Дева. Звезда в подарок

Бред! Но другого объяснения не было. Юля не помнила, когда дорога перестала быть растоптанной. Ирка шла впереди, Юля от усталости могла смотреть только на ее ноги и в то, что там творится со следами, не вглядывалась.

Без злого духа здесь явно не обошлось. Потому что они на пару ухитрились пройти мимо остановившейся группы и ничего не заметить.

Или «походники со стажем» договорились и решили их разыграть? Попрятались за деревья и с беззвучными смешками наблюдали, как они идут мимо? Да, особенно она в этой роли видит Палыча. Вот он стоит за елкой и, поблескивая стеклами очков, выглядывает из-за косматой лапы.

Спокойно! Сейчас все разрешится!

Юля силой заставила себя не думать ни о чем плохом. Истерично биться головой о ствол ближайшего кедра рановато. Найдутся! Никуда не денутся. Восемь человек – это же толпа! Их так просто в тайге не потерять. К тому же таких шумных, как Царицын и Даушкин. Эти весь Алтай на уши поставят своими приколами.

Она прошла еще немного назад, вгляделась в белесую тишину.

Где-то говорят? Нет?

Звуки могли идти откуда угодно. Горы легко подхватывали малейший шум и мячиком забрасывали непрошеных гостей на свои вершины.

Деревья придвинулись, показалось, что воздух сейчас закончится. Страх заставил остановиться. Сейчас Бочарникова почему-то боялась идти назад. Нет, туда нельзя, только вперед, дальше, к перевалу. Они рано остановились. Надо было пройти еще немного, пять минут, десять…

«Тише, тише», – попыталась сама себя успокоить Юля. Возможно, какие-то духи у этой тропы и есть. Возможно, они помогают путешественникам. Но никакие духи не способны сделать людей прозрачными, так, чтобы восемь человек не заметили проходящих мимо двоих. А значит, остальные просто с этой тропы сошли. И по следам она определит, где это произошло.

Теперь Юля не отрывала взгляда от дорожки. Размазанные – Иркины, четкие – ее. Размазанные – Иркины, четкие – ее. Размазанные…

Скорчившуюся темную фигуру она увидела сразу. Ярко-черный цвет куртки бросался в глаза, выделяясь на фоне поблекшей зелени.

– Катя? – Юля стала идти медленней. – Катя, что случилось?

Фигура шевельнулась, у нее появилась голова с торчащим из-под капюшона козырьком кепки. В первую секунду глаза у Ивашкиной были пустые. Она то ли не узнавала Юлю, то ли вообще не понимала, где находится.

– Ноги промокли, а другие ботинки у тебя в рюкзаке, – вяло пробормотала она. И вдруг нахмурилась: – А почему ты оттуда идешь? – Она потянула руку к голове, задела козырек и замерла.

– Где все? – Страх отпускал, и Юлю начинало легонько трясти – все-таки она здорово перепугалась. Одна, в горах, где за тысячи километров можно не встретить ни одного человека.

– Наверху. Палатки ставят.

Бочарникова подняла голову. За рядом кустов слышались тихие голоса. Да, они действительно сошли с тропы, и Юля с Иркой были здесь как раз в то время, когда все отдыхали, не в силах не то что говорить, но и двигаться. Вот почему они ничего не заметили!

– А мы мимо проскочили. – Ноги дрогнули, и Юля опустилась на корточки. – Не увидели вас… Там Ирка ждет. – Она неопределенно махнула рукой, чувствуя, как ей не хочется идти обратно, не хочется вновь оказаться одной среди молчаливых кедров.

– С вами же Инвер был! – Убедившись, что с ее головой все в порядке и никакой путаницы в том, что она ждала Бочарникову с одной стороны, а она заявилась с другой, нет, Катя снова поскучнела, улыбка ее поблекла.

– Он ушел вперед. – Судьба коварного Мустафаева, бросившего их на этой дурацкой тропе, Юлю не волновала.

– Палыч ругается, – вздохнула Ивашкина, готовая снова опустить голову на колени. – Говорит, что если мы и завтра так идти будем, он нас развернет.

– Вот и хорошо, – согласилась Юля то ли с решением руководителя, то ли с собственными мыслями. Честно говоря, она и сама была бы рада прервать поход. – Ты нас подожди здесь, я за Иркой сбегаю. Только не уходи, а то мы опять мимо пройдем.

Сгорбленная черная фигура неопределенно шевельнулась. Даже если бы Катя и хотела, идти ей было некуда, да и сил совершать лишние движения не осталось.

На этот раз они точно не проскочили бы мимо.

В лагере стоял шум на всю тайгу. На истошно-звенящей ноте верещала Федина. «Разойдись! Разойдись!» – орал Мишка. И в редкие секунды тишины слышался смех Даушкина.

– Что там? – спросила Юля у Ивашкиной, чувствуя, как неприятно заколотилось сердце, а в душе поднимается тревога. Она вытянулась в сторону криков, словно заранее пыталась узнать, какие дела творятся наверху.

Катя сидела на куске пенки, сжавшись, уткнув козырек кепки в колени. На шум она даже не подняла головы.

В груди Юли метнулось нехорошее предчувствие, что все это неспроста, что это как-то связано с ее дневником. И, забыв усталость, она побежала к лагерю.

– Куда? – утомленно отозвалась Ирка, но идти следом не стала. Сбросила рюкзак и тяжело опустила на него свой зад. – Не, ну, чего все сегодня бегают? – пожаловалась она скорчившейся Ивашкиной. – Ноги, они вообще-то для ходьбы, а не для бега.

Катя соглашаться с ней не спешила.

В высоких ветвях кустарника еще держался туман. Громкие крики гнали его прочь. За кустами открывалась узкая поляна, прикрытая с двух сторон высоким, раскидистым кедрачом. Две палатки уже стояли. Оранжевый тент полыхал среди зелени, высокая белая «Зима» смотрелась снежным сугробом. Третья, с зеленым тентом, лежала бесформенной грудой. Около нее копошились.

Высокий Мишка хватал кого-то, лежащего на земле, в бессильной попытке приподнять. Его постоянно отталкивали, и он был вынужден отступать. При этом Сережка, сидящий поблизости на своем рюкзаке, начинал хохотать, запрокидывая голову.

– Прекратите! Ну, прекратите вы! – негромко просила Оля, не отрывая ладоней от лица.

– А ну, отвали! – вновь кидался вперед Мишка.

– Олег Павлович, Олег Павлович! Мальчики дерутся! – истерично орала Настя.

Ее вопль тонул в хохоте Даушкина, в криках Царицына, в уханье и стонах.

– Вы чего? – Юля сбросила рюкзак.

Дрались Петька с Инвером. Крепкий Мустафаев подмял Ткаченко под себя и колотил его кулаком в бок. Придавленному к земле Петро оставалось только сучить ногами, пытаясь выбраться из-под тяжелого Инвера. Он отталкивал его от себя, но Мустафаев ловко уворачивался, вновь налегая на противника. При этом он еще ухитрялся отмахиваться от налетавшего на него сзади Царицына.

– Палыч где? – крикнула Юля.

– Ушел куда-то, – отозвался Сережка, скаля в улыбке зубы. – А эти, прикинь, из-за палатки подрались.

– Что у них с палаткой? – Юля успела задать вопрос, прежде чем сообразила, что шум мог подняться из-за пропавших оттяжек. А они лежали у нее в рюкзаке, в кармане. – Сделаю я вам палатку, – присела она рядом с сопящими мальчишками на корточки. – Веревки у меня есть. Пришью все!

Увидев ее, Инвер перестал махать кулаками и фыркнул.

– Только попробуй сказать, – прошипел Петро, получил еще один тычок и зашипел от боли.

– Нужен ты кому, – зло выдохнул Мустафаев, садясь на землю. Ткаченко перевернулся на бок, полежал так мгновение и с трудом поднялся.

– А если не нужен, то не лезь! – бросил он в сторону противника.

– Катись отсюда! – метнул в него горсть хвоинок Инвер. Желтые былинки дождем осыпались ему на колени. – Псих!

В душе у Юли заскреблась тревога. Неспроста все это было, ой, неспроста. Она вернулась к своему брошенному рюкзаку, повернула его, посмотрела на испачканный крокодилий бок. Волнение неприятными колючками шевелилось внутри.

С чего она решила, что это как-то связано с дневником? Мальчишки и сами могли подраться. Повода у них, что ли, не нашлось бы? Знают они друг друга давно, сколько уже вместе в туристический клуб ходят.

Иголка, воткнутая в катушку толстых белых ниток, лежала в косметичке вместе с лекарствами. В них пришлось долго копаться, скользкие блистеры с анальгином и но-шпой соскальзывали с колен. Не мешало бы еще найти наперсток. Материал толстый, просто так иголку в него не воткнешь. Нужно что-то твердое, желательно железное, чтобы было во что упереть иголку, протолкнуть ее… И тут Юле на глаза попался топор. Да, топор ей как раз подойдет.

Подстелив пенку, Бочарникова уселась около палатки, разложила перед собой веревки. Пришивать здесь было особенно и нечего. Ну, одну она зашьет, остальные придется как-то связывать.

– Чего у них было-то? – спросила Ирка, усаживаясь рядом с подругой.

– Все уже закончилось, – пожала плечами Юля.

– А дрались из-за чего? – ерзала на месте Харина.

– У них и спроси, – огрызнулась Юля. Надоело ей об этом думать. Все равно ничего непонятно. И тут же спохватилась: – Просто так подрались. Из-за того, что Инвер нас одних оставил, – неумело соврала она.

– Инвер? – Ирка мгновенно обо всем забыла – и об усталости, и о том, что хотела еще немного покемарить, пока готовился ужин. Несмотря на повышенную вредность, Мустафаев ей нравился.

Юля работала, не поднимая головы. Тревога заставляла ее колоть себе пальцы, ошибаться, спутывать нитку.

– Нашли работника! – Олег Павлович появился около разоренного лагеря, высоким знаком вопроса постоял, наблюдая за Юлиной работой. – Возьми ножницы, – посоветовал он. – Топором неудобно. – Потом он оглядел притихших подопечных, заметил ссадину на лице у Петро, перепачканный в смоле рукав куртки у Мишки и по тому, как Инвер демонстративно отворачивался от Ткаченко, понял, что без драки не обошлось. И хоть было уже поздно что-то исправлять, привычно стал разводить своих подопечных по разным заданиям. – Царицын, Даушкин, за дровами. Мустафаев, отвечаешь за костер. Ткаченко, собирай продукты на ужин, сегодня у нас гречка с тушенкой.

– Почему опять я с костром? – недовольно протянул Инвер. – Всем отдыхать, а я?

– По кочану! И по кочерыжке! – сорвался Палыч. – Еще раз девочек одних оставишь, тут же отправишься в обратную сторону без сопровождения! Юля, Ира, где вы были так долго?

Юля вскинула глаза и тут же поняла, куда ходил Олег Павлович. Он искал их. Ходил по тропе сначала в обратную сторону, потом, увидев их следы, прошел вперед. Ботинки у него были перепачканы, одно колено мокрое. Видимо, дальше дорога становилась совсем разбитой.

– Мы не увидели, где вы остановились, – пробормотала Бочарникова, чувствуя, как у нее в душе рождается неожиданная жалость к руководителю. Компания у них подобралась непростая.

– Понятно. – Олег Павлович морщился, словно у него что-то болело. – Ткаченко, что у тебя с лицом?

– Я упал, – хмуро отозвался Петро, старательно отворачиваясь.

– Иди тогда за водой. – Олег Павлович достал из своего рюкзака два котелка. – Спустишься ниже тропы, найдешь ручей. Поднимись вверх по течению, там подход удобней.

Петро, мрачно глядя себе под ноги, побрел вниз. Ирка ткнула Юлю в бок.

– Иди за ним! – зашептала она на весь лагерь.

– Зачем? – спросила Юля. Она опять уколола палец. Было больно и обидно. И правда, чего она мучается?

– Поговори хотя бы! – теребила ее Ира. – А то третий день на него смотришь и молчишь.

– Не пойду я никуда. – Юля еще ниже склонилась над работой.

– Такой случай! – не сдавалась Ирка. – Когда он еще будет один?

– Не пойду! – Юля сдвинула колени, словно ее собирались тащить за Ткаченко силой.

– Что это ты здесь сидишь? – Федина опустилась рядом на разбросанную палатку.

– А где я должна сидеть? – Не завершив второй строчки, Юля стала закреплять нитку. Надоело ей изображать из себя белошвейку. – Харина, шла бы ты стелить пенки в палатку! – прогнала она подругу. Она догадывалась, о чем хочет говорить Настя, поэтому этот разговор лучше всего было вести без свидетелей.

– Петька знает, что ты его любишь? – склонилась Федина.

Иголка больно вошла в палец, но Юля уже не чувствовала этого.

– Это ты взяла дневник? – Бочарникова пристально смотрела на обидчицу.

– Значит, есть еще и дневник? – лукаво улыбнулась Настя.

– Отдай! – Юля перегнулась через колени, хватая Настю за руку. – Воровка!

– Ненормальная! – дернулась в сильном захвате Федина. – Нет у меня ничего!

– Отдай! – клонилась вперед Юля. Топор соскользнул с колен и острым углом задел Настю по ноге. Федина взвыла, хватаясь за голень.

– Девчонки сцепились! – Сережка не успел поменять наблюдательный пункт. Ему надо было лишь немного повернуться, чтобы снова стать зрителем в партере. – Давай! Зажигай! Уважаемая публика! – Он сложил руки раструбом. – Сегодня на арене разъяренные тигры.

– У вас-то что произошло? – обреченно всплеснул руками Палыч, выбравшись на шум из палатки.

– Придурочная! – выла Настя. Она закатала штанину и теперь всем показывала набухающую кровью ранку на ноге. – Влюбилась, а теперь на людей с топорами кидается!

Юля поджала губы, перекинула тент, примерила оттяжку к следующему уголку и, еще ниже склонившись над работой, воткнула иголку в ткань.

– Сама заткнись! – накинулась на Федину прибежавшая на шум Ирка. – Первая полезла! Никто тебя не трогал.

Секунду она ждала, что подруга что-нибудь добавит, но Бочарникова молчала. Словно все это к ней не имело никакого отношения.

– Дура лохматая, – добавила Харина в сторону Насти.

– На себя посмотри! – пошла в ее сторону Федина, забыв о своей ране. – Ты чего из себя тут возомнила? – Она пнула ногой полог, и он соскользнул на землю. – Расселась как у себя дома! Ждешь, что спасибо скажут? Ты тут на фиг со своей благотворительностью никому не уперлась!

– Ты что сказала? – пошла на нее грудью вперед Ирка. И они непременно сцепились бы, но тут Палыч решительно пошел в их сторону.

– Хватит орать! – приказал он, и девчонки словно опомнились. – Что вы сегодня как с цепи сорвались? Кругом тайга, а они кричат как в городе! Здесь нельзя шуметь. Алтайские духи шума не любят.

Его слова сразу заставили всех вспомнить, кто они и где находятся.

– Ладно, принцесса! – Настя медленно расправила штанину. – Я тебя предупредила. К Ткаченко близко не подходи. Занят он, понятно? А дневничок мы твой найдем и с удовольствием почитаем. Я даже знаю, у кого он.

– Глаза не сломай! – кинула ей в спину Ирка, но Федина ушла, не оборачиваясь. – Ненормальная! – Харина села рядом с подругой. Она хотела, чтобы Юля ее поддержала, что-то сказала, но Бочарникова опять молчала – безостановочно перебирала обрывки завязок, смотрела перед собой и ничего не говорила.

– Да ну тебя! – рассердилась Харина, вскакивая.

А Юля тем временем думала о том, что Настя обо всем этом могла узнать, например, от Инвера или от Лебедевой. Но главное – Ткаченко тоже все знал, и это было самое страшное. Знал – именно поэтому они и подрались с Мустафаевым. Не зря она волновалась – все из-за этого дурацкого дневника! Надо было его срочно искать, иначе он выплывет, и тогда уже слухи и сплетни станут страшной правдой.

Юля смахнула некстати набежавшие слезы, сбросила с колен тент. Ей навстречу от тропы с полными карманами воды поднимался Петро. На его щеке багровел синяк. Ткаченко прихрамывал и через шаг кривился, как от зубной боли. По Юле он мазнул взглядом, тут же снова опустил глаза вниз.

Все знает и поэтому не хочет с ней разговаривать? Или ему про нее соврали, и теперь он даже смотреть в ее сторону не хочет?

Вечер прошел в напряженном молчании – то ли дождь всех утомил, то ли предупреждение о духах подействовало. Юля вглядывалась в каждое лицо, пытаясь понять, откуда ждать следующий удар. Федина копила злобу. Она демонстративно ушла из их палатки в белую к Палычу. Катя спала. Мальчишки дружным рядком сидели на бревне и на тонких палочках над костром жарили хлеб. Харина с грустью изучала пустую миску – еды ей, как всегда, было мало. Ольга сонными глазами смотрела на огонь. Царицын хмуро глянул наверх.

– И почему здесь такие неяркие звезды? – ворчливо произнес он.

Все машинально задрали головы. После костра и подавно ничего видно не было.

– Чего-то вообще ничего нет, – снова сообщил о своих наблюдениях Мишка.

– Ага, фигня какая-то, – поддакнул Сережка, собираясь рассмеяться, но тишина тайги и здесь взяла свое: посмотрев по сторонам, он промолчал.

– Ну, почему же? – Олег Павлович утомленно моргал. – Вон три звезды видите? – Он ткнул пальцем куда-то в небо, так что все снова начали вглядываться, а Царицын от старания свалился с бревна. – Это созвездия Лебедя, Орла и…

– И Щуки, – хохотнул Сережка.

– Лиры, – Юля с вызовом посмотрела на Даушкина, но ему было все равно, как и что там на небе называется.

– Да хоть балалайка, – устало согласился он.

– Это летний треугольник, самые яркие звезды в созвездиях! – добавила Юля, но никого это снова не впечатлило.

– Правильно, – один Палыч смотрел на нее с любопытством.

– Подумаешь, самые яркие… – недовольно протянул Инвер. – Большую Медведицу и я покажу. Чего тут такого?

Это был вызов! Юля окинула взглядом небо, и, словно специально делая ей удобней, костер треснул и угас, оставив вместо огня переливающиеся уголья.

– Звезду большую видишь? – она ткнула пальцем в небо. – Последнюю звезду в ручке ковша Большой Медведицы видишь? Веди дальше прямую линию и чуть опускайся вниз. Вон та яркая точка. Это Арктур, альфа Волопаса.

– А там что за червяк? – Мишка как свалился с бревна, так и лежал на спине – ему сейчас было удобней всех смотреть.

– Кассиопея, наверное, – зевнул Палыч.

– Опять баба, – возмутился Царицын. – Лучше мой знак покажи, я – Овен.

– Этого созвездия сейчас не видно, оно осенью будет. В октябре.

– Ну, чего за фигня! Как чего нужно, так не видно! А чего тут видно?

– Вон там над горизонтом… – Юля показала вдаль, где сходились две горы и куда совсем недавно укатилось солнце. В распадке висела одинокая звездочка. – Это Спика, альфа Девы. Но она скоро уйдет вслед за солнцем. Деву хорошо в марте смотреть.

– А кроме баб, там кто-нибудь есть? – уныло вздохнул Царицын, и все вокруг засмеялись. – Не, давайте что-нибудь взрослое, Льва там или Гончего. Не, лучше Льва – у нас Ткач – Лев. Чего молчишь, Петро? – Он толкнул приятеля, тот безвольно качнулся, задел Мустафаева, Инвер отпихнул его обратно.

Они стали толкаться, и Юля заторопилась.

– Олег Павлович! – намеренно громко попросила она. – Дайте мне, пожалуйста, вашу руку.

– И сердце, – хохотнул Сережка.

– Ой, а потом мне! – оживилась Ирка, откладывая миску.

– И мне! – Над бревном показалась лохматая Мишкина голова. – А чего дают?

Но ему никто не ответил, потому что все придвинулись к костру, наблюдая за тем, что делает Юля. Она покрутила кисть левой руки Олега Павловича туда-сюда, так что он сконфуженно закхмекал.

– А вы будете долго жить, – наконец произнесла она. – Видите, какие у вас короткие и толстые ногти. Еще вы, наверное, спорите часто.

– Случается, – заулыбался Олег Павлович.

– А еще вы очень влюбчивы, – Юля быстро вскинула глаза. – Ну, то есть… – не подобрала другого слова и опять развернула ладонь руководителя к себе. – Не попадаете ни под чье влияние, – бормотала она. – Кисть овальная, видите? Смотрите, какой у вас большой палец, верхний и средний суставы одинаковые – значит, воля и ум у вас в равной мере развиты.

– По-твоему выходит, что я совсем идеальный человек, – Олег Павлович попытался вытянуть свою ладонь из Юлиных пальцев, но она не отпускала.

– Линия жизни у вас короткая, – не слушала возражений Бочарникова, разглядывая теперь саму ладонь.

– Что же я, скоро умру? – усмехнулся Олег Павлович. – А говорила, что все с жизнью у меня хорошо.

– Нет, вы проживете долго, если будете беречь силы. И сердце, – добавила она, заметив нехороший знак, но тут же ушла от него, развернув ладонь руководителя ребром. – А еще у вас будет одна сильная любовь и два увлечения. И дети у вас будут. Два мальчика. – Здесь Юля окончательно стушевалась, и Олег Павлович с облегчением сунул свою руку в карман.

– А еще что тут можно увидеть? – Вновь забравшийся на бревно Мишка старательно мял свою левую ладонь, пытаясь хоть что-то на ней рассмотреть.

– Можно увидеть, вор человек или нет. – Юля оглядела ребят. – Если он что-то украл, у него крестик появляется внизу ладони. Прямо около основания холма Венеры. И чем больше он украл, тем больше крестиков.

Теперь уже в свои ладони уставились все.

– А чего ты мне раньше об этом не говорила? – с тревогой изучала свою руку Ирка. – Что, и конфеты в детском саду тоже покажет?

– Там последнее ярко отразится. Если это произошло недавно, то крест будет особенно заметен.

– Погодите, погодите! – засуетился Мишка. – А если я украл, но сейчас верну, что будет? Ткаченко, слышишь? При всех признаюсь, твой фонарик у меня.

– А то я не видел, как ты вчера с ним бегал, – мрачно отозвался Петро. Он внезапно опустил руки, словно устал их держать перед собой.

– Слушайте, у меня ничего нет. – Сережка готов был вывернуть свою ладонь наизнанку, чтобы хоть что-то в ней увидеть. – А я в первом классе целую упаковку мела из учительской стащил. Что-то это по руке не заметно.

– Я говорю, нужны недавние события, – напомнила Юля.

– Ну, у меня их тут целая корзина, – смеялся Инвер. – Я что, супермаркет ограбил? – Он протянул ладонь, но ничего уже видно не было. Брошенные в костер ветки прогорели, и на поляну снова опускалась ночь.

– Значит, ограбил. – Юля пристально смотрела на него, надеясь если не на раскаяние, то хотя бы на признание.

– Ты за своими руками следи, – начал закипать Мустафаев.

– Кстати, Инвер, давно хотел тебе сказать, – попытался прекратить внезапно вспыхнувшую злобу Палыч. – В США есть город Инвер в штате Миннесота. Целиком называется Гроут Хайнс Инвер. По-моему, красиво.

– Круто! – восторженно подпрыгнул на бревне Мишка, отчего все, сидящие на нем, скатились на землю. – Это круче, чем созвездие.

– Еще раз шевельнешься! – взвыл Мустафаев. Упал он на кочку и теперь шипел, потирая ушибленный бок.

– А у меня ничего нет, – расстроенно открыла свои ладошки Лебедева.

– А у тебя? – Юля посмотрела на Настю. По поводу городов она ничего не знала, но эксперимент прерывать было рано.

– Так я тебе и показала! – фыркнула Федина. – Вон у Ткаченко своего разлюбезного посмотри!

Петро как раз поднимался с земли.

– Да идите вы! – устало бросил он и побрел к палатке.