Скучный попаданец, или 500 лет назад

Тут уж князь не скрипел зубами и не качал головой, а только вздохнул. Отца не помнил почти, единственный родной человек – мама, души не чаявшая в единственном же сыночке. Вот оно и вышло, что бабка делала как Москве лучше, мать – чтобы ее сыночку не обижали, а как взяли его в полон, так мать в монастырь и законопатили враз. Ну, по княжескому повелению, конечно. Да и среди друзей, что десять лет назад вместе детьми бегали, часть даже к Москве за князем не поехала, дескать, это их княжии дела, нам ли в них лезть, заранее признав, по сути, власть Москвы над Рязанью. Хотя надо сказать, что и среди друзей по семьям прошла трещина размером с хороший овраг. Семен Коробьин уговорил, по сути заманил, князя ехать в Москву, а Федор Коробьин поперек двоюродного брата пошел и Ивана не оставил. Димитрий Сунбулов отговорить от побега пытался, да когда все прошло, к побегу присоединился и не отказался вперед в Рязань, где наместник Москвы Иван Хабаров уже вовсю распоряжался, поехать верных людей собрать. Хитрован Гридя Кобяков, что и затеял и провернул сам побег, в суматохе московской от вестей о подходе войска Мехмет-Гирея с юга, вообще против Кобяковых пошел, больше никто из всей этой большой семьи открыто против Москвы не выступил. Семен Глебов вроде и из тех, что только сабелькой помахать горазды, а прорыв из Москвы двумя ватагами с отвлечением стражи организовал немногими своими людьми.

Да, остались верные люди, вот только толку во всем этом оказалось мало, ибо встретил их после заполошной трехдневной скачки почти у самой Рязани верный человек, посланный на всякий случай Гридей вдогонку Сунбулову отдельно, да и рассказал дела невеселые: Сунбулова бояре сразу выдали Хабарову, и письма все при нем нашли, Хабаров с верными Москве войсками пришел, почитай, с целым полком, всю боярскую головку заставил крест целовать, что не встанут бояре за Ивана и не отдадут Рязань татарам, так как Мехмет-Гирей действительно подступает к городу, и уже видели его разъезды. Конец осени, дни короткие, решено было на ночь отправить человека этого к тем, кто хоть крест Хабару и целовал, но про кого точно было известно, что стоит за Рязанского князя. А пока встали на отдых, пополнили и перепаковали поклажу для заводных коней, ибо из Москвы ускакали почти безо всего, и легли спать.

Рассвет спокойствия не принес. Человек Гриди то ли попался, то ли сдали его москвичам, в общем, сам не вернулся, однако по людям пройти успел, хоть и по немногим. Добавились Федор Коробьин, да не один, а с тремя людьми и частью казны княжеской, которой в отсутствие Ивана заведовал (удача), да Ефим Олтуфьев, тоже товарищ игр детских, который опять-таки поперек семьи пошел, тоже власть Москвы признавшей. Федор и предложил, пока нет ясности ни с погоней из Москвы, ни с Хабаровым, ни с татарами, уйти на север, к самой границе княжества в одну из его деревень, там передохнуть и уже после решать, что делать. Так и с татарской дороги уйдут, и погоню с пути сбросят. А чтобы лишних ушей и глаз избежать, порешили уйти малым числом, при этом отпустить часть людей в Рязань с наказом сидеть им там пока тихо, слух же через них пустить, что пойдет князь по Оке к Мехмету. В таком разе и Хабаров, и московская погоня за ними не пойдут. Поснедали, чем бог послал, оседлали коней и поехали.

Да на выходе уже Коробьин вытащил небольшой тючок и негромко посоветовал князю и друзьям надеть легкие кольчуги, которые он с собой прихватил, так как с таким разладом в боярах ожидать можно чего угодно с любой стороны. Потратили пять минут, скрытно вздев кольчуги. Вот и выехала в девятом часу утра не вскачь, но поспешая, группа в десять человек: князь Иван, да Федор Коробьин, да Семен Глебов, да Гридя Кобяков, да Ефим Олтуфьев, да пятеро воев – двое из коробьинских и трое из кобяковских, да коней заводных двое. Проехали на случай дальнего пригляда версты три по Оке вниз, вроде как туда и собирались, сторожась, но не особо скрываясь, а потом в удобном овражистом лесочке свернули на север. Немного проехав лесом, кружным путем вышли на северную же дорогу, что тянулась вдоль него на расстоянии полета стрелы, и двинулись на север уже неспешной рысью. Выстроились походным порядком: впереди дозор из троих воинов, далее князь, рядом с ним Федор и Семен. Здесь же, но чуть позади – Гридя и Ефим, и замыкали колонну двое воинов с заводными лошадьми, везущими самое нужное в небольших тюках.

