Нам с тобою по пути. Дороги и судьбы

Соавтор трёх сборников рассказов, победитель нескольких писательских марафонов. Многодетная мать, которая пишет книгу автофикшн «Мой ребёнок – аутёнок». В детстве много времени проводила в компании своей фантазии. Придумывала истории, ярко их проживала и… забывала. Выросла и поняла, что может делиться своими фантазиями с другими людьми. И первое же участие в писательском марафоне принесло ей победу: рассказы Юлии отобрали в сборник. С тех пор её истории ожили и доходят до читателей.

Жен Баскан

Я стоял перед зданием вокзала, разглядывал московскую версию башни Сююмбике1 и пытался представить, что я уже в Казани. Получалось скверно: отвлекали звуки отбойного молотка и болгарки. Москва наводила марафет на Комсомольской площади. Как настоящая женщина, она никак не могла остановиться на достигнутом уровне красоты и стремилась к неведомому совершенству. Я взглянул на вокзальные часы: маленькая стрелка указывала на знак овна, а длинная – на тельца2. Это означало, что до отправления поезда осталось целых два часа. Я успевал подкрепиться в местном ресторанчике, а ещё – попрощаться с городом. Сложилась у меня такая традиция: перед каждой командировкой подняться на какую-нибудь возвышенность, с которой бы Москва виделась как на ладони, и сказать столице «до свидания». Она, как заботливая жена, которой у меня никогда не было, всегда ждала моего возвращения, встречала после работы наваристым борщом и румяными блинами. Пусть покупными, с доставкой – в этом прелесть современного мегаполиса – но оттого не менее желанными и вкусными.

На этот раз для прощания я выбрал смотровую площадку на башне Казанского вокзала. Прошёл в зал с говорящим названием «Комфорт» и оплатил подъём. В ожидании провожатого – без него на смотровую площадку не пустили – я расположился на уютном диванчике. Изумрудные стены и зеркала с золотыми узорчатыми рамами, живописные панно и гипсовая лепнина на потолке – зал заворожил меня, перенёс в ещё не знакомый город. Именно таким я вообразил себе Казанский кремль изнутри, практически вжившись в роль татарского хана, но к диванчику подошёл провожатый и развеял мои смелые фантазии.

От смотровой площадки нас отделяла крутая лестница в двести бесконечных ступеней. Когда мы наконец поднялись на крышу, я остановился, чтобы отдышаться, но дух снова захватило от потрясающих видов, которые открылись моим глазам. Я увидел сразу две величественные сталинские высотки – у Красных ворот и гостиницу «Ленинградская», здания соседних вокзалов и даже крошечную Останкинскую башню вдалеке. Я шагал по балкону и восстанавливал дыхание. Как же тяжело прощаться с такой красотой! Но время пришло. До свидания, родная. До скорой встречи, Москва!

Спускался по лестнице неторопливо, раздумывая о скорой разлуке с дорогим сердцу городом.

Как вышло, что в пятьдесят пять я променял статичную офисную работу на разъездную инженерную? Я один вырастил сыновей. Мать упорхнула вскоре после их рождения: родительские чувства в ней так и не проснулись, в отличие от жажды путешествовать. Я сам поднял детей на ноги и отпустил во взрослую жизнь: у каждого появилась своя семья. Я стал независим. В пятьдесят-то лет – пора бы! Тогда и сменил работу. Инженер, выпускник МГТУ имени Баумана3, теперь я занимался тем, чему учился, чем хотел жить. В деньгах не потерял да ещё и впечатлений приобрёл – ездил по стране, знакомился с новыми городами и при этом зарабатывал. Сказка! Десять лет в командировках промелькнули будто один год. Съёмное жильё стало роднее дома. Моя жизнь помещается в одном рюкзаке. Удивительно, как всё-таки мало нужно человеку! Многие думают, что переезжать тяжело. На самом деле – вот ты, вот сумка. Что ещё надо? Как в компьютерной программе, «вырезать» из одного города и «вставить» в другой. Жизнь продолжается, меняются лишь декорации.

Странно, что за годы работы меня ни разу не посылали в Казань. Я, человек с татарскими корнями, до сих пор не побывал на земле своих предков. Видимо, судьба оставила самое интересное «на десерт».

Я никогда не задумывался, кто я и откуда. А ведь моя внешность просто кричит о корнях. На скуластом лице прямо написано, что моя бабушка была татаркой, а дедушка – башкиром. Ещё выдают карие, миндалевидной формы глаза и смуглая кожа, способная впитывать солнце и не обгорать.

…На первом этаже вокзала витали ароматы из местных ресторанов, заманивали пассажиров сытно отобедать. Я легко поддался аппетитному зову. Куриный суп-лапша, свекольный салат и пюре с фрикадельками полностью утолили голод. Прихватил в дорогу пару пирожков с мясом и порционную шоколадку. Хотя к сладкому я равнодушен, не смог пройти мимо обёртки со словом «Москва» внутри красного сердца. Приятный женский голос объявил мой поезд и путь отправления. Да, пора. Долгие проводы – лишние слёзы.

Перрон начинался под крышей вокзала и, словно из рулетки, вытягивался длинной лентой на улицу. У вагона меня встретила приветливая проводница, всё в ней было обычным, кроме кричаще-алой обуви. Поэтому она сразу получила от меня кодовое имя «мадам Красные туфельки». После проверки билета и паспорта я зашёл в купе и выдохнул – никого. Каждый раз перед поездкой загадываю, чтобы не было попутчиков. Как ребёнок, выпрашивающий чудо на Новый год: «Хоть бы, хоть бы!» Желание исполнялось редко, но это не мешало просить снова и наивно верить. Пусть я не влияю на появление попутчиков, но могу сделать максимум для уюта в долгом пути. Всегда бронирую нижнее место. Во-первых, можно в любой момент перекусить за столом. Во-вторых, и это отдельное наслаждение, смотреть в окошко и думать о своём. Сначала всматриваешься в пейзаж, как в галерее в полотно художника за стеклом. Поезд трогается, и вместе с ним, словно по взмаху волшебной палочки, оживает картина. Плывёт сначала медленно, потом всё быстрее, быстрее, и ты начинаешь цепляться взглядом за новые предметы: «перепрыгиваешь» с одного дерева на другое, пока лес не превращается в сплошную линию. Этот момент вводит в подобие транса, и я погружаюсь в свои мысли. Всё глубже и глубже. Из этого сосредоточенного и в чём-то блаженного состояния меня легко может вывести, к примеру, неловкий вопрос попутчика. Поэтому я не люблю и не хочу ни с кем общаться в дороге. Точка. Это время я берегу для себя.

Сейчас, пока поезд ещё стоит у перрона, напротив окна застыло здание из красного камня. Идеально ровные линии – кирпичик к кирпичику, арочные окна, вертикальная и горизонтальная симметрия дома – инженер внутри меня наслаждался видом, не мог отвести глаз. До отправления поезда оставалась всего пару минут, и я уже потирал руки в откровенной радости, что поеду один. Но… вдруг перед окном пронеслась девчушка с розовой спортивной сумкой на плече. Я снова взмолился: «Только не в моё купе, только не…» Всё оказалось без толку. Запыхавшаяся, она уже плюхнулась на нижнее место напротив. Поезд звучно свистнул, выдохнул, как бы собираясь с силами перед долгой дорогой, и тронулся. Кирпичное здание, радовавшее моего внутреннего инженера, стало медленно уплывать влево, и как бы я ни впивался взглядом, пришла пора отпустить его, оставить в родной Москве.

– Фух, успела! А я никогда и не опаздываю. У меня прям дар – рассчитывать время с точностью до минуточки! – расхохоталась девчушка.

Во время этого неожиданного монолога у меня было время оценить свою попутчицу. На вид – лет двадцать. Чёрные крашеные волосы, короткая стрижка, пирсинг в носу, балахонистая одежда и обувь на толстой подошве. Современная молодёжь, или зумеры4, как их называют мои сыновья.

– Я Алёнка.

– Ильдар Амирович, – важным суховатым тоном и сочетанием имени с отчеством я попытался выстроить стену между нами.

– Очень приятно. Вот вы, Ильдар Амирович, наверняка приезжаете на все встречи заранее. А зачем, объясните мне? За двадцать минут знаете сколько всего можно успеть?

Мою тактично выстроенную стену Алёнка не заметила, врезалась новым монологом и снесла напрочь.

– Вымыть посуду, нанести макияж, убрать кровать…

Моя попутчица говорила долго и без единой остановки – экспрессом, можно сказать, из чего я сделал выгодный для себя вывод: ей нужен не собеседник, а слушатель, причём не обязательно внимательный. С этой ролью я хорошо справлюсь. Осталось только иногда кивать в ответ, оставаясь сосредоточенным на своих мыслях. Через какое-то время у меня получилось. Среди бестолкового девичьего щебета я находил знакомые, родные мне темы. Они-то и помогали переключаться на свою волну.

