Кожа, которую необходимо сбросить

© Ярослав Солонин, 2025

ISBN 978-5-0068-8276-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От « сигарет» – к « коже»

У этого сборника, этой хаотичной летописи нулевых и десятых сложная судьба. Эти рассказы писались и публиковались в разное время и в разных журналах, участвовали в каких-то там конкурсах, попадали в разные сборники. Но в то же время они стремились поселиться под одной крышей, жить в тесноте, но не в обиде. Не очень-то хотелось, чтобы они сиротами поодиночке разлетелись по сетевому миру, да по вымирающим толстым журналам, да так там и сгинули, чтобы быть откопанными лет через сто. Хотелось бы, чтобы их откопали хотя бы в таком «соборном» виде, чтобы они могли как-то друг друга защитить, апеллировать друг к другу, ссылаться друг на друга, возможно, объяснять друг друга. Так как они написаны в разных эмоциональных состояниях, в разных жизненных обстоятельствах и в разных настроениях. В 2023-м году, казалось бы, появилась возможность выделить им скромную хрущевку. Я вступил в переписку с руководителем издательства «Дикси-пресс» Леонидом Кузнецовым, и мы как-то быстро нашли общий язык. Как же я тогда обрадовался: в «Дикси-пресс» выходили книги моих коллег и друзей, людей, с кем я общаюсь, с кем у нас периодически возникают какие-то проекты и случаются взаимодействия. Не буду их перечислять. Хотя, допустим, имя Романа Богословского важно назвать. Он сыграл в моей литературной жизни важную роль. И вот присылаю я Леониду Кузнецову несколько рассказов, и он предлагает мне сделать сборник. Вау! Сборник – это круто. Я собрал некоторые ранние, но не самые ранние, затем добавил к ним что-то из написанного в 2023-м, это были разные мистические истории, и мы шлёпнули сборник «16 пачек сигарет». Проблема в том, что он так и остался в электронном виде, и перспектива бумажной книги так и зависла, похоже, навеки. Причин тому много: непростое время, мягко говоря, а также финансовые вопросы, что тоже связано с непростым временем. Потом я ушел с головой в другие проекты, в написание книги об Игоре Кущеве, гитаристе «Сектора Газа», потом долгий процесс выпуска книги. Наконец, в 2025-м она вышла. И до меня снова донеслись вопли и стенания рассказов, обреченных томиться в цифровом виде. А жизнь идёт, жизнь бежит, жизнь каждый день бросает новые вызовы, это кипучий процесс, совсем не живущий в гармонии с издательским делом. Я, как автор, уверен, что будет большим преступлением не дать этим рассказам выпуститься на бумаге, пусть и за свой счёт. Пусть их почитают друзья, соратники, быть может, случайные люди. У сборника появилось новое название и концепция. Теперь это «Кожа, которую необходимо сбросить». Если хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам. Не до жиру. Я бы сказал проще: если хочешь сделать что. А хорошо или плохо – не мне решать.

Сборник Ярослава Солонина «16 пачек сигарет» – это повесть «Серж и другие металлисты», а также четыре цикла рассказов («Танатос», «Эрос», «Старый добрый грязный реализм» и «Rockin’ in the ftee world»), часть из которых и вовсе киносценарии, хотя при этом, тем не менее, рассказы.

Если вам больше восемнадцати, и вы живете в реальном, а не выдуманном мире, тогда можно рискнуть и начать это читать. А если вас всё достало, вообще всё, то, смеем надеяться, эта книга вам понравится. Впрочем, без гарантий. Подобная литература в начале двухтысячных была очень востребована читателем. Нам показалось, что пришло время ее реанимировать.

Далее идут предисловия из прошлого сборника «16 пачек сигарет», которые я оставил из соображений целесообразности и преемственности.

Рок, портвейн, секс и 18+

Когда Александр Крахин (первый состав легендарной группы «Интеграл») начал писать об Алибасове в частности и рок-музыке в Ускамане (это на краю географии, а точнее – Восточный Казахстан) в целом, Сергей Миляев (автор рок-поэмы «Петушки-Манхэттен», лидер владимирской группы «Алгабас», наш общий друг) попенял Сане, что в его воспоминаниях маловато портвейна, девочек и мата. Этого всего в реале было много, тут Серж безусловно прав, ибо где рок, там свобода, секс и все такое. Но Саня был не только очень талантливым, но и очень культурным и интеллигентным, и никак не мог понять, чего от него хочет Миляев.