Князь с ближниками все же стали снова обсуждать, что дальше делать. Вариант уйти под руку Москвы уже даже не рассматривался, вариант с налету захватить Рязань, на который, честно говоря, особо рассчитывал князь, провалился из-за прямой измены или нежелания воевать по серьезному у рязанских бояр. Можно было, действительно, уйти к Мехмету. Можно было уйти в Литву. Примут и там, и там, как дорогого гостя, но и тот, и тот случай делал князя Ивана игрушкой в руках настоящих правителей больших стран, с деньгами и армиями, а не его огрызка княжества, которые будут использовать его только для давления на Василия Московского. Некоторые возможности появлялись, если Мехмет захватит Рязань или Москву, что было вполне вероятно, так как пока никаких точных данных о количестве его войск не было. Еще одним вариантом было вернуться, если московские войска, которых привел с собой Хабар, уйдут из Рязани в ходе ожидаемых боевых действий с Мехметом.

Было что обсудить, но во время всего этого разговора князь Иван все продолжал прокручивать в голове события последних дней: побег, известия о рязанских боярах, московских войсках наместника и подступивших татарах. Все планы, которые он строил ранее, до поездки в Москву, в плену, во время побега, оказались порушены. Да и немудрено, ведь, как стало окончательно ясно ему, строились они без учета предательства и слабости близких, лжи и коварства московских князей и их приспешников и неверной оценки самим князем своих собственных возможностей. Переспав последнюю ночь с этой печальной мыслью, князь в полной мере смог оценить поговорку «куда ни кинь – всюду клин», да. Из обсуждаемых вариантов на самом деле ни один князю не нравился, так как под ними не было прочного, надежного основания, которое позволило бы князю проводить любые действия, чувствуя свою правоту.

И даже его никем не оспариваемый великокняжеский титул, о котором ему говорили с почтением с самого детства, которым он владел, безусловно, по полному праву, без поддержки бояр оказался… пустым. Типа ярмарочного «Владыки земель заморских», как скоморохи называют куклу в блестящих богатых одежках. Стало тоскливо на душе, горько во рту, пора было делать привал, и хотя бы заесть и запить эту горечь. Проехали они с утра уже верст 15, до нужной деревни было еще примерно столько же, так что пора перекусить в укромном месте, лучше в лесу, и до вечера, глядишь, доедут.

Однако, подняв взгляд на дозорных и собираясь дать им команду на привал, князь вдруг увидел, что один из троих резко сует в спину второму нож или кинжал, причем несколько раз, после чего оставшиеся двое отрываются от основной группы еще саженей на 10 и начинают разворачивать коней, доставая сабли. «Измена?!» – успел подумать князь, толкнуть рукой едущего справа Семена, ногой – едущего слева Федора, да крикнуть что-то невнятное, привлекая внимание задних, и потянуться к сабле. И тут в них полетели стрелы, а из кустарника, растущего справа по краю леса, выскочили еще два конника, направляясь к замыкающим. Дальше для князя все как-то смешалось. Стрелы из леса летели редко, но куда-то попадали, судя по чмокающим звукам. Два предателя спереди особо не приближались, видимо, боясь попасть под них, и он рванулся к ним в припадке бешеной ярости, желая разрубить на множество кусков это зримое воплощение предательства, занимающего все его мысли. Очередная стрела клюнула его в спину, но попав под углом в кольчугу, вреда не принесла. Рывка его хватило на правого предателя, после мгновенного обмена первыми ударами с которым князь на силе отбил его саблю и рубанул наискосок чуть не через пол тела. В это же время конь князя начал оседать, поскольку основная часть стрел все-таки досталась именно ему. Налетевший слева с бешеным лицом на второго изменника (и так же на раненом коне) Федор в три удара смог выдернуть его саблю кистенем, и ударить сначала по ребрам, а потом по голове. Сзади слышались крики, хотя Семена видно не было, его конь рухнул сразу. «Они бьют по лошадям» – подумал князь, соскакивая с уже совсем падающего коня, и тут стрела воткнулась ему в бедро правой ноги. Боль от нагрузки на раненую ногу была такова, что в глазах у него помутнело, и он опустился на землю.

