Тень сакуры

ПРОЛОГ

«Вот он Ты…

Ты такой, каким хотел быть…

Может Ты не помнишь этого…

Но именно Ты, каким ты являешься в данный момент. Это и есть твой выбор…

Может Ты хочешь навязать или обвинить в этом выборе других?

Или Вселенную?

Ты знаешь, что это бессмысленно, ведь и Вселенную эту выбрал Ты сам.

Ты тщетно стараешься вспомнить Будущее.

Но ведь ты не знаешь, как забыть Прошлое…

Чего Ты хотел добиться, когда пришел сюда?

Цели…

Задачи…

Мечты…

Желания…

Ты уверен в каждой из этих позиций?

Уверен, что это все принадлежит Тебе?

Таков ли был Твой выбор?

Ты помнишь каждое мгновение до своего появления здесь?

Или Ты просто соглашаешься с постулатами этого мира из необходимости?

Чтобы разобрать свой путь, Ты постоянно начинаешь с Начала.

Ты уверен, что Начало не является Концом?

Ты считаешь, что Начало начинается с Рождения?

Хорошо…

Тогда начнем с того, что Ты считал Концом…

Давай начнем со смерти этого мира. Конца данной системы вещей. Масоны верят, что он наступит.

Он наступит, или он когда-то уже был начат?

Как Ты решил, что живешь в одном ритме с материальным миром?

Вопросы, вопросы…

Так хочется ответов, не так ли?

Чтобы получить ответ, нужно задать правильный вопрос и исследовать его…

Чего Ты хочешь?»

Сжимая в руке рукоять своего клинка Конаки, он смотрел на переливы лазурной стали, не обращая внимания на то, как жгуче ледяной острый ветер трепал его длинные седые волосы.

В отражении клинка он встретил свой взгляд. Взгляд тускнеющих матово-черных глаз.

Цвет зрачков менялся от памяти разных времен событий, персонажей.

Он был по пояс завален снегом, но его тело абсолютно не чувствовало холод.

Это все Числа.

Алгоритмы…

Звуковые комбинации…

Символы…

Логос и Ремо…

Его давно не касались внешние чувства.

Он наполнял собой весь космос своего внутреннего мира, с просторными полями, залитыми солнечным светом, лугами, ручьем у домика, реками и океаном… Высокими парящими горами, и глубокими темными оврагами… Его мир со всеми Сознаниями, которые следовали с ним… В этом мире не бушевала снежная буря. Не рвал ветер. Не было диких метелей.

Внутри был лишь шелест травы. Звон ручья. Тишь гладкого озера. Мгновение движения водомерки на воде.

Капля. Круги от капли, порождающие волны… Эти круги и создали каплю, чтобы она упала на глянцевую поверхность отражения неба.

Небо – не бог…

Важны ли мысленно произносимые звуки?

Сначала было Слово…

Слово в мысли или Слово в звуке? Или в Образе?

Что они знают о Начале?

И Слово Было…

Человек обречен на познание и забвение века.

Человечность – наоборот.

Если сильно-сильно сжать глаза… Зажмуриться. А потом резко открыть. Вы видите круги? Искры…

А свет сильнее слепит, если долго сжимать веки? Или если долго-долго закрывать глаза ладонями?

Мы так рады яркому солнечному свету после долгой тьмы.

Только ли из-за наличия витамина «Д» в этом свете? Гормона радости…

Пасмурная погода навевает грусть, немного вводит в состояние ностальгии. Особенно капли дождя, мерно выбивающие дробь по стеклу.

Ностальгия, это странное свойство сознания тосковать по пережитому. Почему странное? Вроде бы вполне естественное…

Или треск углей в камине.

Тоска, сжимающая грудь, откуда-то она берется у маленького ребенка.

Тоска по столь коротко пережитым воспоминаниям прошлого?

Так ли это?

Или наши сны… Сотни лет, пережитых в них, часто гораздо важнее, сильнее, ярче, трогательнее, могущественнее, чем то короткое «Настоящее», в котором явно не хватает места мирам наших снов.

Не так ли? Бывает ностальгия по снам.

Может кто-то или что-то могло запретить нам об этом задумываться?

Иногда это что-то или кто-то побеждает нас, справляется с нашим углублением в себя. И тогда, кажется, словно сломалось самое важное. Будто сама душа умерла в этот момент. Словно мы окунулись в жуткий холод смерти.

