Сдобная Лиза и панки хой!

15 лет спустя.

– Что бы сказали твои чувства?

– Со мною беда, никто и не заметил.

– А сама Лиза заметила, что с ней беда?

СДОБНАЯ ЛИЗА И ПАНКИ ХОЙ!

ЧАСТЬ КАКАЯ-ТО.

ИВАН БАЙ, БАНАНОВАЯ КОЖУРА И ДОРОГА ДОМОЙ

Мама, любящая всякие экзотические снадобья да настои, привезла из очередной поездки какой-то очень целебный сбор для повышения артериального давления, и самого утра Лиза потихоньку пила его из трехлитровой банки. Поднялось ли давление после супер питья или так совпало, что Лизе хотелось что-то активно делать, но она носилась по дому, как электровеник, под включенный мафон, из динамиков которого истово орал Кобейн.

Звонок в дверь, – Лиза кинулась открывать. Оказалось, друзья, пара неформалов. Зашли-не зашли, так, заглянули. Один из них принес кассету Янки Дягилевой. Его глаза были стального серого оттенка, и слегка вытаращены. Он что-то сумбурно говорил-говорил-говорил про гопов, смысл оставался непонятен, но очевидно, что он был глубоко потрясен чем-то. Другой неформал, который все это время молчал, стал тянуть его за рукав к лифту. Они обещали зайти вновь сегодня.

Лиза закрыла дверь, подошла к окну. Активность с неё спала. Постепенно пустились осенние сумерки, в доме напротив стали загораться прямоугольничками окошечки, такие теплые, желтенькие, оранжевенькие, всякенькие. Темнота стала гуще, а Германов все нет. Досадно. «Хорошо, хоть вернули кассету». Пошла читать книгу. Завтра в школу эту ненавистную.

Часы с кукушкой на кухне отбивают время каждые полчаса. Ку-ку! Двадцать два тридцать! «Дзынь-дзынь-дзыыынь!!» – звонок в дверь.

– Это кого там черт принес, на ночь глядя? – как обычно недовольно проворчал отец.

Лиза поворачивает замок, потом еще один и еще. Ба-а-а! Ну ни финля себе! Сероглазый вернулся, но где-то по пути потерял своего собрата.

– Лиза, у меня к тебе просьба.

– Какая? – спросила Лиза.

– На сто баксов!

– Э…? – от удивления у неё даже не нашлось слов, только брови взлетели домиком.

– Потом скажу. Иван Бая надо спасти! Срочно!

Ну как же отказать! Ведь Лиза хотела быть доктором и идея спасать кого либо от чего-либо брала ее за живое. Кого-то бьют – она бежит разнимать. Кому плохо – утешить, поддержать. Это как звонок на номер 03. Скорая помощь.

– Дочь, ну завтра же в школу! – последний аргумент мамы.

– Там человеку плохо, он страдает!

Лиза одолжила у брата проездной и поспешно выбежала с Сероглазым из подъезда в черную осеннюю ночь.

Троллейбус с номером «5» до Жилгородка был последний, в один конец. Оттуда он пойдет только в шесть утра. Но будет еще автобус-дежурка. Лиза ехала в неизвестность. Как же, там великие дела! Ну и что, что завтра контроша по физике. Это можно пережить. Нефер явно был не в себе и на весь троллейбус вещал, что сделал доброе дело. «Только Иван Баю не говори, а то он обидится». И что-то еще. Было очень много слов и очень мало смысла. Вполуха слушая его, Лиза переживала, что родители волнуются, а она едет в ночь в неизвестность на другой край города.

***

Когда Лиза была маленькой и болела, лежала в кровати, мама с папой иногда приносили всякие подарочки, чтоб дочери было как-то порадостнее. Однажды они принесли книжку «Сдобная Лиза». На обложке, среди всевозможных кренделей и пирогов, восседала рыжая полосатая кошка. Удивительная и добрая книжка с красивыми картинками.

Интересно, как сейчас там мама?

