Лада. Рысь. Книга 1. Начало. Часть 1

Пролог

В отличие от первых двух декад мая последняя соизволила порадовать жителей Яйского района Кемеровской области животворящим солнечным теплом. Три недели шли унылые моросящие дожди с нечастыми остановками, превращая грунтовые дороги, пашни, луга и дворы в грязевое болото. Земля уже не могла впитать в себя несметное количество воды, отчего глубокие, широкие и грязные лужи стали обыденным явлением. Обычно воздух нагревался не выше 10-12 градусов, оттого плюс пятнадцать в редкие дни казались комфортно тёплыми.

После продолжительного водяного штурма, с восходом первого в мае солнца, жители деревень, посёлка и города по внутренним ощущениям оказались в раю. Не взирая на дикую влажность и марево, исходящее от быстро прогреваемой земли.

К обеду третьего сияющего дня Лада – коренная жительница небольшого яйского села с названием Николаевка – отважилась, наконец-то, отправиться в тайгу после томительно длительного заточения в стенах дома. К сожалению, а, может, и к счастью – кто знает? – походы в темнохвойный лес почти полностью заменяли ей живое общение со сверстниками, с коими она никак не находила общий язык ввиду некоторых особенностей своего характера.

Талант Лады проявлялся в совершенно противоположном направлении: насколько её не любят молодые парни и девушки, – настолько признают за «свою» домашние и лесные животные. Как, например, два белых волчонка и бурый медведь. Особенно мишка, каждый раз встречающий её под кроной тайги, как родной старший брат Сергей, проживающий с семьёй в городе Анжеро-Судженск. То есть, с великой радостью и обожанием. Вопреки своим грубой силе и мощи, медведь инстинктивно находил ту тонкую грань, за коей он невольно может навредить – а то и сломать безвозвратно! – весьма хрупкому человеку в объятиях, играх и увеселениях совместных.

Лада Рысь могла делать с так называемым диким хищником что угодно, включая невозможные безумства. Она тискала медвежью морду, без намёка на страх рассматривала смертоносные когти, дёргала шутливо за хвост, усы или уши, совала ручки в кошмарную пасть, – а челюсти и не думали смыкаться, чтобы раздробить кости «обнаглевшей нахалке»! Однако и эти странности не всё: девушке привилегированно позволялось то, что не потерпит ни один не прирученный дикий зверь – ездить верхом на косолапом!! Правда, Рысь пользовалась сиим правом нечасто, ведь под сенью леса можно незаметно и болезненно в беге отгребсти от какой-нибудь коварной ветки. Один раз щёку прижигала пихтовая хвоя, оставившая ненадолго красные следы на коже.

Сейчас девушка углублялась во влажный лес одна – рано или поздно бурый приятель выйдет к ней сам. Она никуда не торопилась – попросту с наслаждением вдыхала упоительные таёжные ароматы, слушала переливчатое щебетание птиц, кое красивее любой человеческой музыки, и ловила рассеянные кроной лучики солнца округлым, пылающим конопушками, личиком. В ясных хвойно-зелёных глазах играли озорные огоньки, на пухлых сочных губах блуждала лёгкая улыбка, в душе полная безмятежность – не удивительно, что звери охотно идут с ней на контакт и любят, как малыши – родную мамку.

Животные-то и растения любят, обожают родители, старший брат Сергей и бабушка, а вот сверстники откровенно недолюбливают. В свои 22 года у Лады до сих пор не было мужчины (во всех смыслах слов), нет надёжной подруги, её обходят стороной, над ней насмехаются. Она мечтает обзавестись семьёй, родить минимум пятерых крепких детишек, но… Но парни считают привлекательной только её фигурку и желают затащить в постель, дабы поразвлечься, что девушка прекрасно осознаёт, благодаря глубокой женской проницательности: убеждена, что секс может быть только после свадьбы, не раньше. По характеру миролюбивая, спокойная, уравновешенная, неконфликтная, потому злые слова вроде «дурра ненормальная, так и останешься в девках до самой смерти» или «серая мышка», её совсем не трогали. Это тело и девственность достанутся исключительно потенциальному мужу!

Тугая густая русая коса опускалась ниже лопаток: с распущенными волосами глупо гулять по лесу. Округлые бёдра и плечи, круглый милый животик, высокая грудь и малый рост – метр пятьдесят девять сантиметров – привлекают не только сверстников. Сорокалетние дяди также не могут оторвать от неё глаз, в том числе женатые. Хоть писаной красавицей Ладу не назовёшь, однако женственная фигурка влечёт почище электромагнита…

Девушка почувствовала его, не дойдя до него метров сто. Не взирая на опасность, страх не сумел поселиться в душе, ему нет места. Огоньки в глазах заплясали веселее, улыбка засияла ярче, в крови забурлил азарт, вытеснивший мысли о буром мишке. Она смогла подкрасться к рыси незамеченной! Точнее, к рысю. Очень старый седой самец неспешно лакомился двухмесячным телёнком, морда в крови жертвы, как и передние лапы и шея.

«Вряд ли котик стащил его из хлева. Наверно, сам сбежал», – подумала Лада о телёнке, внутренне посочувствовала нерадивым хозяевам.

Она отчаянно смело вышла из зарослей, излучая море доброты и любви. Рысь резко поднял глаза на нарушительницу спокойствия, оскалил кровавую пасть и… Впервые в своей нелёгкой долгой жизни кот не испытал к человеку неприязнь и ненависть. Напротив: в груди всколыхнулись симпатия и желание потереться о его (человека) нижние конечности. Он не враг и у него нет намерения отобрать у рыся еду.

Лада сторожко, медленно тронула с места и не подумав дать дёру. Убежать всё равно не удастся даже от старого самца с плоховатым зрением, а разозлить – запросто! Кот настороженно, в смешанных чувствах, взирал на двуногого зверя, не зная, что делать: толи прогнать попробовать наглеца, толи самому убежать от греха подальше. С седой бороды, постепенно высыхая, стекали тягучие жертвенные капли крови.

Когда между ними оставались считанные метры, рысь встрепенулся, немного неуклюже поднялся на лапы, зашевелил усами, носом и полуобвисшими кисточками ушей, затем предупреждающе мяукнул, тряхнул влево-вправо головой, стряхивая с себя большую часть крови. Опять это странное желание потереться о нижние конечности!

Словно чувствуя внутреннюю борьбу кота, девушка увереннее сблизилась с ним, обойдя объеденного телёнка. Её родители, сколько помнит себя, содержат скот большим поголовьем и неплохим видовым разнообразием, потому запах крови и внутренностей убиённого брезгливости или иные эмоции не вызвали. Чуть ли ни каждую неделю отец подводит под нож какую-либо хлевную живность.

– Рысёнок, милый, – я человек, но не враг тебе. Я твой друг – вот честно-честно! Ты сильно устал – а я помогу тебе немножечко снять усталость и стресс. Сущая правда – легче станет, никогда никого не обманывала…

Рысь воспринимал речь девушки, как наваждение и, одновременно, как песнь давно забытой матери. Поблёкшие от дряхлости глаза закатились в наслаждении, замурлыкал, аки домашний котёнок, лапы подкашивались от неизведанного удовольствия, потереться о ноги захотелось почти непреодолимо.

Время неумолимо бежало, а дружественная связь между двумя диаметрально противоположными рысями неизменно крепла. Они встречались чуть ли не каждый день на его территории, вместе играли, вместе смеялись и мяукали, бывало, вместе засыпали где-нибудь на полянке или под разлапистым деревом. Точнее, спала Лада, кот же оберегал её сны вплоть до того, что отгонял лапами назойливых летающих кровососов. Порой, в «догонялках» уступал ей по скорости, мол, старенький, сила и дыхалка не те, что в былые времена. Нет, рысь совсем не испытывал человеческих чувств, но нечто похожее и без капли фальши и лживости. По крайней мере, Лада распознавала кошачьи эмоции именно так, на уровне интуиции и первобытных инстинктов.

Понимая всё так же интуитивно, насколько тяжело охотиться новому другу с залогом успеха, она использовала любую возможность, чтобы принести рысю сырые мясо, кости или требуху. Из ласковых рук рысь ел что угодно, не огрызаясь, как то положено хищнику, включая чисто человеческие продукты: хлеб, макароны «по-флотски» и даже варёную картошку! Прогуливаясь по тайге, девушке ненужно было специально искать его, звать, кликать. Кот сам находил её, выходя откуда-нибудь из зарослей на глаза или встречал лёжа на земле или на заваленном дереве.

Месяц от месяца необычная – мягко говоря – дружба лишь крепчала, переходя постепенно на новую плоскость отношений. К тому же он сохранял нейтралитет к другим её четвероногим друзьям: белым волчатам и бурому медведю, что так же невероятно, ибо различные хищники обычно не терпят на своих территориях чужаков. Нечто странное, чудное творится в северокузбасской тайге.

Родные знали о подобном, но реагировали по-разному. К примеру, батька недоволен такими друзьями дочери, однако молчал, не высказывал своё мнение. Матушка всячески поддерживала, справедливо полагая, что часто звери добрее и справедливее иных людей и ежели уж привязались к человеку, то не предадут и не обманут, не ведая, что это за качества такие. Бабушка с житейской мудростью сохраняла спокойствие, целиком полагаясь на внучкины мировосприятие и душевные свойства. Брат и сестра… Им, вроде как, и нет необходимости об этом знать – меньше знают, крепче спят.

Приговор происходил максимально просто и без помпезности. Старцы не любили вычурности и усложнений в чём-либо, они чтили и соблюдали традиции и устав предков. Правила предельно простые, эффективные, потому даже в нынешнее время не потеряли актуальности, ведь испытание во многих веках выдержали.

Восемь Старших Волхвов восседали с прямыми спинами, не взирая на весьма почтенный возраст, за массивным прямоугольным деревянным столом на подобной же лавке по одну сторону от оного. Непритязательные на первый взгляд посохи возлежали рядышком с владельцами, так как составляют единое целое с ними. Одеты в простые льняные, опоясанные кушаками, длиннополые рубахи и также льняные штаны. А обуты в натуральные лапти!!

Мудрые старцы управляют Западно-Сибирским отделением Сибирского Совета, базирующегося исстари не в одной из региональных столиц, а в небольшом кемеровском городке с названием Анжеро-Судженск. Сейчас волхвы находились в добротной избе Любомира где-то на выселках города с целью вынести справедливый приговор девятому, понуро сидящему напротив них. Он не осмелился пойти против большинства, к тому же оное всецело поддержали Младшие волхвы. Силёнок для бунта не хватит.

– Кто знает Томскую область лучше меня? – неуверенно вопросил обвиняемый – Весимир, – глядя на, скорее всего, уже бывших сотоварищей. В состав Западной Сибири входит девять регионов, каждый из оных курирует один Старец, чаще всего выходец из данной местности, дабы милее было дело жизни. В виду определённых обстоятельств Томская область, похоже, на время лишалась покровителя. Местные власти, возможно, и не подозревали о таинственных Хранителях земли сибирской. – Кто сумеет уверенно возглавить её?

Самый молодой из Белых Старцев, Ерофей, Хранитель Горного Алтая, сурово, даже скорее свирепо, вперил взгляд на возомнившего себя превыше мирских обывателей:

– О томской земле-то не беспокойся: найдётся достойный её оберегать, – отчего-то крепкий, отнюдь не старческий, голос разнился со взором редких хвойно-зелёных глаз – естественно спокойный и уверенный, будто бы и не ему принадлежит.

После сей обмолвки Весимир предельно ясно осознал: не волхвовать ему более в родной Томской области никогда. Потому решил, что нет смысла дальше оправдывать себя, доказывать незаменимость и препираться теперь уже с бывшими, так сказать, коллегами. В любом случае придётся смириться с пренеприятнейшим обстоятельством.

Обережной Алтайского края, именующийся Любомиром, строго глянул на каждого из семи старцев с молчаливым вопросом и каждый из оных, так же молча, утвердительно кивал седой головой, на всякий случай прикладываясь сухопарой ладонью к личному посоху силы. Громкие слова, споры, дебаты, горячечные эмоции, привычные в гражданском судействе, в любом Совете не приветствуются. Причём, не только в Сибирском или Дальневосточном, но и прочих, таких, как Уральский, Волжский, Московский. Даже Кавказском – как и всех прочих. Дело-то серьёзное, а волхвы не рынке торгуются!