Но мы способны бороться… Мы вновь стараемся вспомнить кто Мы есть. Берем неведомую силу и начинаем противостоять давлению этого навязанного нам «реального мира».

Точно пытаемся?

Мы ведь задаем себе вопрос: “ А так ли реален этот мир, если он способен дать и забрать только материальное?»

Ведь Мы больше этого мира. Мы принимаем мир, или он нас?

Он раскрыл зажмуренные глаза, наслаждаясь этими радужными кругами с резкими искрами света, что пробивался сквозь немного пыльные занавески окна.

Они тогда жили на первом этаже. За окном грунтовая дорога, которую разбивали грузовики. Грузовики каждый день возили уголь с карьера по этой улице. Самой первой улице в городе. Но до сих пор не покрытой асфальтом. В жару машины поднимали пыль. А когда шли дожди, на дороге появлялась огромная лужа. И тогда в ней можно было пускать кораблики, сделанные из чего придется. Например, из кофейных банок. И главное посадить в банку кузнечика и закрыть крышкой. Чтоб не утонул бедолага.

Тогда на окраине города был угольный карьер. Радио по утрам напевало «Пионерскую зорьку», а два канала телевидения вещали балет и съезды партии ВЛКСМ. А программу передач можно было изучать в газете.

Отец таки купил цветной телевизор. Это была радость. Солнечные лучи. Грузовики. Кораблики. Цветной телевизор. Еще отец купил ему настоящий футбольный мяч. Правда он его толком не помнит. Отца. Но он был. Поехал в командировку в Москву. Потом в Египет.

Отец работал на какой-то важной секретной работе. Они с мамой долго ждали его. Но ответы в письмах от Министерства приходили все реже. Что было в письмах, он не знал. Но мама плакала. На кухне. В окно светило радостное солнце. А мама плакала. И в его пятилетнем сознании не укладывалось, почему она плачет. Папа живой, но задание какое-то сложное выполняет. Наверное, африканцам помогает.

Позже, спустя еще пять лет, они уже перестали так часто думать об этой ситуации. Может мама и не перестала, а он точно перестал. Он вырастет и станет как папа. Ну или лучше.

По какой причине в Одессе на Дерибасовской ему странный мужчина подарил книжку «Первый шаг к У-шу», он не знал. Они с мамой ездили по путевке на целые три месяца. Вообще-то билетов обратных не было. Деньги потратили. Маме пришлось торговать сигаретами на улице. Наконец, – накопили на билет на поезд до Москвы и оттуда уже самолетом обратно в родной хмурый Уссурийск.

Перестройка все пыталась идти, но явно не доходила до периферии. До развала, этой скупой на интеллект системы, оставалась пара лет.

Скрестив ноги на полу, он еще раз прочитал заголовок книги. Она была достаточно толстая. Видимо первый шаг был очень серьезен. Обычно, такие книжки были тонкие и заполнены просто кучей рисунков таолу – система движений и упражнений. А эта книжка начиналась с истории и философии данного диковинного для этой страны вида спорта.

А развал столь видимой стройной системы с выбитыми ценниками на всех товарах, которые не менялись годами, проходил для всех очень болезненно.

Он был командиром «Звездочки» – пионерской команды школьного отряда из пяти ребят. Под их шефством находились ветераны его квартала, сбор металлолома и макулатуры. Их Звездочка всегда заступалась за ребят, которых морщили местные хулиганы. Однако эта самая шпана силовыми методами кулаков и ног внятно объяснила ему, как командиру, что Пионеров больше нет, а значит и его отряд больше не имеет никакого статуса. Мама хваталась за сердце при виде его синяков и порванной одежды.

Его мир тогда из красочного калейдоскопа наконец-то превратился в черное матовое стекло.

Он не желал так просто признавать поражение всей системы, к которой так привыкло сознание. Он пришел к классному руководителю за советом.

От Маргариты Александровны всегда исходило тепло. Добрый взгляд карих глаз. Мягкая улыбка.

– Я очень рада, что в моем классе, остался настоящий Рыцарь. Но я должна признать, что сейчас больше нет и неизвестно, появится ли снова это устройство, как Пионеры. Те, кто до конца носят галстуки, вызывают у меня большое уважение и как простой женщины, и как учителя. Я рада, что в вас вложена душа. Но если из-за этого у вас будут возникать конфликты с ребятами, я прошу оставить геройство.

Она улыбнулась ему морщинками глаз.

– Я правда, очень горжусь тобой, Кир.

В классе они последние с закадычным другом Саней носили галстуки. И били морду тем, кто ухмылялся. И получали в ответ. И снова били.

В итоге, все-таки, они пришли к выводу, что это им надоело. Больше усердствовал на сдаче их «красного знамени» Саня.

Сам он лично вообще не хотел сдаваться. «Да какого черта!?» «Указывать мне еще будут!»

Он готов был слышать насмешки и биться, но идти до конца. Правда, конца этого не было видно.

Страна во все динамики орала как она ненавидит саму себя и любит заграницу. Хаос несся во всю мощь, как безумно пьяный водитель танка, собственно, на танке прямо по паркам и красивым улицам прошлого.

– Ты что думаешь по поводу собранного нами металлолома? Там достаточно много алюминия и меди. Цинк. Чугуна много. Ну и железо. Ключи от склада у тебя ведь? – Сашка надевал скрипучие кеды, то ослабляя, то сжимая шнурки.

Они сидели в раздевалке.

– Вот же гадость привез Кот! Ну что за китайское дерьмо! – чертыхался он над кедами – Счастливчик, что молчишь?

– Думаю – ответил Кир машинально.

– Может ты не знаешь где ключ? Потерял? – насторожиться друг – Придется ломать замок. Филипыч спалит нас.

Филипыч был местный сторож складской базы разного инвентаря и брошенной техники, которую кстати они успели тоже перетащить к себе на большой склад. Филипыч пил беспробудно. Но скоро до базы доберутся такие же как они. Этого нужно избежать. Именно об этом размышлял Кир.

– Ты кому-то говорил про тему продажи в Китай? – вдруг спросил Кир.

– Я что идиот? Только бате! Ну он – могила! Сам знаешь.

Они замолчали. В раздевалку ввалились остальные ребята из спортзала.

– Хай, Счастливчик, Холоп! Ну что паритесь? – рыжий, наглый Егор, подмигнул им, скидывая рюкзак на пол – От груди семьдесят отожмешь? – ткнул он Кира Счастливчика в плечо – Я отжал вчера.

Почему Егор, по прозвищу Баул, так бесил его? Может, потому что мажор, при богатом папе и гламурной второй жене? Вообще наглые мажоры раздражают тех, кто сам достигает чего-то и привлекают, притягивают слабых, которые хотят побыть в ляпистом свете этих деток богатых родителей?

Кир не завидовал. Мать сумела воспитать в нем достоинство с малых лет.

«Худшее для Воина – любование своей силой» – так гласило одно из правил из книжки «Первый шаг к У-Шу»

Он спокойно завязал шнурки на кроссовках и ответил:

– Не пробовал. Шестьдесят пять с тобой в прошлый раз жали.

– Слабо сегодня? Может семьдесят пять потянешь?

– Потом. Времени нет. – он вышел в спортзал, не обращая внимания на насмешки шестерок Егора за спиной.

– Ему, если надо, он и восемьдесят отожмет! – услышал он голос Сани.

– Забили! – тут же крикнул Егор.

Кир ткнул Саню в плечо на пробежке.

– Ты зачем за меня пишешься Егору?

– Да достал он! Я знаю, что ты больше можешь отжать!

– Ты за меня без меня не пишись. У меня может сейчас договор с тренером. Если знаешь, что я могу больше – молчи об этом!

– Ладно тебе…

Мощный свисток и окрик Нателлы Германовны заставил их сразу заткнуться.

– Разговоры, Морозов и Ликовски!

«Подписался, мать его! Конечно, он может. Но зачем так прогибаться под явный шантаж, „на слабо“? Можно подкинуть Саню. Пусть сам жмет штангу? Какое же тупое быдло этот Баул! Если наказать Саню за язык? Ладно. Он не вывезет. Выхватит…»

Он не стал. Саня еще не раз выхватит и без него.

Примерно через год они начали аккуратно отправлять металлы со склада. Отец Сашкин помог.

– Ваша какая доля, как вы делитесь? – спросил деловито Юрий Андреевич, отец Саши

– Его пятая часть. Нас тут команда собирала. – отвели он честно

– Ваша знаменитая когда-то «Звездочка»? Держитесь еще?

– Ну да. – нехотя ответил Кир отцу Сани, хотя, как они держатся, это было очень красиво сказано.

Ни хрена они не держатся уже…

Федя с родителями в Эстонию уехал после развала Союза. Они поругались перед отъездом. Кир терпеть не мог оскорбления относительно своей страны. Другой ему в карты долю поиграл. Таня пропала, они с матерью переехали во Владивосток. Она доверила ему свою долю. Поэтому он позже ей завезет или отправит. Ну а Олеся совсем опустилась. Говорят, родители ее в клинике лечат от наркотиков. Эту долю они с Саней пополам делят. По доле Феди они пока не решили. Тут личное.

Объяснять отцу своего напарника он конечно все это не будет.

– Хорошо, Кир. По рукам. Мне за отгрузку как договорились?

– Ага – он кивнул в ответ.

После сделки с металлом, местной братве пришлось тоже заплатить прилично.

На «стрелке» Он объявил, Что Холоп всех на свою долю гуляет в ресторане. Он уже отвез эти деньги в ресторан «Северный».

Саню все похвалили, жали руки.

– Красава, Холоп!

– Уважение, братишка!

Около получаса они шли молча со «стрелы»

Саня нервно курил одну за другой.

– Ты теперь крутой перед братвой… – усмехнулся Кир.

Товарищ бросил окурок, нервно топча его.

– Ты, какого…!? Ты на всю мою долю заказал ресторан?

Кир рассмеялся:

– Не ссы так… Осталось там кое-что я отцу отдал. Дома получишь.

– За что!? Вот так ты с другом?..

– Да! – сквозь зубы, прошипел Кир. И взгляд его напугал товарища – Друг! Друг, который много раз подписывался под меня! Я тащил. Выхватывал. Терпел. Теперь учись! Кто еще как не друг научит? Был бы ты не нужен, швыранул бы я тебя так, что ты без ресторана с братвой остался бы!

Он зло сплюнул на асфальт.

– Квиты? – Кир протянул ладонь.

Есть люди, которые совершив глупость, не могут потом пережить, когда с ними поступили также. Те, кто не могут простить даже справедливый удар по себе.

Другие, терпят удар, понимают, учатся.

Это определяет, готов этот человек быть тебе другом или лучше разбежаться…

Спортзалы. Улица. Стрелки. Сходки. Разборки.

Мать постоянно моталась «челноком» в Турцию и Китай с огромными клетчатыми баулами.

Время проходило часто в куражах. Какие-то постоянные гости мамы. Подруги.

Кир любил книги, тренировки с Мастером Ли. Он читал и бился на ринге. Подпольные спортзалы. И краевые матчи. Круги из машин за городом. Бои. Ставки.

Он бился все лучше и лучше.

Кир зачитывался Кастанедой и Папюсом. Блаватской и Рерихом. Он изучал путь школы боя, который ему открывал его мастер.

И одно из правил работы со своим подсознанием было – вести дневник снов.

Оставалось два года до окончания школы.

Он на ринге начинал замечать, как противника ведет его же агрессия. Кир в бою становился все спокойнее. Так начинало работать его подсознание. Он начинал управлять противником. Вести его движения. Удары. Мастер Ли учил наблюдать за тенью тела. У всего в пространстве остается тень. След. И он исчезает не сразу. Зависит от того, как настроено внутреннее время твоего зрения.

Дневник снов через год начали раскрывать не только прошлое, но и странные этапы будущего.

Ты начинаешь предугадывать свои шаги. Сначала это реализовалось на ринге. Потом постепенно в жизни. Куда сегодня не имеет смысла идти, – куда опасно, а куда – полезно.

В этой, второй реальности он начинал видеть Ее. Странное сочетание голубых глаз, черных как смоль волос и веснушек…

Сны постепенно учили его сознание читать шифры, понимать образы. Понимать язык своей Души. Своего истинного Я. Которое постоянно казалось Вторым Я. Но на самом деле оказалось, что ты до этого жил во Втором Я.

Шифры снов создавали Язык снов. Это только твой язык.

Там, где ты во сне обнимаешь льва, сидя на железнодорожных путях возле старого вагона – в реальности был поединок и дорога через океан. Чужой дом. Семья. Ее Семья.

Как это все тебе говорит Подсознание?

За пять лет записей дневника и перечитывания своих снов в Сознании вырабатывается более прочная связь. В мозгу находят друг к другу свои пути определенные нейронные цепочки.

Ты начинаешь видеть расслоение мира.

Ты можешь прожить в каком-то сне семьдесят лет. Состариться в нем.

Ты можешь видеть и пользоваться техникой и оборудованием, которое еще не изобрели. Техника, работающая на энергии пространства. И это все еще мелочи…

Прожить среди людей, которые внедрили бионанонейроинтрасети в мозг. Чипы. Инпланты нейросвязей.

Видеть все это тогда, когда в материальном времени твоего тела, еще не было сотовой связи. Крутые бизнесмены в малиновых пиджаках звонили по огромным спутниковым трубкам. Кирпичам.

Прожить во снах, где человечество пытается спасти погибающую планету, выживая в подземных городах, накрытых сверху прозрачными полусферами…

Это лишь малая часть той жизни, которая открывалась ему за пределами Сознания.

И только ему понятные шифры, которые открывало Подсознание, соединяли все это в один единым мир. Иначе реальность неизбежно могла разорвать психику.

Дома, раздвоенных личностью умалишенных. были всегда наполнены.

Для тех, кто начинает жить двумя реальностями, законы лишь одной из них – не работают полностью. Они не лишены искушения нарушать эти законы, как любой живой разум.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Окончание школы. Он собрался уезжать во Владивосток, поступать на инфак. Мать еще раз пыталась рассказать правду про отца. Но, будучи слегка «под шафе», попытка не особо удалась.

Он успокоил ее:

– Мамуль, я все понимаю. То, что я не понимаю – я узнаю.

– Ты у меня самый лучший – она заплакала.

– Ну а каким я могу быть? – он улыбнулся и обнял ее.

О том, кто его отец или какой он, эта тема не поднималась уже много лет. Как он пропал, исчез. Почему ей перестали писать из его службы. Страна поменялась тогда. От отца не было известий.

«Почему я не начал изучать Прошлое?» – часто думал Кир – «Возможно тогда я бы открыл сведения об отце?»

А есть ли у человека Будущее без Прошлого? О нем можно не знать. Или забыть. Настойчиво забыть и откладывать…

Но приходит какое-то состояние времени.

И прошлое становится живым.

Род. – Кровь.

Вдруг прошлое неожиданно стучится в виски.

Сносятся двери памяти с петель. И эта многотонная бронированная дверь с грохотом падает на тебя. Давит тебя. Но именно Подсознание не дает тебя раздавить. Оно словно присылает своих ангелов, которые несут эту огромную многотонную дверь памяти и растворяют ее в анти-мире.

Они несут ее с легкостью перышка в пространстве, словно этот монолит ничего не весит.

Ты даже, на какое-то время, начинаешь ощущать себя без защиты Прошлого.

Однако, ты и был без защиты.

Потом в странном искаженном пространстве не своего времени ты оказываешься в темноте анти-мира лицом к лицу с жутко красивой, злой, кровавой леди – Княгиней твоей Совести…

И она издает мощный ультразвук внутри твоего мышления, так что рвутся перепонки…

И ты невольно начинаешь рыдать. рыдать над такими моментами, как когда-то, бросил года в четыре в кошку камень. Над тем, как ты хотел оскорбить Память Рода проклятиями лет в двенадцать.

Или, когда ты в шестнадцать лет в соплях алкогольного опьянения валялся в снегу, потому что ты жалел себя от навалившейся ответственности и матерился пьяный в ночное небо.

Противно да?..

Но, искусство Ву-Сэн постепенно выравнивало кривизны его души. Тренировки. Медитация. Молитва. Бой.

Сознание постепенно вставало на пути тонкого шлейфа, который составлял события.

Крик Совести прижал его плашмя к бетонному полу… Он хотел сдаться ей. Но не стал. Он не стал уходить от реальности. Он простил свою Совесть. И Она смогла простить его, но обещала завершить эту беседу.

Всю сумму накопленной валюты он с собой не брал. Все было надежно спрятано в камере хранения в аэропорту Владивостока. Правда оплачивать ее не дешево. А, прежде чем снимать квартиру, нужно было изучить логистику города.

В университете было интересно, весело. Город Большой. Портовый. Чувствовалась огромная разница с его мелким Уссурийском.

Его необычная сдержанность в поведении немного сторонила однокурсников. Но он прекрасно знал, что это временно и ни к чему ему пока сближение с ними.

Все временно, кроме Ее. оказалось, что Ее зовут Йоко. Черные волосы, голубые глаза, веснушки. Гордая и вздорная. Отец был японцем из очень древнего рода Тодамори, чиновник. Мать русская бизнес-леди. Гремучая смесь.

Знала ли Йоко, что он давно знает ее? Или она не знала тот тонкий путь, по которому он шел.

Йоко часто устраивала на своей квартире теплые поэтические и культурные вечеринки. Все одногруппники были приглашены на празднование Старого Нового года. Все играли в карты, гадали. Играли на гитаре. Читали стихи. Пришли, в основном те, кто любил такой культурный формат.

Кир вышел на большую длинную лоджию, чтоб немного остыть от духоты в квартире. Он держал в руке бокал красного вина. Йоко тоже стояла на лоджии с сигареткой и таким же бокалом. Она стояла в накинутой на плечи теплой шубке на платье.

Она светски улыбнулась ему.

– Ликовски?

Он кивнул.

– Ты всегда «ликуешь» с такой фамилией? – она улыбнулась шире белоснежной улыбкой.

Он, не смутившись, рассмеялся в ответ.

– Безусловно. Поэтому меня прозвали Счастливчик. Видимо, я постоянно был веселым.

– Но глаза грустные. Ты здесь стал более закрытым? Чужой город? Напряженность?

– Не совсем. Просто такое поведение выработалось тренировками. В основном люди скрывают неуверенность под позитивом.

– О да… Я слышала, ребята говорили. Ты чемпион по краю? По какому спорту?

– Рукопашный и Саньда. У меня несколько побед было.

– С каратистами дрался небось?

– Бывали – он протянул бокал, и они чокнулись, выпили, рассмеявшись друг другу. – А ты, Тода…?

– Тодамори – кивнула она гордо

– Ого! – он присвистнул – Очень древний род.

– Да, есть такое дело. – ответила она не без тени довольства и, вдруг, глянула на него иным взглядом – А ты знаток древних японских домов?

– Увы – ответил Кир, отпивая из бокала – Изучал только историю именно этого рода.

– Да ладно?..

– Да. Был увлечен книгой о вашем предке.

– Хм… Но это художественное произведение, там много вымысла – ее красивые тонкие брови вскинулись в удивлении. – Ладно. И что конкретно там тебе было интересно? Поэзия?

Он произнес строки, на которых она застыла в оцепенении:

«Там, где кончаются звезды,

Веером Ее ресниц

Упала капля с небес,

Нарушив тишь гладкого озера,

В котором отражалось Сердце Луны»

Она аккуратно затушила сигарету.

– Тебя кто-то подослал?

Кир вздохнул:

– Ожидая этот ответ, я уйду, чтобы ты осознала обратность твоему доводу. Если тебя пугает глубина, можно не общаться.

Он открыл ей дверь с лоджии в комнату.

Йоко еще несколько секунд смотрела на него, будто изучая и что-то взвешивая.

Они учились уже три курса. Йоко не раз на самом деле обращала на него внимание. Странный паренек. Знаток боевых школ Японии, таких как Бусидо. Был известен по спорту. Выступал на матчах за Университет. Спокойный, слегка замкнутый на чем-то своем, словно он читал мысли в тот момент, когда ты хочешь с ним поговорить. Он оказывался рядом в тот, момент, когда он интересовал ее. Всегда готовый поддержать беседу, он никогда не лез вперед, в отличие от кучи парней, жаждущих показать свою самость. Он словно уже знал, что он победитель. И просто ждал.

В тот день, на вечеринке, он прочитал ее самое сокровенное и любимое признание в любви из книги. Именно эта часть стиха была записана в ее дневнике.

Обдумав все это у двери в комнату, она остановила его и сказала тихо:

– Ты ведь совсем не знаешь меня…

– У меня было целых три с половиной курса.

– Почему ты никогда не подходил ко мне раньше? Не пытался заговорить…

Он улыбнулся ей какой-то странно мягкой родной улыбкой: