходится долго ждать, и лошади вон уже, на задницы сели, копыта свесили. Но мама только улыбалась, она знала, что муж любит и ее, и эти ее сборы, и примерки и вс, что с ней связано. А шумит так, для порядка. Сестры крутились тут же, трогали то ленты атласные, то бусы жемчуга; хохотали, путались под ногами… Отец обнимал его за плечи:
– Женщины, сынок, – это такие существа, которым вынь да положь и ленты и чулки, и побрякушки всяческие, диадемы, подвески, цепочки, фижмы, шелка, кринолины, кружева всяческие, и ты не понимаешь зачем, зачем все это? Веди ты уже полюбил ее, и любишь и видел ее всякую: в слезах и истерике, с красным от простуды носом, с припухшим от сна веками, и нравится она тебе такой, какая есть. Да вот такая и нравится: сонная, теплая, с кровати с голосом ворчливым, чуть хриплым ото сна, и тонкими розовыми пальчиками, что теребят завязки ночного халата, путаются в них, и матерится, ну так, тихо, чтоб служанки не слышали, и я. Но я слышу. И думается: зачем, зачем тебе, Женщина, вся эта мишура, если ты уже рождена самим совершенством. Но потом… Потом посмотришь на ее усталую, но довольную мордашку, глаза эти сияющие, когда она после всех этих помад, причесок и одеваний, выходит к тебе. Снисходит, как Богиня, к своему подданному в надежде на восхищение и обожание, и так по-детски ждет твоих комплиментов, что думаешь, да чорт с ними с этими счетами от модисток, оплатишь, не впервой. Но вот этот самый миг детского торжества, он дорогого стоит, больше, чем все деньги в мире, потому что, ты даришь ей вещи, а она тебе Жизнь, ибо без Любви какая же это жизнь.
Только это наставление и запомнил…
Отца не стало в ту же зиму, как и мамы, и сестер. Черная Смерть унесла всех. И он помнил, как одинокий и потерянный ходил по двору огромного и теперь уже пустого замка. Как уезжали мамины служанки, собрав вещи свои в большие подводы. И детским умом он понимал, что подвод слишком уж много. У служанок не бывает столько всего: платьев, кружев, бонбоньерок всяких, помадниц, шкатулок, пуфиков, скамеек. Понимал, но… Заступиться было некому. Спустя месяц, когда эпидемия ушла, пришла отцова родня: сестры да братья. Споро поделили оставшееся на четыре равных части, а его, мальчишку семи лет, определили старшему дядьке в услужники. Братов сын не своему чета. И оставались приемышу объедки да обноски. И тумаки доставались за нрав паршивый, за нежелание подчиняться и признавать, что теперь он не сын идальго, а просто, сукин сын. А он сбежал, и к кузнецу в подмастерья пошел, уже не у дядьки, но в городе. И поначалу болел долго, трудно. И не мог понять: как это живут люди в домах узких по два -четыре этажа, с вонючими проулками, где текут сточные воды и роятся в помойке грязные дети и плешивые собаки, где нет садов с виноградом, черным, что деготь, но вино из него сладкое настолько, что с непривычки обжигает горло. Зато в городе есть парк, один для всех, вроде бы для всех, но ходить туда можно только богатеньким, а ему ходить нельзя. Оттого нельзя, что грязен и худ, и видом своим неприличным может расстроить леди, что гуляют в парке со своими детьми и подругами. Но он привык к городу, и выжил. Он вообще оказался на диво живучим. И имя свое помнил, и род. От кузнеца сбежал, едва дождавшись весны. Эта пьяная скотина мало того, что заставляла его работать по 12 часов день, так еще и приставала к нему. Первый раз он стерпел, а на второй так отходил его железным прутом, что кузнец еще долго не мог встать, а встав, и думать забыл свои дурные замашки, ибо замахиваться было уже нечем. После уж поступил в Школу мечей. На вступительном испытании набрал высший балл, намного опередив своих сверстников и даже учеников последнего года. Он вернулся в свой город через десять лет. Молодой. Сильный и злой. И свое взял. Нет, убивать не стал, хотя хотелось. Очень. Дядьку, что поселился с женой и дочерью в его доме, и прочих. Но сдержался. Бросил на стол кошель монет и велел убираться, потому что этот дом – его, по праву. Жена дядьки за горло схватилась, но не столько от ужаса, а оттого, что это самое горло украшено было и колье приметное, десять крупных изумрудов и бриллианты. Матушкино приданное. Знает же, что не свое одела, но смотрит… Змеей смотрит. А украшение он сорвал. Нечего. Что до остального… Смерть всех рассудит.
