Мой Александр Блок. К 145-летию со дня рождения поэта
- -
- 100%
- +
Впрочем, наступили времена, когда он должен был попросить прощение у каждой из них, и написал совершенно искреннее:
Милая, безбожная, пустая,Незабвенная, прости меня.Написал и отправился бродить по заснеженному городу, теряясь где-то в метели, потому что в такую чудную погоду сидеть в доме, где пусто и душно было невыносимо.
В последнее время в доме становилось все более суетно, и странные происшествия случались.
Приходили какие-то девицы, и уверяли в том, что они предназначены ему судьбой. Но как многогранна и многолика его судьба. Он мог бы создать уже целый огромный гарем, но и тогда бы понял, что, в сущности, ему не нужна ни одна из них. Хотя возможно восточные правители и набирают всех подряд, потому что им не нужна ни одна. Как легко и приятно быть одиноким, когда тебя окружает толпа, и ни одна не смеет ничего требовать. Они только покорно ждут своего часа, и всегда рады твоему внезапному появлению.
Он поравнялся в тот момент с «Виллой Родэ» и решил зайти именно туда. В том шуме и цыганском гамме особенно хорошо думалось.
Столик около окна, зеркала, в которых отражается мир в каком-то странном, перевернутом своем величии. Этот дикий визг и музыка, которая волновала его меньше всего, но она заглушала ту пустоту и боль, все еще оставшуюся в душе. Ему не нужен был никто, но странно ранило это одиночество. В таком гаме не будешь ждать свою незнакомку:
И каждый раз, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садилась у окна.Нет, она просто не могла появиться тут, потому что приходила для того, чтобы поговорить о прошлом, о том, что ушло, но невозможно забыть.
Но ведь все правильно, от нее он и прятался там, где скрипки и цыганки визжали о любви, и в этих звуках слышалось нечто такое печальное, прекрасное и навсегда потерянное.
И он унесся снова в юность – ему все-таки удалось это: низкий голос, голубые бездонные глаза взрослой женщины. В них навсегда утонула душа юноши, он так и не смог ее вернуть, она не отдала, но он не особенно и настаивал.
№№№№№
Принесли шампанское, самое лучшее. И в тот момент уже не таинственная незнакомка, а реальная девушка, странное создание для такого места, села за соседний столик. Конечно, она была не одна, такая живая и яркая, та самая, которая приходила в его сны и грезы.
Он не мог оторвать от нее взора. Она странно заволновалась и села так, чтобы ему было хуже ее видно, спутница что-то сказала ей, и она вздрогнула.
Какая смешная, наивная, нелепая девушка, ей кажется, что она, при ее юности и неопытности, может от него защититься. И страсть охотника, который должен поймать добычу в свои сети мгновенно вспыхнула в его душе. Сколько раз повторялось это в его жизни, и сколько раз еще будет повторяться.
Официант принес темную розу, он поставил ее в бокал с шампанским и передал девушке. В первый раз здесь не было поблизости журналистов, они упустили свой главный материал о том, как знаменитый поэт соблазнял очередную незнакомку. Но черт с ними, с журналистами, не должен же он все время на них работать, пусть ищут сенсации в другом месте, а это его личная жизнь, и она пока не написаны стихи, никого не касается. А девушка замечательная, ему хотелось увидеть только, как она воспримет его жест, откровенный, дерзкий. Но метель занесла ее сюда, а не в монастырь, не в институт благородных девиц.
Но она оказалась в таком месте, где не может рассчитывать на другое обращение.
Его задело немного то, что она смотрела на розу в бокале, который стоял перед нею, или смотрела в пустоту, ее окружавшую, словно и не было ничего.
Она так наивна и глупа, и все его усилия были потрачены напрасно?
Ему вовсе не хотелось, чтобы она бросилась ему на шею и позволила делать все. Это было бы слишком пошло и низко, он и выбрал ее потому, что она не была похожа на тех, кто стоял около его дома дни и ночи напролет. Но как она воспримет эту игру, что она скажет ему в ответ?