***

Тем временем троллейбус привез их на конечную остановку и поехал дальше по своим троллейбусным делам. Они шли и курили несколько перекрестков, Лиза отчего-то взяла и разревелась. На голове банданка, прикрывает выбритую наполовину голову. Красно-оранжевая огненная рубашка и косуха из московского секонд-хенда.

Было около полуночи, когда они позвонили в квартиру к страдающему Иван Баю. И стало ясно, отчего возник его великий недуг. Собачьи глаза смотрели преданно. Восхищенно. Блестяще. Зрачки широкие. Неадекват. Лизе стало страшно. Стало ясно, что каким-то образом он в нее влюбился. И зачем?… только себя мучить. К тому же он отверженный, еще более отверженный, чем она. И эта отверженность граничила с юродивостью. И ей стало как-то еще более не по себе. Как-то…Она не чувствовала себя достаточно настоящим панком. Как Сдобная Лиза из сказки – вроде кошка, а вроде испеченная, и если нападут мыши, то обязательно ее съедят. Нельзя, чтоб мыши обнаружили тесто и изюм под перегаром. Ну, вот это вот оно все, конечно, косухи, банданы и серьги, и даже полубритая башка. Мимикрия, чтобы стать своей. Но под всем этим крылось что-то очень ранимое, без кожного покрова. Что ни в коем случае нельзя было показывать никому. Ибо растопчут. Обязательно раздавят, плюнут в сердцевину. Нет. Нельзя. Пусть никто не догадается, что она другая. Никогда.

Бывает такой вид любовной зависимости, когда человек лежит и страдает. И встать не может с кровати. Как наркоман. Вот это и накрыло Иван Бая. А ее накрыла агрессия. Захотелось пнуть его посильнее.

– А я то тут тебя реанимировать еду, думала, что что-то с тобой случилось… А ты… Да пошел ты! Да пошли вы все!!!

***

Остановка была пустая. Никакого автобуса и в помине нет. Ибо хороший автобус уехал прочь, а плохой в депо сломан и не поедет ночью в микрорайоны. Ну здравствуй, черный понедельник… Они идут, трое непринятых и отверженных миром. Сероглазый в кепочке «Нирвана» и вылинявших и запыленных черных джинсах. Иван Бай с ирокезом, в расписной куртке и штанах. И Лиза. Город большой, но у панков длинные ноги.

Идут, проверяют по дороге мусорные баки. Здесь возможно лакомство для панков. Лизе досталась банановая кожура. Сойдет. Немного подгнившая и особенно сладкая. В Балакоко бананы в магазинах по цене чугунного моста. Так что можно считать, удача.

– В Москве такииие помойки, шикардосные, можно жрачку не покупать ваще! Там прям торты выбрасывают, – делилась Лиза ощущениями о Златоглавой.

– Вот мажоры!

Они проводили Лизу до дома. Мама не спит. Пахнет валерианой. Кукушка пробила два часа ночи и пластмассовая дверка закрылась за ней. Поутру, как обычно, гири отвиснут почти до скамьи, обитой синим дерматином, и придется подтягивать серые цепочки. Лиза ни за что не скажет маме, что сегодня ела сладкую банановую кожуру из мусорного бачка, как настоящий панк.

ЛИЗА И ПЕРВЫЙ КОНЦЕРТ

РОК ПРОТИВ НАРКОТИКОВ ИЛИ ПЧЕЛЫ ПРОТИВ МЕДА.

ЗНАКОМСТВО С ПРИХВОСТНЕМ

На самое начало Лиза немного опоздала. Кажется, выступала группа « Утроб». Шум гитар, крики толпы были уже слышны, Лиза вошла и растворилась в толпе, пытаясь найти знакомые панковские лица. Вот они! Жилгородковские. У них своя тусовка. Тут она заметила его… И… Сразу запала. Он был в рваных джинсах, в балахоне «Нирвана» и понтовой синей рубашке.

«…можешь попользоваться мной», – доносилось со сцены.

– О, привет!

– Привет!

– Я – Лиза, или просто «Сдобная»«. А ты кто?

– Я Прихвостень!

Прихвостень оказался дружелюбным и общительным. В меру лохматым, с большими глазами чайного цвета. И они начали разглядывать и обнюхивать друг друга: «Вау! Какие у тебя феньки! А сколько серьг в ухе?», «А что ты слушаешь??», «О, я тоже слушаю такое!» «А на каких сейшенах ты был?», «А где ты живешь?»

На сцене уже сменилась команда, когда они вошли в обнимку в ревущую, топочущую, беснующуюся толпу и нырнули в эпицентр слэма. Такого, какого ни в сказке сказать, ни пером описать. Иногда целовались взасос: а пусть бывший козел видит, что Лиза не одна. А когда потом он посадил ее на шею, то она визжала от восторга. На тот момент это было пределом ее счастья, ведь она видела такое только на видеокассетах «Железного марша». Какая удача – мало того, что попала первый раз на крутой сейшен, плюнула бывшему в рожу, да еще нашла свою любовь. Она была счастлива.

Подошла очередь выступления одной хорошей знакомой Лизы, и они стали ее поддерживать из всех сил.

– Давай, подпевай, это моя подруга!

В это время в приятельницу Лизы летели помидоры, и только они, как два человека, которые всегда против, орали припев песни, что-то там про мяч.

Сгущались сумерки, и гопы тоже сгущались. Угрожающий рык раздавался со всех сторон: «Ну, все, теперь они не уйдут… никого не пускать…». Где-то на краях тусовки уже завязались драки, в толпу полетели стеклянные бутылки. Лизе не хотелось отпускать Прихвостня. Они целовались страстно и бешено. Как в последний раз.

«А как же мы теперь с тобой встретимся?». Лизе было страшно потерять нового друга, с которым так много общего. Он тоже был отверженным. Таким же, как она. У нее была ручка в рюкзаке, а бумаги не было. Лиза сказала ему: «давай руку». Он подставил левую. Она стала царапать свой адрес, чтоб уж он наверняка ее нашел. Она еще не знала, каким боком все это может потом выйти… Эх, Прихвостень, Прихвостень, ну кто же знал, что оно так получится…

Неформалов с концерта развозили милиционеры, в бобиках. Прихвостень и Лиза попали в разные. Панки были напиханы очень плотно, приходилось сидеть втроем на одном кресле. Они дебоширили прям внутри и вовсю орали «Гражданскую оборону». В центральные районы повезли одних, в район Жилгородка – других. Иван Бай поехал с Лизой. Он – верный товарищ. И пойдёт пешком обратно через весь город. Иван Бай никого не боится.

Концерт закончился, а приключения на жопу Лизы – нет…

СОН В ОСЕННЮЮ НОЧЬ, ЗЕРКАЛО И КАССЕТА SEPULTURA

Все говорили, «SEPULTURA» – крутая группа в мире тяжелой музыки. Шел 2001, и Лизе досталась кассета в подарок от подруги. И, однажды, в осеннюю ночь она ее включила. Мать уехала, отец где-то пропадал на заработке, брата тоже не было дома. Она осталась совершенно одна в пустой квартире. Налила в бокальчик припасенного «на Новый год» импортного сока, закурила в туалете сигарету с ментолом. Закашлялась. Выкинула, смыла. Да и пусть, главное кассета есть. Вот он, заветный алмаз в мире тяжелой музыки. Нажимает серебристую клавишу магнитофона. Ой, как страшно вокалист орет: «Рооотс, блади рооотс…» Но Лиза сильная девочка и орущими мужиками ее не напугаешь. Зато можно теперь всем хвастать, что она слушает SEPULTURA.

ЗЕРКАЛО

Мама из детского садика принесла Лизе кусок прямоугольного зеркала среднего размера. Оно было классным, так как лицо умещалось в нем все целиком. Зеркало очень нравилось Лизе.

***

Время приближается к полуночи, пора спать, завтра в школу.

И вот, свет погашен, Лиза смыкает веки.

***

Сон.

Ночь. Лиза идет от бывшего парня той подруги, которая подарила ей кассету. Она пьяная в хлам. И с удивлением обнаруживает, что ее родной город превратился в Ад. На фоне играет та самая SEPULTURA и во тьме горят костры, и одновременно капает дождь. И все в каком-то мрачняке, в черно-оранжевых цветах.

Наконец она дошла до дома (в квартире никого не было). Разулась, вошла в спальню. На столе горели свечи и стояло то самое зеркало. Лиза села на стул и вздумалось ей в зеркало взглянуть. И в этот момент произошло невероятное – зеркало каким-то образом подтянулось и собственное, освещенное пламенем от свеч отражение, поцеловало ее взасос. Лиза обмерла от ужаса. И тут зеркало откинулось назад, а затем опять устремилось к ее лицу. Только теперь на нее смотрело полуразложившееся лицо с синяками под глазами. И оно устремилось к Лизиным губам и жадно вцепилось в них, и опять страстно поцеловало. Затем снова откинулось, и с размахом приблизилось вновь, и в нем был уже оранжевый череп. И он своим костяным ртом вцепился Лизе в губы. Все происходило в какие-то секунды. «Сон! Мне снится! Срочно, срочно нужно просыпаться!»

Это давалось тяжело – глаза не хотели открываться, тело будто одеревенело. Наконец она усилием воли распахнула веки. В комнате было темно и сердце бешено колотилось. Только в магнитофоне жужжала закончившаяся кассета SEPULTURA.

Лиза включила свет и оставила его гореть всю ночь.

***

…незадолго до того, как не стало Прихвостня, зеркало совершенно внезапно выскочило из рук и разбилось вдребезги.

ВСТРЕЧА

В двухэтажном магазине располагалась одна из нескольких музыкальных точек Веникова. Она находилась между этажами, и работали в ней, как и в прочих, свои – то бишь неформалы. Веников помимо кассет привозил плакаты, календарики и журналы, на которых красовались всевозможные рок группы и музыканты. Еще были значки. Лиза периодически покупала какую-нибудь новую музыку в отделе. И вот… Декабрь наступил и снегом все запорошил. У Лизы была депрессия, т.к. большая неформальная тусовка распалась, и сходить, по сути, было особо некуда. Ну, нет, были, конечно, небольшие очаги панк-тусовок, но все они оказались как-то разрозненны. Грустно.

И вот, наступил вечер, и она заскрипела снегом по направлению к магазину – авось, будет что-нибудь слушабельное. Нового продавца она не знала. Какой-то пацан в феньках, кудрявый, как одуванчик, с красноватым лицом и горбатым носом.

—Эээ … привет! А Веников привез что-нибудь новое?

– Нет.

– Ты кто?

– Крис. В честь басиста из Нирваны.

– Ммм… а я Сдобная Лиза.

Пока они общались и по обычаю рассматривали фенечки друг у друга, сзади с лестницы раздается: «Ооо, привет, Крис! Ну как, есть в наличии альбом In Utero?»

Голос показался очень знакомым, и Лиза обернулась. И сначала обмерла. Он стоял и улыбался. Такой косматый, в старой куртке. Не может быть! Прихвостень! И Лиза кинулась ему на шею, а он был и не против.

– Пойдем, перетрем. Крис, сторожи свои кассеты, нам надо поразговаривать. Кажется… мы не виделись вечность.

Они с Лизой вышли под ручку и завернули за угол. Лизу пошатывало от счастья и неожиданности. Он нашелся. Он теперь тусуется здесь. Невероятно. Она не верила, что когда-то его встретит. Ведь он был из деревни. Оказывается, он учится в городе и живет у бабушки. Вернулись в тепло. При Крисе все же как-то неудобно было разговаривать. Хорошо, что он куда-то отошел. Без него как-то свободнее дышалось.