Жаловался мне: «Ну да, я не Буковски», – и продолжал писать на языке Булгакова и Паустовского. На языке Лимонова и Юза Алешковского он писать категорически не желал, хотя и ценил творчество как первого, так и второго.

Серж, бинго, вот тебе книга, в которой ровно так, как ты хотел. С горкой. Рок, портвейн, секс, наркотики и 18+. Всего вдосталь, с присыпочкой. Эти 18+, они прям реально настоящие, не фуфло в виде одиноко затесавшегося в текст вполне литературного слова на букву «б». Ну нафиг! Тут реальный язык.

Тут реальная жизнь, реальные люди и реальные страсти. Не потому что Воронеж, который «хрен догонишь». Потому что так устроено в этом лучшем из миров. Может, в сонном Владимире не так, или в респектабельной Москве?

Да так же. И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет.

Читайте.

Ну, если не нравится, тогда не надо. Тут я не волен. Потому что кому-то «зайдет», а кто-то будет плеваться. Но издать это надо было непременно. А вы там дальше уж как-нибудь сами.

Ну, то есть – приятного чтения!

Леонид КУЗНЕЦОВ

Сергей КАРДО (О сборнике «16 пачек сигарет»)

Вернулся в Москву к ночи и не спится – соседи сверху приехали с дачи (дожди). В полном составе – шавка (в правильном смысле слова), дочь с избыточным весом, хозяин, по ощущениям ходящий по паркету в сказочных железных веригах, мамка вечно скачущая галопом и сын с поступью шагающего экскаватора. Появились они в полпятого. Гром раздвигаемых диванов, падающие телефоны, звон рассыпаемой мелочи, шум воды – уж на что я глухой, но эти звуки по насмешке природы я слышу.

Проклинал я их всеми поносными словами, какие знаю, но это не помогло заснуть, и открыл я «16 пачек…»

Во-первых, шикарное вступление: моя тема! И сказано-то как! Не помню, чтобы несколько абзацев у меня лично такой интерес генерировали! Здорово, близко, понятно, азартно, возбуждающе. Еще раз перечитал и – вперед.

И вот уже не могу не улыбаться и не алкать дальнейшего чтения. Редкий симбиоз сюжета, лексики, понимания и доходчивости текста.

На мой взгляд, это читать будут все – и мужики и дамы самого широкого социального положения. Какие там Бегбедеры, Паланики и проч. бесчисленные сливки западных литераторов, коих в книжных магазинах завалы и навалы!

Скажу как барин – потрафил ты мне, дорогой издатель, потешил, успокоил – есть авторы! Это все-таки здорово. Жив наш мужик, жив!

Знал я одного Солонина, Марка, уважал за его книги, так теперь и второй хоть куда!

Вот честная литература без взглядов в зеркало – а как я выгляжу? А что про меня скажут?

Здорово мужик пишет, давно я такого прямого текста не видел, он как самогон, без всяких фабричных ужимок-добавок: настой пшеничных сухарей, янтарная кислота, сок яиц таежного марала, откормленного в Семипалатинске.

Читайте, и возрадуется душа ваша!

16 ПАЧЕК СИГАРЕТ

В семье подруги было принято так: если у тебя нет работы, на тебя смотрят как на прокажённого. Но поскольку с её родителями я виделся редко и старался в эти дни поскорее набраться, чтобы воспринимать их жизненный уклад через пьяную призму, мне долгое время было до лампочки. В её отсутствие я пытался писать роман, пил пиво, бродил по московским лесам. Лез в заначку, набирал пакет пива, сигарет, чипсов и шёл смотреть на белок и на уток. Но однажды по приколу отыскал вакансию бариста в аэропорту «Внуково» и откликнулся на неё. С одной стороны – надоело недоумение и скрытое презрение, с другой – мне казалось, что это довольно писательская профессия. Общаешься людьми, и всё такое. Я размечтался, как открою свою кофейню, получу лицензию на алкоголь, окружу свою забегаловку богемным антуражем и будет у меня собираться всякая богема. Буду ставить Сержа Генсбура, Тома Уэйтса и Чарли Паркера. Дым сигар, портреты Фолкнера, Достоевского и Камю на стене, молодые преступники, избравшие мою кофейню как место для обтяпывания делишек. Красота.

