Александр Пушкин. Покой и воля

Жуковский ничего особенного не замышлял. Вернувшись в 1827 году из путешествия по Европе, он занял четыре комнаты на верхнем этаже дома на Миллионной, 35 (и потом жаловался, что так трудно подниматься по лестнице), – на этом месте через 12 лет будет строиться Новый Эрмитаж с мощными атлантами. Интересно, что там же (с 1826 года) в течение шести лет до замужества проживала Александра Осиповна Россет, с которой Пушкин скоро познакомится на балу у Елизаветы Михайловны Хитрово.

Минута славы

«Не сыщется кабинета государственного мужа и ученого, частной библиотеки или будуара светской дамы, где бы его не встречали с восторгом…» (Н. Борхард)

Весна 1828 года началась с сообщения Бенкендорфа о том, что Государь Император с большим удовольствием читал шестую главу «Евгения Онегина». Лермонтов таких приятных вестей никогда не получал (впрочем, однажды царь уже готов был похвалить Михаила Юрьевича – когда ошибочно принял Максима Максимовича за героя нашего времени; осознав, что это авторская ловушка, царь прогневался на поэта печали еще больше). А в конце марта император присутствовал при поднятии и водружении на подножку первой колонны Исаакиевского собора (наверняка там был и Пушкин). Собор возводится параллельно «Евгению Онегину» (написание текста – то же строительство, только из слов) и заметно отстает от романа.

Весна 1828 года – время самой интенсивной коммуникации двух Александров Сергеевичей – благо и жили они месяц-другой в одной гостинице. Пушкин ценил общение с умными людьми (Грибоедова, который привез в Петербург Туркманчайский мирный договор, он оценит так: «Это один из самых умных людей России»).

Первая шестерка умных собеседников Пушкина: Петр Чаадаев, Николай Тургенев, Павел Катенин, Павел Пестель, Владимир Раевский и Александр Грибоедов. Отдельной строкой – Евгений Боратынский, о котором национальный гений скажет: «Он у нас оригинален, ибо мыслит».

Как-то раз Адам Мицкевич обратил внимание, что Пушкин не читал некоторых философов – Пушкин немедленно перевел разговор на другую тему. После его ухода Мицкевич удивился гениальности Пушкина, который, при всех недостатках своего образования, мог сделать так много для литературы…

Заключив мирный договор с Персией, можно начинать войну с Турцией – в апреле Пушкин и Вяземский посылают письма Бенкендорфу с просьбой разрешить им присоединиться к действующей армии. Это третий военно-патриотический порыв у поэта. Первый был девять лет назад, после зимней болезни 1819 года – тогда Александр выбирал между армиями (дивизиями) Павла Дмитриевича Киселева и Михаила Федоровича Орлова (склоняясь к последнему), но потом переключился на восхитительные заседания «Зеленой лампы». В феврале 1828 года, передавая Бенкендорфу шестую главу «Онегина» для императора, поэт высказал желание служить при армии. На этот раз стремление поэтов показать туркам силу русского духа (а для Пушкина – опробовать наслаждение в бою) несколько неожиданно перекрывает великий князь Константин Павлович, предупредивший Бенкендорфа: «…Как бы они ни старались выказать преданность, они не принадлежат к числу тех, на кого можно было бы положиться…» И Бенкендорф отвечает Пушкину, что империя благодарит их за порыв, но все места в армии уже заняты. Так что вы – в резерве, на листе ожидания. Через 100 лет в схожей ситуации будут петь: «в Красной армии штыки чай найдутся, без тебя большевики обойдутся».

Неизвестный художник. Летний сад. Вид на Михайловский замок

Пушкин не унимается и обращается вновь: хорошо, если в армию нельзя, отпустите в Париж, только хорошо отпустите – на полгода. В Париж очень хочется – бог с ней, с армией!.. У Вяземского даже возникает идея – поехать в Европу литературным квартетом: Пушкин, Вяземский, Крылов, Грибоедов, – сначала в Лондон, оттуда в Париж, и везде показываться в качестве африканских жирафов (русских поэтов), а потом напечатать путевые заметки и окупить уверенными продажами затраты на путешествие…

Но и в Париж император не отпускает: вы слишком расстроите ваши финансовые дела, Александр Сергеевич!..

Оставшись без Парижской весны и Балканского наступления, Пушкин в апреле 1828 года начинает ухаживать за Анной Олениной (это ведь тоже наступление, осада и приступ), называет ее «драгунчиком» и всерьез влюбляется…

Вместе с маленькой ножкой они катаются на пироскафе, и впервые (в том же мае) Пушкин посещает знаменитую дачу Олениных в Приютине – счастливые мечты приближающего семейного блаженства нарастают не по дням, а по часам…

Пушкин-тигр подстерегает «драгунчика» Аннет в Летнем саду, куда она выезжает на прогулки с гувернанткой-англичанкой, и негодует страшно, если ее там не дождется…

Александр Сергеевич уже примеривал свою фамилию на Аннет, уже видел, как по приютившему его Приютину (где так хорошо кормили – одни сливки чего стоили! А творог! А кулебяки!..) бегают их кудрявые детишки, ведь он мечтал жить по-горациански – вдали от средоточия шума, безумных трат и светской грязи…

П. Соколов. Портрет Анны Олениной

«Убегаю из города и выбираю для жительства маленькую одинокую деревеньку, с грациозным домиком, окруженным оливковым садом и виноградником, где провожу дни в полном спокойствии, вдали от толпы, от шума, от дел, постоянно читаю и пишу». (Петрарка)

Но – недолго музыка влюбленности играла. У Пушкина была хроническая болезнь – отсутствие взаимности в отношениях, которые поэт считал для себя серьезными. В августе Пушкин получил резкий отказ от родителей Олениной.

Возможно, причиной отказа стали сплетни о якобы сказанном поэтом: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой я уж слажу сам». Кроме того, за Пушкиным как раз в конце июня был учрежден секретный надзор, о чем Алексей Оленин, как член Государственного совета, должен был знать. Да и слухи об отношениях поэта с Анной Керн[16] тоже могли сыграть свою роль. Так или иначе – категорический отказ.

Сказать, что Александр Сергеевич здорово обозлился на Олениных – это не сказать ничего…

Как всерьез влюбился, так всерьез и обозлился, превратившись в яростного тигра… В дальнейшем поэт старался с Олениными не пересекаться.

За 20 лет до этого Людвиг ван Бетховен также пережил второй отказ. Как и для Пушкина, разрыв с графиней Жозефиной Дейм стал для Бетховена мощным ударом по самолюбию. Без всяких объяснений великий композитор был отвергнут (а чтобы избежать разъяснений и встреч, Жозефина с сестрой Терезой и двумя сыновьями оперативно уехала за границу).

Дж. Доу. Портрет Аграфены Федоровны Закревской

Анна Алексеевна Оленина потом очень долго не выходила замуж. Уже после смерти Пушкина в возрасте 32 лет она составила счастье полковника лейб-гвардии Гусарского полка Федора Андро. Переехала в Польшу[17], а овдовев, – в Волынскую губернию в имение младшей дочери Антонины Уваровой. Покинет этот мир «драгунчик» Аннет через восемь лет после установки памятника Пушкину в Москве на Тверской.

Был у поэта и второй объект ухаживаний (резервный) этого петербургского периода – Аграфена Закревская (эстафету влюбленности в нее Пушкин получил от Боратынского). Ей Александр адресует конструктивистскую метафору – «как беззаконная комета в кругу расчисленном светил», но с мыслями о личном счастье нужно было распрощаться: Аграфена была замужем за генерал-губернатором Финляндии и министром внутренних дел.

Прощаться в этом году – в начале июня – пришлось и с Грибоедовым. Сначала был прощальный завтрак на квартире Андрея Жандра на Итальянской[18]. А когда приехали в Царское Село, пока перепрягали лошадей[19], Грибоедов велел подать бутылку любимого бургундского, бутылку розового шампанского и закуску, но никто ни к чему не притронулся – до того было грустно.

Будто знали, что больше не увидятся никогда.

Чтобы рассеять печаль и расшевелить судьбу, блокирующую его личное счастье, Пушкин много играет в карты, записывая во время игры мелом на рукаве строки, которые приходят ему в голову (в состоянии игрового азарта рифмы бежали навстречу мыслям гораздо быстрее – только успевай фиксировать на рукавах). За игрой (скорее всего, на даче – на Черной речке) он слышит анекдот от Сергея Григорьевича Голицына, по прозвищу Фирс[20], о трех картах – и очертания нового текста еще неясно, но уже замаячили в голове.

Неизвестный художник. Арина Родионовна

Лето 1828 года приносит трагичное и неприятные события. В конце июля умирает Арина Родионовна, и Пушкин не мог не быть на отпевании во Владимирской церкви и на Смоленском кладбище. И дважды в течение лета в присутствии петербургского военного губернатора поэт дает показания по поэме «Гаврилиада». «Не мое! – каждый раз говорит Пушкин. – Держал в руках этот текст, когда учился в Лицее, с возмущением читал, но написать такое не мог. Это немыслимо!..» Однако затем в личном письме своему Главному Цензору признается в авторстве. Император, прочитав письмо Пушкина, прекращает дознание – автор отделался отложенным чистосердечным признанием.

Примечания