А вот человек на стуле был еще жив. Но судя по синюшному оттенку губ и носа, жить ему оставалось недолго. Не больше получаса.
Стражники виновато сопели рядом.
– Ну?
– Да мы то причем, господине? – заговорил старший, торопливо, заикаясь и глотая окончания слов, всем своим видом выражая собственную непричастность.
– Мы и не били его. Пару раз только приложили по горбу. Но тоже за дело. На короля-батюшку покусился. А нам обидственно.
Мечник кивнул. Сдержаться тут и вправду, вышло бы с трудом. Наума любили. За незлобивость, за умеренное повышение цен и налогов, за помощь иной раз дворянчикам мелким. А главное он жил сам, и давал жить народу, не особо вмешиваясь в его дела, что народу весьма даже нравилось. К тому же этот человек умирал вовсе не от пары синяков.
– Яд?
Старшой слегка покраснел. Всё ж таки вина за ним была, и не малая.
– Он самый, господине. Яд. И ведь главное, стервь, что удумал то. Воды попросил, и вина чутка плеснуть. Мне грить, теперь уже недолго осталось, так хоть вина выпью. Перед смертью то. Ну мы и дали. Последняя воля свята. А он выпил. Только чуть до желудка дошло, как посинел весь, забился в падучей и вот…
Многокомпонентные яды- штука очень хитрая и редкая. К примеру, проглотит такой человек яд, и ничего ему не будет, а вот если вместе с вином или еще каким питием или едой – всё, пиши пропало. Но… Такие яды ценны, и сделать их очень сложно, точно зная, что и с чем сочетать, или досконально знать привычки жертвы. Или вот стражников. Это наводило на особые размышления. Нехорошие размышления. Ведь только свои знают, какое вино пьют стражники конкретно в этой смене, характер их и то, что не откажут в просьбе. И кто же из «своих» сподобился, интересно знать? «Свои» это вообще отдельная тема для размышления. Вроде бы и поддержки от них ждешь, и доверяешь больше прочих, но и бьют больнее, потому что знают всё про тебя. Мечник в этом убеждался не раз.
Достал гребешок, расчесал усы и бородку. Ритуал своего рода. Он, бывало, и перед боем также вот, расчесывал. Смеялись. Поначалу. По вере его, к Богам надо уходить чистым, и опрятным, чтобы верховный Судия был снисходителен к грехам его и сразу отпускал на Перерождение, не держал в Темнице Душ. А поскольку жизнь наемника весьма непредсказуема, он старался держать тело и одежду в чистоте, оружие и обувь в порядке. Потом это вошло в привычку.
– Обыск делали?
– А то ж. Мы хоть и не допросчики, но порядок знаем. Не было у него ничего, кроме лука этого паршивого, который он там же, на площади, бросил, да пары монет.
– А на теле смотрели?
Стражники переглянулись. Не смотрели. Они ж не убийцы, не наемники, не тайный отдел. Тайный отдел Наума, это новое ведомство, самим Наумом и созданное. Побывав за границей, в землях англицких, хранцузских, навидался он всякого, новшеств всяческих, ну и решил себе их опыт перенять. Насчет Тайного. Только в расчет не взял, что в наших землях народ иной, менталитета другая. Отдел создали, а вот чем он должен заниматься, так и не рассказали. В итоге каждый занимался, чем хотел. Ловили воров и двоеженцев, купцов таскали туда-сюда, чтоб значит свыше меры цен не завышали, а то ж братия энта жадная, до денег. А потом и вообще иные сотрудники повадились с тех же купцов монеты брать, чтоб обеспечить безопасность и спокойную торговлю, от служб государственных, от конкурентов клятых. Умники…
Мечник вздохнул и сам взялся раздевать пленника. К тому времени он уже был без сознания. Едва дышал. На теле обнаружился тонкий клинок, аккурат между лопаток, в ножнах специальных, чтоб спину не ранить. На шее висел кожаный мешочек на шнурке. Открыли весьма осторожно, иные яды весьма летучи. Но в мешке лежала только пара амулетов. Куда только смотрят их маги?! Правилами турнира запрещено использование даже одного амулета. А тут целых два. Один, судя по рисунку, отводящий глаза, второй – для повышения точности стрельбы. Вот всё-таки не зря гишпанский король гнать приказал всех магов. Да, стало меньше урожая, зато и грызни меньше.
Но то дело местного короля, которому Мечник не указ. А вот это уже гораздо интересней. На внутренней стороне бедра у лучника была странная татуировка. Три перекрещённых сабли, а внутри оскаленная морда зверя. Несведущий решит, что волка, но это был знак оборотня, волкодлака. Ночной твари, что не знает других богов, кроме темной богини Ульшаг. Об этом стоило доложить королю.
