Одна в Нью-Йорке

МИСТЕР ГИЛЛИГАН БЛЕСТЯЩЕ СПРАВЛЯЕТСЯ СО СВОЕЙ МИССИЕЙ

Позже этот достойный джентльмен любил повторять Люсинде:

– Нам, знаешь ли, очень тогда повезло обоим. Тебе уже исполнилось десять, а мне – пятьдесят. Самое удачное сочетание, чтобы как следует подружиться.

Поначалу ни о каком мистере Гиллигане даже не было речи. Люсинда вместе с папой и мамой остановилась в старой гостинице «Геднихаус». Перед тем как родителям настало время отправляться на пароход, папа собирался препроводить дочь к сестрам Питерс, как говорила Люсинда, «на своих двоих». Однако в результате все вышло совсем по-другому, и мистер Гиллиган не собирался умалять своей роли. Ведь именно в его кэбе Люсинда подъехала к дому, где жили сестры Питерс, а потом мистер Гиллиган сопроводил ее до квартиры на втором этаже. Но давайте обо всем по порядку.

В тот момент, когда папа Люсинды открыл дверь номера, чтобы отвести ее к сестрам Питерс, они увидели мальчика-посыльного. Он как раз собирался постучать к ним. Заметив мистера Уаймена (так звали папу Люсинды), мальчик вручил ему письмо. По почерку на конверте папа сразу догадался, кто его прислал.

– Это от твоей тети Эмили, – мрачно объяснил он дочери.

– Придется вернуться и дать маме прочесть. А тебе, – поглядел он на посыльного, – лучше всего подождать в коридоре. Чувствую, без ответа не обойтись.

Папа Люсинды знал, о чем говорил. Тетя Эмили приходилась его жене старшей сестрой. Смысл своей жизни она видела в том, чтобы во все постоянно вмешиваться. Во всяком случае, ни на какие другие дела эта достойная леди не тратила столько изобретательности и сил. Сунуть нос не в свое дело, повернуть все по-своему было истинным ее призванием. Бабушка Люсинды умерла, когда мама ее была совсем маленькой. С тех пор бразды правления в доме перешли к тете Эмили, и она получила священное право вмешиваться в дела всех домашних.

Теперь у мамы Люсинды были муж и дети, но все равно она по-прежнему побаивалась старшей сестры. Вот почему, напутствуя дочь, перед тем как они с папой выходили из номера, мама чуть ли не в первую очередь упомянула о тете Эмили.

– Запомни, милая, каждую субботу ты непременно должна навещать ее. Тетя Эмили хочет сама заниматься с тобой шитьем. А потом ты будешь ужинать вместе с ней и кузинами.

Вслед за этим последовали и другие напутствия. Мама просила дочь не забывать по воскресеньям о церкви или воскресной школе («Выбери одно из двух, что тебе больше нравится, и обязательно ходи, милая!»); призывала записывать как можно больше в дневник («В будущем тебе будет интересно все это читать!»); настаивала, чтобы с конца октября Люсинда не снимала теплого белья («Помни: осенью легко простудиться!»). Но все-таки тетя Эмили стояла на первом месте.

Впрочем, как мы уже убедились, напутствия были произнесены преждевременно. Отец и дочь возвратились. Мама взяла у палы письмо, и руки ее задрожали.

– Давай-ка сядем, – шепнул папа Люсинде. – Не сомневаюсь, сейчас что-то произойдет. А ты, – взглянул он ласково на жену, – читай вслух. Нам ведь тоже интересно узнать, что пишет милейшая Эмили.

