Шесть соток волшебства

Глава 9. Сугроб. Или Жасмин

Оранжевый кружочек в чате с Олегом уже почти не пугал. Не радовал, конечно, но и отводить взгляд, торопливо пролистывая список контактов, Инга не стала. Погипнотизировав кружочек взглядом, она навела курсор на подпись «Олеженька» и щелкнула мышкой.

«Привет. Ты уже неделю меня игноришь. Я был не прав, понимаю – но напиши хотя бы, что ты в порядке. Я беспокоюсь».

Прикусив губу, Инга застыла, вперившись в экран.

Он был не прав. Вот, значит, как это называется. Трахать какую-то девицу в их новенькой, совместно выбранной двуспальной кровати – это, оказывается, «я был не прав».

А если не прав, то, наверное, лев.

Так вот откуда взялось «сходить налево»! Наверное. Может быть.

А может, и нет.

Какие же странные мысли временами приходят в голову.

«Я в порядке, – медленно напечатала Инга. – Не беспокойся».

Напечатала – и поняла, что почти не соврала. Воспоминания об увиденном еще ранили, теперь это был не ножевой удар, а всего лишь ментальный аналог разбитого об ступеньку колена. Да, больно. Да, хочется заплакать. Но жить можно. И даже, в общем-то, неплохо жить.

Решительно свернув окошко телеги, Инга открыла «Озон» – и рухнула в пучины безумия. Шторы и новое покрывало, полотенца и крохотные подушки-думочки, яркие, как фруктовые леденцы… Когда Инга опомнилась, корзина ломилась от бессмысленной, но совершенно очаровательной ерунды.

А какого, собственно, дьявола?

Теперь Инга – свободная одинокая женщина. И может тратить деньги так, как считает нужным.

Недрогнувшей рукой Инга тыкнула в кнопку «Перейти к оформлению».

Должны же быть в жизни хоть какие-то радости! На мужиков последнее время надежда слабая, но шторы-то точно не подведут.

На мгновение мелькнула дурацкая мысль позвонить Ярославу и рассказать ему о чудесных подушечках, но тут же исчезла. Во-первых, ни один психически сохранный половозрелый мужчина не будет всерьез интересоваться подушечками. А во-вторых, Ярослав не оставил Инге номера телефона. Он просто предупредил, что зайдет вечером – «посмотрит, чем сможет помочь».

А почему, кстати? Боится, что Инга станет его по пустякам дергать? А может, женат – и предусмотрительно избегает конфликта?

Да нет, ерунда какая-то. Был бы женат, не засиживался бы заполночь за чашкой кофе.

Некоторое время Инга обдумывала эту странность, а потом пришла к революционному выводу: нужно просто спросить! К дьяволу бесконечные загадочные недомолвки, к дьяволу намеки и предположения.

Инга, прости, я так виноват – но я думал, что наши отношения предполагают определенную степень свободы. Вот если бы мы были женаты…

К дьяволу всю эту чушь! Простой вопрос, простой ответ, а если кому-то что-то не нравится – пусть валит на все четыре стороны.

Вдохновленная собственной категорической решимостью, Инга сдернула с вешалки брелок с ключами. Краску для стен она выберет прямо сегодня – и прямо сейчас!

Пока категорическая решимость не кончилась.

– Вы уже выбрали, что будем смешивать? «Жасмин» или «Сугроб»? – с бесконечно-старательной вежливостью улыбнулся продавец.

– Я… Ну… Думаю, что «Жасмин». Он посвежее будет смотреться, правда?

– Конечно. Бежевые оттенки очень освежают комнату.

– С другой стороны, «Сугроб» более нейтральный. Серый, мне кажется, лучше с декором сочетается.

– Вы совершенно правы. Серые оттенки сочетаются со всем, – улыбка продавца окаменела, высеченная в граните.

– А вам какой больше нравится? – безнадежно спросила Инга. Конечно, ответ продавца не имел никакого значения. Что бы он ни сказал, Инга все равно продолжала бы листать палитру, бесконечно перетасовывая два цвета.

– Сложно сказать. Каждый оттенок хорош по-своему, – ловко уклонился продавец. Кажется, он хорошо знал эту игру и не собирался в ней участвовать.

Тяжко вздохнув, Инга подняла палитру, развернув ее к широкому панорамному окну, подставив под лучи солнечного света.

Может быть, все-таки «Сугроб»?

Или «Жасмин»?

«Жасмин», кажется, понежнее…

– Я вас оставлю, – мягко шагнул назад продавец. – Когда выберете, позовите меня – я буду вон там, за прилавком.