Стажировка проходила на станции «Третьяковская». Мне выдали стопку брошюр с рецептами кофе, санитарными требованиями и книжку стажировщика, а ещё стильную чёрную униформу. Стажировал меня казах Алмаз, шустрый паренёк. Объяснял он незатейливо: «Смотри, делаешь вот так, потом вот так, раз-раз-раз, и вуаля». Он очень гордился этим своим «вуаля» и напоминал ушлого алжирца из французского кино. У Алмаза была мечта накопить на квартиру и жениться на москвичке, и он уверенно шёл к цели.

Научиться делать эспрессо, основу всего, нетрудно: засыпал в здоровенную кофемолку, напоминающую блендер, треть килограммового пакета высококачественной «Арабики», смолол с запасом, набил холдер или рожок (или портофильтр) кофе, утрамбовал пестиком, присобачил его, этот пестик собачий к варочной группе, нажал кнопку и – вуаля. Порция чёрного как нефть душистого эспрессо «вырви глаз» готова. Американо (Caffè Americano) – это разбавленный кипятком эспрессо. Американо придумали янки, оккупировавшие Италию в 1945-м. Для англосаксов эспрессо был нестерпим, и они его разбавляли, за что получавшуюся на выходе бодягу итальяшки называли презрительно американо. Идеальный американо: две порции эспрессо, в которые добавляется от 30 до 470 миллилитров горячей воды.

Существует также австралийский вариант – Лонг блэк. Всё то же самое, только не вода вливается в кофе, а кофе – в воду. Впрочем, и у итальянцев есть свой щадящий вариант – эспрессо-лунго, когда через то же количество кофе, что требуется для порции эспрессо, проливается большее количество кипятка.

Когда я делал американо или эспрессо, я чувствовал себя королём кофе. Знай себе вовремя подливай воду в резервуар, набивай поплотнее рожок, да почаще промывай его. Проблема начиналась, когда клиенту требовался капучино или латте. Для них нужно взбить молоко, чтобы оно превратилось в пену. Холодное молоко наливалось в металлическую чашку – тут было важно не переборщить с количеством, – под нужным углом подставлялось под воздействие пароотводной трубки, и за считанные секунды превращалось в молочное облако.

Превращалось у Алмаза, который во время процедуры нашёптывал какие-то заклинания. И вообще он относился к кофемашине как к святыне, священной корове, не знаю. Поглаживал её, протирал тряпочкой. Ругался, если кто-то обращался с ней грубо. К примеру, бариста Гриша действовал иначе. Панибратски хлопал её по корпусу, приговаривая: «Ну давай, пизда».

Так вот, вместо пены у меня получалось горячее молоко, и тогда Алмаз цокал языком, выливал продукт в раковину, давал другую чашку, и так по новой. Фишка в том, что если передержать пароотводную трубку, то молоко перегреется, а чашка станет нестерпимо горячей.

Капучино – это одна-две части эспрессо, остальное – пена. Больше всего раздражало то, что и пену нужно заливать по-особому, чтобы венцом творения стало сердечко. Решали всё финальные капли. У Алмаза получалось сердечко, у меня – жопа, либо кучка дерьма. И делать это всё нужно быстро, поскольку клиент всегда торопится. Уж не знаю, куда они торопятся, да только это факт. Когда у меня получалась чашка идеального капучино, я радовался как ребёнок, будто выиграл Сони Плейстейшн последней модели. С латте всё ещё сложнее, для него нужно очень много молока. Пару больших чашек пены. Если видели, что я не справляюсь, а очередь из посетителей растёт, меня ставили готовить чай и доставать пирожные из холодильника. Чай я любил готовить, там довольно проблематично что-либо запороть. Чай засыпался длинной ложкой в такие чайные пакеты, и завязывался изящным узлом.

Однажды к стойке подошёл кривозубый с лихим видом юродивый и замычал.

– Пошёл прочь, паскуда, – рявкнул я на него.

Тут подбежал Алмаз.

– Эй-эй, это же наш святой. Его хозяин любит, карму чистит себе.

Я ничего не понял и встал в позицию наблюдателя. Алмаз приготовил порцию латте и протянул юродивому. Бесплатно. Тот сел за стол, мстительно на меня оглянулся и окунул свой кривозубый рот в чашку с пеной. Вскоре к нему подошёл директор «Кофейного дома», похлопал по плечу, сел рядом, и они о чем-то заговорили. Юродивый мычал, а хозяин понимающе кивал.

Все остальные детали стёрлись из памяти. А через неделю стажировки меня отправили во Внуково. Разница была в том, что работать там нужно по ночам, и если стажировочная смена длилась пару часов от силы, то рабочая смена – двенадцать. В первую ночь вместе со мной пришла девушка с коровьим взглядом и жизнерадостная коротышка. Наставляла нас сибирячка Оксана.