– «Моя дорогая Бесси! – начала читать вслух мама Люсинды. – Чувство долга призывает меня говорить с тобой откровенно. Не думаю, что состояние твоего здоровья таково, как ты пишешь. Наверняка прежде чем уезжать на лечение, ты могла бы все обсудить со мной. Но раз уж этот твой доктор Хичкок убедил тебя, мне остается лишь развести руками. Одно волнует меня: бросая на произвол судьбы единственную свою дочь, ты, кажется, не подумала, что было бы гораздо разумнее вверить девочку моему попечению. Конечно, дело твое. Но я считаю, что ближайшие родственники справились бы с твоей дочерью куда лучше, нежели эта Питерс. Она, конечно, прекрасная женщина. Как учительница она тоже заслуживает всяких похвал. Однако очень сомнительно, что она будет хорошей наставницей для ребенка вроде твоей Люсинды. Я не меньше тебя привязана к девочке, но будем называть вещи своими именами. Сама знаешь: твоя дочь упряма и чересчур откровенна…»

Мама Люсинды остановилась.

– Мне и в голову не могло прийти, что Эмили все истолкует подобным образом! – воскликнула она, обескураженно поглядывая то на дочь, то на мужа.

– Вполне можно было предвидеть, – усмехнулся папа Люсинды. – Но я рассчитывал, что мы успеем уехать, прежде чем твоя сестрица спохватится. Давай дочитаем ее письмо, дорогая. Любопытно, что она нам еще посоветует?

Он подсел к жене и ласково обнял ее. Та продолжала читать:

– «Мисс Питерс не имеет положения в обществе. Как же она способна дать подходящее воспитание девочке из такой благородной семьи, как наша? Да мисс Питерс смыслит в этом не больше чем в разведении кроликов бельгийской породы!»

На этот раз чтению помешал громкий смех папы.

– Должен заметить, твоя сестрица позволяет себе быть вульгарной, – скорчив скорбную мину, проговорил он.

– Перестань, Фрэнк! – взмолилась жена, которая и так едва сдерживала слезы. – А то мы никогда до конца не дочитаем.

– Прости, прости, продолжай, – тут же угомонился папа, и мама вновь принялась за письмо:

– «Люсинду вполне можно было бы поместить в комнате с Фрэнсис и Вирджинией. Конечно, пятый ребенок в доме не слишком облегчит мою жизнь. Тем не менее я настоятельно требую, чтобы ты отправила свою дочь к нам. Тут она будет под присмотром гувернантки-француженки, в окружении моих благовоспитанных дочерей, да и я наконец смогу внести посильный вклад в ее воспитание. Сама мысль об этом скрасит для меня все неудобства, которые принесет в мой дом твоя дочь. Не знаю, нужно ли мне к этому еще что-нибудь добавлять».

Видимо, в следующий же момент сестрица Эмили нашла, что добавить кое-что все-таки нужно, и письмо разрослось еще на две страницы. Однако, еще прежде чем они были дочитаны, мама Люсинды начала всхлипывать, а девочка решила, что лучше умрет, чем согласится поехать к тетке.

– Фрэнк! – взмолилась жена, складывая письмо. – Как же я теперь оставлю Люсинду мисс Питерс?

– Никак! – беззаботно отвечал мистер Уаймен. – Будем считать, что этого письма просто не было. Наш пароход отходит через час. И на этот раз я не позволю твоей сестрице мешать нашим планам! – яростно треснул он кулаком по столу.

– Да, Фрэнк, – отозвалась жена, но теперь голос ее звучал не столь уверенно. – Я вот только подумала вдруг… Люсинда… Она у нас действительно немного упрямая. И раз Эмили так считает… Все-таки нам, наверное, придется отправить Люсинду к ней.

Но тут в дело вмешалась сама Люсинда. Взвившись в воздух, словно резиновый мячик, она завопила:

– Не поеду я к тете Эмили! Думаете, я не поняла, что она ни кусочка свободного времени мне не оставит? Не нужны мне ее благовоспитанные дочечки! Я все равно от нее сбегу! Ах, ах! – Девочка принялась самым издевательским образом копировать интонации тетки: – «Моя французская гувернантка!», «Мои благовоспитанные!», «Ах, мой долг!».

В другое время родители непременно ее отругали бы. Но сейчас у них просто не было времени. До отъезда оставалось совсем чуть-чуть, а они так еще и не решили, как быть с Люсиндой.

Папа взял дочку за руку и сказал жене:

– Напиши своей сестрице записку! Пусть наконец поймет, что мы не собираемся менять свои планы. Я хотел проводить Люсинду. Теперь, по милости тетушки Эмили, придется отправить ее в наемном кэбе одну. Что же касается парохода, – папа поглядел на часы, – то мы успеем на него лишь в том случае, если Бог будет к нам сегодня особенно милостив.

В следующую секунду мама села писать записку. Люсинда и папа принялись собираться. Мальчик-посыльный помогал им изо всех сил. Довольно скоро вещи Люсинды погрузили в лифт. Тут подоспели носильщик и гостиничный бой[1] Томми Хиккс. Люсинда успела с ним подружиться, и теперь он непременно хотел ей помочь.

Исход Люсинды из вестибюля старинной гостиницы напоминал торжественное шествие завоевателя эпохи Римской империи. Роли триумфаторов исполняли носильщик и мальчик-посыльный: в одной руке у него была стопка книг, перетянутая кожаными ремешками, а в другой – книги, не перетянутые ничем, так что их приходилось сжимать под мышкой. Следом вышагивал носильщик. Он водрузил себе на спину окованный медью сундучок. Когда-то мама ездила с ним в свадебное путешествие. Теперь девочка выпросила сундучок себе, и медные шляпки его гвоздей сияли на солнце, словно спина носильщика превратилась в усеянный звездами ночной небосклон. Третьим в строю шел папа. Ему доверили походную конторку, обтянутую зеленым сафьяном, в которой хранились письменные принадлежности Люсинды. Конторку родители подарили ей перед самым отъездом из дома. Кроме нее, папа с заметными усилиями волок какое-то непонятное сооружение в старой занавеске из золотистого плюша. Но и этим папа не ограничился. Свободными пальцами правой руки он прихватил картонку, в которой при каждом шаге что-то звенело. Замыкал процессию Томми Хиккс. На его долю достался кожаный саквояж, такой большой и тяжелый, что дно едва не волочилось по полу. Люсинда, как подлинный полководец, возглавляла процессию. Одной рукой она придерживала пару роликовых коньков, которые перекинула через плечо, другой вцепилась в гитару.

Мистер Спиндлер, управляющий гостиницей, суетился вокруг.

– Я вам помогу, мистер Уаймен, – говорил он папе Люсинды. – Зачем вы так надрываетесь? Дайте мне хоть что-нибудь понести. А о Люсинде можете не тревожиться, сэр! Мы с женой так ее полюбили! Не важно, что она теперь будет жить не в гостинице. Все равно мы о ней позаботимся. Обещаю вам, мистер Уаймен!

Томми Хиккс, волоча из последних сил саквояж, все же сумел нагнать Люсинду еще перед тем, как она поравнялась со старым швейцаром Чарли.

– Дай честное индейское, что будешь заходить к нам, Люсинда, – требовательно прошептал он.

Но девочка ничего не успела ему ответить.

– Погоди, погоди, милая! – раздался истошный призыв сзади.

Секунду спустя перед Люсиндой остановилась маленькая пухлая женщина. На руках она держала собачку. Это были миссис Колдуэлл и ее верный пес по кличке Пигмалион. Они очень спешили из столовой, чтобы успеть попрощаться с Люсиндой. Тяжело отдуваясь, миссис Колдуэлл влепила девочке звонкий поцелуй.

– Нам с Пигмалионом очень будет тебя не хватать, – сказала она. – Обещай приходить почаще.

– Обещаю! – энергично тряхнула головой Люсинда.

Тут старый Чарли распахнул настежь дверь, и триумфальная процессия вышла на улицу.

– Найди нам скорее кэб, Чарли! – крикнул старому швейцару папа Люсинды.

Именно в этот момент кэб мистера Гиллигана поравнялся с гостиницей. Внутрь экипажа немедленно запихнули Люсинду, сундук, саквояж, непонятное сооружение в плюшевой занавеске, громыхающую картонку, книги, роликовые коньки и гитару. Потом, встав на подножку кэба, папа крепко поцеловал Люсинду.

– Только не вздумай без нас тосковать! – улыбаясь, говорил он. – Старайся как можно веселее проводить время. Учти, такой свободы тебе, может быть, больше никогда не представится.

– Да не волнуйтесь вы так, мистер Уаймен! – принялся успокаивать папу старый Чарли. – Ваша дочка из тех, которые, откуда ни упадут, всегда приземлятся на обе ноги.

Старый Чарли еще что-то говорил папе, но Люсинда уже не слышала. Кэбмен взмахнул кнутом, и они поехали. Правда, довольно быстро мистер Гиллиган сообразил, что в спешке никто так и не удосужился сказать, куда нужно доставить девочку. Поэтому он вынужден был крикнуть вниз:

– Куда едем, милая?

Люсинда задрала голову. Круглое обветренное лицо кэбмена парило над ней. «Ну прямо ангел!» – подумала девочка и улыбнулась.

– Куда вас доставить, мисс? – повторил изборожденный морщинами «ангел».

– В Рим! – вспомнив о триумфальных проводах в холле гостиницы, весело отвечала Люсинда.

Потом, восхищенно разглядывая блестящий цилиндр кэбмена, она назвала адрес сестер Питерс и очень серьезно уточнила:

– Второй этаж.

Люк в крыше кэба захлопнулся, и Люсинда на некоторое время смирилась с этим. Но едва они миновали первую улицу, она постучала в люк грифом гитары. Все-таки не каждый день ей приходилось оставаться одной, без родителей, и молча переживать такое событие она не могла.

Люк немедленно отворился. «Ангел» с обветренным лицом улыбнулся девочке:

– Не беспокойтесь, мисс, мы едем правильно.

– Да не в том дело, – махнула Люсинда рукой, – я просто не хочу, чтобы вы закрывали это окошко. Мне так хочется с вами поговорить!

Обветренное лицо внезапно исчезло. Дело в том, что как раз в это время мистеру Гиллигану надо было круто свернуть в переулок, и он не отважился это сделать, отвернувшись от дороги. Как только они вновь поехали по прямой, Люсинда напомнила о себе.

– Пять минут назад в мире стало одной сиротой больше! – гордо объявила она. – Эта сирота – я!

– Ох, мисс, – скорбно покачал головой кучер. – Какие печальные новости!

– Да нет, совсем не печальные! – решительно разуверила его девочка. – Наоборот, папа сказал, что мне будет совсем не плохо. Только бы тетя Эмили не вмешалась! Знаете, с нее вполне станется перехватить меня по дороге. Это все равно как гоблины украли Маленькую Сиротку Энни, помните?

Мистер Гиллиган не очень-то понял, о чем говорила его пассажирка. Отчетливо он разобрал лишь слова о том, что она стала теперь сиротой. А так как ничего веселого усмотреть в этом не смог, то почел своим долгом еще раз воскликнуть:

– Да, да, печальные новости, мисс!

Люсинда откинулась на спинку сиденья и высоко задрала голову. Теперь она оказалась несколько ближе к люку. Набрав в легкие воздуха, она закричала:

– Да я не навсегда сирота! Мои папа и мама на время уехали за границу. Вернее, почти уехали. Папа занимается импортом. А мама чем-то таким заболела. Ей прописали пожить в Италии, но в постели лежать не надо. А вы там когда-нибудь были?

– В постели? – переспросил мистер Гиллиган.

Люсинда хотела было всерьез уточнить, что имела в виду Италию, но, встретившись с ласковым взглядом кэбмена, только улыбнулась.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Я – Патрик Гиллиган, мисс.

– Ирландец! – с восхищением выдохнула девочка. – У меня няня-ирландка была. Она служила у нас моей няней, пока мне не исполнилось восемь. Ее Джоанной зовут. Сейчас она тоже у нас работает. Только не няней, а второй горничной. Это просто отличная няня, мистер Гиллиган! Не то что всякие там гувернантки-француженки. Наша Джоанна – из графства Антрим. Вы там никогда не были, мистер Гиллиган?

Выяснилось, что никогда. Сам мистер Гиллиган был уроженцем графства Уиклоу. А его жена, миссис Гиллиган, происходила из графства Керри.

– А в ваших с миссис Гиллиган графствах феи тоже водятся? – принялась расспрашивать девочка. – А лепешки с изюмом у вас тоже пекут?

– Да, да, милая, – улыбнулся кэбмен, – фей и лепешек там сколько угодно.

Сердце Люсинды громко застучало от радости. Девочка подалась вперед. Душой она уже была там, на крыше, где правил лошадью этот замечательный человек. «Если у мистера Гиллигана есть миссис Гиллиган, значит, у них пекут лепешки! – пронеслось в голове у Люсинды. – Может быть, они когда-нибудь пригласят меня к чаю?» Вдруг Люсинда почувствовала себя совсем одиноко. Еще недавно она жила в доме, который напоминал ей полный стручок. Там были папа с мамой, и четверо братьев, и гувернантка-француженка, и кухарка Джо, и Джоанна, и разнорабочий Коннелли. А сейчас стручок будто лопнул, и Люсинда выпала из него и, как забытая всеми горошина, закатилась в кэб. Она внимательно поглядела на свои вещи. Сейчас они ей стали особенно дороги, потому что окружали ее в родном доме. Тщательно проверив, не пропало ли что-нибудь из багажа, девочка несколько приободрилась и снова подумала о лепешках с изюмом.

– Мистер Гиллиган! – крикнула она кучеру. – А вы с миссис Гиллиган режете лепешку с изюмом, как пирог, и едите прямо со сковородки?

– Именно, милая, – отозвался тот и, причмокнув от удовольствия, добавил: – А перед тем как есть, сдабриваем каждый ломтик кусочком масла.

Вскоре кэб остановился.

– Приехали, мисс! – объявил мистер Гиллиган и, кряхтя, спустился со своего места на крыше.

Кэбмен оказался маленьким, коренастым, и Люсинда подумала, что его как будто специально вылепили для того, чтобы править кэбом. Мистер Гиллиган пристегнул к уздечке лошади кожаный ремень с противовесом, потом опустил противовес на мостовую. Кэб встал словно корабль на якоре.

– Видишь? – удовлетворенно потирая руки, объяснил кэбмен Люсинде. – Пока я не уберу эту штуку, моей лошади никуда отсюда не деться. Давай-ка, я помогу тебе вылезти, милая. Вот так, – приговаривал он, протаскивая девочку сквозь баррикады из багажа, – вверх, а теперь вниз.

Вскоре Люсинда уже стояла на тротуаре, а мистер Гиллиган вытаскивал свадебный сундук мамы, картонку и прочее.

Им пришлось дважды подняться на второй этаж, прежде чем все вещи Люсинды перекочевали в квартиру сестер Питерс. Мисс Питерс и ее младшая сестра мисс Нетти уже поджидали их в гостиной. Комната была уставлена множеством мебели и всяческих безделушек.

– Вот тут ты будешь в основном проводить время, – немедленно сообщили сестры Люсинде.

Той очень понравилась комната, но она вспомнила о правилах вежливости и стала смущенно отнекиваться:

– Что вы! Что вы! Зачем же мне занимать такую красивую комнату?

Потом девочка представила хозяйкам мистера Гиллигана.

– Очень приятно, мистер Гиллиган, – сказала мисс Питерс. – Боюсь, мы сегодня доставили вам много хлопот.