И в тот самый момент, когда он уже понял, что ничего не будет на этот раз. Она могла просто не знать, кто он такой. Почему каждая девушка должна знать его, их и без того слишком много, знающих и желающих знать еще ближе. И они возвещают миру о своем мнимом триумфе:
Я пришла к поэту в гости,Ровно полдень, воскресенье,А дальше думайте сами, что там происходило. Да ничего там и не было, только ни он, ни тем более она никогда в этом не признаются. И снова в душах людских, таких падких до сенсаций, будет царить удивительная тайна. Она необходима в творчестве, но разве можно все переводить в реальность и везде искать аналогии.
Пока он на минуту отключился от реальности, за тем самым соседним столиком что-то происходило. Он не сразу заметил, что именно вдруг случилось, с чего это началось, может быть, ей объяснили точное значение того, что может значить черная роза в бокале шампанского, а возможно сказали, кто именно так с ней обошелся. Но еще мгновение было замешательство, а потом она рванулась и бросилась к выходу, натыкаясь на людей и столики. Ее спутница застыла от неожиданности, она еще хотела расплатиться, оглянулась, но ничего так и не сказала поэту.
– Мария, – услышал он голос, но там никого больше не было.
Так неожиданно он узнал имя девушки. И все, больше ничего не было, да и что могло быть, она растаяла где-то в метели.
Она ускользнула, скорее всего, они никогда больше не встретятся.
Но ему показалось в тот момент, что ушла она не на улицу в метель, а растворилась в зазеркалье. И в зеркале напротив он еще видел ее лиловое платье, ее смятение и ярость, смешанную со страстью, чувство, которое ей неведомо, скорое всего, но она его все-таки для себя уже поняла, он приоткрыл ту завесу тайны.
А минуту назад, ему казалось, что она несокрушима, что есть в мире такая девушка, на которую не действует магия его поэзии и его обаяние.
За столик долго никто не садился, роза в бокале вина так и стояла там одинокая и брошенная, и он, не отрываясь, смотрел на нее.
Потом тяжело поднялся, хотя на этот раз был совершенно трезв, пить не хотелось, не хотелось ждать новую девушку, и все начинать сначала. Это было странно утомительно, особенно если осознаешь, что это только мгновение страсти, что по большому счету тебе ничего не нужно от этой девушки, да и она сама совсем не нужна. Она только материал для стихотворения, которое потрясет завтра тех, кто не может в стихах описать это удивительное чувство страсти, заставляющее потерять голову и увлекающее в бездну.
НО пока лучше об этом не думать. Там метель, а надо еще добраться до дома, и не замерзнуть, не затеряться в этой метели навсегда.
Он стоял в раздевалке, когда увидел, как она вернулась. Ему не хотелось в тот момент показываться из своего укрытия, но хотелось посмотреть, что же ее привело сюда.
Она оглянулась на всех собравшихся, потом приблизилась к столику, подхватила розу, оставив бокал на месте, спрятала ее в муфту и снова бросилась к двери. Она была уверенна в том, что его там нет, и никто из знакомых не увидит странного ее жеста.
Он постоял еще немного, чтобы не столкнуться с ней на улице снова и не ставить ее в неловкое положение. Девушка оказалась еще более странной, чем он мог подумать в начале.
Что она думала, о чем волновалась в те минуты, зачем ей нужен был тот цветок? Он не мог скрыть улыбку на этот раз, лицо больше не было каменным, но на улице, в этой метели, где никто никого не разглядывал и не узнал бы, можно было на время снять эту маску и улыбнуться, вспоминая пережитое.
И странное смятение царило потом в его душе, давно отвыкшей удивляться чему-то и волноваться. Но что это было, иллюзия или сон, или бред фантазии.
Он только что заметил, что на Невском было удивительно холодно в тот вечер. И коченела душа на ветру. Какая уж тут страсть, добраться бы до дома живым и невредимым, хорошо, что появился извозчик.
И в теплой комнате в полном одиночестве он посмотрел на белый лист бумаги.
Поэт знал, что это тот вечер, который невозможно забыть. Метель стучалась в окно, она рисовала на стеклах странные узоры, но в доме было тихо, тепло и уютно. И он понимал, что ускользнувшая девушка ему была необходима для того, чтобы из льдинок его мнимой страсти, которая вспыхнула и погасла в один миг, можно было сложить слово «вечность» и обрести бессмертие. Там останется его величественный образ и ее ускользающая тень, а историю любви, они придумают сами, когда прикоснутся к стихам, и у каждого это будет своя история, он позволит написать им сочинение на свободную тему.