– Значит так. Официально вы баристы, но поскольку это аэропорт, то и некоторые блюда подавать придётся. Приготовить бургер, салаты, сырники, кашу, яичницу – это не должно стать проблемой, но имеет нюансы. Но главное, мальчики и девочки, – она хитро улыбнулась, – можно жрать от пуза, это называется «стафф», а ещё здесь хорошие чаевые.

Как выяснилось, менеджер Оксана, которая сибирячка, пусть будет Оксана-сибирячка, была младше меня двадцатидвухлетки на пять лет, но вела себя как взрослая тётя, да и выглядела, возможно, за счёт макияжа, старше.

Фишка в том, что тогда я западал на девочек постарше, и моя ровесница, с которой я жил, давно перестала вызывать сексуальный трепет. Это ужасно, зачем мы вообще жили вместе, и на кой чёрт я попёрся в эту кофейню?

А эта Оксана-сибирячка – девочка что надо. Кобылка. Изабелловой масти, то есть блондинка. Голубоглазая, большие губы, наглый взгляд.

– Ксюня, у тебя парень есть?

– Работай давай. И для тебя я не Ксюня, а Оксана Петровна.

А сама улыбается. Специфика работы в аэропорту сильно отличалась от того, к чему я привык на станции «Третьяковская». По сути на смену приходились утренние и вечерние рейсы, и тогда – аврал. Клиенты выстраивались в очередь и были ещё нетерпеливее, чем в той богадельне. Со страху пришлось прокачать навыки по капучино, и сердечко у меня теперь выходило чаще, чем жопа. Хотя думал я как раз о заднице Оксаны. Вот бы ей вдуть.

Но решив вопрос с капучино и латте, я столкнулся с другой проблемой: накормить клиента. Чтобы приготовить бургер, хороший такой здоровенный бургер, как в придорожных американских харчевнях, нужно достать из морозильника усыпанные кунжутом бургерные булочки. Это непросто, когда думаешь о булочках Оксаны.

Потом их следует поставить в микроволновку на разморозку. Ага. Параллельно закинуть в гриль котлеты. Готово. Всё это нужно делать в перчатках, а периодически просто задалбываешься их снимать-надевать. Затем достаёшь тарелку, кладешь на неё первую половинку булочки, смазываешь соусом. Эротичным таким соусом. Кладёшь туда горячую говяжью котлетку, смазываешь её страстным помидорным соусом, кладёшь сверху сыр, на сыр последовательно: слайсы огурцов и помидоров, салат, смазываешь верхнюю булку эротичным соусом, водружаешь её на эту бургерную башню. Пока готовишь, обливаешься слюнями и жалеешь, что этот бургер не для тебя, что он – чистой воды отчуждение.

Готовить салаты проще простого. Они приходят в готовом виде в контейнерах. Остаётся только оформить. К примеру, «Оливье» или «Столичный» формуется специальной такой формовочной фигнёй наподобие широкого браслета. А «Цезарь» нужно смешать с сухариками и залить соусом непосредственно перед подачей.

С супом можно лажануться. Он поставляется в специальных пластиковых баночках с неудобной открывашкой. Когда я первый раз открывал, сильно за неё дёрнул, и в итоге оказался весь в курином бульоне, лапше, курице.

– Ёптвоюмать.

– Слушай, откуда ты вообще такой взялся, – шикнула Оксана.

– Из мамки.

– Идиот.

И вот пока не улетели все вечерние рейсы, у баристы-повара жопа в мыле. Это с десяти вечера до полуночи. Потом наступает время сигарет. Делать решительно нечего, а общаться с другими новичками неохота. Девушка с коровьими глазами сразу приняла сторону силы, и на все мои косяки смотрела преувеличенно осуждающе и пренебрежительно.

Потом появился Коля-Киоск. Дылда под метр девяносто, короткостриженый, с залысинами, в очках и с монотонным бубнежом и разговорах о своём «пиздюке», который спать не даёт, и «слава-богу-я-работаю-в-ночную-пусть-баба-сама-с-ним-возится». Иногда Коля-Киоск брал по две смены подряд, и я уж не знаю как, но, ё-моё, отрабатывал по 24 часа в сутки. Человек-робот. Я как раз вернулся с перекура, а Коля-Киоск окликнул меня:

– Эй, а ты пойдёшь со мной.

– А чо я сделал?

– Надо.

