Дева. Звезда в подарок
- -
- 100%
- +
Но они туда не попадут, не увидят, как гора Красавица по утрам и вечерам отражается в озере, не будут глохнуть от постоянного грохота горной реки. Им надо возвращаться. Даже не так, кому-то надо идти вниз и просить помощи. На этот раз не у алтайских духов, а у местных жителей. Чудес не будет. Олег Павлович не выздоровеет за один день. Ему вообще нельзя ходить, ему надо лежать. Двое должны спуститься в поселок Чибит за подмогой. Тот путь, что они проделали за три дня, преодолеть за один, к вечеру быть уже в поселке, чтобы утром вернуться сюда со взрослыми и желательно с врачом. Это было нереально, но это надо было сделать, и сделать именно Юле с Иркой. Кроме Хариной, на этот план никто не согласится. Будут шуметь, ругаться, но наверняка решат ждать утра, ждать решения руководителя, а значит, они потеряют день. Ценный день! Надо идти завтра на рассвете. С Палычем неизвестно что, может стать и хуже, тогда точно медлить нельзя. Еще вариант – подняться на перевал и ждать, когда там пройдет какая-нибудь группа. Но ждать помощи от других походников? Что они могут сделать? Помочь с лекарствами? Но лекарства у них есть свои. Нет, Палыча надо спускать вниз. Лошадь, машина… надо искать какой-нибудь транспорт. И на перевале транспорта они не найдут. Только в Чибите. И хорошо бы идти парням. Двое мальчишек пойдут, двое останутся в лагере с девчонками и Палычем – нормально, если что, будет кому защитить от непрошеных гостей. Но кто ее послушает? Никто на это предложение не согласится. Особенно после утреннего скандала. Не потому, что идея плохая. Потому что озвучит ее чужая всем Юля Бочарникова…
– Включись! – щелкнула перед ее носом пальцами Ирка. – Уснула? Твоя очередь!
– Какая очередь? – не поняла Юля.
Вокруг костра захохотали.
– Страшилки рассказывать. Проспала все! – замахал руками Сережка, заранее готовый рассмеяться всему, что Юля скажет.
Да, именно так она и сделает. Утром налегке пойдет вниз. Осталось только договориться с Иркой.
– Я знаю одну страшилку. Только она короткая. – Юля села удобней. – Однажды на город пришла страшная-престрашная ночь. «Почему страшная?» – спросите вы. А потому что она быстро закончилась, все проснулись и пошли в школу!
Мишка по инерции заржал, но остальные только скривились. Вспоминать о школе никому не хотелось.
– Бочарникова, не выпендривайся! – недовольно скривилась Федина.
Юля быстро глянула на нее и решилась.
– Я думаю, что завтра надо кому-то спуститься в Чибит за помощью, – быстро, скороговоркой произнесла она. – Пойду я и Харина. За день мы спустимся до поселка и на следующее утро вернемся с помощью. Лошадей приведем или с машиной договоримся. Вы нас только дождитесь.
Не ожидавшие такой «страшилки», ребята удивленно молчали.
– Бежать, что ли, намылились? – не понял Сережка.
– Струсили! – заголосила Федина. – Не пускайте их!
Лица остальных стали напряженными и злыми. Попытки забыть о том, что случилось сегодня, были напрасны. Она была права – ей не доверяют и никогда не поверят.
– Чаруша, ты чего? – Ирка от удивления чуть кружку не выронила.
Юля снова обвела всех взглядом. Ничего объяснять она не собиралась. Она знала, что так нужно сделать, этого было достаточно. И даже Палычу об этом говорить не надо. Нечего его лишний раз беспокоить.
Поднялся крик. Инвер настаивал, чтобы они стояли на месте, ждали, когда Палыч выздоровеет. Сережка предлагал всем вместе спускаться вниз. Медленно, осторожно, но вместе.
– Вы потеряетесь! – пытался он перекричать визжащую Настю.
– Чаруша, ты чего? – все трясла и трясла ее Ирка, не в силах понять, зачем подруге это нужно. Все сидят, и ей бы сидеть.
Юля поднялась.
– Если выйти с рассветом и идти, не останавливаясь, то все получится, – жестко произнесла она. – Спускаться – не подниматься. Сегодня мы вообще ничего не прошли, вчера из-за дождя все время останавливались, а первый переход Палыч специально сделал легким, чтобы мы сильно не устали. Тут идти-то нечего.
– Зачем тебе это? Не надо, – молила у нее за спиной Ирка.
– Ты думаешь, он умрет, и бежишь первая, – не унималась Настя.
– Еще раз так скажешь, я тебе врежу, – не выдержал Ткаченко. – Что ты как попугай заладила «умрет, умрет!». Никто здесь умирать не собирается.
– Тогда зачем она сбегает? – не могла остановиться Федина.
– Это ты у нас бегаешь зайцем, – вскочил со своего места Мишка, готовый в очередной раз защищать своего друга, и в очередной раз ногой попал в костер. Взлетели вверх возмущенные искры.
– Не надо расходиться, – качала головой Лебедева. – Надо быть все время вместе. Мимо нас кто-нибудь пройдет, и тогда…
– Погладит по головке и пойдет дальше, – перебил ее Ткаченко. – Что они могут сделать? Его в больницу надо, к врачам.
– Вот мы и спустимся к этой больнице, – Сережка нагнулся через затухающий костер.
– Да какое спустимся! – хлопал себя ладонями по коленям Инвер. – Вы его рюкзак поднимали? – И смотрел на Петро, словно не он перед этим несколько часов волок всю эту тяжесть.
– Вещи можно бросить, – предложила Катя. – Спрячем в кустах, потом за ними вернемся.
– Ага, – вскочил на ноги Инвер, – а охранять их поставим твой череп. Да и когда ты за ними вернешься? Когда медведи все растащат?
– Ждать нельзя, – негромко произнесла Юля. – Неизвестно, до чего досидимся. Если пойти, то послезавтра днем все уже будем в Акташе, там есть больница. Если пойдем вместе, Палыч может не выдержать.
– Самая умная? – презрительно бросила ей Настя. – Мы уже видели, какая ты умная. Если хочешь, иди одна или со своей чокнутой подругой, никто плакать не будет. С самого начала было понятно, что вы сбежите. Можно было ставки делать, как быстро это произойдет!
С кем она говорит? О чем? Они ничего не понимают и не хотят понимать!
Юля отошла в сторону.
Пускай шумят. Разбудят Палыча – больше ничего.
Она вышла к реке. Оглушительный Орой прыгал по камням. И сейчас он был никакой не веселый, а жестокий. Такой же жестокий, как и эти Алтайские горы, не пожелавшие пустить их в себя, не позволившие пройти дальше. Юля привычно посмотрела на небо, в то место, где еще теплился свет севшего солнца и куда уходила ее звезда Спика, альфа Девы.
Она скорее почувствовала, чем услышала, что сзади кто-то стоит.
– Вот, моя звезда там. Спика в переводе с латинского означает «колос». Колос – знак плодородия и любви, – произнесла она, все еще глядя в небо.
– Везет! Своя звезда на небе есть! – Сережка топал через кусты, из-под ног летели камни. Стоящий рядом с Юлей Ткаченко сразу шагнул в сторону. – Я тоже себе звезду хочу.
– Извини, но твоего знака Зодиака сейчас не видно, – пожала плечами Юля.
– Вот так и проведешь всю жизнь без звезды, – хохотнул Сережка.
– Лучше я тебе подарю вон ту звезду. – Юля посмотрела на север, где на самом темном участке неба, как раз между горами в белесом Млечном Пути, пряталась целая россыпь звезд. – Знаешь миф о Персее? Он спас Андромеду от морского змея. Это созвездие Персея. Выбирай любую звезду, она будет твоя. Андромеда правее, но ее сейчас из-за гор не видно.
Сережка с изумлением открыл рот, уставившись на щедрый подарок.
– А мне вон то! – скатился с пригорка Мишка. – Вон крест торчит, мне оттуда давай. Ты вчера говорила.
– Денеб, альфа Лебедя, забирай, – по-царски, не скупясь, раздавала Юля звездное богатство.
– Петро, не тормози, – подтолкнул молчащего приятеля Мишка. – Бери ту, что рядышком. Будем на своих звездах жить и в гости друг к другу летать.
– Это Вега, альфа Лиры, – напомнила Юля. Голубоватая звезда в небе замерцала, соглашаясь с таким выбором.
– А мне давай из Орла. – Инвер сел около куста на взгорке, спустил вниз ноги. – Как она там?
– Альтаир, переводится с арабского как летящий ястреб.
– Вот-вот, как раз для меня. – Мустафаев посмотрел вверх, но с непривычки ничего там не увидел.
– А Большую Медведицу кому отдадим? – Мишка так старательно крутился на берегу, что не удержался и шагнул в воду.
– А давайте ее подарим Олег Палычу, – предложила неслышно подошедшая Катя. – Вдруг она поможет? И найти Медведицу ему будет несложно даже без очков.
– Ну и какая из них Альфа, если все яркие? – Инвер уже жалел, что выбрал созвездие со всего одной яркой звездой.
– Их считают по порядку, начиная с ковша. Берите вон ту, самую крайнюю.
– А мне тогда соседнюю, – попросила Катя.
– Нет, тебе мы найдем свое созвездие! – И Юля вновь повернулась к распадку, где точно на севере около самого горизонта мерцала желтоватая звезда. – Бери Капеллу, альфу Возничего. Это очень красивая звезда.
Катя подняла вверх руки, посадив свою звезду в ладошки, сложенные лодочкой.
– Ну, а про меня, значит, уже забыла? – тяжело засопела Ирка.
– Твоя – Кассиопея. Ты сама знаешь, где она находится.
– Чего, вся, что ли? – изумилась такой щедрости Харина и быстро нашла на небе созвездие, похожее на перевернутую букву «М». – Их же там пять штук.
– Вот и бери все пять, может, с кем-нибудь поделишься.
Ирка уперла руки в бока, прикидывая, с кем бы она могла поделиться таким богатством. Выходило – ни с кем, ведь у Юли уже была своя звезда.
– Все разобрали, да? – Федина презрительно хмыкнула и косо глянула на небо, словно на каждой звезде уже висела бирка: «Мое, не трогать».
– Тебе оставили самую знаменитую, – покачала головой Юля.
– Это Полярную, что ли? – скривилась Настя, хотя в душе была довольна таким подарком.
– Арабы Полярную звезду называли козленком. – Юля не стала показывать, где находится эта звезда. Она вспомнила, что еще один человек у них остался без дара – Лебедева. От Полярной звезды, которая находилась в ручке ковша Малой Медведицы, она скользнула взглядом вниз к ковшу Большой Медведицы, а от него по ручке опустилась еще ниже и заметила яркую, пульсирующую звезду, о которой она вчера говорила, но сегодня как будто бы забыла о ней. Арктур, альфа Волопаса, древние его еще называли Преданным Небесным Пастухом – эта звезда очень подходила тихой Оле.
Все разбрелись вдоль ручья, чтобы лучше рассмотреть свои новые владения, за Юлиной спиной вновь возникла бесшумная фигура.
– Тебе нравится твоя звезда? – спросила она робко.
– Завтра пойдем вдвоем. – Петро подошел совсем близко, чтобы его слова больше никто не услышал. – Никого больше не буди. Я будильник в телефоне часа на четыре поставлю. Серый пообещал завтра всех удержать на этом месте. Но на следующее утро мы должны вернуться.
– Мы вернемся, – пообещала Юля, не отрывая глаз от Спики.
Любовь, говорите? Кто сказал, что любви не бывает?
Всю ночь Юле снилось, что вокруг их лагеря ходит лошадь. Цокают по камням копыта, глухо звучат тяжелые шаги. Лошадь фырчит и вздыхает. И от этого звезды на небе чуть тускнеют, запотевая.
Когда Юля с Петро утром вышли из лагеря, последние звезды гасли за их спиной.
7. Без связи
«Дева способна нудно выговаривать за самые незначительные проступки (что, естественно, приводит в бешенство), но, видя, что кто-то попал в трудное положение, незамедлительно придет на помощь».
Линда ГудменШли молча. Петро сразу взял хороший темп, шагал широко, размашисто, при этом не забывал на каждом крутом спуске оглядываться, подавать руку. Ладонь у него была широкая, с крепкими короткими пальцами. Теплая. Выпускать ее из своей руки не хотелось.
«Широкая ладонь, значит, надежный», – машинально отмечала для себя Юля. И зачем она изучала хиромантию? Разве и без этого не видно, что Ткаченко человек верный?
Юля смотрела на его упрямый затылок, на взлохмаченные волосы, на острые вскинутые плечи и пыталась понять, почему он молчит. Такая возможность объясниться, рассказать, что произошло, почему он взял дневник и вообще все это затеял. Но Петро молчал. Шагал вниз и молчал. И от этого ее молчание становилось только напряженней.
Юля поправляла и без того хорошо сидящую на голове шляпу, вцеплялась в лямки своего рюкзака, опустила голову и начинала смотреть под ноги.
Правая, левая, правая, левая.
«И-дем. И-дем. Ку-да? За-чем?» – вот такая песенка у нее в результате получилась. Она страшно раздражала, но выкинуть ее из головы было невозможно.
Ничего брать с собой не стали. Юля была уверена – за день они доберутся до поселка. Погода им помогала, чистое небо без намека на облака, нежаркое солнце. Еще с вечера она вытряхнула из рюкзака все вещи, положила кружку, пакетик сухого черного хлеба, немного сухофруктов и шоколадку – лагерь от этого не обеднеет, а им нужны силы. Нож, спички. Себе она взяла куртку, запасные носки, футболку. В боковой карман сунула бутылку с водой. Петька пошел с пустыми руками. Чуть дернул бровью, увидев Юлькин рюкзак, но ничего не сказал, побежал вперед. Ничего не скажешь, нога у него прошла вовремя.
Интересно, почему Ткаченко согласился с ней идти? В конце концов, она бы уломала Харину. Ирка всегда сначала противится ее идеям, а потом соглашается. Конечно, с Петькой надежней. И это правильно, что он сам предложил пойти с ней. Она бы ни за что не решилась его позвать. Он сам так решил. И это после всего, что произошло, после того, как все встали против нее с Иркой? Или Петро нечего терять? Или он тоже считает себя виноватым в случившемся? Но разве мальчишки чувствуют свою вину за что-либо?
Вопросы бились в Юлиной голове, и ни на один не было ответа.
Они останавливались каждый час. Ткаченко четко отслеживал время по сотовому. Юле, конечно, хотелось быстрее оказаться внизу, среди людей, чтобы сегодня же найти тех, на кого можно будет переложить эту страшную ответственность – знание о случившемся, – и больше ни о чем не думать, но она понимала, что остановки нужны. Если они загонят себя с утра, к вечеру будут еле плестись.
– Стоим! – сурово произнес первый раз Петро и бухнулся на траву. Юля потянула из рюкзака сидушку – небольшой кусочек пенки, чтобы не пачкать свои серые брюки.
Лес вокруг был совсем другой, не такой, как вчера. Вместе с туманом и изморосью исчезла сказочная тайна, кедровые иголочки больше не переливались от сотни дождевых капелек, не шелестела вода по деревьям. Это утро звенело и искрилось, еще не поднявшееся солнце бросало шахматные тени на горы. Воздух был насыщен звуками и запахами. Он был такой плотный, что, казалось, его можно сжать в горсти.
Место своей вчерашней ночной стоянки они прошли на втором переходе. Прошли быстро, не останавливаясь. Юля только голову повернула, чуть сбавив шаг. Здесь тоже все изменилось. Напитавшийся водой ручей шумел, кедры на солнце загорались ярко-красным и оранжевым, в них не было вчерашней таинственности и настороженности. Поселившиеся здесь воспоминания попытались напомнить о себе – разговоры, хруст опавшей хвои под ногами, неприятный запах горелой обложки. Но все это скрылось за первым же поворотом. Юля привычно коснулась рукой придорожного камня и прибавила шаг, догоняя Петро.
Прощай, дневник! Извини, что так получилось.
Они спустились еще ниже, где их накрыл шум мчащегося поезда. Давнее землетрясение навалило поперек реки камни, но веселая вода и не думала останавливаться, она перепрыгнула преграду, каскадом обрушилась вниз и побежала дальше. Деревья глушили шум, но стоило из-за них выйти, как грохот наваливался всей силой.
– Стоим! – Петро в очередной раз посмотрел на часы.
Юля скинула рюкзак, пробежала по камешкам, присела на корточки.
Как же здесь было красиво! Вода переливалась и искрилась на солнце. Казалось, что она теплая, но на самом деле была ледяной. Она жалила руки, неприятной судорогой сводила пальцы. Юля смыла усталость с лица, сквозь ресницы прищуренных век покосилась на солнце. Робкое тепло грело замерзшие пальцы, и это было хорошо.
Она резко поднялась. Внезапно закружилась голова, река качнулась, стремительно приближаясь. Но Петро вовремя ухватил ее за рубашку, оттаскивая в сторону.
– Какого лешего тебя на Алтай потянуло! – недовольно буркнул он, и радость солнечного дня померкла.
Чем она отличается от всех этих «походников», чтобы он ей говорил такое?
Ткаченко уже склонился над рекой, широкими горстями черпал воду.
Подумаешь, какой путешественник нашелся! Палатку угробил, а туда же – ее по лесу ходить учит.
Ткаченко пил громко, заразительно. И Юле тоже захотелось так же склониться, и чтобы вода весело переливалась в горсти, чтобы ее было много, она лилась через край, брызгала в лицо.
Юля снова присела, секунду собиралась с силами, чтобы опустить руки в воду.
– Держи!
«Пиньк, пиньк», – запели быстрые капли. Перед собой Юля увидела сложенные ковшиком ладони, пальцы от холода покраснели. Солнце искрилось в плещущейся воде.
– Ну, чего ты? Пей!
Ткаченко качнул ладонями, выплескивая воду на камни и свои кроссовки. Ошарашенная Юля быстро опустила лицо. Солнце вспыхнуло в глазах и погасло.
– Еще?
От волнения она толком не смогла напиться, но все равно упрямо замотала головой. На что Петро усмехнулся и снова склонился к воде.
Неужели ему не холодно?
– Давай!
Он чуть наклонился, чтобы ей было удобней, и Юля стала пить. Ей казалось, что вода вкусная, напитанная травами и перезвонами сегодняшнего утра.
– Садись!
Петро скинул с себя ветровку, бросил на взгорок, а сам тут же сел на землю, не давая Юле возможности даже возразить, демонстративно отвернулся и стал смотреть на серо-голубую линию гор, на небо, на макушки кедров, тем самым разрешив Бочарниковой спокойно, без стеснения устроиться на его ветровке и сколько душе угодно сверлить взглядом его затылок. Что она и сделала – села и стала глядеть на него. Чтобы опять, в который раз за этот поход, убедиться, что не понимает Ткаченко. Вместе с этим осознанием пришло убеждение, что все, бывшее до этого, никакая не любовь. Все ее вычисления, построения таблиц совместимости по знакам Зодиака – все это было не то. Весь ее дневник оказался глупым и бесполезным, и правильно, что он сгорел. Туда ему и дорога, в костер.
От этой мысли стало грустно. Юля потупилась, вспомнила, что в рюкзаке у нее лежит кружка, и можно было не морозить руки, а спокойно пить «со всеми удобствами». Там же в рюкзаке лежит пенка, поэтому ни в чьей помощи она, Юля Бочарникова, не нуждается. Без чужой ветровки обойдется.
Юля встала, поправила сбившуюся штанину, спрятала шнурок на ботинке, этим жестом как бы отрезая все, что было раньше, от себя сегодняшней.
Монотонная ходьба прогнала из головы ненужные мысли. Солнце поднялось, идти стало тяжелее. И только смутное ощущение чего-то недосказанного заставляло вздыхать и внимательней вглядываться в упрямый затылок идущего впереди Петро.
– Стоим! – услышала Юля привычное. Ткаченко странно дернул ногой, присел на кочку.
Юля потянула с плеч рюкзак. Вроде бы ничего не несет, а спину уже ломит, Петро же ни разу не предложил свою помощь. Как ветровки на землю бросать, так он готов, а взять рюкзак…
Петро возился со шнурками. Юля достала шоколадку. Хорошо бы сейчас чайку, но с их суровым руководителем вряд ли это получится. Разведение костра отнимет полчаса драгоценного времени.
Ткаченко зашипел, и Юля испуганно оглянулась. Он уже снял с себя ботинок и теперь осторожно стягивал носок. Сам носок был светло-серый, но пятка казалась чем-то испачканной. Чем-то темным. Темно-красным.
Кровь местами запеклась, носок приходилось отдирать, отчего Петро, чтобы было не так больно, с силой втягивал в себя воздух.
Секунду Бочарникова сидела, не понимая, что происходит.
– Воды дай! – сквозь зубы процедил он.
Юля засуетилась, не в силах мгновенно догадаться, где она сейчас может взять воду. Та речка, из которой они пили, осталась давно позади, вокруг тишина, не слышно ни одного ручья. И трава, как назло, высохла.
– Из бутылки! – напомнил Петро.
Точно! Они же набирали воду!
Юля дернула пластиковую бутылку из бокового сеточного кармана. Петро намочил носок и стал смывать подсохшую корочку.
– Как же ты пойдешь? – удивилась Юля такому странному жесту, ведь мокрые носки вдвойне будут натирать.
– Без них обойдусь, – зло выдохнул Ткаченко. Видимо, ему было очень больно.
– Но как же?.. – Юля оглянулась. Аптечка! Она о ней даже не подумала. Хоть бы пластырь взяла.
– Вон тот красный лист дерни, – мотнул головой Петро. Юля оглянулась. Вокруг них росла странная трава, похожая на невысокие заячьи уши, круглая, чуть вытянутая, крепенькая. Почти вся она была ярко-зеленая, но нижние листочки кое-где уже краснели, виднелись скукоженные коричневые сухостои.
Юля дернула ближайший лист, протерла его пальцами, зачем-то дохнула, словно пыталась поделиться с ним частичкой своего тепла и здоровья.
Петро отбросил в сторону носок, приложил лист к ране, дернулся от боли, но промолчал.
– Посидеть надо. Сейчас затянется. – Петро глянул на Юлю, словно проверял, не испугалась ли, не ширит ли глаза от испуга или брезгливости. Но лицо Бочарниковой было полно сочувствия.
– Это подорожник?
– Бадан. – Ткаченко выпрямился, вытягивая пострадавшую ногу. – Из него чай хороший получается.
– Может, чаю? – встрепенулась Юля.
– В ладонях ты его будешь кипятить, что ли? – скривился Петро.
– Зачем? – улыбнулась Бочарникова, в первый раз за сегодняшний день, чувствуя свое превосходство. – Есть кружка. Есть вода. Большого костра не понадобится!
Она с готовностью придвинула рюкзак, вытащила свою любимую кружку с фазанами, достала спички. Пальцы наткнулись на шуршащий пакет.
Носки и футболка, взяла для себя про запас. Носки хорошие, трекинговые, у них какое-то мудреное переплетение, нога в них никогда не натирается. Секунду Юля колебалась. Носки могли понадобиться ей самой – это раз; их было немного жалко, все-таки для себя берегла, а не для ворчащего парня, не умеющего по горам без увечий ходить, – это два. Ладно, сто рублей не деньги! Юля сунула носки в карман и пошла за ветками.
Странно, но Петро ничего не сказал. Лежал на спине, вытянувшись во весь рост, угрюмо молчал.
Юля принесла растопку, подложила немного бумаги, чтобы лучше разгорелось. Огонь с готовностью облизал бока кружки, фазаны стали пропадать под налетом копоти.
Надо было догадаться взять с собой маленький котелок, так она испортит кружку! Опять жалко…
Юля тут же одернула себя, заставляя думать о том, что их ждет впереди. Кружку, в конце концов, можно будет отмыть. А если не отмоется… Ерунда, отечественная промышленность по производству кружек еще не остановилась.
– А как его заваривают? – Юля глянула на зеленые ушки бадана.
– Бери коричневые, подсохшие, – Петро сел ближе к костру. – Вода закипит, накроши листик и дай настояться.
Окруженная со всех сторон огнем, кружка закипела мгновенно. Юля протянула руку, но тут же отдернула, понимая, что обожжется.
Вода булькала, убегая и расплескивая драгоценный кипяток.
– Ветки раскидай! – Петро не шевелился.
Юля подняла палочку, собираясь раздвинуть обжигающие угольки.
– Ногами! – раздалось за спиной.
Юля сжала зубы и начала разбрасывать огонь. Быстро гаснущие палочки задымились.
Накрошенный бадан плавал сверху, не желая тонуть. Юля мешала его веточкой, но он упорно всплывал.
– Не колдуй! Вкуснее не станет.
Бочарникова снова вспыхнула и снова ничего не сказала. Она посмотрит, как Петро запоет, когда ему придется хромать дальше.
Над кружкой поднимался парок. Юля отломила шоколадку, ожидая услышать очередной комментарий, но Петро подсел ближе, рукавом куртки подхватил кружку.
– Откуда ты узнал про эту траву? – спросила Юля.
Ткаченко со смаком громко затянулся, чуть дернулся, глотая обжигающе горячий чай, и довольно улыбнулся.
– Палыч на занятиях говорил. – Он отломил добрую треть шоколадки и отправил ее в рот. – У нас был курс молодого бойца: «Как выжить в тайге без еды».
Юля хмыкнула. Нашлись бойцы! Чуть что – сразу в панику впадают.
Брать у Петро кружку с рукавом куртки было неудобно. Она достала из кармана платок, перехватила кружку, поднесла к губам. Так получилось, что отпила она в том месте, где перед этим пил Петро, словно поцеловалась с ним. Или он нарочно так отдал ей кружку?
От смущения Юля не сразу почувствовала вкус. Чай был жидковат, с еле уловимой сладковатой ноткой. Горячая волна приятно смыла шоколад с языка, прогрела желудок. Правда, что ли, силы придает?
– Как ты думаешь, что там делают наши?
Юля блаженно щурилась на солнце. С каждым шагом лес все больше и больше оживал. Стали чаще встречаться цветы – веселые желтые цветочки курильского чая, желтые маки, голубые незабудки, колокольчики, опять же…
– Чего тут думать? – Ткаченко перехватил у Юли кружку. – Ругаются!
Петро оказался прав. Обнаружив, что Юля ушла с Ткаченко, Инвер страшно разозлился. Он сам хотел пойти с Бочарниковой. Или – вообще вместо нее. Всю ночь не спал, прислушивался к разговорам в палатке девчонок – Федина вернулась, и теперь под оранжевым тентом опять стало тесно, там долго не спали, вяло переругивались. Девчонки говорили обо всем, но только не о завтрашней вылазке. Харина, еще недавно возмущавшаяся очередной бредовой идеей подруги, почему-то замолчала, и Мустафаев в тайне понадеялся, что от плана отказались. Что утром Палыч сам решит, что делать. И, скорее всего, никто никуда не пойдет. А если уж и пойдут, то явно не Юлька. Нечего этой городской по лесу шастать, тайга не любит новичков. Она останется в лагере. Это пускай Ткаченко ломает ноги на камнях.