– Вот вы спрашиваете, – не унималась Алёнка, – что я забыла в Казани? А я сессию сдала, еду на каникулы к подружкам. У нас целая компания: Амина, София, Эмилия…

Амина, София, Эмилия – я предлагал дать внучкам татарские имена, но сыновья не послушались. В моей семье детей называла бабушка, никто и не думал противиться. Каждое имя что-то означало и пророчило счастливое и богатое будущее. Бабушка в это верила. Всю жизнь она посвятила мужу, детям, домашнему уюту. И была в этом лучшей…

– Ваши билеты, – на этот раз мои мысли прервала мадам Красные туфельки. – Вдвоём поедете? Повезло.

– Да уж, – буркнул я, убирая уже дважды проверенные документы в рюкзак.

– Минут через десять можете подойти ко мне за чаем или кофе, – проводница подкинула отличный предлог передохнуть от назойливой попутчицы.

Кофе я не жалую, а вот выпить чай да с горячим пирожком – наша семейная традиция. Каждый день бабушка что-то пекла: эчпочмаки5, перемячи6 и, конечно, чак-чак7. Квартира наполнялась аппетитными запахами, а я – лишними килограммами, ведь отказаться от такой вкуснятины было просто невозможно. Выпечка у неё получалась отменная. Может, потому, что с тестом она обращалась непринуждённо и ласково, готовила с душой.

Помню, письма знакомым бабушка писала арабицей справа налево. Сосредоточенно выводила на бумаге странные закорючки. Мальчишкой я рискнул исписать похожими каракулями телефонную книжку и получил знатный подзатыльник за свою проделку. Когда бабушка созванивалась с подругами, то говорила исключительно по-татарски, на непонятном мне, но родном для неё языке. Я слушал заворожённо. В такие моменты она была естественной, лёгкой, неотразимой.

– А София такая возмутилась, зачем всем ехать в Москву, если типа я одна могу приехать в Казань?

Молодёжный сленг ударил по ушам, вернул в реальность.

– Алёна, принесите нам, пожалуйста, чаю, – вспомнил я о выгодном предложении проводницы.

– Конечно-конечно, я мигом!

– Не торопитесь, – взмолился я перед «вечным двигателем».

Купе наполнила тишина и увлекла меня в прошлое, в самое яркое и загадочное детское воспоминание. Когда я шалил, а происходило это довольно часто, бабушка хлопала одной ладонью о другую, нервно одёргивала юбку и шептала: «Ай, жен баскан». Эта фраза меня отрезвляла от баловства, вводила в ступор, пугала. Я не знал, что означают эти слова, но бабушка произносила их так раздражённо и резко, особенно сочетание букв «ска», что не стоит, наверное, разъяснять, какое обзывательство мне слышалось. И всё-таки мне было интересно, как на самом деле переводится эта абракадабра. Как-то вечером бабушка вышивала бисером сценку из сказки «Толкование сновидений»8. Я знал, что рукоделие действует на неё успокаивающе и в это время прародительница находится в самом прекрасном настроении, поэтому подкрался и аккуратно позвал:

– Ба!

– Что, внучек?

– Вот бывает же, что я шалю… – начал издалека.

– Бывает, – подтвердила бабушка.

– А что ты такое странное произносишь, когда я себя плохо веду?

Бабушка повернулась ко мне и заговорщически прошептала:

– О-о-о, Ильдарчик, это страшное-престрашное ругательство.

– Так и знал! – я подпрыгнул на месте от радости. – Ба, а что оно всё-таки означает?

– Оно означает, – бабушка наклонилась поближе, – «стукнутый джинном».

– Всего-то? – моему удивлению и разочарованию не было предела.

– Обещай мне, что никому не скажешь про эти ужасные слова.

– Да не, я никому, честно!

Тайна была раскрыта и оказалась не такой уж пугающей. А бабушка, видимо, и правда верила, что порой в сердцах ругается на любимого внука самыми последними словами.

– Ваш чай! – Алёнка снова вернула меня в настоящее.

Она наигранно поклонилась и с видом услужливого официанта поставила на стол два чая в резных подстаканниках. Металлические ложки коротко звякнули о стекло.

– Я положила вам два куска сахара. Чем слаще, тем вкуснее, правда?

– Спасибо, – выдохнул я.

Алёнка, конечно же, не угадала мои предпочтения.

– Я вот родилась и выросла в Москве, – продолжила попутчица испытывать моё терпение, а я привычно перестроился на свои мысли.