Оказалось, что в мои обязанности входил приём свежих продуктов. Мы брали тележку и пёрлись в другой конец аэропорта, натыкаясь на пассажиров, ожидающих утреннего рейса. Они, кстати, не были проблемной клиентурой, ели мало, пили в основном пиво.

Как-то раз к стойке подошёл парень как из клипа Оффспринг в кепке с надписью HARDCORE и таком стильном худи.

– Бро, а бухнуть есть чего?

– Только пиво.

– Вот же бля, – почесал хардкорную кепку, – а какое есть?

– Хуегарден, Стелла Артуа, Балтика Семёрка, Миллер.

– Миллер-шмиллер. Давай, что ли, шесть Хуегарденов и чипсоидов пару больших пакетов. Во. Рифлёные со сметаной тащи.

Я оформил заказ, собрался открыть пиво и перелить в бокал.

– Ну ты чо, какие нахрен бокалы, – засмеялся, – щас по-дворовому пивасик утилизируем. С пива и ссышь криво, да?

Потом он повторил заказ, и к утру был совсем тёпленький. Весёлый парень. На контрасте с вечно задумчивым, а точнее вечно пребывавшим в каком-то отупении Колей-Киоском.

– Ну давай, чего застыл, принимай, – гаркнул Коля-Киоск.

Нужно было выгрузить из фур ящики с пивом, с салатами, со всякими брускеттами, пакеты с замороженными котлетами и булками, гигантские пакеты с кофе, сиропы, фрукты, коробки с пирожными и прочую дребедень, потом каждый ящик прогонялся через металлодетектор, потом это всё везлось на точку. Когда я сгружал всё это добро, Оксана восхищалась:

– Какой ты сильный.

Я молчал.

Таких ходок нужно было сделать две-три за ночь.

Потом я возвращался, курил, снова курил, пил кофе, жрал стафф, часть списанного стаффа скидывал в рюкзак. Это официально не разрешалось, но и глаза на это начальство закрывало.

Брускетты, бургеры, салаты, бутерброды с сёмгой. Кто бы мог подумать, что у всего этого добра такой маленький срок годности, и ежедневно вся эта вкуснятина скидывается в мусорные мешки и отвозится на свалку. Привет голодающим с Поволжья.

– Капитализм – дерьмо, – бурчал я.

– Чего? – спрашивал Коля-Киоск.

– Я говорю: система несправедлива. Какое нерациональное распределение благ.

– Оральное, анальное, какое нам на фиг до этого дело. Оттарабанил смену и свободен. Ты там давай пирожное клиенту оформи.

Пока оформлял, лажанул с сиропом, нафигачив вместо красивого узора здоровенную блямбу.

Коля-Киоск, будто бы случилось непоправимое, подскочил ко мне:

– Ебать-копать, ну что ты сделал?

– Ну ошибся.

– Ошибся он.

Спешно, пыхтя, высунув язык от напряжения, Коля-Киоск достал другую тарелку и другое пирожное, оформил сиропом как полагается, добавил веточку мяты.

– Вот, понял, как надо? У тебя чо, блин, совсем нет чувства прекрасного?

– Коля, во гляди, как у тебя хорошо получается. Давай ты и работай.

– Ох, тяжело тебе в жизни придётся. Ты вообще хочешь карьеру баристы сделать?

– Думаю, это не моё призвание.

– Чего? При… чего?

– Призвание.

– Тебе сколько лет, это же детский сад, призвание-шмизвание. Вместо того, чтобы по херне всякой дрочиться, лучше бы прокачал навыки.

– Ага.

И я пошёл курить.

Я проработал там ровно месяц. И сделал для себя вывод, что очень многие люди, и как я раньше этого не замечал, имеют фашистские наклонности и имеют комплекс синдром вахтера. Стоит только кому-то из них обставить тебя по иерархической лестнице хотя бы на полшишечки, они сразу начинают задаваться.

За три часа до окончания ночной смены начинались санитарные процедуры. Нужно было отдраить рабочее место до блеска.

– Как у кота яйца, – любил повторять Коля-Киоск.

Это значит: вымыть пол, протереть рабочую поверхность, перемыть всю посуду и поставить её на кофе-машину, чтобы сушилась (от машинки сверху идёт тёплый воздух, о который приятно погреть руки), провести ревизию холодильника и собрать оттуда все продукты, до истечения срока годности которых оставалось день-два. Потом помыть холодильник, потом заполнить его новыми продуктами. Потом ещё сотню операций.

Смену у меня принимал самодовольный чувак с писклявым голосом.

– Смена не принимается.

– Чего это?

– Пол липкий, вы сами посмотрите.

– Да нормальный пол.

– Не-е-ет, – издевательски пропищал он.

Пришлось драить пол заново. Потом он ходил и выверял каждый дюйм, шлёпая по нему своими бахилами.

– Ладно, так и быть, смена принята.

– А шёл бы ты на хер.

– А?

В этот момент я уже скидывал ненавистную униформу, переодевался, переобувался, весь в мыслях об очередной сигарете.

Но был один парняга, который мне нравился, нравился своим подходом к жизни.

– Ты как расслабляешься обычно? – спросил меня в первый вечер он.

– Ну, не знаю, сплю.

– А-а, а я убиваюсь, гашусь как скотина.

– Это как?

– Нахуяриваюсь как чёрт.

– Ага.

– Вот вчера нахуярился, сегодня жалею. Надо завязывать, пожалуй.

– Пожалуй.

– Через неделю финальный экзамен, нужно выучить сотню рецептов, и по санитарным нормам ответить на вопросы. После этого ты станешь настоящим баристой.

– Я, пожалуй, увольняюсь.

– Хм, понятно, а кем быть хочешь?

– Писателем.

– Норм. А я, пожалуй, пойду по карьерной лестнице, надоело коноёбиться, пора двигаться по теме. Тем более они, хозяева, щас пивняк открывают, вот там будут офигенные чаевые – что твоя ставка.

– Удачи.

Когда закончилась моя последняя смена, я вышел из аэропорта и не мог поверить своему счастью. Останется только сдать униформу и прочая бодяга. А потом бабки упадут на карту. Блаженство.

Я зашёл в близлежащий парк, откупорил утреннее пиво, закурил сигаретку. Это была последняя сигарета из шестнадцатой выкуренной за всё время работы пачки. Символизм.

Чирикали птички, и мне было заебись, когда я представлял, как все тащатся на свои работы, а я – сам себе хозяин. Конечно, родители подруги посмотрят косо, но меня это уже не волновало.

Когда я допил до середины, ко мне кто-то подсел.

– Привет.

Это была Оксана.

– Привет.

– Что делать думаешь? Я слышала – увольняешься, жаль.

– Писателем пойду работать или в отряд по борьбе с тараканами.

– Хах, писатель, а есть чо почитать?

– Найдётся.

– Слушай, а поехали ко мне. Скучно что-то.

И мы поехали к Оксане. Она уже не казалась такой строгой. Вошли в её просторную квартирку, и тут я понял, что мои носки воняют. Я извинился и погнал в ванную, заодно и весь помылся, сполоснул рот освежителем воздуха.

Когда я вышел из ванной, Оксана откупорила вино, нарезала сыр, разложила оливки и включила какой-то сериальчик.

Красиво. Мы чокнулись бокалами и выпили. Я залпом, Оксана пригубила.

– Ты хлещешь вино как древний грек.

– Скорее как русский бич.

Не помню, сколько времени прошло перед тем, как я её поцеловал, повалил на кровать и полез на неё.

– Стоп.

Ну вот, думаю, облом, а такой хороший день.

Но случился неожиданный поворот.

Оксана перевернула меня на спину, села сверху и расстегнула джинсы.

Пожалуй, бог есть.

Она обхватила меня ртом и умело обработала. Я закрыл глаза, и уже не мог особо ни о чём думать. Когда я кончал, она не стала вынимать мой член изо рта, а выпила всё до дна и облизнулась.

– Теперь ты можешь называть меня Ксюня.

12.05.2023

ВЕЧНАЯ ВЕСНА

Мы опомнились с Егоркой только когда уже стало темнеть. Глядь на часы – а электрички уже не ходят в это время.

– Па-а-адумаешь, у нас вон и закуси, и выпивона сколько, щас полянку выберем и кутёж устроим, – расхохотался Егорка. Он всё время смеялся – по поводу и без повода. Когда мы хоронили нашего друга Сивого, Егорик как давай ржать, чем смутил даже меня, а я-то его десять лет знаю. Но после этого меня было трудно чем-то удивить.

У нас была палка «Краковской» колбасы, пара сырков плавленых, полбуханки душистого «Бородинского», да пять огурчиков солёных. Мой рюкзак пропах этим разносолом. Но выпивки было несоизмеримо больше. Это из-за неё мы замешкались. Егор всё время норовил в очередной магазин зайти, чтобы ещё бутылочку докупить.