– Да-да, конечно, – рассеянно кивнула Инга, складывая вместе два листа палитры.

«Сугроб»? Или «Жасмин»?

Тихонечко застонав, Инга украдкой оглянулась – и аккуратно стукнулась лбом о стойку.

«Жасмин»? Или «Сугроб»?

Инга зажмурилась и набрала воздуха в грудь.

– Молодой человек! Подойдите, пожалуйста, сюда. Я выбрала.

– Отлично! – профессионально-жизнерадостно вскинулся продавец. – Что будем смешивать?

– «Опал».

Продавец удивленно вскинул брови, но сноровисто распечатал бадейку с краской и сунул ее в автомат. Стиснув до боли зубы, Инга обреченно ждала, когда таинственные процессы в недрах механизма закончатся, и, принимая покупку, выдохнула с облегчением.

Теперь пути назад не было.

Хотя, наверное, все-таки надо было выбрать «Жасмин». Да, «Жасмин» понежнее…

– Мне нравится, – уверенно кивнул Ярослав. – Намного лучше, чем было.

– Думаешь? – стянув перепачканную краской перчатку, Инга брезгливо отбросила ее в сторону.

– Уверен. В комнате сразу просторнее стало.

– Там еще один цвет был. Такой же светлый, но более бежевый. Может, его нужно было взять? – словно бы между делом спросила Инга – и затаила дыхание.

– Ну нет, конечно! Бежевый – это в дешевом мотеле.

– А сейчас не похоже на мотель?

– Сейчас просто отлично, – решительно одобрил Ярослав, и Инга расцвела счастливой улыбкой.

– Вот и я так подумала. Бежевый – это банально. Подвинь-ка, пожалуйста, вон ту тумбочку. Хочу за сегодня докрасить хотя бы эту часть комнаты.

Ухватив за столешницу тумбу, в которую тыкнула пальцем Инга, Ярослав легко поднял ее и переставил в центр кухни – туда, где уже громоздились стол, стулья и неловко сдвинутый боком посудный шкаф.

– Может, все-таки я сверху красить буду? – Ярослав с сомнением покосился на шаткую стремянку.

– Нет. Я легче, меня эта хреновина точно выдержит. А вот тебя – не факт, – решительно ухватив валик, Инга поднялась на две ступени, водрузив на пятачок навершия поддон с краской. – Ты с той стороны плинтуса скотчем обклей. У меня эта дрянь все время криво ложится.

– Как скажешь, – все еще с сомнением протянул Ярослав, но моток скотча все-таки взял и присел на корточки у стены. – Может, ты завтра меня подождешь? Не нравится мне твоя любовь к скалолазанию без страховки.

– Даже не знаю… – изобразила задумчивость Инга. – Вдруг ты не придешь? А я буду ждать, как дура. И день зря потеряю.

– Почему не приду? Приду, – удивленно посмотрел на нее снизу вверх Ярослав.

– Ну мало ли что – задержишься, дела какие-то, проблемы… Всякое в жизни бывает.

– У меня не бывает.

– Нет, если уж я тебя ждать буду – давай хотя бы телефонами обменяемся. Обещаю не дергать без повода, – сделала честные глаза Инга и затаила дыхание. Ярослав молча оторвал полосу скотча. Молча примерился. И молча прилепил ее на плинтус. Посидел, сосредоточенно глядя в стену, пригладил рукой волосы, передернул плечами.

– У меня нет телефона.

– В каком смысле? – растерялась Инга. Она, конечно, предполагала, что Ярослав не захочет давать номер – но очевидная нелепость вранья была слишком обескураживающей.

– В прямом. Разбил. Вместе с симкой.

– И… что? Восстановить симку в любом сервисном центре можно.

– А вставлять куда? В брелок? – тихо и почти зло спросил у стены Ярослав.

– Ну так… А… Ну…

Инга совместила в мозгу кожаную куртку в августе, одну и ту же чистую, но не слишком-то новую рубашку, упорное нежелание принести хотя бы убогую шоколадку к чаю…

Твою мать.

У него что, совсем денег нет?

Вот то есть абсолютно?

– Извини, – с запоздалой тактичностью сдала назад Инга. – Тебя к восьми ждать?

– Да. Постараюсь пораньше выбраться, но не уверен, что получится.

В голосе Ярослава явственно ощущалось облегчение.

Глава 10. Что принесла, то возьми

То, что поначалу показалось Инге мошкарой, на самом деле мошкарой не было. Над помидорами колыхалась темная мелко-крапчатая дымка, то сжимаясь над поникшими кустиками, то растекаясь зыбким тревожным маревом. Преодолевая инстинктивное отвращение, Инга опустила ладонь в колышущийся призрачный рой – и вздрогнула от омерзения. Крохотные мельтешащие точки тут же облепили пальцы пульсирующей вязкой массой, по коже побежал липкий холод, стремительно поднимаясь от ладони к локтю. Взвизгнув, Инга затрясла рукой и метнулась к крану.

Нужна была текущая вода.

Для сглаза – только текущая.

Подставив руку под ледяную струю, Инга смотрела, как утекает вниз грязная муть, закручиваясь в тоненьком ручейке пульсирующими темными водоворотами.

Соседи увидеть грядочку с помидорами не могли – спасибо монументальному забору Евдокии Павловны. С улицы двор тоже не видно, его закрывают кусты сирени. А единственным человеком, который заходил к Инге на днях, была Мария Федоровна. Которая, кстати, восхищалась грядками и жаловалась на загадочную фитофтору, коварно пожравшую все завязи помидоров.

Ах, вот, значит, как.

Решительно вздернув подбородок, Инга чеканным шагом вернулась в огород.

Так… Сейчас полдень, солнце по правую руку, значит, закат вот там… Зачерпнув с грядки горсть рыхлой влажной земли, Инга закрыла глаза и заговорила – мерно, часто, ровно.

– Стану я, раба божия Инга, из избы дверьми, из дверей воротами, пойду темной тропой в закатную сторону. Небом покроюсь, землей подпояшусь, звездами уберусь, ступлю в воду студеную, скажу слова каменные. Как вода в ручье катится, так с огородины моей жидки-брыдки, уроки-призоры утекают, к врагам моим притекают, им убыток чинят, им житье урочат. Наговор мой не избыть, волю мою не переломить.

И слова, и мерный, баюкающий ритм рождались внутри сами и вольно, свободно текли из Инги, понятные и естественные, как дыхание. Она говорила – а темный колышущийся морок над грядкой вытягивался, свивался спиралью, водил заострившимся жалом. На последнем слове Инга вскинула руку, и призрачная кружащаяся змея вскинула слепую голову, качнулась и устремилась в протянутую на ладони землю. На мгновение теплый и влажный ком потяжелел, налился ледяной чугунной плотностью – а потом все пропало. Инга держала на ладони самую обычную садовую землю – мягкую, черную, прогретую солнцем до температуры парного молока. Осторожно отставив руку, она вышла за калитку, воровато оглянулась и двинулась вдоль кустов акации к дому Марии Федоровны. Проходя мимо забора, Инга швырнула ком, и рассыпчатая земля, ударившись о штакетник, расплескалась по палисаднику.

Вот так. Теперь это проблема Марии Федоровны. Она ее создала – пусть она и решает.

Увидев мелькнувшую за окном черную куртку, Инга метнулась к двери. Щелкнула задвижкой – и чуть не влетела носом в широкую грудь. От Ярослава пахло свежескошенной травой, бензином и чем-то еще, тягучим, темным и трудноуловимым. Этот запах наводил на мысли о влажных, глубоких подземельях, разбухших досках и толстом, махровом слое ржавчины.

В подвале он работает, что ли?

– Прости, – виновато пожал плечами Ярослав. – Я подумал, что лучше самому зайти, чем заставлять тебя через весь двор бегать. Но если ты против…

– Нет. Совершенно не против. Проходи, – Инга посторонилась, пропуская гостя в дом. – Ты же сверлить умеешь?

– Умею… А что ты собираешься сверлить?

– Стену. Хочу повесить перед окном кашпо. Я нашла в каморке крючки – сможешь ввинтить их в стену?

– Какие крючки? А, шурупы… Под них же еще дюбеля должны быть.

– Вот, – гордо выложила на стол замызганную коробку Инга. – И дюбеля, и саморезы, и все что угодно.

– Тогда тащи табурет, – на секунду скрывшись в каморке, Ярослав вернулся с пронзительно-желтой дрелью. – И возьми пылесос, тут сейчас все в пыли будет.

Стоя под яростно жужжащей дрелью, Инга ловила падающую сверху бетонную крошку и старательно таращилась вверх. Потому что при малейшем повороте головы она буквально утыкалась лицом Ярославу в пах – и прикипала взглядом к серебряному проблеску молнии за ширинкой. Несколько раз поймав себя за этой вопиющей бестактностью, Инга решила в принципе не смотреть вперед и теперь щурилась, уворачиваясь от перемолотого дрелью бетона.

Руки у Ярослава были сухие и жилистые, с рельефно проступающей голубоватой сеточкой вен. На смуглой, прожаренной яростным южным солнцем коже темнел прозрачный пушок волос. А ладонь светлая – кроме овального пятна на запястье.

– У тебя необычный загар, – не удержалась Инга. – Ты что, перчатки летом носишь, что ли?

– Ага. Мотоциклетные, без пальцев, – коротко сверкнул зубами Ярослав. – После них загар пятнами, как у леопарда. Подай, пожалуйста, молоток и дюбель.

– Держи. Так ты, получается, мотоциклист?

– Вроде того, – прикусив нижнюю губу, Ярослав вставил дюбель в отверстие и стукнул молотком. Рыжий пластик по горлышко ушел в бетон.

– Покатаешь на мотоцикле? – на секунду скользнув глазами вниз, к узким поджарым бедрам, Инга снова вернула взгляд туда, где ему положено быть.

– Не получится.

– Почему? Девушка ревновать будет?

– Не будет. Девушки у меня нет. И мотоцикла тоже нет – я его в мае разбил.

– О. Как жаль, – сочувственно сжала губы Инга. – Ты сам хоть не сильно поломался?

– Нормально все обошлось. А мотоцикл в хлам размотал, мотоцикл жалко, – спрыгнув с табурета, Ярослав с преувеличенным старанием принялся наматывать шнур на дрель. – Все, готово. Можешь вешать свои цветочки.

– Спасибо!

С облегчением оставив неприятно повернувшийся разговор, Инга примерила к окну горшочек с традесканцией. Подумала, поставила, взяла плетеное кашпо, из которого свисали длинные пушистые плети аспарагуса.

Разбил… В мае. За пару месяцев до смерти бабки. И телефон разбил…

Так вот, оно, значит, как.

Ярослав попал в аварию, расколотил все, что можно – и сто процентов расколотился сам. Потому что нельзя размотать мотоцикл в хлам и отделаться парой ушибов. Это вранье чистой воды. Наверняка после аварии Ярослав серьезно так поломался – а родители побежали к бабе Дуне за помощью. И старая ведьма помогла. Но не бесплатно. Переломы у Ярослава срослись на удивление медикам, а счет в банке обмелел. На удивление банковским служащим.

Вот почему у Ярослава нет денег на телефон.

Вот почему он ходит летом в кожаной куртке.

И вот почему так хорошо знает дом.

– Евдокия Павловна тебя лечила? – спросила в лоб Инга, и Ярослав растерянно заморгал.

– Ты о чем? Я не…

– Да ладно тебе. Я знаю, что баба Дуня была… целительницей. И знаю, что ее методы действительно работали. На себе проверила.

– Да? Ну… Да. Вроде того, – то ли смущенно, то ли облегченно улыбнулся Ярослав. – Баба Дуня меня лечила.

– Успела вылечить? Если нет, я могла бы попробовать. Опыта, правда, у меня нет совершенно, – честно призналась Инга. – Но и денег с тебя не возьму.

– Предлагаешь мне роль подопытной мыши?

– Предлагаю помощь. Если нужна.

– Да вроде уже не особо. Главную проблему баба Дуня решила, а остальное… Остальное зависит уже от меня, – Ярослав нервно стянул полы куртки, и Инга, осознав, что совершенно неприлично на него таращится, отвела глаза.

– Ну, если передумаешь…

– Да, я понял. Спасибо. Если вдруг – я обязательно…

В дверь постучали, и Ярослав, подхватив дрель, торопливо нырнул в каморку. Покачав головой, Инга пошла открывать – и нос к носу столкнулась с Марией Федоровной.

– Забери.

– Что забрать? – растерялась Инга.

– Что принесла сегодня, то и забери. Вина моя, не спорю. Вот тебе молоко, вот творог, завтра еще яиц домашних принесу, – женщина протянула Инге потрепанную ивовую корзину. – Я не со зла, само получилось. Прошу – давай разойдемся миром.

Подумав, Инга приняла корзину. Внутри, тяжело качнувшись, булькнула трехлитровка с молоком.

– Согласна. Разойдемся с миром. Что тебе дала, пусть ветром идет, на дальней дороге пусть пылью ляжет.

– Спасибо, – склонив голову набок, Мария Федоровна посмотрела на Ингу внимательным, изучающим взглядом. Как на странное, ранее не виданное и очень опасное насекомое. – Не знала, что ты в бабку пошла. Вы же, вроде бы, не родной крови. Это как же оно так получилось?

– А вот так вот, – отрезала Инга, перехватила корзину поудобнее и захлопнула дверь. – Слава, молока хочешь? Домашнее!

Глава 11. Своя рубаха ближе к телу

Главный плюс удаленки – всегда можно свалить с работы, и никто не заметит твоего отсутствия. Если, конечно, отслеживать мессенджер и вовремя реагировать на панические вопли менеджеров.

Инга отслеживала. И старательно реагировала, припарковавшись в тени старой раскидистой липы.

«Да, инструкция к токарнику почти готова. Допилю последний раздел, шлифану на ошибки и скину в общую папку. Пусть завтра с утра корректоры просмотрят – думаю, я опять напортачила с запятыми».

Отправляя сообщение, Инга чувствовала себя практически Штирлицем – таинственная, неуловимая и загадочная. Суперагент, сумевший прорваться в яндекс-доставку даже под пристальным взглядом Большого Брата.

Опустив стекло, Инга впустила в машину немного летней жары – а вместе с ней сладкий, масляный аромат роз, далекий гул работающего отбойника и детские крики. Малышня носилась по игровой площадке стайкой испуганных воробьев, подчиняясь неведомым, но очевидно сложным правилам игры. Тоненькая, как анорексичная манекенщица, девочка тоскливо глядела на них со скамейки, прижимая к груди розового плюшевого зайца. Инга скользнула по ней равнодушным взглядом – и тут же развернулась, изумленно распахнув глаза. Над девочкой висел рой черной мути – такой же, как над помидорами, но плотный до физически осязаемой густоты. Казалось, что ткни в него пальцем, темная масса спружинит – а может быть, оскорбленно ужалит в ответ.

Не сводя с девочки удивленного взгляда, Инга нашарила за спиной ручку и даже распахнула дверь – и тут же ее захлопнула.

Ребенок – это не помидоры.

Нельзя просто так подойти к посторонней девочке и начать бормотать над ней странные слова. В педофилии, предположим, не обвинят, все-таки женщинам с этим попроще, но и аплодисментами тоже не встретят.

К тому же… Инга была не уверена, что бормотания будет достаточно. Порча над помидорами была совсем слабенькой – ничего общего с черным масляным облаком, которое висело над девочкой. Обычный заговор тут не сработает. А для чего-то более серьезного нужно привести ребенка к себе. И как это сделать? «Добрый день, я, знаете ли, ведьма, давайте проведем обряд снятия порчи!».

Вот после этого полицию точно вызовут. И вместо обвинения в педофилии Инга получит обвинение в мошенничестве.

Не то чтобы намного лучше.

Пока Инга размышляла над возможными сценариями, к худенькой девочке подошла пожилая женщина, взяла ее за руку и повела в сторону супермаркета. Со сложным чувством облегчения и стыда Инга откинулась в кресле.

Она ведь хотела. Искренне хотела. Если бы родители девочки обратились к Инге, она бы сделала все, что могла. И, кстати, не факт, что получилось бы. Живой человек – это вам не грядка с огурцами, а порча тут мощная. Наверняка Инга не справилась бы.

Ну и потом. У порчи ведь есть совершенно физические проявления – конкретные болезни, которые можно и нужно лечить. А это уже забота врачей.

Кстати, врачи за пациентами по улицам не бегают. Хотя вполне могли бы, и даже с успехом – у них и диплом есть, и возможность официально подтвердить диагноз. А Инга чем подтвердит свои громкие заявления? Покажет ксерокопию бабкиного завещания?

Ну так себе аргумент.

Почти успокоив себя, Инга медленно тронулась с места, влилась в полупустой городской трафик, и на первом же перекрестке выкинула из головы и девочку, и ее бабушку. Осталось только легкое раздражение и чувство бессилия, такое неприятное, что его проще было задвинуть на задворки сознания, заслонив насущными хлопотами.

А хлопот, видит бог, хватало.

Под обоями в гостиной обнаружилась вздувшаяся пузырями штукатурка. Лишенная защитного слоя бумаги, она осыпалась с тихим шорохом, обнажив слой рыхлого серого бетона. Вооружившись банкой шпаклевки и роликом из ютуба, Инга решительно принялась за дело. Ни разу в жизни она не делала ничего подобного – но, судя по видео, задача была не очень-то сложной. Черпай густую белую массу, размазывай шпателем, и получишь гладенькую, как попка младенца, стену.

В теории.

На практике чертова шпаклевка ложилась кривыми волнами: снизу бугрилась, сверху проваливалась и топорщилась по краям защитными надолбами. Вспотев от усердия, Инга яростно возюкала по несчастной стене шпателем, то докидывая быстро застывающую массу, то сковыривая лишнее. Приглушенный стук в дверь она едва услышала – и то, видимо, не с первого раза.

– Заходи! – заорала Инга, старательно заравнивая правый край скола. В этом месте кое-что вроде бы начало получаться, и упускать шанс на успех Инга не собиралась.