– Знаешь, Прихвостень… а почему тебя так назвали?

– Потому, что я ходил за братом как хвост…Ну, для кликухи это слишком коротко, вот теперь я как бы хвост, но в титуле.

– Хвост… а чей ты? Ты же должен кому-то принадлежать… Ты такая часть, которая не может быть сама по себе.(Наивная Лиза попыталась прощупать, есть ли у него девчонка)

– Ммм… ну, я пока ничей. Свободный. Ты придешь сюда завтра?

– Да.

– Я хочу сделать тебе подарок. У меня брат художник. Принесу тебе какой-нибудь его рисунок.

– Заметано!

***

А вы знаете, что такое счастье? Вот Лиза была на седьмом небе в тот день. Надо обязательно все рассказать Машке за кружечкой чаю.

СПАСИТЕ, ПОМОГИТЕ!

Школа. Пространство без выхода. Тюрьма для детей. И каждый день Лиза видела Их. Безликая глумящаяся гопская толпа. Если вы никогда не были белой вороной, то вам не понять всех прелестей подростковых издевок. Каждый день, изо дня в день нужно было выдержать на этой войне, не на жизнь, а на смерть. Отстаивать право быть собой. Вам не понять, что такое родители за чертой нищеты и никакой поддержки. Папа бухает, не ночует дома, якобы работая, или спит, а маме по шесть раз вызывают за день скорую помощь. Ей не до Лизиных проблем. Брат сказал «разбирайся сама». Это песец, товарищи. Это песец. Никто не вступится. Никто. Никогда. Всем просто ровно фиолетово. Одна, одна, совсем одна.

Только ты и враги. И безвыходность. И каждый день жертвоприношение своего человеческого достоинства. За что? За право быть собой. И только. Когда Прихвостня не стало, образовалась какая-то пустота и бездна. Лиза ходила, как дурная. А солнце было такое весеннее, яркое. Она идет, волоча ноги по школьному двору. Вот они, гоп-стоп, подошли из-за угла.

– Ы-ы-ы, груда металла… Панк! – с кривой улыбочкой произнес самый жирный из них. «Это мы вашего неформала повесили. Ха-ха! И никто ничего не узнает. И тебя повесим! Готовься!»

– Иди на йух, урод! – сказала Лиза, но коленки у нее здорово задрожали. Ноги стали еще и холодными.

Боже, боже, как же страшно… Как-то внезапно стало страшно выходить на улицу. То, что случилось, было настолько ужасным, что Лиза никак не могла переварить смерть. Самое страшное, что правды никто не знал – сам он, или… ему помогли. Её, конечно, вызывали, допрашивали. Лиза рассказала о словах жирного гопа, но они не среагировали. Никто. Не увидел. Беду. Никто. Не увидел. Что умер человек. Страшной смертью. И если ты умрешь – никто не найдет убийцу. Он будет так же безнаказанно ходить в школу и делать свои дела. И все закроют глаза и скажут «сама». Это невыносимо. И даже если скажешь, что угрожали, стражи правопорядка пропустят мимо ушей, потому что ты – сраная неформалка. Внутри Лизы все кричало: «Моего друга убили. Меня хотят убить. Почему этого никто не видит и не слышит? Неужели жизнь ничего не стоит?!!»

Лиза подошла к завучу, которая одно время печатала ее стихи и с которой были более-менее хорошие отношения. «Вы знаете, Нина Георгиевна… Мне угрожают… Меня хотят убить… Они уже убили моего друга…»

Нина Георгиевна улыбнулась ослепительно и жемчужно розовая помада алмазно засверкала на ее губах. «Не может быть, не придумывай! У нас ребята в школе хорошие! А ты сними свои драные джинсы, в школе так ходить не принято…»