– Ульшаг? Странно… Этой богине не поклоняются у нас уже лет двести. Да и орден ее был не так, чтоб велик. Вот говорят в горных княжествах еще кое-где… Наум осёкся.
Да ведь он и собирается ехать туда, где говорят было то самое, восьмое княжество. Культ разогнали, и земли там не так, чтобы хороши, но народец селился. Пришлые, да и местные тоже. Кто-то остался после войны. Не все видать вымерли.
– Яд оказался зашит в маленьком кармане, в воротнике. Вероятно, он успел прикусить, когда тащили.
– А магики что?
Действительно. Среди них есть и лекари, но этих ему поздно, и некроманты, которых никому не рано и никому не поздно.
–
Я в мужские дела не вмешивалась, и допрос не вела. Сидела себе тихо в сторонке, меч точила, огурчик прикусывала. Хороши… Огурцы в смысле, а вот дела наши не очень. Пленник уже обмяк на стуле и признаков жизни не подавал. Эльф тоже не вмешивался, пока гишпанец стражу отчитывал. Этот гишпанец, очевидно, знал свое дело. Красивый мужик. В моем вкусе. Стройный подтянутый, волос черный, усы и бородка клинышком. Идальго, тут и думать нечего. Но с бляхой наёмника. Они тут все с бляхой. Когда мне уже надоело это всё и огурец закончился, я решила заявить о себе:
– Так, ладно, понятно, что от пленника толку уже не будет, пора отрядом заняться. Больше никакого турнира. Всё. Наигрались. Сама свиту отберу.
Дон Эсперано обернулся и наконец обратил свое аристократическое внимание на такую мелкую блоху, как я.
– Это кто? – прямо таки пальцем ткнул.
– Это Дана, Дана, это дон Эсперано. И я нанимаю его для сопровождения.
– Ну да, умение допрашивать нам же очень в дороге нужно… Тем более, судя по всему, допросчик из вас не так чтобы очень. Никакой информации мы от пленника уже не узнаем. Вот знаю, что надо промолчать, но не могу. Ну а чего он? Смотрит презрительно, не узнав, судит обо мне. Паразит, но с голубой кровью.
Паразит в долгу не остался.
– О да, баба в походе тоже весьма и весьма необходимый предмет. Портки стирать, кашу варить, ночью утешить, ежели надобность будет. И усы подкрутил и посмотрел эдак с усмешечкой. Я метнулась полуразмытым движением и прижала нож к его горлу. Поспорить могу, он даже не успел вздохнуть. Это так иногда во мне эльфийская кровь проявляется. Но только в минуты сильного волнения.
– Я позабочусь, ежели что, чтобы у вас такой необходимости не возникло.
Не ожидал, дружочек. Ну да, я такая, девушка с сюрпризом.
– Дана, хватит! Если ты не умеешь вести себя в обществе, я прям сразу откажусь от твоих услуг и на рекомендации не посмотрю. Наум насупил брови строго так, что прям испугаться можно, и я медленно отошла. Не испугалась, но это и вправду не дело, если нам предстоит работать вместе, надо научиться сосуществовать. В походе не место грызне. Поход… Наум сам отобрал наемников. Меня, эльфа, того самого гишпанца и одного из своих дальних родичей. Родомира Сумишевского. Да-да, того самого, с кем мы так некстати столкнулись в лавке оружейника. Закон подлости, кто бы сомневался. Оставалось надеяться, что он не станет в походе обузой. И если при малейшей опасности станет вопить и звать мамочку, прибью сама. В походе не место неженкам, это не парад, не показателньое выступление, где всласть намахался мечом, а за столом тебя уже ждет вкусно сваренный обед с перепелами и маковыми булками, а манжеты постирает служанка, а меч таскает оружейник, и конь, если какает, то исключительно эстетически круглыми «яблоками». В походах бывало всякое, и не ели по паре-тройке суток, потому что некогда, так шмат сала на бегу, это не еда; и спали вполглаза, потому что часовой, часовым, однако часовой тоже человек, его могут убить или купить, он может уснуть, да мало ли, по той же нужде отойти. С кого потом спрашивать?