За окошком в невероятной пляске кружилась Саломея, она готова была выпросить голову пророка у безумного царя и опьяненного внезапной страстью поэта. И в тот момент он понимал царя Ирода, когда она замрет на миг и сбросит свое одеяние, за это можно все отдать. Миг восторга не сравним ни с каким другим, а потом, потом все проходит и ничего не остается, кроме великолепных стихов.
Твои не вспомнить поцелуи
О, в этот сияющий вечер
Ты будешь все так же прекрасна,
И, верная темному раю
Ты будешь мне светлой звездой!
Я знаю, что холоден ветер,
Я знаю, что осень бесстрастна,
Но в темном плаще не узнают,
Что ты пировала со мной
А. Блок
Это было время, когда стихи перестали существовать, вернее они еще оставались в этом мире, в памяти тех, кто недавно упивался ими самозабвенно, разве можно было о них и о том благословенном времени забыть.
Но все они, брошенные в кошмар мятежа, и не понимавшие как там оказались, все еще не могли поверить, что оно, то их счастливейшее время не вернется больше никогда.
Они бродили по городу, наполненному теперь не только Двойниками, Мертвецами и Призраками, но еще и пламенем вполне реальных костров, в которых и сгорала вся их счастливая и такая беззаботная жизнь.
Она знала, что из маскарада, от которого во сне, счастливом и безмятежном сне кружилась голова, она перенеслась в чудовищный мир призраков и грез, где слышались реальные выстрелы. И то, что пули не задели пока ее гибкое тело, не прошили его насквозь – это была только странная случайность, счастливая или ужасная, как знать, ничего в этом мире нельзя больше знать наверняка. А уж актриса тем более не знала.
Ей казалось несколько лет назад, что все для нее завершилось тогда, когда ушел юный ее и любимый поклонник.
Сергей никогда не был красноречив, но тогда краткости его мог позавидовать только немой:
– Я ухожу, не надо, не говори ничего.
И все, никаких объяснений и страданий.
Никто бы не поверил, но она рыдала несколько дней, не выходя из маленькой квартиры, ничего не ела и не пила.
А потом взглянула на себя в зеркало, ужаснулась, но заставила рассмеяться, ведь она была великолепной актрисой. И еще раз убедилась, что талант, в отличие от вероломного любовника, никуда не исчезает.
Пришла подруга, которая ничего не заметила. Хорошо, что она опомнилась и привела себя в порядок раньше, и стала верещать о поэтическом вечере:
– Пошли дорогая, мне неудобно без приглашения, а вы были знакомы и даже дружны.
Она говорила о знаменитом поэте, о котором Натали успела позабыть совсем, как странно. О нем помнили все, а она имела дерзость и тогда отвергнуть его любовь, и теперь не думать о нем.
Но подруге актриса ничего не сказала, потому что та все равно ей не поверит. Но это правда.
Он в своих стихах, в которых никто никогда ничего не поймет, конечно, совсем о другом мир возвестил:
И как, глядясь в живые струи,Не увидать тебя в венце,Твои не вспомнить поцелуиНа запрокинутом лице?Она ругала его тогда, она пришла в почти настоящую ярость, хотя тогда надо было репетировать Медею, и она очень долго добивалась высшего накала страстей, и сама не смогла бы с уверенностью сказать, что там было истинным гневом, а что только игрой.
Он смущенно молчал. Наталья подумала о том, как она выглядит в гневе, так же прекрасна, а что если безобразна? Все внутри похолодело.
А он уже говорил о том, что к реальности эти стихи не имеют отношения. Он перечитывал сказку о снежной королеве. Это она поцеловала Кая во второй раз, и он позабыл все, а третий поцелуй – смерть. Его поразило то, что она совсем не помнила знаменитой сказки. А она уже ярилась, кажется в этот раз по-настоящему, видя, что он отторгал ее, и считал ледышкой. И когда она пожаловалась Валентине, подруге, видевшей часть этой сцены, та только рассмеялась и уверяла ее, что поэт совершенно прав, он вообще никогда не лжет, даже в мелочах.
– Только ты могла не заметить этого его удивительного качества.
Так все путалось тогда, и к концу каждого дня, когда он появлялся, она уже не могла понять, что правда, а что ложь, из-за чего она должна сердиться, а чему радоваться.
Хотя по большому счету, ей не было дела до всего, что с ним было связанно, просто лестно сознавать, что он рядом, что пишет стихи и пристально смотрит в ее глаза. Она всегда не выдерживала этого взгляда, и первая и отпускала огромные пушистые ресницы, которым всегда гордилась. Он тогда тихо улыбался, и ощущал себя победителем. Но кто же выдержит такой взгляд.
И была еще ненависть сонма его поклонниц. Наталья это заметила не сразу, сначала просто не понимала, почему ей так трудно выходить на сцену, ей мерещился могильный холод. Она никому в том не признавалась и была уверенна, что с ней что-то не то происходит, а когда, наконец, решилась рассказать о своих страхах той же Валентине, та только рассмеялась:
– А что ты хотела, голубушка, вчера ты была одной из нас, тебе легко и просто было и играть и жить. Но как только он оповестил мир, о том, что ты его королева, хотя и снежная, они все рванули взглянуть на тебя, но вряд ли кто-то из них, – она указала рукой в зрительный зал, – питает к тебе добрые чувства. Вот и разбери хорошо это или плохо.
Она успокоилась, убедившись, что не лишается рассудка, как недавно казалось, но если эта ненависть настоящая, то что же может случиться дальше.
Она решила с ним поговорить об этом. И пришла к нему, когда там никого не было, жена его уехала на гастроли, он был один.
Я пришла к поэту в гости – это не она и не про себя написала. Она должна была сказать о том, что все кончено, он должен забыть о ее существовании.
Разговора не получилось. Он молчал, смотрел так же пристально, и только в конце сказал о том, что все, о чем она просит, не в его власти. Она думала, что это беда, но это было только полбеды, потому что на следующий день весь город читал (Она не сразу увидела ту газету, и все еще не понимала, что происходит, почему они так смотрят на ее – мужчины с интересом, женщины с презрением или яростью – непонятно, что страшнее). А когда в гримерной она увидела свежий номер газеты, то тайна развеялась, и снова гнев охватил ее впечатлительную душу:
Она пришла с мороза,Раскрасневшаяся,Наполнила комнатуАроматом воздуха и духов,Звонким голосомИ дальше, он просто и нагло описывал все, что происходило там, когда она была уверена, что этого никто не видит и не увидит никогда. Валентина была права, честности его может позавидовать кто угодно. Она заставила себя прочитать это до конца, хотя сделать такое было не просто.
Все это было немножко досадно
И довольно нелепо
Да черт бы побрал этого правдивого гения, что он себе позволяет, оставалось только надеяться на то, что не одна она к нему приходила, сколько там было влюбленных дур. Но кто-то принес ей газету. И Валентина улыбалась за спиной:
– Видно, это правда, а я их всех убеждала в том, что ты никогда бы не пошла к нему.
– Он правдив, – едва сдерживалась Натали, – и ты видишь, что там ничего нет об отношениях, мне нужно было поговорить.
Она повернулась резко к ней, так, что больно кольнуло шею.
О, как она не любила эту странную усмешку.
– Тогда жаль, тебе нечего будет в воспоминаниях написать, если бы мы поменялись местами, я не стала бы раздумывать, раз ты была там, то стоило ли останавливаться, ведь вы были одни..
Шутила она или говорила серьезно, кто вообще мог знать это:
Я рассердился больше всего на то,
что целовались не мы, а голуби,
Прочитала Валентина, заглядывая в текст из-за ее спины.
– И это останется в веках, они все будут ржать над тобой, дорогая, и это только твоя вина.
Она побледнела и запустила в нее пудреницей, но подруга увернулась, пострадала только пудреница, и смех ее слышался уже где-то в полутемном коридоре.
Наталья осталась одна перед зеркалом. Вглядывалась в полумрак и понимала, что на этот раз не сможет успокоиться.
Так это было тогда, когда она как безумная любила Сергея, и, вероятно, на самом деле была полной дурой.
Теперь они спешили на поэтический вечер. Она еще не знала, что хочет увидеть и услышать и хочет ли вообще чего-то.
Он совсем не изменился. Но какая наглость, был с какой-то рыжей кривлякой, только кивнул слегка, и скользнул по ней взглядом. Зато все, кто были там, за ними следили внимательно. И та коротконогая красавица, на которую она смотрела сверху, пыталась заслонить его собой. Все это казалось смешным, но Наталья не смеялась. Она чувствовала, что у нее было два мужчины и не осталось ни одного.
До конца вечера она просто утешала себя, говоря о том, что он не хочет показывать миру их отношения, он уверен, что она не любит его, и его мужское самолюбие задето. Хотя раньше он все показывал без всякой жалости. Но даже из зала было видно, что он смотрел все время, (она помнила этот пристальный взгляд) не на нее, а на ту, другую. Он мог отомстить ей за прошлое.
– Оперная певичка, говорят, он слышал все спектакли, где она пела «Кармен», – тихо говорила Валентина, она как всегда все знала.
– Кармен? Она? Ты шутишь?
– Да нет, ему всегда нравились странные дамы, и в эту, похоже, он пока влюблен.
Она поднялась и пошла, не глядя на всех, сидевших и слушавших. Они стали что-то зло говорить. В глубине души она надеялась, что он посмотрит ей в след. А как она могла еще привлечь к себе внимание. Хотя прежде никогда не допустила бы этого, но все меняется в мире.
Голос его звучал за спиной так же ровно и тихо. Она ушла, чтобы не возвращаться.
Хотя чувствовала и обиду, и влюбленность в душе. Поэта больше не мог застилать от нее, пустой, юный и вероломный красавчик.
В тот вечер Наталья поняла, что пропустила что-то большое и важное в реальности своей. Больше ничего с ним связанного не случилось. Хотя нет, случилось еще одно.
На каком-то вечере, когда его уже похоронили, и бунт разгорался с новой силой, к ней подошла высокая поэтесса. Она не скрывала своего раздражения, словно бы они не поделили главной роли в спектакле, какая чушь. Все театры были уже закрыты, а на роль в какой-то их пьеске она никогда бы не согласилась, даже если бы это была самая последняя роль в ее жизни. Но та самая поэтесса, которая никогда не была актрисой, произнесла странное:
– Это вы? Ну и как вам живется?
– Пусто.
Только и ответила в тот момент на странный вопрос Наталья Николаевна
– Но я не уводила Вашего мужа, почему такой тон.
– Да, вы не уводили моего мужа, да и не смогли бы.
Больше она ничего не сказала и отошла в сторону. Тогда Валентины не было рядом, она-то все знала, и объяснила бы, в чем дело. Но, вернувшись в холодный дом, она нашла у себя ее книгу, хотя забыла, что покупала когда-то и стала листать.
И тогда только поняла суть их разговора. Это снова ОН:
– Я пришла к поэту в гости,
Ровно в полдень, воскресенье.
Сначала она не поняла, и ей показалось, что та просто издевается над ней, но потом до нее дошло, что она была в гостях у него, возможно в то самое время, только он не писал ей: «Я рассердился больше всего на то, что целовались не мы, а голуби». Она стала искать ответ в его сборнике, ведь наверняка ответил. И нашла.
Красота страшна, вам скажут,Вы накинете унылоШаль испанскую на плечи…– что за чушь, что он хотел этим сказать?
И после этого Натали улыбнулась. Она понимала гнев поэтессы. Та не получила то, что хотела больше всего, и то чувство, которое для нее оказалось ненужным грузом, было подарено все-таки ей тогда, в те благословенные времена их молодости. Любящая и любимая женщина- это не одна и та же, это почти никогда не одна и та же. И чтобы подтвердить свою догадку, она вернулась к тому стихотворению, которое вызвало когда-то ее праведный гнев:
Она немедленно уронила на полТолстый том художественного журнала,И сейчас же стало казаться,Что в моей большой комнате,Очень мало места.Усталая женщина улыбалась.Голос поэта, долетевший из прошлого, стал последним отблеском светлой грусти в мире, где полыхал пожар, готовый все уничтожить на своем пути, и давно не было места стихам. Она мысленно благодарила того, кого так и не смогла полюбить за ту нежданную радость, которую он ей подарил. И она была почти уверенна, что он простил ее.
И ты ничьей не будешь
Чем можно заполнить пустоту в душе, когда не стоит ждать вдохновения и жизнь давно «сожжена и рассказана», но она еще продолжается.
И снова был ресторан. И была цыганка, дикая, разнузданная, влекущая и отталкивающая одновременно. Он усмехнулся, вспоминая строчки «Песни ада». Тогда думал, что хуже быть не может, теперь понимал, что может быть еще хуже.
Это была уже не обольстительная Саломея, танец которой свел с ума царя Ирода. За него и на самом деле не жаль было отдать голову пророка, эта была бесстыдная цыганка, к такой никогда прежде не приблизился бы знаменитый Поэт, но возможно именно этого теперь, накануне катастрофы, ему и не хватало. Если уже давно им же написано:
Увижу я, как будет умиратьЛюбимая моя отчизна,Я буду одиноко пировать.Это написано было в 1901 или в 1902 году, он влюбленный и счастливый (ничего не предвещало беды) знал о том, что и как будет. Дурные прогнозы всегда сбывались.
Вероятно, он смотрел на нее слишком пристально, потому что цыганка порхнула к нему, и хотела предложить что-то, но он одним жестом отстранился, и видимо такая презрительная улыбка появилась на его лице, что она вспыхнула и отошла.
Все напоминало о том, что может разразиться скандал, но и на этот раз скандала не последовало, хотя она наверняка не могла знать, что это Поэт, тот, который вот уже семь лет потрясает умирающий мир.
Скандала не последовало, но он поднялся и пошел прочь, не желая больше все это видеть и слышать. Домой идти не хотелось, там было пусто и холодно, там все еще дежурили журналисты и девицы, иногда они были в одном лице, кто же их разберет, зачем они явились, и что у них на самом деле было на уме. И если вспомнить, как мало он с ними общался, то остается дивиться тому, как они много о нем написали. Но он никогда ничему не удивлялся.
Он медленно шел мимо оперного театра. «Кармен», цыганщина в последнее время преследовала его. Это было явным знаком гибнувшего мира. И невыносимая боль сковала сознание. Так много было обещано, и все уже закончилось, не успев начаться.
Надо было пройти мимо, не искушать судьбу, но все в душе его переменилось, дикое упрямство заставило поступить вопреки желаниям, и он зашел в полупустой театр.
На указанное место сел очень тихо. Приятно было, что на этот раз цыганка так далеко, что она не вильнет задом, откровенно предлагая тебе голую страсть и не заботясь о последствиях.
Актриса была хороша и незнакома, это он сразу заметил. И что-то оборвалось в душе у того, кого все они дружно называли снежным королем. И как не открещивался он от этого пошловатого определения, но оно соответствовало той маске, которую культивировал сам Поэт.
Но потом взвизгнула музыка, и он забыл о себе любимом, и обратил свой взор к ней.
Кармен, это замечательно, это та, которая никого не любит, и скорее готова умереть. Уж если цыганка, то эта цыганка, а не какая-то другая.
Так ресторанное представление переросло в нечто большее, великолепная музыка Бизе если не разбудила полумертвую душу, то равнодушным не оставила. Но он поднялся еще до окончания представления, встретил усмешкой взгляд той самой женщины, которая нашла ему место, если бы она не знала, кто он такой, то сказала бы что-то резкое и грубое, но она промолчала, поджав губы, а он развернулся и отправился прочь.
Он не хотел смотреть, как она будет умирать. Разве нельзя было переписать финал знаменитого творения, запомнить иную версию.
Поэт знал, что он придет снова в этот театр, чтобы еще раз все увидеть и услышать ее, а потом, пусть она умирает и воскресает снова.
На протяжении многих лет в его жизни были только актрисы. Легкие, воздушные, яркие создания, готовые все обратить в шутку и играть в любое время дня и ночи – только это его и устраивало. Если женщина была умна и серьезна, он бежал от нее, как черт от ладана, чтобы не тонуть в болоте тех путаных размышлений и бесконечных разговоров, которые окончательно убивали души, ничего не давая ни уму и ни сердцу.