Убиться об стену. Ну что же так невыносимо гадко?! Кто-нибудь… Кто-нибудь… Помогите, спасите… Да кто-нибудь, услышьте наконец-то меня! Просто выслушайте! Не отворачивайтесь! Не делайте вид, что ничего не происходит! Здесь беда, здесь трагедия, здесь смерть! Услышьте меня… Пожалуйста… Кто-нибудь… Ну, хоть кто-нибудь!.. Безнаказанно убивают людей на фоне ваших безразличных лиц! Как же хочется кричать… Бессилие…

Лиза стала часто оглядываться, не идет ли за ней кто. Угроза Коли слишком сильно ее задела. В двух соседних городах тоже недавно убили двух неформалов. Лиза дрожала дома от ужаса. Это чувство так сильно застряло внутри, что спустя полгода Лиза вообще заперлась в своей комнате и стала бояться всех подряд на улице. Через силу выходила из дома и сразу пряталась. Ей везде казались убийцы, которые в любой момент могут сделать с ней все, что угодно. И всем будет просто все равно. Как матери. Как отцу. Как брату. Как училкам в школе. Господи, за что? За что???

***

Психоневрологический.

– Нет…

***

– Человека нет, чувств нет.

– Зато у меня есть! И мне страшно!

ДЕКАБРЬ ПРИХВОСТНЯ

В магазине с Прихвостнем начался бурный роман, как и мечтала Лиза. Он приходил в магазин пешком с учебы и тусовался на точке с Крисом. И ждал Лизу. К Крису иногда приходила его девушка, Надежда. В цивильной шубке, зато вся в фенечках, он включал романтичную музыку. Они целовались и ворковали о любви. Лизе Крис проболтался, что между ними ничего не было. Она была хранительницей большого количества подобного рода секретов.

Лиза знала примерно, во сколько Прихвостень придет в магазин. И к этому времени подтягивалась и она. Ну и чтобы он не подумал, что она его ждет, делала это немного попозже, в основном это было на закате. Каждый раз она шла на встречу с замиранием сердца. Открывала стеклянные двери магазина и вплывала, сильно надушенная дезодорантом, непринужденно сворачивала вправо, где была та самая музыкальная точка. Взлетала по лестнице и улыбалась. А там с распростертыми объятьями ждал Прихвостень. Он был рад ее видеть. Так как стоять было неудобно, они сидели прямо на ступенях магазинной лестницы, ведущей на второй этаж. И обнимались. И она чувствовала его запах. И было хорошо и весело. Старушка, орудующая шваброй, им ничего не говорила.

– Пойдем, потрещим.

Это значило уйти за угол, в нишу магазина и они будут смотреть на парк. А потом обниматься, целоваться и немного друг к другу приставать, на его языке «домагиваться». И еще писать маркером на щитке что-то типа «Прихвостень», «Сдобная», «Nirvana», значок анархии, то бишь буковку «А» в буковке «О». Это было их место, и тут были только их надписи. Или просто обнимались и разговаривали.

– Гопы, они тупые. Очень тупые. Один гоп подошел ко мне, здоровенный такой, тупой, как валенок… И спрашивает: «Ты че такой волосатый? Постригись!» Или что-то в этом духе.

Лизе хотелось убить всех этих ублюдков. Она рассказывала в свою очередь про проблемы в школе. Они жаловались друг другу. Он говорил, что только она его понимает. Называл ее «Товарищ Сдобная». Для нее это было о близости. Единственный человек, который принимал ее такую, как она есть. В этом аду и хаосе непонимания, отторжения, издевок, игнорирования и бессмыслицы. Что-то подсказывало Лизе, что его реальность очень похожа на ее. Только он многое не договаривал.

Так прошел декабрь. Лиза мечтала с ним встретить Новый Год.

СЛИНЯЛИ ПРАЗДНИЧКИ

Но Новый Год они не встретили.

Все было в каком-то весело-непонятном хаосе, и бац! – наступили предпраздничные деньки, а отдел внезапно закрылся по непонятным причинам. Соответственно свидания прекратились. Ни ответа, ни привета. Ну, вот и все. Гуд бай, мурзики! Лизу нахлобучило чувство страшного одиночества. И живет он далеко, и телефона его нет, да и у нее не проведен. На какое- то время все потеряло смысл. Осталась пустота. Тусовка распалась и даже веселое времяпрепровождение с умной свитой вроде Машки не радовало.

Она заслушивала до дыр подаренную им переписанную кассету Агаты Кристи и грустила. Странные, безрадостные праздники. Надежда только на счастливую случайность встречи с ним. Но это все равно, что увидеть живого питекантропа.

Рождество и руки не для скуки. Надо как-то отметить. Лиза достала цветные карандаши и стала выводить дивные узоры на своей щеке. И еще. И еще. Одна щека покрыта рисунком, затем другая. А теперь к Машке. Подружка была в восторге и тоже вывела себе на лбу обслюнявленным оранжевым карандашом надпись «С Рождеством». И отправились в магазин в таком виде. А после гулять без определенного направления, как ветер в поле. Дошли и до магазина, где проходили Лизины свидания с Прихвостнем. Во тьме виднелся серый щиток и запорошенное крылечко.

Лиза вздохнула. Осталось только надеяться, что когда-нибудь эти долгие-долгие каникулы закончатся, и они снова встретятся, и все будет хорошо…

ФЕВРАЛЬ. РЕШЕНИЕ.

Точка открылась, на точке появился новый продавец, а Прихвостень так и не появлялся. Нигде. Лиза поспрашивала по знакомым неформалам – они его либо знали лично, либо что-то слышали о нем. Говорили, что классный чувак. Она все ожидала чуда каждый день, но его не было. И тогда ей пришла в голову совершенно сумасшедшая мысль: а не убить ли ей двух зайцев – собрать тусовку и продолжить отношения с Прихвостнем. Он обязательно там появится. Лиза знала это. Осталось только организовать.

Но как? Где? На улице вьюжит февраль… Место… Пускай будет заброшка, на которой они раньше тусовались, там хотя бы можно спрятаться от ветров и гопов. Решено. И заправившись позитивом, она направилась к Серой.

– Ба! Ты ли это?! Сколько лет, сколько зим! Дай-ка тебя обниму! С тех пор, как распалась тусовка, мы потеряли друг друга… Иногда кто-нибудь заходит, но все не то… Не хватает общности, атмосферы, чувства большой и дружной неформальной семьи…Я так по всем скучаю… – все сетовала Серая.

Лизе только это и было нужно:

– Слушай… у меня возникла идея. А давай соберем тус. Ты, я, и еще кого-нибудь припашем, у кого есть телефон. Вы звоните, кому знаете, а я знаю дофига народу, кто где живет. Пройду по районным. Надо проинформировать и жилгородковских. Скажешь то же самое, что и мне. Что плохо по раздельности, мы должны держаться все вместе. Все равно все стонут. Зиму перезимуем в заброшке, а там уйдем в посадки. Добро? И будем делиться, как успехи. Осталось придумать дату и время. Только давайте так скажем, что это наша общая инициатива, а не моя.

– Почему?

– Так нужно.

– Когда начнем?

– Сегодня и сейчас.

ТЕМНАЯ КОМНАТА В КОНЦЕ КОРИДОРА

В конце февраля к 18.00 к остановке стал подтягиваться народ, чтобы всем вместе потом пойти в заброшку. И как в старые добрые времена каждого встречали радостью и распростертыми объятьями. Набралось человек тридцать народу, и двинули к пункту назначения. И, казалось, что все стало так, как прежде. Все родные.

Народ был в восторге. На вопросы «Кто придумал собрать тусовку?» орги договорились отвечать, что втроем их посетила одинаковая мысль. Типа коллективное бессознательное.

Лизе нужен был этот ход, чтобы избежать лишних вопросов и перестраховаться в случае форс мажора в виде гопов и прочей нечисти, а также от нытья некоторых. Мол, холодно, мы-мы-мы, пы-пы-пы, все из-за тебя. Немалоизвестно, что хитрая инициатива делает с инициатором.