Бабушка выросла в Казани. С рождения одна нога у неё была короче другой. Над этой её особенностью зло посмеивалась местная детвора:

«Хромоножка пошла!»

«Глядите, Хромоножка ковыляет!»

«Эй, Хромоножка, купи туфлю на каблучке. Зачем ей две? Ей и одной хватит!»

Бабушка никогда не улыбалась. Говорила, что те ребята забрали её радость и забыли вернуть. Вот сволочи! Я стиснул зубы до скрипа и ударил ладонью по столу. Ложка в стакане взвизгнула в унисон с моей попутчицей. Алёнка посмотрела на меня с ужасом. Она выглядела, как забившаяся в угол испуганная белка. Её реакция меня позабавила, и я решил воспользоваться ситуацией:

– Прошу прощения. Просто вспомнил, как к родному мне человеку приставали с глупыми разговорами. Ух, я бы этим болтунам задал трёпку!

– Оке-е-ей, – растерянно протянула Алёнка и на всякий случай замолчала: мало ли что взбредёт в голову сумасшедшему старику.

Как любой зумер, она быстро нашла утешение в телефоне. Уставившись в экран, водила по нему пальцами, клацая длинными ногтями. Я её больше не интересовал. Ура!

Бабушка никому не доверяла. Когда на её жизненном пути возник высокий статный красавец – мой дедушка, она отнеслась к нему с пренебрежением, все ухаживания отвергла. Но дед был настойчив: его навсегда покорила эта суровая неулыбчивая хромоножка. Вскоре башкирский батыр9 добровольцем ушёл на войну. Вернулся после тяжёлого ранения – и сразу к возлюбленной с предложением руки и сердца. Когда бабушка увидела своего хромающего героя на костылях, сердце её оттаяло. Они поженились. Так появилась «семья хромоножек» – шутила бабушка. Вот только никто не осмеливался их так называть. Дедушка стал крепкой опорой и яростным защитником для своей жены. Более сплочённую и крепкую пару было трудно представить.

«Тыш. Ш-ш-шух» – с такими звуками бабушка передвигалась по квартире. Тыш – стук трости, приглушаемый коврами – ими были застелены полы повсюду, кроме кухни. Ш-ш-шух – придвигала ногу вдогонку. Эти звуки вводили меня в ступор: будто приближалось что-то могущественное и неуязвимое. Образ бабушки навсегда связался в моём сознании с абсолютным уважением, граничащим с необъяснимым страхом.

Вечером, ближе к закату, поезд подъехал к единственной станции, на которой можно было выйти прогуляться. Моя попутчица, не в силах усидеть на месте ни одной лишней минуточки, вылетела на улицу и устремилась в киоск с надписью «Беляши». Я воспользовался моментом и достал московские пирожки. Умял их с превеликим удовольствием. Запил уже давно остывшим чаем. Забыв про добавленный сахар, невольно глотнул сиропа со дна стакана. Меня спасла мини-плитка горького шоколада.

Алёнка вернулась минут через десять, уже не такая бодрая и лёгкая на подъём, медленно заплыла в купе и стекла на своё место. Выпечку она с собой не принесла, но прогорклый, жжёный запах привокзальных беляшей увязался за ней без спроса. Я невольно поморщился. Вот бабушкины беляши – это была сказка.

С этим вкусным воспоминанием я зарылся в одеяло и провалился в сон. Очутился ребёнком в нашей старой квартире. Едва доставая носом до столешницы, я наблюдал, как бабушка старательно вымешивает тесто, и пытался отгадать, что же она готовит. Когда мучной колобок отправился под полотенце «отдыхать», а из шкафчика, скрипнув ручкой, показалась мясорубка, я ахнул: будет любимый чак-чак. Я заворожённо смотрел, как через маленькие дырочки протискивалось эластичное тесто. Как бабушка резала получившуюся «лапшу» идеально ровной соломкой. Как жарила в свежем масле до золотистого цвета, складывала румяные кусочки в глубокую тарелку и густо поливала сиропом с башкирским мёдом. И уже на широком блюде собирала в аккуратную горку, прижимая ладонями с каждой стороны. Когда чак-чак был готов, бабушка придвинула тарелку ко мне и сказала: «Живи сладко, внучек!»

– Просыпайтесь, сони! Подъезжаем!

Стук в дверь и звонкий голос проводницы вытянул из «медового» сна. Улетучился аппетитный запах бабушкиной выпечки. Рассеялся тёплый свет родного дома. Я снова оказался в тесной комнатушке на колёсах.