Когда он через какое-то время очнулся, все было кончено. Впереди валялись два убитых изменника и три мертвых коня, причем один из них был конем Федора. Неловко приподнявшись на руке и повернувшись к лесу, князь увидел самого Федора и Семена, идущих к нему, причем лицо у Семена было в крови, но шел он вполне спокойно. У самой опушки лежало еще несколько человек и лошадей, но кто там и что – понять было нельзя. Чуть позади на дороге сидел Ефим около своей мертвой лошади, морщась и щупая бок. Гридю не было видно, и вообще, больше никого не было видно.

–Княже! – на ходу ускоряясь, заорал Федор – как ты, княже?!

–Цел – морщась, ответил князь – подранили вот.

–Клянусь тебе, княже, Христом-богом! Не я эту измену задумал! – продолжал Федор, подбегая и бухаясь перед князем на колени.

–Да не ори ты – ответил князь – это и так понятно. Ножик под ребро сунуть ты и без того мог.

–Да ты что, княже!! – продолжал орать Федор – Да чтоб я!…

–А кольчуги что же? – спросил князь. Федор заметно сник.

–Ну… знаешь же, что в Рязани вчера… я и подумал, что мало ли…

–Давай-ка, княже, посмотрим на твою рану – сказал подошедший сзади со своей сумкой Ефим – помоги, что ли, Семен.

–А Гридя-то где? Цел? – спросил князь, пока его втроем ворочали и сидя пристраивали на тушу коня.

–Цел – коротко сказал Семен, обтирая ладонью кровь с лица – пошел проверить, где были эти, засадники. Да вон он идет.

И действительно, из кустов на опушке вынырнул Гридя и торопливо пошел к собравшимся. Тем временем Ефим вспорол штанину князя, достал из сумки какую-то баночку и свернутый холст для перевязки.

–Вроде ни жила, ни кость не задета, в мясо вошла, да и не бронебойка. Сейчас попробуем достать, я мазь наложу и забинтую.

–Погоди – сказал Иван – что Гридя нам расскажет.

Подходящий Гридя вопрос услышал и начал рассказывать.

–Засада была небольшая, человек семь-восемь. Двое, которые были с нами, должны были спереди нас отрезать, двое сзади – ну, вы видели, они к моим поскакали, а тем временем сначала наших лошадей, а потом и нас из луков должны были положить. Потом всех ограбить, раздеть, тела стащить в лес, и все – князь Рязанский пропал неизвестно где, наверное, татарове убили, а может, сам сбежал. Люди это Хабарова, но и наши есть. Да какие они наши, паскуды… Про то, что поедем мы в ту деревню Федора, они точно не знали, поэтому такие же засады должны сидеть еще в трех-четырех местах. Людишки умелые, двое моих с ними схлестнулись, мои положили обоих, правда, один мой тоже не выжил тогда – жилу подрезали, а уж потом, когда те, что с луками засели, увидели, что враз нас свалить не получается, они начали паниковать. Второго моего тоже все-таки застрелили, правда, он уже успел в кусты ворваться и одного из них стоптать. Эх, такие ребята были… Ну, тут и мы с Семеном подоспели и дело докончили. Подо мной-то коня тоже сразу убили, я справа ехал. А Ефима придавило маленько.

Семен кивнул.

–Это кто ж тебе все это рассказал? – спросил князь.

–Ну, не все они сразу умерли, которого конем мой стоптал, пожил еще… немного. И в лесу еще один тоже… не сразу. А вот плохо то, что то ли один, то ли двое смогли уйти и всех коней лучников – они в лесу чуть поодаль привязаны были – увести. А мы теперь без лошадей. Совсем.

–Так что, княже? – спросил все приготовивший Ефим – тащу? Тут вроде не так страшно.

–Тащи, чего уж – ответил князь и оперся руками поудобнее.

Семен с Федором придержали князя, Ефим ловко вытащил стрелу, тут же прижал густо потекшую кровь тканью, другой рукой поменял ткань на смазанный мазью валик из той же ткани и бойко начал наматывать вокруг ноги полотно. На ноге тем временем начал наливаться заметный синяк, а полотно – пропитываться кровью.

–Стрела чистая – вполголоса заметил Гридя.

Закончив перевязку, Ефим сказал – а ну-ка привстань, княже, идти сможешь?

Федор с Семеном подняли князя, Семен остался под правой рукой. Стоять было можно. Князь сделал шаг, другой, третий… Плохо, медленно, но идти было можно. Вот только куда?…

–Сажайте меня, черт… куда нам теперь идти? У Федора тоже могут оказаться эти… продавшиеся…

–Князь, да я!.. – снова завел свои слюни и сопли Федор, пока Семен опускал князя на землю, чтоб тому можно было вытянуть раненую ногу.

–Не начинай, Федя – сказал князь – сколько можно, если б не твои кольчужки, наши тела бы сейчас раздевали и в лес оттаскивали.

–В меня три раза попали, как началось – сказал Гридя – в кольчугу. Далековато тут все-таки до леса, стрелы не на излете, но сила не та уже.

–В меня два – сказал Семен – тоже в кольчугу.

–Один – сказал Ефим, потирая правый бок – зато от души, ребра хрустнули. А что это у тебя на руке, кстати, Гридя?.. Чего рукав в крови весь?

–Да ерунда, царапина. На опушке зацепил один из лучников.

–Давай-ка тоже намажу да перевяжу.

–Да ерунда! Не течет почти уже!

–Давай, давай, хотя бы мазь наложу. И Семену щеку распороли, тоже надо смазать.

Пока Гриде мазали и перевязывали руку, а Семену морду, князь сидел и думал.

–Ну что, други, к Федору нам нельзя. Назад нам нельзя. На дороге нам оставаться нельзя – или погоня московская поспеет, или татары наскочат. На любых открытых местах то же самое. Поэтому только в лес. Надо собрать все нужное, что на себе унести можем, да уходить. Тела наших унесем на опушку, хоронить времени нет, хоть в ямке какой укроем. Лошадей прибрать не сможем. Если тут хоть дня два-три никого не окажется, зверье все растащит, а дальше уж и не поймешь. Если хоть один человек ушел, что мы живы, они скоро узнают, узнают и куда мы направились, и где нас искать, а тогда на нас, пеших да раненых, откроют охоту, загонят да прикончат. Так что сейчас в лес, но не особенно глубоко – мне с ногой потом не выбраться. Так, по опушке, неподалеку…

–Листья уж все опали – с досадой заметил Гридя – нас же видно будет, сейчас бы по ельничку или по сосняку, да тут их нету…

–Через пару верст будет ельник – встрепенулся все еще сохраняющий виноватый вид Федор.

–Сосняк… к Никодимычу! – внезапно воскликнул молчавший до этого Семен.

Все вскинулись. Никодимыч, старый воин из дружины еще отца князя, который учил ребятишек обращаться с копьем, был знатным копейщиком. Но, получив стрелу в руку в стычке с татарами, лет десять назад ушел из дружины. Ему был выделен небольшой, можно сказать крошечный надел на границе аж четырех княжеств – Рязанского, Муромского, Владимирского и Московского. Надел был на небольшом кусочке старого соснового леса, рядом озеро, а дальше простирались огромные непролазные болота, из-за которых и границы-то в этом месте у княжеств были довольно условными. С Рязанской стороны туда еще можно было проехать, не пересекая этих условных границ, а вот с других княжеств – вряд ли. Ребята заезжали к старику лет семь-восемь назад, его небольшое семейство срубило в бору у озера хорошее подворье, жило рыбалкой, охотой, ну, и пахали и огородничали немного. Место было удачное, вряд ли кто-то стал бы искать беглого князя в такой глуши, да и татары не полезли бы большим числом в очевидный тупик вдалеке от торных дорог, а от мелкой группы Никодимыч с семьей отбились бы. Но до него было было…

–Сколько до туда, Семен, верст сорок? Это мы седмицу ковылять будем.

–Меньше, мы успели прилично отъехать.

–Можно к Федору завернуть, лошадей взять… аккуратно ночью…

–Это чего я, у самого себя лошадей должен брать?! Ночью аккуратно?!!

Заговорили все разом.

–Да тише вы! – снова поморщился князь (ногу начало дергать) – так и сделаем. Сейчас рядом с дорогой дойдем до тех ельников, дальше, видимо, там и ночуем, а потом уж посмотрим, как до Никодимыча добраться. Раз уж на меня охоту по всему моему княжеству объявили с засадами, в любой деревне показываться нельзя, надо схорониться, как зверю в логово – горько добавил он.

Все сконфужено отвернулись и примолкли, разойдясь по делам. Федор с Семеном пошли к заводным лошадям, где лежала их невеликая казна и другие припасы, Гридя пошел еще раз проверить оставшееся оружие и седельные сумки остальных лошадей, а Ефим вместе с ним пошел собирать съестное и лекарские припасы, если попадутся. После чего в две пары рук стаскали своих воинов в промоинку в лесу, а засадников-предателей просто свалили рядом с дорогой. Князь тем временем делил припасы на удобные для переноски сумки, после чего перекусили и попили из фляг. На все про все ушел как бы не час. Солнце стояло к обеду.

Первая верста далась относительно легко. Федор, пополневший на управительской работе согласно должности, тащил самое тяжелое, серебро с золотом, пыхтел, обливался потом, но согласился отдать Семену только небольшую часть поклажи – Семен, как самый крепкий, поддерживал князя с правой стороны. Остальное несли всего понемногу, основное было у Гриди, а еще он взял один из луков засадных лучников и собрал с дюжину стрел. Ефим нес пару скаток одеял, кое-что нашлось для перевязки, и поддерживал князя с левой стороны. Федор сначала вырвался вперед, но под тяжестью груза быстро начал сдавать, и переместился назад поредевшей и превратившейся из конной в пешую колонны, где и плелся рядом с Гридей, взявшим на себя роль разведчика, зорко посматривающего по сторонам и иногда, когда видимость впереди скрывали кусты, деревья, либо поворот дороги, вырывавшимся вперед, чтобы исключить случайные встречи. Хорошо еще, что конец листопада выдался морозным, который день подмораживало, и грязи не было. Это сильно помогло князю и при побеге из Москвы, и сейчас. Иначе все бы они на той дороге и завязли.

На второй версте ногу князя начало дергать сильнее, пошла испарина, и вроде бы в сапог начало течь. Князь не выдавал своего состояния, но и по побледневшему лицу, и по замедленному шагу можно было многое понять. Сильно стали тянуть к земле спасительные кольчуги. Кривился на правый бок Ефим, незаметно переносил поклажу с подраненного правого на левое плечо Гридя, у Федора ныла отбитая при падении с коня спина, и только Семен, как столб, продолжал придерживать князя при ходьбе и переть вперед, хотя порезы на его лице снова начали немного кровоточить. Все потели в теплой одежде.

На третьей версте стало совсем плохо, в сапоге князя откровенно хлюпало, они попробовали сойти с дороги, но опушка оказалась неровной, заросшей кустами, да еще и с понижением в сторону леса. Матерясь, вернулись на дорогу и пошли уж совсем черепашьим шагом. И вот впереди в сплошной серо-коричневой чаще леса показались первый хвойные деревца. Правда, они начинались не сразу рядом с дорогой, а через несколько небольших полян, отделенных от открытой части местности, где и проходила дорога, кустами и редкими цепочками деревьев. Взмыленный красный Федор взмахом руки подтвердил, что да, туда. С облегчением свернув с дороги (Гридя проверил, чтобы по возможности не осталось следов), они прошли по пожухлой траве через первую – редкую – цепь голых кустов, через прогал с небольшим понижением прошли еще ряд деревьев, и уперлись в сплошную стенку деревьев и кустов, росших уже так густо, что через них даже было плохо видно дальнейший лес. И вроде бы там стоял туман. Странно, и морозец был (хотя сейчас пригрело), и солнце светит, а там туман? Но надо было идти, нашли местечко, где кусты были пореже, и проломились на полянку, саженей десять в ширину и пятнадцать в длину. За ней, снова с понижением, начинался матерый лес, на его границе стояла стенка того странного тумана, из которой совершенно внезапно на них с ревом выскочил… выпрыгнул… вылетело… нечто ревущее и сверкающее огромными светящимися глазищами, и тут на них навалилась невидимая тяжесть, и они только и смогли, что осесть там, где стояли, теряя сознание.

3

Через сколько времени к Николаю Федоровичу начало возвращаться сознание, он определить не смог. На часы не смотрел ни до этого… случая, ни после. Так как сразу после было сильно не до того. Если перед потерей сознания (он это четко помнил) состояние его было нормальным, то сейчас часто и гулко бухало сердце, болела голова, во рту был сушняк, а все тело было как ватное. Зрение тоже прояснялось очень постепенно. Седов выпрямился в кресле, и, отстегивая ремень непослушной рукой, другой рукой так же неловко попытался открыть дверь машины. Щелкнул замок, и полувыйдя, полувывалившись из машины, Седов жадно вдохнул морозный воздух. Здесь (знать бы еще, где) было ощутимо холоднее, но так же по осеннему светило солнце. Нашарив в двери минералку, скрутил крышку с бутылки и сделал несколько жадных глотков. Полегчало. Выпрямившись, он прошел вдоль машины к лесу. Действительно, лес был не тот. Ну, то есть он был таким же осенним, без листьев, но Седов его не узнавал: никакой дороги в лес не было, кусты росли сплошной стеной, перепад высоты за кустами был от силы с полметра, а следы от машины начинались от этих кустов метрах в двух. До этого и трава была не примята, и на лежавшей почти сплошным ковром листве отпечатков шин не было. Все это мозг Николая Федоровича зафиксировал автоматом, видимо, придя в норму. Повернувшись обратно к поляне, Седов снова увидел лежащих людей и сразу вспомнил, что они появились там прямо перед его отключкой. Двинувшись в их сторону (ноги держали еще не очень хорошо), он, хрипло откашлявшись, спросил неровным голосом:

–Ребята, а что это тут сейчас было? Не поверите, в первый раз за рулем сознание потерял.

Подойдя к ним метра на три, Николай Федорович притормозил. Что-то тут было не так. Перед ним было пять человек, четверо из которых начали так же замедленно, как он только что, подниматься, откашливаться, растирать лица руками и заниматься прочими действиями, показывающими, что и их приложило этой неведомой чертовщиной, пятый же только привстал, точнее, поднял голову, оставаясь полулежать на траве и листьях. Все они были одеты… незнакомо. У двух ближайших были длинные, ниже колен, халаты не халаты, на вид теплые и толстые, украшенные меховой оторочкой по вороту и обшлагам рукавов, а также золотистой и серебристой вышивкой, а кое-где сверкали… камни? Или бижутерия?. Все были перетянуты поясами с… ножами?… кинжалами? и даже что-то в длинных ножнах вроде бы по сторонам путалось. Толстячок на самом заднем плане был вообще в меховой шубе. Парень, в лице которого было что-то татарское, был одет в такой же халат не халат, но потемнее, и имел за плечом лук в чехле (и стрелы торчали), а его сосед и одеждой, и лицом был похож на какого-нибудь дьячка из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» – в чем-то типа рясы, низенький, щупленький, с редкими усишками и жидкой бородкой. Собственно, усы и бороды были почти у всех, кроме татарчонка, так, у толстячка борода была приличная, окладистая, про дьячка уже сказано, а белобрысый здоровяк слева растительность на лице имел короткую и рыжеватую. Но сквозь все это Седов только сейчас увидел и понял, что все они очень молоды, лет 20-25.

–Так чего это было, а, ребят? Вы реконструкторы, что ли?…

–Пить – вместо ответа первым подал голос пятый, который полулежал.

Вся четверка не то чтобы рванулась, но как-то развернулась и потянулась к нему, а Седов, все еще держащий в руке бутылку минералки, на автомате скрутил крышку и сделав еще шаг, вложил бутылку ему в руку, просто сказав – на. Пока этот пятый, тоже с бородой и усами, но очень бледный, еле держа двумя руками пластик, жадно глотал воду, Николай Федорович успел рассмотреть, что одет-то он побогаче остальных, и кафтан (кафтан! всплыло слово из памяти) его гораздо богаче и расшит золотом, хоть и видно, что все швы ручные, но ровные, и ткань красивая, темно-красная. Такой же тканью была отделана и странная полукруглая шапка, тоже с вышивкой золотом и с меховой оторочкой. Сбоку на ремне у него тоже лежало что-то в длинных ножнах, обильно украшенных камнями. Штаны, типа шаровар, были темно-синие, а сапоги, которые были сейчас прямо под ногами Седова, больше всего напоминали ковбойские и тоже были из темно-красной кожи. Правая нога была замотана бурой тряпкой, и вообще вся штанина была в… крови?! Николай Федорович опять-таки машинально вспомнил похожую тряпку на руке у скуластого и разводы крови на морде у белобрысого.

–Он что, ранен, что ли? – не дождавшись ответа на первый вопрос снова спросил Седов – и не один, я смотрю? Может, вам в больницу? Так я сейчас скорую вызову – продолжил он и стал еще раз оглядывать стоящих перед ним. Все они почему-то оказались ниже его ростом, даже крепыш, но это он отметил вторым слоем, так как первым делом ему в глаза бросилось то удивление, изумление и еще черт-то что, с которым они все смотрели на него. Толстяк просто пучил глаза, татарчонок смотрел с непонятным прищуром, белобрысый вслепую шарил по поясу руками, и только похожий на дьячка, присевший около лежащего с какой-то мягкой баклажкой (кожаная, что ли?), издал какой-то всхлип или вздох, невольно привлекая к себе всеобщее внимание.