Удостоверившись в полнейшем единогласии мнений восьмерых, старший Хранитель Западно-Сибирского отделения, положив обе ладони на мирно лежащий посох (к сему действию подключились и остальные), прямо и равнодушно глядя на сникшего окончательно Весимира, будничным голосом вынес последний приговор:

– Именем Дальневосточного Совета, именем Сибирского Совета, имея на то веские основания и особые полномочия, объявляю: Весимира, Белого Старца, обережного Хранителя томских земель, помнившего себя равным богам…

Приговариваемый, как ни силился, не выдержал каменного взгляда алтайца, с недовольствием и заползшим вдруг червячком липкого подспудного страха отвёл к столу свой. Потребовались титанические усилия, чтобы в нервном напряжении не ухватиться за родной посох – а если его лишат, как атрибута силы и власти?

– … властолюбца, нарушившего незыблемые коны мудрых предтеч, святотатца, – между тем без остановки, ровно, продолжал «забивать гвозди» правосудия и попутно глубже втаптывать в грязь томича, – отрекаю от обережения и хранения вышеназванных земель, лишаю всех привилегий и регалий, снимаю полномочия на всю оставшуюся жизнь, без права на возврат в лоно Сибирского – или иного – Совета. Назначаю отречение через посох Хранителя.

Ежели б кто по дикой случайности али какому невозможному недоразумению отворил двери этого дома, то в первые минуты лицезрения странного процесса мог подумать, что: либо старички глубоко и надёжно «поймали» маразм стихийного характера, то бишь охвативший всех одинаково и разом; либо вышеназванные в очень далёком детстве не наигрались в волшебников и сейчас догоняют упущенное. Либо чего похуже…

На сей раз очи Старцев полыхали праведным огнём, когда они одномоментно поднимались из-за стола, отодвигая за себя стулья и удерживая в руках посохи. Кои больше напоминают простые суковатые кедровые палки, отполированные до гладкости за многие десятки лет, длиною от восьмидесяти сантиметров до одного метра – в зависимости, в основном, от удобства ношения да пользования и роста владетеля данной «палки».

Восемь Хранителей взирали только на Весимира, почти не мигая. В сиих взглядах мягкости не наблюдалось совсем, на милосердие рассчитывать не приходилось. Волхв и рад был бы подняться со стула, да ноги отказывались поднимать вмиг огрузневшее тело, словно сами по себе живут. Томич смиренно уронил острый подбородок, устало закрыл блёклые глаза, не смея их казать суровым судьям его судьбы.

Два навершия посохов – алтайского и томского – соприкоснулись друг с другом, будто бы в поцелуях из недоиграного детства. Весимиру остро пожелалось схватить свой посох и с великой силой треснуть по лбу упрямому Любомиру, да так, чтоб кость треснула и вомнулась внутрь черепа. Разумеется, он не токмо сдержался от заведомо провального поступка, но и ценою неимоверных усилий спрятал желание, мысли и чувства на самое дно тёмной души, не желая раскрываться пред этими болванами.

С виду ничего не происходило, никакие визуальные эффекты не наблюдались, словно и впрямь старички того – случайные наблюдатель бязательно бы повертел указательным пальцем у виска. На самом-то деле ещё как происходило – на тонком плане. Любомир стремительно поглощал основу основ тандема – право быть в Совете и властной структуры в нём.

Весимир мысленно выдохнул – лишили власти структурной и обережной, однако всё остальное держалось уверенно при них. Зная хорошо Любомира, теперь уже точно бывший Хранитель отчётливо осознавал, что отделался, можно сказать, лёгким испугом: мог ведь стать одним из миллионов пенсионеров России с самодельной кедровой тростью, на кою не позарится ни один из миллионов пенсионеров. Ха-ха – не только в России! К тому же мог отослать в полумифический, и оттого ещё более страшный, Северный Острог, – конечно же, от имени Верховного Волхва, по совместительству забайкальского главы.

– Отныне – и до скончания веков – ты Чёрный Волхв! – вынес алтаец вердикт так, словно на какую-то пакость наступил и теперь с омерзением пытается от оной оттереться. – И уже сегодня я сообщу о тебе в Центральный Совет.

Хранители начали расходиться, потеряв мгновенно интерес к «подсудимому» – семерым из них ещё предстояло добраться до дому, в родные пенаты: от Республики Алтай и Алтайского края и до Омской области и Ханты-Мансийского автономного округа – ведь путь не близкий, а дел, требующих непосредственного участия каждого обережного, нескончаемое множество.

Лишь внутри Весимира всё похолодело и душа в сей момент обросла непроницаемой коростой. Его навсегда исключили из Совета, унизили, втоптали в дорожную пыль. Пожалуй, лучше бы сослали в Северный Острог али помогать выживать малым коренным народам Сибири или Дальнего Востока. Далеко-то забираться не нужно: шорцев, к примеру, осталось, порядком, двенадцати тысяч человек в Кемеровской области и сопредельных регионах. А он знает действенные способы сохранить свою народность, свой вид, как этнос, дабы и через век оные благоденствовали и неизменно увеличивали численность.

Но теперь это пустое. Его знания, навыки, опыт более не потребны ни в тайном, ни в явном обществах.

Любомир не выгонял бывшего Белого Старца из личного анжерского дома и намёком. Однако выше названный не желал и минуты лишней в чужом стане проводить, где ему закрыли все перспективные направления, заклеймив «Чёрным Волхвом» на вечное изгнание. Остаётся токмо найти предназначение на остаток жизни заново. Особых сил Хранители не лишили, что, с учётом новой реальности, как бы и не дурственно.

В конце календарного лета того же года, сидя на уцелевшем комле истлевшего берёзового древа, завалившегося более десятка лет назад, Весимир задумчиво, не чувствуя вкуса, с хрустом грыз крупное зелёное яблоко. Ратибор, казалось бы, беспечно лежал тут же, по левую руку, старая заплечная сумка – на земле, справа от хозяина.

А думал старик о неохватном кедровом островерхом пне в трёх метрах от него. Когда-то очень давно могучий ствол обломился на высоте около полутора метров от земли и уже успел превратиться в едва приметную труху под нечастыми зарослями орляка. Создавалось стойкое впечатление, что пень от другого кедра: тлен его почти не тронул, разве что кора облетела. Нечто в пне было неправильным, не соответствующим естественным природным течениям, как будто бы в нём что-то засело…

Наглая рыжая белка – откуда взялась? – шустро вскочила на оный и, схватившись передними лапками за один из торчащих зубцов, безаппеляционно уставилась на седовласого человека. Ему чудилось, что она нахально улыбается, словно дразня этим двуногое существо. Волхв беззлобно улыбнулся в ответ и из ребяческих чувств кинул в зверька недоеденный яблочный огрызок. Бросок был метким, но белка вовремя пригнула голову – тем не менее неубегая и продолжая таращиться. Волхв непонимающе нахмурился: сии зверьки настолько пугливые, что не только от недавнего броска – от малейшего неловкого движения с его стороны чухнула бы высоко в крону. Эта же будто загипнотизированная.

Весимир схватил посох и осторожно пошагал к «клыкастому» пню и, чем ближе подходил к нему, тем больше недоумевал и тем хуже понимал, что, собственно, происходит. Волхв поднял Ратибора на уровень плеч и уже хотел подвести того к белке, как та внезапно обмякла на зубцах, болезненно закрыла глаза, совсем не забавно сквасила мордочку. Помёрла, что ль?! Как такое возможно? Так, так, так!.. В голову запрыгнула нереальная догадка, кою тут же решил подтвердить али опровергнуть и идти дальше.

Едва коснувшись навершием Ратибора поверхности пня, чуть не отправился в пляс от неожиданного – но такого желанного! – счастья. Неужто привалило! То-то же пень с самого начала заинтересовал внимание изгоя!

– Выкусили, дряхлые Хранители! – Чёрный Волхв желал выкрикнуть в эфир наболевшее, однако с величайшим трудом воздержался от опасного действа – у тайги повсеместно имеются уши и глаза и покамест приходиться жить скрытно. Ежели заслышат обыватели – оные пройдут, коснувшись пня, мимо и не почухают сокрытую в нём могуту – то не беда, – важнее, чтоб Белые Старцы не учуяли. – Вы меня выбросили, как кутёнка, на погибель из дому, но я выжил и обрету силу Верховного Волхва. А со временем и большую!

Старец коснулся морщинистым лбом столь же морщинистого посоха с ласковым наговором, столь тихим, что услышать можно токмо в непосредственной близости от лица:

– Пришло наше время, Ратиборушко, и без твоей помощи не обойтись.

Пень потому и пережил древо на десятки лет вперёд, что внутри него образовалась не то неразумная сущность, не то некая субстанция, коя за пятнадцать или более лет разрослась до размеров чуть менее волейбольного мячика. Она не давала рассыпаться прахом деревянной оболочке, поскольку оной необходима какая-либо внешняя защита навроде усохшего крупного дерева, густого навала бурелома, небольшого застойного болотца или вроде нынешней. Дабы не зачахнуть и развиваться самой, необходимо питаться регулярно любыми живыми божьими созданиями: от микробов и одноклеточных растений да животных до покрытосеменных (например, лиственных кустарников и деревьев) и млекопитающих. То есть, всё, что на оболочку попадает, субстанция медленно и неотвратимо усыпляет (ежели есть в том нужда), затем без остатка растворяет в себе. Единственным недостатком подобного питания является то, что оно контактно, то бишь с потенциальной жертвой на каком-либо расстоянии она ничего сделать не сумеет, на расстоянии она абсолютно беспомощна.

Уткнувшись навершием в деревяшку, посох протянул к вожделенной силе три энергетических щупальца, безжалостно вонзил коготочки в тело хищника. Сущность успела «издать» в эфир всего один истошный вскрик прежде, чем коготочки парализовали её волю, добравшись до нечто вроде управляющего центра. Весимир поморщился от сего промаха, но сделанного не воротишь, придётся отсюда, в буквальном смысле, утекать. Про гостеприимный Тисульский район на какое-то время лучше забыть.

Субстанция быстро растворялась в жадных щупальцах, отдавая всю себя, без остатка, наполняя собою нерушимый тандем. Трещины посоха заполнялись видимой невооружённым глазом тьмой, по его поверхности и вокруг сучков клубился призрачно-чёрный туман, постоянно меняя направление движения на манер морских приливных волн, то набегающих на берег, то отступающих. Итак около получаса, пока сущность не стала частью симбиотической двойки.

– М-да, совсем молоденькая сила, – с лёгким разочарованием в голосе заключил старец (именно «старец» – с маленькой буквы и без прилагательной весомой добавки впереди «Белый»). – Но пусть хотя бы так для начала: по крайней мере, полтора года к бытию присоединила.

Внешне же ничего не изменилось с ними: простая на вид палка-трость и немолодой дед, разодетый по средневековому.

Волхв настолько торопился покинуть ставшим опасным место, что, не останавливаясь, подхватил старинную сумку, переместив оную за плечо и направил лапти в Мариинский (а, может, и Тяжинский – они граничат друг с другом) район. Не взирая на возможность быть обнаруженным за неблаговидным делом членами Совета, он улыбался во весь рот в великом довольстве: теперь-то Волхв знает, как находить источники силы – хотя бы те, что не имеют разума.

Древесная оболочка, лишившись в один момент хозяина, подверглась ускоренному течению времени: она осела на мёртвую землю немного влажной трухой. Стукнувшись всем тельцем легонько о хвойную подстилку, белка пришла в себя, пьяной походкой направилась восвояси – слава Матери-Природе, безмозглая тварь успела лишь усыпить зверька.

В быту время продолжало неумолимо бежать – быстро, конечно, но не так, как в случае с описанным пнём. Последующие два с половиной года пролетели незаметно не только для простых людей. Их не заметил и Весимир: его ни разу не потревожили представители Западно-Сибирского отделения обережных, однако и запал поисковой шибко поистратился. После первой, Тисульской, находки за текущий период старец нашёл ещё два источника. Оные заметно старше, а, значит, могущественнее. Но этого катастрофически мало для осуществления мести! Для её реализации необходимы не только неразумные сущности – они хороши продлевать жизнь и немного освежать организм. Чтобы уничтожить Белых Старцев, нужны как могущественнее источники – те, что за века и тысячелетия эволюционировали в разумных сильных тварей!

Впрочем, за десятки лет, отданные Западно-Сибирскому отделению и обережению Томской области, дед почти разучился отчаиваться и впадать в безжизненную апатию. Таким в Совете не место, он не терпит в своём составе слабодушных…