– Какие там хлопоты, мэм! – запротестовал кэбмен. Он поставил в угол непонятный предмет в старой плюшевой занавеске и впервые за все время знакомства с Люсиндой снял шляпу. И вот он стоит посреди гостиной – розовощекий, морщинистый и чрезвычайно довольный собой.

– Отважусь просить вашего позволения, мэм, – церемонно обратился он к мисс Питерс, – пригласить эту юную леди к себе на чай с изюмовой лепешкой, которую, – тут он выразительно поглядел на Люсинду, – режут ломтями, словно пирог, и сдабривают кусочком хорошего масла.

Люсинда поднялась на цыпочки от восторга.

– Мисс Питерс! Ну, пожалуйста, мисс Питерс! – взмолилась она. – Мы с мистером Гиллиганом такие большие друзья! Уверена, мама ничего не имела бы против, если бы я пошла на чай и на лепешку с изюмом к мистеру Гиллигану и к миссис Гиллиган. Вы знаете, мисс Питерс, они оба ирландцы! Из графства Уиклоу и графства Керри! – произнесла Люсинда таким тоном, словно речь шла о фешенебельных кварталах Нью-Йорка.

У мисс Питерс были кое-какие сомнения по поводу визита Люсинды к мистеру Гиллигану. Однако она ни словом не выдала своих чувств, лишь обменялась с сестрой выразительными взглядами.

– Спасибо за приглашение, мистер Гиллиган, – отвечала мисс Питерс. – Не сомневаюсь, Люсинда с радостью посетит вас с женой. Разумеется, если вы проводите ее туда и обратно.

– Разумеется, мэм! – с жаром заверил кэбмен. – Иначе и быть не может!

На прощание он отвесил всем почтительный поклон и вышел. Сестры Питерс и Люсинда тоже поклонились в ответ. Затем девочка побежала на лестничную площадку и, свесившись в пролет, ждала, пока мистер Гиллиган не вышел из подъезда.

Оставшуюся часть дня Люсинде предоставили в полное ее распоряжение. Она могла спокойно осваиваться на новом месте и раскладывать вещи. В повседневной жизни Люсинда особенной аккуратностью не отличалась. Однако запаковывать и распаковывать вещи после путешествия было одним из ее любимых занятий. Тут она проявляла невероятную аккуратность. Ловко снуя между чемоданами, узлами, гардеробом и ящиками секретера, девочка вскоре разложила почти все, что прибыло вместе с ней из отчего дома.

Квартира сестер Питерс (Люсинда немедленно стала именовать ее «наша квартира») занимала весь второй этаж дома. Ее составляли гостиная, спальня, ванная и рабочая комната. Последняя понравилась Люсинде больше всего. Она напомнила ей то, что рассказывала няня Джоанна об ирландских хижинах. «Если встать посредине, – говорила Джоанна, – можно, не сходя с места, поставить на плиту чайник, убрать тарелки в кухонный шкаф, слазить под стол, да еще отворить дверь на улицу». «Тут, наверное, тоже можно было бы все это сделать!» – с восторгом оглядывая крохотную рабочую комнату сестер Питерс, подумала девочка.

Днем мисс Нетти уходила куда-то шить. Иногда она приносила шитье домой. Поэтому в рабочей комнате стояли швейная машинка и гладильная доска. Тут же притулились столик с газовой плиткой на две конфорки и посудный шкафчик. Еще в комнате был встроенный шкаф для белья. Разделочный столик, когда не готовили, складывался и не занимал лишнего места. В уголке, тщательно задрапированном занавеской, стояли веник и совок. Даже на подоконнике место не пропадало зря. Там зеленел лес из самых разнообразных растений в горшках.

– Как у вас тут уютно! – радостно проговорила Люсинда. -Вы разрешите, я тоже буду про эту комнату говорить «моя рабочая комната»?

Дозволение немедленно было дано, и девочка решила, что поставит сюда те из своих вещей, которые можно назвать «рабочими». Первым перекочевал сюда таинственный предмет в занавеске из плюша. Он оказался игрушечным театром. Внутри театра было полным-полно декораций и игрушечных актеров, которые, судя по всему, уже изрядное время маялись без работы.

В картонке была сложена кукольная посуда из английского фарфора с оранжевыми каемками. О такой посуде любая девочка могла только мечтать, и Люсинда очень ее берегла. Впрочем, как и кукольные ножи, ложки и вилки, которые хранились в той же коробке.

Для всего этого сестры Питерс освободили нижнюю полку в посудном шкафу. Как ни удивительно, туда все влезло, и рабочая комнатка показалась Люсинде волшебной. Она словно чуть-чуть растянулась и вместила в себя все ее любимые вещи.

Кроме кукольных принадлежностей, в картонке нашлись две скатерти для самой Люсинды. Мисс Нетти раздвинула небольшой столик и проверила, подходят ли скатерти. Они подошли. Можно было подумать, что их делали специально для складных столов такого размера.

Тут же решили, что Люсинда будет ровно в шесть каждый вечер ужинать за этим столом. Скатерть и тарелки она может выбрать сама. Любые тарелки, кроме старинного английского сервиза на верхней полке. Выбор еды тоже оставался за девочкой. Сами же сестры Питерс ужинают не дома, а в столовой пансиона, которая располагается на первом этаже по соседству.

– Надеюсь, тебе будет не очень скучно ужинать тут без нас? – робко осведомилась мисс Нетти.

Легко было заметить, что младшая сестра отличалась стеснительностью и редко общалась с детьми. Мисс Питерс-старшая была полной ее противоположностью. Решительная, уверенная в себе и здравомыслящая, она прекрасно управлялась с детьми. Особенно ее увлекали те из них, чье поведение не укладывалось в общепринятые рамки. Поэтому она и согласилась взять Люсинду к себе. Мисс Нетти тоже обрадовалась приезду Люсинды. Она уже давно мечтала подружиться с кем-нибудь из детей.

– Надеюсь, тебе будет не очень скучно ужинать тут одной? – чуть менее робко повторила она.

– А я привыкла, – просто ответила девочка. – Вернее, раньше со мной в комнате ужинала эта гувернантка-француженка, но теперь ее нет! – И в голосе Люсинды прозвучало столько торжества, будто она надеялась, что с французскими гувернантками для нее отныне покончено раз и навсегда.

Потом сестры провели ее в коридорчик между гостиной и спальней. Там у стены находилась раковина с водопроводным краном и платяные шкафы, в которых Люсинда разложила и развесила всю одежду. Справившись с этим, она внезапно задумалась. В квартире была всего одна спальня для сестер Питерс. В гостиной стоял лишь короткий диванчик. Больше ничего пригодного для ночлега Люсинда не обнаружила.

– Послушайте, а где же я буду спать? – с тревогой осведомилась она.

Тут мисс Нетти радостно засмеялась и рывком раздвинула бархатные занавески. До сих пор Люсинде казалось, что за ними должен быть книжный шкаф. То, что она увидала в действительности, до глубины души поразило ее.

Мисс Нетти нажала на какой-то рычаг, и вниз опустилась настоящая большая кровать с одеялом, двумя подушками и простыней.

– Вот это да! – вырвалось у Люсинды. – Ни разу еще такого не видела! Как это называется?

– Складная кровать, – объяснила мисс Нетти.

– А вместе со мной она тоже сложиться может? – с надеждой осведомилась девочка.

– Ни за что, – заверила мисс Нетти.

– А мне бы так хотелось! – разочарованно протянула Люсинда. – Наверное, это очень здорово – взлететь вверх вместе с кроватью!

И она моментально вообразила, как, словно по волшебству, взмывает головой вверх и поднимается все выше и выше, пока не исчезает из вида, подобно какому-то призраку. Но, увы, эта кровать не складывалась вместе со спящим.