- -
- 100%
- +
Такой поворот ошеломил бы кого угодно, но только не такого опытного бойца, как Нессельроде. Он почтительно склонил голову и уверенно произнёс, чуть улыбаясь:
– Будет исполнено в точности по повелению Вашего Императорского Величества!
И – закрутились колёса невидимого механизма.
Бриг «Константин» под командой Александра Гаврилова пошёл к Аяну, несмотря на настойчивые просьбы капитана задержать выход в море из-за его болезни. Тебеньков, видя, что Гаврилов действительно болен, сказал только, подняв указательный палец к потолку:
– ТАМ очень торопят. Подробные инструкции вы получите в Аяне. Впрочем, я не думаю, что у вас будут какие-то сложности. Вам предстоит лишь ещё раз подтвердить описания и карты Лаперуза, Крузенштерна, Браутона, уже доказавших своими исследованиями бесспорность истины о том, что Сахалин является полуостровом, а река Амур в устье несудоходна. Быстренько засвидетельствовав это, вы зайдёте на Курильские острова и доставите туда продовольствие. Да, ещё одно поручение. Возможно, вблизи Амура вам придётся встретиться с беглыми русскими, а также и с китайскими войсками. Русским обещайте амнистию в случае сотрудничества с законной властью. С китайцами в конфликт не вступать! Просто вы случайно оказались возле этих берегов для пополнения запасов то ли пресной воды, то ли продовольствия. Инструкции, которые получите в Аяне у нашего управляющего делами, составлены тоже ТАМ, поэтому следуйте им неукоснительно.
После трудного перехода в Аян Гаврилов с некоторым недоумением изучал полученные инструкции. Странны были явно малые сроки для проведения работ по картографической съёмке, промерам глубин и так далее. Осложнялось это всё и тем, что все работы, согласно указаниям, следовало проводить… тайно от команды и от помощников. Записи нужно было делать лично. Никто не должен знать, что корабль находится возле устья реки Амур! На любые расспросы сторонних лиц следовало отвечать, что корабль из-за бури сбился с курса.
Гаврилов был беспомощен перед такой инструкцией, составленной в недрах каких-то неведомых ему кабинетов. Ну как, скажите на милость, скрыть от опытных штурманов, которых дали ему в помощники, где находится корабль? Как объяснить им, что взяли их на борт только на всякий случай, а на самом деле капитан корабля не нуждается в их услугах? Тайна, тайна! Кругом какие-то тайны. А как можно успеть сделать всё одному человеку? Ведь нужно ещё выкроить время для захода на Курилы, те самые Курилы, где сейчас туманы, где нет укрытых мест для корабля и можно потерять на этом целые недели!
Гаврилов был человеком честным и добросовестным. Вконец измученный болезнью, он в точности исполнил всё, что было ему предписано. Не встретил только китайцев и беглых русских. А в Амурском лимане он с гребцами-матросами бесконечно курсировал вдоль берегов, делая промеры и нанося на карту все полученные данные. Штурманы на «Константине» раз за разом предлагали ему свою помощь, а он, зная, что обижает их донельзя, отказывался и мучался от того, что не мог объяснить им сложившуюся ситуацию.
Очень давили сроки. На всё про всё было отведено три недели! Гаврилов сделал максимум того, что можно было сделать за это время. «Константин» вышел из Аяна 20 июля 1846 года. А уже 12 августа бриг вновь появился на аянском рейде.
Сдавая Василию Степановичу Завойко всю документацию и подробный отчёт о проделанной работе, Гаврилов отметил в нём, что местные гиляки встречали его хорошо и подтверждали, что ясак никому не платят. О китайских войсках в ближайшей округе они ничего не слыхали. О беглых русских тоже никто ничего не слышал. Что же касается главной своей задачи, Гаврилов пришёл к выводу, что правы Лаперуз, Браутон и Крузенштерн: Сахалин – полуостров, а Амур – недоступен для морских судов. Правда, как порядочный человек, он всё-таки оставил место для сомнений, записав в отчёт и то, что для окончательного и бесповоротного решения этого вопроса у него было слишком мало времени и возможностей.
Но честность Гаврилова не была оценена. Во время доклада Василию Степановичу Завойко Гаврилов тоже сказал о своих сомнениях, но тот ухватил главное сразу: поручение выполнено, вывод именно такой, какой ожидался в столице. И отчёт вместе с картами Гаврилова отправился за много тысяч вёрст на запад.
Попавшие к Врангелю документы с запиской Завойко о том, что всё подтвердилось (разумеется, без упоминания о недостатке времени), были изучены. По картам с промерами выходило именно так, как сообщил родственник. Врангель немедленно направил соответствующий доклад канцлеру. Нессельроде, тщательно скрывая удовлетворение, доложил императору с видом человека, вынужденного сообщать не очень приятные новости:
– Повеление Вашего Императорского Величества исполнено в точности. Заключение твёрдое и окончательное: увы, Сахалин, как ни выгодно было бы России, не остров, а полуостров. Соответственно Амур тоже не имеет никакого значения…
Николай I, помолчав, взял в руки письменный доклад, просмотрел его, и Собственной Его Императорского Величества Рукой начертал:
«Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить; лиц, посылавшихся к Амуру, наградить. 15 декабря 1846 г.»
Награждены были Михаил Тебеньков и Александр Гаврилов.
Команде и недоумевающим штурманам выдано было денежное вознаграждение. На всю переписку по этому делу и на карты, составленные Гавриловым, был наложен гриф величайшей секретности. Дело было сдано в архив.
Нессельроде мысленно потирал руки. Он выиграл ещё одну тайную маленькую битву.
Глава 3
…И вот сегодня может пошатнуться десятилетиями и упорными трудами создававшаяся репутация Нессельроде – безошибочного политика, дальновидного человека, безупречного исполнителя воли императора. Какой-то Невельской из какой-то костромской глуши… Впрочем, Нессельроде тут же спохватился, что капитан-лейтенант Невельской – человек, в общем-то не «какой-то», потому что именно его рекомендовал для похода с грузами из Кронштадта в Петропавловск на только что построенном транспорте не кто-нибудь, а Генерал-Адмирал, Государь Великий Князь Константин Николаевич и присоединившиеся к нему небезызвестные два ФЛ – мореплаватели-учёные Фердинанд Литке и Феопемпт Лутковский! Так что ещё очень нужно задуматься над тем, почему так страстно стремился этот Невельской стать капитаном незначительного для флота корабля, которому предстоял поход на восток России. Не было ли тут тайного замысла? Ведь с Константином Николаевичем Невельской служил в общей сложности десять лет! На каком бы корабле ни служил Великий Князь, на «Ингерманланде» ли, на фрегатах ли «Беллона» или «Аврора», повсюду рядом с ним находился Невельской. Семь лет он был личным вахтенным лейтенантом Его Высочества! Кстати, для похода почти вокруг света, в Петропавловск, команду этот костромич набрал, в основном, именно с фрегата «Аврора»! И ему разрешили.
Забрать с одного из лучших кораблей российского флота лучших моряков! И это всё для того, чтобы перевезти грузы в Петропавловск, что с успехом делали прежде и другие… Нет, здесь явно чувствуется какой-то сговор, о котором он, канцлер, ничего не знает! Так что, господин великий канцлер, с этим Невельским нужно быть поосторожнее, поаккуратнее…
От самого заседания Нессельроде особых неожиданностей не предполагал. Ну, выслушаем капитан-лейтенанта, укажем ему на великих предшественников, которые утверждали нечто противоположное, постращаем, чтоб впредь неповадно было… Невельской этот вряд ли будет особенно сопротивляться – перед ним стеной встанет общее мнение, и он навсегда забудет свои фантазии. Но! Внешне всё должно быть благопристойно.
…Когда пригласили Невельского и он несколько неуклюже вошёл со своими бумагами и картами, Карл Васильевич незаметно облегчённо вздохнул: перед ними стоял почти напрочь лишённый светского лоска моряк: немолодой, лет тридцати пяти, в уже не первой новизны мундире. Довольно бурная растительность на лице и голове чуть курчавилась и имела какой-то неприбранный вид. Он представился глуховато, едва заметно заикаясь, и стал размещать свои карты, полностью, казалось, погрузившись в это занятие. Пауза затягивалась. Нессельроде добросердечным тоном осведомился – не нужна ли ему помощь. Невельской, отказавшись и поблагодарив, наконец начал свой доклад.
Всего несколько минут понадобилось ему, чтобы сообщить о ходе исследований в устье Амура. Но какие это были минуты! Если поверить сказанному этим капитан-лейтенантом, то это был взрыв, переворот в науке мореплавания и в географии. После краткого обзора имевшихся доселе сведений, Невельской сообщил о главных выводах своей экспедиции: Сахалин – остров, и отделяется от материка проливом, Амур имеет в своей дельте два судоходных фарватера, вполне пригодных для прохождения как речных, так и морских кораблей.
Закончив сообщение, Невельской сделал два шага в сторону, чтобы услышать ответную реакцию членов комиссии, которая не заставила себя долго ждать. Сидевшие перед ним люди зашевелились, завздыхали, будто ожидали чьего-то первого слова. И оно прозвучало немедленно. Военный министр Чернышев, не привыкший ко всякого рода словесным ухищрениям, в недоумении развёл руками:
– Не понимаю, ей-ей, не понимаю! Зачем мы собрались здесь?
Чтобы слушать эти сказки? Мы видим перед собой не защитника интересов государства, а грубейшего нарушителя дисциплины, на которой держится вся Российская империя! Смею напомнить: Государь император после тщательного изучения решил этот вопрос закрыть, как не имеющий значения для России, а перед нами разглагольствует человек, которому это решение не указ. Он совершенно самовольно, при подстрекательстве некоторых лиц, которых я тоже хотел бы видеть здесь, рядом с… ослушником, нарушает этот приказ, проводит какие-то исследования (замечу – за счёт государственной казны!) после выводов величайших мореплавателей, не только российских, и обвиняет их в том, что все они… лгут?! А мы всерьёз должны эту чушь воспринимать?
Нессельроде тут же сгладил резкий тон Чернышева:
– Ну, не нужно воспринимать всё так… трагически! Вполне возможно, что мы имеем дело с добросовестным заблуждением. Что же касается генерал-губернатора Муравьёва, на которого вы изволили намекать, то он, действительно, не без греха – поддерживал саму эту идею повторного исследования устья Амура, тем самым выразив сомнение в достоверности сведений, высочайше утверждённых императором. Но Муравьёв, к великому моему сожалению, по болезни не смог присутствовать на нашем обсуждении.
– Знаем мы эти дипломатические увёртки! – Директор азиатского департамента Лев Григорьевич Сенявин – толстый и неповоротливый – перевёл дух. – А почему мы, действительно, не говорим о существовании подробной так называемой карты Гаврилова, где тоже сделаны промеры? И самое странное и удивительное: в тех же местах, которые нам сейчас были представлены. Только вот цифры существенно отличаются друг от друга! Что вы на это скажете, капитан-лейтенант?
Невельской едва заметно пожал плечами:
– Я не присутствовал во время составления Гавриловым своей карты. Но в честности его я не сомневаюсь.
Сенявин в изумлении вскинул остатки бровей:
– Как это позволите понимать? Гаврилов честен, но приходит к противоположному выводу? Это уже похоже на вмешательство потусторонних сил. Хотя… Вполне возможно, вы где-то скопировали карту Гаврилова и в лёгкой игре ума проставили на ней удобные для доказательства вашей идеи цифры. Признайтесь, это было именно так?
Невельской вспыхнул и собрался было возразить, но его остановил жестом Александр Сергеевич Меншиков – светлейший князь, начальник Главного Морского Штаба, давший в своё время «добро» на поход транспорта «Байкал» и на назначение Невельского капитаном корабля:
– Я бы советовал участникам разговора быть осторожнее в выводах и выражениях, могущих задеть честь морского офицера с безупречным послужным списком!
Лев Григорьевич отлично знал о славе Меншикова как человека остроумного, способного высмеять кого-то так, что придраться было не к чему. Поэтому он шутливо воздел руки:
– Хорошо, хорошо! Но согласитесь, что ситуация вызывает недоумение!
Меншиков опять же жестом разрешил Невельскому продолжить.
И Геннадий Иванович, отбросив в сторону первоначальную лаконичность, заговорил – бурно, горячо, не останавливаясь на деталях. Но сколько таких подробностей не вошло в его рассказ!
Как передать ощущение опустошённости в тот момент, когда «Байкал» прибыл в Петропавловск, и выяснилось, что инструкции о секретности экспедиции (и паче того – о секретности результатов исследовательских работ), наброски для которых делал сам Невельской, те самые инструкции, которые генерал-губернатор Муравьёв клятвенно обещал утвердить в нужных инстанциях, ещё не доставили!
А сейчас одна из этих «нужных инстанций» находится вот здесь, за этим столом, и смотрит на него немигающим взглядом. Что делать?
Всего два года назад Невельской, решивший тогда для себя, что жизнь проходит в нормальном, но чересчур спокойном русле, и пора, наконец, сделать хоть какой-то шаг к осуществлению давней своей мечты, оказался на перекрестьи своей судьбы в полной растерянности. Было это в Кронштадте, служившем главной базой российского флота. Этот город-крепость с его закаменелостью, незыблемостью, постоянным ощущением тревоги, готовностью ко всему в любую минуту уже давно потерял для капитан-лейтенанта Невельского вот этот военно-романтический флёр, а кое-что вызывало раздражение, особенно в тот момент, когда ему только что в самой изысканной форме дали понять, чтобы он не совался не в своё дело. В управлении коменданта крепости некий капитан первого ранга смотрел сквозь него и просто не слушал его доводы, его просьбу назначить капитаном на предполагавшийся к строительству транспорт, его мысли по этому поводу. Великое искусство пропускать мимо ушей нежелательные речи собеседника было постигнуто каперангом в совершенстве. Впрочем, почему «нежелательные»? В том-то и дело, что этот чиновник даже не знает: нужное ли дело предлагает посетитель! А если даже и прислушается краем уха, то в голове его, в звонкой пустоте зародятся вялые мысли и подозрения: что-то больно суетится этот капитан-лейтенант, какая выгода ему после благополучной службы напрашиваться на тяжёлое и бесперспективное плавание, не сулящее ни наград, ни почестей… Нет уж, на всякий случай не будет вникать каперанг в то, что пытается объяснить какой-то там офицерик…
…Рушилась мечта. Рухнули надежды, планы, то, на что он в душе опирался, зажимая свою нетерпеливость: «терпи, терпи непонимание, нежелание, простую лень, рано или поздно эта полоса невезения кончится и тогда…». Что именно «тогда», Геннадий Иванович представлял себе плохо. Под давлением отказов, скрытых усмешек, неверия он и сам постепенно начинал чувствовать себя неудачником, которому недоступен взлёт в небо, которому остаётся лишь упрятать свои мечтания в дальний уголок сознания своего, быть не альбатросом, парящим над волнами, а курицей, которую искупали здесь же, у стенки в Военной гавани острова Котлин, на виду у недавно воздвигнутого здесь бронзового Петра Великого, уверенно стоящего с подзорной трубой и напряжённо глядящего в море.
Геннадий Иванович тогда вздохнул и уже в который раз прочёл на постаменте слова из указа царя-морехода: «Оборону флота и сего места держать до последней силы живота яко наиглавнейшее дело». Эх, сейчас бы сюда Петра Алексеевича! Уж ему-то он сумел бы объяснить…
Стоя возле дома военного коменданта крепости, капитан-лейтенант вдруг неожиданно догадался, в чём его ошибка. Он начал не с того конца! Прежде, по природной скромности, он полагал, что по лестнице нужно подниматься, начиная с нижней ступеньки. Получив одобрение, делать новый шаг. Когда он высказался в этом роде, встретив приятеля-однокашника, тот принял такие речи за шутку: славившийся своим умом и сообразительностью Гена-Архимед говорил явные глупости.
– Жизнь изменилась, Генаша, представления о чести и порядочности размываются. То, что было бы вчера обязательным, нормой, сегодня кажется просто смешным. Времена рыцарей давно прошли. Люди становятся практичнее и жёстче. И, кстати, равнодушнее. Кого ты хочешь заинтересовать своими проектами? У них одно на уме: выгодно это лично для них или нет. И уж в соответствии с ответом на этот главный вопрос будут к тебе относиться…
Невельской тогда задумался.
– Во многом ты, наверно, прав. Но знаешь, я всё-таки склонен считать, что мир без рыцарей существовать не может. Если есть неизведанные страны, земли, – кто должен первым отправиться туда? Рыцарь! Если есть на этом свете подлецы, кто должен выйти с ними на бой? А не останется на земле рыцарей, во что тогда превратится планета наша? Во всемирное царство подлости? Неужели выжиги, торгаши, взяточники, ростовщики-кровососы когда-нибудь станут главнее учёных, поэтов, учителей, врачей, толковых инженеров?
Неужели полицейский чин может стать важнее боевого офицера, защитника Отечества? Разве вся эта свора рвущихся к деньгам создаёт, находит, рождает что-то, кроме новых денег? Разве Бог – в наживе? Нет! Не может быть!
… И всё ж старый приятель заставил его поначалу задуматься, а вот в тот момент, в Кронштадте, Архимеду пришло в голову, что начинать нужно если не с самой вершины пирамиды, то уж во всяком случае – с верхних ступенек.
Один из лучших офицеров флота, каковым его считали в течение многих лет, мог рассчитывать хотя бы на то, что высокое начальство его выслушает. Пора было обращаться к Литке, Лутковскому, Врангелю, к Государю Великому Князю Константину. Пора было от каких-то планов переходить к реальным действиям.
И он начал действовать. Но когда он преодолел все трудности, когда он достиг своей цели и подарил, казалось, миру великое открытие, всё рушится снова… А он, Невельской, должен поверить в то, что оказались напрасными все усилия по ускорению строительства «Байкала», все многочисленные хождения по кабинетам, бесконечные часы на верфи и постоянное напряжение при мысли о том, что что-то будет сделано не так… Оказалось ненужным длительное плавание почти вокруг света… И из-за чего? Из-за инструкции, наброски к которой он показывал генерал-губернатору Муравьёву уже давно, при первых встречах с ним, когда тот ещё и не вступил в эту новую должность. Неужели эту инструкцию всё же не утвердили? Как же такое возможно? Тогда они с Николаем Николаевичем просчитали, вроде бы, всё, все возможные задержки и проволочки, и даже в таком случае пакет должен был успеть. Тем более, что Муравьёв заранее выделил для доставки самого своего доверенного адъютанта – Мишу Корсакова, тоже, кстати, костромича. И вот пакета нет. А без инструкции все действия команды «Байкала» и уж, конечно, командира транспорта любой желающий мог бы назвать незаконными, самовольными и даже преступными!
А время на исследования, с таким трудом сэкономленное и единственно возможное, утекало, как песок меж пальцев! И за пределами намеченного отрезка можно было обо всех своих планах и мечтах просто забыть…
Как рассказать о минуте, которая на всю жизнь останется в памяти тех, кто её пережил? Когда офицеры, собравшиеся, чтобы выслушать капитана, и ещё в Кронштадте примирившиеся с тем, что им придётся оставить мысли о неведомых землях, островах и проливах и тянуть однообразную лямку трудной, но заурядной работы по перевозке грузов из порта в порт, услышали то, что не ожидали услышать совсем:
– Товарищи мои! Пон-нимая всю тяжесть ответственности перед престолом и Отечеством за принятое решение, беру эту тяжесть н-на себя. Через два дня после окончания разгрузки, а я думаю, что она будет закончена 28 мая, если поможет вся команда, мы выйдем из Петропавловска и направимся на зюйд, зюйд-вест, чтобы попытаться выполнить намеченные задачи, о которых я не имею права пока говорить. Поэтому предлагаю каждому принять решение самостоятельно: выходить в море или сойти на берег. Прошу учесть, что без неких бумаг, которые я должен был, но не получил до сего момента, все наши действия в этом направлении могут считаться незаконными. Желающих сойти на берег прошу заявить об этом.
И как описать чувство гордости и благодарности в то мгновение, когда стало ясно, что ни один из соратников не дрогнул духом?
А разве возможно в несколько минут вложить бесконечную усталость от беспрерывной многочасовой работы, которую Невельской взвалил на себя и только на себя, не желая подставлять под возможный удар своих помощников. Три шлюпки бороздили Амурский лиман много дней, бесконечно вымеряя и вымеряя глубины лотами. У матросов, выкрикивавших цифры в саженях и футах уже охрипли голоса, глубина из раза в раз оставалась недостаточной даже для кораблей с небольшой осадкой. Песок, песок… Сначала банки да бары, потом – лайды да кошки. Чем ближе к устью, тем меньше оставалось шансов на более или менее широкий проход, фарватер.
Невельской беспрестанно задавал себе вопрос: неужели гигантская масса воды огромной реки так и не сумела пробить себе под водой ход, чтобы идти всё дальше и дальше в море, постепенно растворяясь в нём.
А как рассказать, да и нужно ли всем это рассказывать, что услышав, наконец, всё увеличивавшиеся цифры, он замер на корме, он боялся даже дышать, боясь спугнуть трепетную птицу удачи. Ещё и ещё, ещё и ещё промеры… На-ко-нец! После глубины, вполне достаточной для большого корабля, цифры поперечных промеров ещё долго оставались такими же, потом снова начали уменьшаться. Да, это было промытое могучим Амуром русло, вожделенный фарватер, которого не могли найти десятки, сотни мореплавателей. Найти его мог только не менее могучий ум, помноженный на силу воли и… упрямство, упорство, фанатизм – как ни назови, но без этого достичь победы очень трудно. А ведь немного позже был найден ещё один фарватер! И ни о том, ни о другом не знал ещё никто на свете! Ну, как передать это словами?!
Кто кроме тех, кто участвовал в этом деле, может по-настоящему почувствовать миг, когда он, капитан-лейтенант, сказал своему другу, старшему лейтенанту Казакевичу:
– Смотри, Пётр Васильевич. Вот глубины. Вот фарватер – я ручаюсь за точность. Проведёшь «Байкал»?
И в ответ – увидеть вспыхнувшие радостью глаза:
– Есть провести «Байкал» по фарватеру! Спасибо за честь, Геннадий Иванович!
А после этого – долгие минуты не истребимого никакой уверенностью опасения, что вот-вот корабль чиркнет килем по песчаному дну и увязнет на очередной лайде… И – бешеная радость после удачной проводки!
И если смысл работ, проведённых командиром в устье Амура, был понятен на «Байкале» далеко не каждому, то когда после этой изнурительной работы транспорт пошёл ещё южнее, к тому месту, где на всех морских картах всего мира значился перешеек, соединяющий Сахалин с материком и делающий его полуостровом, и там был найден хоть и относительно узкий, но достаточно глубокий пролив, то понятно стало всем: остров это, остров! Невельской специально собрал команду и очень подробно и убедительно объяснил, почему это открытие нужно держать в секрете:
– С помощью этого пролива, а мы назвали его Татарским, как прежде назывался залив, наши корабли смогут теперь ходить вдоль восточного берега материка, не огибая Сахалин. А в случае, если воевать придётся, то и укрываться от преследования превосходящим противником. В общем, чем дольше об этом проливе не узнают чужеземцы, тем лучше для России…
…Ну, как об этом рассказывать членам важной комиссии, людям, которые так далеки от всего этого?! И Невельской оперировал точными цифрами и фактами, говорил чёткими короткими фразами и даже не вглядывался в лица слушателей, чтобы понять, о чём они думают, как воспринимают его рассказ.
Нессельроде очень скоро почувствовал, что чаша весов склоняется в пользу моряка. Он намерен был уже прервать офицера, но заметил, с каким вниманием слушает Невельского Берг, – генерал-квартирмейстер Главного Штаба Его Императорского Величества.
Природу интереса Фёдора Фёдоровича канцлер прекрасно понимал: будучи блестящим боевым офицером, участвовавшим во многих кровопролитных сражениях и карательных операциях, он уже много лет отдавал дань великому искусству картографии, лично составил военные карты многих удалённых земель, был инициатором создания военно-полевой трёхвёрстной карты России, которой отныне руководствуются все армейские штабы. Именно поэтому он всегда прилежно следил за всеми новостями в этой области. Кроме того, был одним из учредителей Географического общества, объединившего под своим крылом всех известных мореплавателей, путешественников, учёных, и его прямой обязанностью было споспешествовать любым географическим открытиям.
Нессельроде отметил, с каким старанием слушал Берг: он подался вперёд, его небрежные, чёрные как смоль пряди волос падали на лоб, лихо закрученные усы нависли над столом, он весь был – внимание!