Само собой поехали стражники числом десть штук, пара слуг и кашевар. Вот и всё. Наум у нас не балованный. Походы на его век пока не выпали, но частенько в разъездах. То охота, то в гости к соседям. А таскать за собой пол Двора – то еще удовольствие. Провожали нас как водится: бабы, мальчишки и собаки. Бабы, то есть все нынешние и прошлые фаворитки короля скорбно вздыхали в веера и платочки. Не столько сожалея об отъезде Наума, сколько оплакивая свой шанс взойти на престол. Плохо пригнанные латы стражников бряцали, кони ржали, собаки неслись вслед за нами, клацая зубами у задних копыт. Мальчишки тоже неслись, кто-то смеялся, счастливый от того, что видит столь эпохальное событие. Кто-то ревел. И непонятно было им, чего больше жалко, того, что король уехал, или того, что дома выпорют за долгое отсутствие. Я прищурилась, посмотрела в осеннее небо. Тучи ходили важные, словно буруны в море, а сквозь них пробивалось холодное осеннее солнце. Вчера заехала в храм. Положила по монетке у каждой статуи. Попросила старушку молельщицу, чтоб как следует, с душой, помолилась об удаче для меня и всего нашего выезда. Обещалась исполнить.
Не то, чтобы я была такой уж верующей. В наших кварталах быстро учишься рассчитывать только на себя. Но и волю Всевышнего, Всевышних игнорировать не стоит. Тем более, что у нас, а целых семь богов. Один, если промолчит, так может, другой откликнется. Ну не может такого быть, чтоб таки совсем никому не глянулась моя скромная персона. Не может? Нет. Вот и я так думаю.
Глава 6 Дорога для наёмницы – дом, а теплые ноги мужика в постели – это роскошество.
Вы когда-нибудь встречали нормальную географическую карту? Я –нет. У нас карты такие, словно не картограф составлял, а пьяный тролль после их национального праздника Великий Трындец. Что за Трындец такой, понятия не имею, но говорят какой-то их древний король. И когда этот самый перец взошел на трон, всем окружающим царствам пришел этот самый, трындец. Вот и пойми попробуй, толи – это событие, толи прозвище. А карту я всё одно аккуратно скопировала, пусть не подробно, но чтобы все основные вехи нашего путешествия у меня были. Оригинал отдали Мечнику, то есть дону, мать его, Эспандо.
– Не доверяете, Дана? – съехидничал он, увидев, как я старательно, высунув язык, копирую название деревень, городов, трактов и даже зачуханых ручьев.
– Проверяю, – ответила я в том же духе.
– Что именно?
– Следует ли доверять…
И, оправив куртку, встала с камня. Несколько дней уже прошло, как мы выехали в дорогу, но пока никаких больших стоянок не делали, обходились собственными припасами и теми силами, что пока у нас были. Спешили. Погода осенью переменчива, как гулящая девица. То грудь покажет, ой то есть солнце, а то кукиш в виде дождя и пронизывающего ветра. Пока погода радовала. Золотистые и багряные рощи тянулись по обе стороны наезженной дороги, колеи были, но терпимые, над убранными полями кружилось воронье, сварливо каркало, толи матеря нас, толи благословляя. На свой манер. Я посматривала на спутников, действительно проверяя, примеряясь. Дорога – особая атмосфера и у каждого будет шанс проявиться. В хорошем или плохом смысле. Пока меня больше всего бесил гишпанец. Чем-чем? Мордой своей надменной и тем, что относился ко мне как обычной бабе, которая только для одного хороша, и это отнюдь не битва. Эльф вел себя нейтрально. На разговор не напрашивался, но и от него не бегал. Охотно отвечал, если я спрашивала про окрестности и растения, животных. Эти темы я любила. И растения знала, но чуть-чуть. На уровне дилетанта. А у них есть своя особая магия, которую эльфы знают в совершенстве. Так отчего бы и не подтянуть свои знания, пока есть такая возможность. Самым веселым в нашей компании оказался тот самый дворянчик, как бишь его…Сумишевский. Вот уж действительно, кто лёгкий. Легкий на подъем, легкий в общении. Молодой еще, лет девятнадцать- двадцать. В этом возрасте все таковы, ну большинство. Особенно, кто растет в заботе и любви, а не как я в приюте да под забором. Но чудилась мне в его легкости какая-то неискренность что ли. Смех, но словно из себя выдавил. Шутку сказал, а не смешно. Пряник с плесенью. С виду смотришь – вкусно, есть начинаешь – гадость. Ох, чудится мне, покажет он еще свое гнилое нутро. А главное внешность такая, словно боги поцеловали. Светлый как лён, кудрявый, волос, глаза синие, не голубые, синие, что небо вечернее. Эх, такому бы на коне перед девками красоваться, невесту выбирать, из тех, что побагаче, а не с нами тащиться по пыльным дорогам, где опасность за каждым кустом. Правда мечом действительно владел неплохо, хорошо даже. Ко мне относился с ненавязчивым вниманием: где сумку подаст, где лук подержит. Один раз даже в туалет сопроводил, до кустиков. Мол, нечего симпатичной девушке одной в темноте шастать. Мало ли кто? Я хихикнула, но от сопровождения не отказалась.