Поезд медленно подкрадывался к зданию вокзала. Красный кирпич, арочные окна, знакомая симметрия – спросонья подумалось, что я вовсе и не уезжал из Москвы. Вот это сюрприз! Спасибо тебе, Казань, за тёплую встречу! Наконец локомотив остановился, устало выдохнул. Следом, дёрнувшись, встали вагоны. Захлопали двери купе, зажужжали по ковру колёсики чемоданов, зашуршали пакеты с вещами, загомонили голоса. Я же не торопился: решил выпустить из поезда всю эту суету. Моя попутчица, по примеру остальных, вскочила с места, при этом, на удивление, была уже накрашена, причёсана и прижимала к груди собранную сумку. Мне стало немного стыдно, что я так запугал бедняжку.

– Послушай, дочка!

Она застыла на пороге купе, настороженно обернулась.

– Прости старика за несдержанность. Иди только вперёд и будь счастлива!

Алёнка растаяла от моей внезапной благосклонности, состроила умилённую мордашку:

– Вы такой… такой… хороший! У меня дедушка живёт в Москве. Так вот он тоже сначала поворчит-поворчит, а потом: «Внученька, пойдём чай пить с крекерами!» А я эти крекеры сухие не люблю от слова «совсем». По мне лучше конфетки кокосовые, знаете?

– Да иди уже! – я пожалел, что проявил мягкость к болтушке, махнул рукой и демонстративно отвернулся к окну.

Она расхохоталась и убежала навстречу своему счастью, прихватив с собой розовую сумку и хорошее настроение. Тишина на минуту обняла меня, убаюкала. За окном граждане прибывающие обнимались с встречающими, обменивались улыбками, приветствиями, накопленными за разлуку добрыми словами и новостями. Я задумался: а кто ждёт меня? Да никто. Разве что Казань? А это немало! Целый город ждёт знакомства со мной.

Мои мысли прервали знакомые звуки. «Тыш. Ш-ш-шух. Тыш. Ш-ш-шух». Я обернулся к двери. По вагонному коридору пробежал мальчуган лет шести. Он заливисто смеялся, изредка срываясь на восторженный визг. Звуки приближались. «Тыш. Ш-ш-шух. Тыш. Ш-ш-шух», – раздавалось в ушах, било в виски. Головой я понимал, что бабушки нет. Уже полвека как нет. Но сердце не внимало разуму, колотилось в неутомимом ритме. На лбу выступила ледяная испарина. Я замер в ожидании. «Тыш». Сначала появилась трость – деревянная, изрядно потрёпанная временем, с резиновым наконечником. «Ш-ш-шух». В проёме возникла старушка, короткая и сухонькая, в закрытом ситцевом платье и цветастом платочке на голове. Она остановилась отдышаться. Видимо, гналась за проскакавшим только что мальчуганом. Я выдохнул с облегчением.

– Русланчик, остановись! – крикнула старушка в пустой коридор. – Эбика10 не поспевает за тобой. Ай, жен баскан11, – проворчала по-доброму старость и продолжила погоню за молодостью.

Ну что ж, и мне пора. Я закинул рюкзак на спину, привычно обернулся у двери, чтобы проверить, не забыл ли чего. Со стола отблеском солнца сверкнул глянцевый фантик со словом «Москва» внутри красного сердца. Я улыбнулся в ответ, предвкушая долгожданное знакомство с чужим и одновременно родным мне городом. Встречай, Казань! Это я, твой жен баскан.

Прозаик, учитель русского языка и литературы. Автор книг «Сказки девяностых» (премия им. В. П. Астафьева, 2022 г.; специальный приз Международного литературного форума «Золотой витязь»), «Лена городская» (3 место в конкурсе им. В. И. Белова «Всё впереди», 2023г.), «Слабый снег не прекратится». Лауреат журнала «День и ночь» (2019).

Экскурсия

В конце ноября, в преддверии зимы, Иван приехал с женой с Кубани в Карелию на литературный фестиваль. Разбирали рукописи молодых и не очень авторов, водили в местный музей, где показывали убранство русской северной избы и валаамские иконы.

Один вечерок случилось посидеть за коньячком в компании собратьев по перу, но в целом поездка вышла суматошная: с поезда в гостиницу, из гостиницы в библиотеку, оттуда ещё на какое-то культурное мероприятие. Три дня мелькнули как сполох молнии, на четвёртый предстояло уезжать, и тут жена Света сказала Ивану: