- -
- 100%
- +
…Поездка на Камчатку, предпринятая им не только по приказу императора, но и по собственному желанию, была первой и последней в его жизни. Но и след она оставила в душе тоже на всю жизнь. Даже дорога до Якутска – многими и давно наезженная и обкатанная – казалась путешествием по неведомой стране, настолько отличалось представление о тех краях от реальной действительности. А уж путь от Якутска до Охотска даже при хорошей военно-походной подготовке Муравьёва показался ему совершенным кошмаром. Сотни вёрст по бездорожью, по тропам, которые то и дело практически исчезают во мхах да во болотинах, тысячи подъёмов на сопки и отроги невысоких хребтов, десятки рек, каждая из которых может быть непреодолимым препятствием. И если генерал-губернатора встречают неприбранными избами, отсутствием сменных лошадей, бестолковыми местными распорядителями, каково же положение простого путешественника или торговца или казённого человека, едущего со срочным поручением?!
Больше всего клял себя Николай Николаевич за то, что позволил уговорить себя и взял в поездку жену. Катеньку он, в общем-то, понимал: такая возможность побывать в краях девственной природы, краях неизученных, неведомых может представиться лишь раз в жизни, а любознательность, стремление ко всему новому были одной из основных черт её несколько авантюрного характера. Но вот причины, позвавшие в этот сумасшедший путь компаньонку жены и подругу, он не понимал. Ну, хорошо, вы, Христиани, прекрасная виолончелистка, вас знают в Европе – всё это просто замечательно.
Так выступайте в блестящих, сверкающих красотой и бриллиантами, пропахших духами из Парижа залах, удивляйте седовласых знатоков тонкостями вашей интерпретации великолепной музыки! Но какого дьявола вы, извините, попёрлись на край света, в Великую Тунгусию, Гилякию, Камчадалию, в эти несуществующие страны на грани дикости, которые живут сегодня под крыльями российского имперского орла! Зачем вы потащили с собой неуклюжую бандуру под изысканным псевдонимом «виолончель»? Сюда, где не знают никакой другой музыки кроме глухих ударов шаманского бубна да дребезжаще-заунывного пения хомуза. И мучаетесь вы теперь с подругой невообразимо даже в гамаках, привязанных между двумя лошадьми… Большего комфорта в такой поездке получить, увы, невозможно.
Впрочем, Муравьёв не очень скорбел сердцем в связи с трудностями, доставшимися женщинам. Они должны были знать, на что идут. Сам он – невозмутимый и каменный – день за днём ехал во главе каравана верхом, вслед за проводниками, наблюдал издали за состоянием Екатерины Николаевны и Христиани, определяя на расстоянии, – делать ли привал или можно пройти ещё несколько вёрст.
С каждым днём продвижения на восток, к побережью Дамского моря, Муравьёв всё более убеждался в том, что нельзя решить ни один вопрос, связанный с этими местами, не побывав здесь, не увидев своими глазами всю пустынную бескрайность этих пространств, не почувствовав на своём опыте здешнее бездорожье, не столкнувшись с привыкшими жить независимо людьми, на всё имеющими свою точку зрения. Как можно из Петербурга понять глубинные причины предложения Врангеля назначить начальником Охотской фактории лейтенанта Завойко! Для этого нужно в доверительной беседе с прославленным полярным исследователем, какая была у Муравьёва перед отъездом из Петербурга, узнать, что лейтенант не так-то прост, не какая-то пешка в игре, что он, – когда был только что произведённым из гардемаринов в мичманы юнцом, – геройски проявил себя в знаменитом Наваринском морском сражении: раненый, он упал с высоты на палубу и, несмотря на рану и переломы, продолжал бой. И он же после войны дважды ходил в кругосветку. Так вот, он был женат на племяннице Врангеля, но знаменитый родственник не случайно отправил красавца с семейством в край им обоим хорошо знакомый, где, как он полагал, быстро можно сделать карьеру.
Он оказался прав. Конечно, можно было бы пристроить его где-то поближе. Но тогда почти наверняка на карьере нового родственника можно было бы поставить крест. Ведь Россия воевала и расширялась, поэтому, хотя должности и награды добывались иногда и на паркетах парадных залов (без этого не обходится ни одно государство), всё же большинство продвижений вверх по лестнице добывалось настоящими кровопролитными боями и трудной службой на окраинах империи, именно там добывались слава и чины.
Муравьёв в связи с этим ещё подумал, что всё-таки такой порядок справедлив. Собственно говоря, он сам – пример того, как чаще всего должна делаться карьера. Муравьёв попытался представить себе страну, где армию и флот возглавляют штафирки, сугубо гражданские чиновники, где войсками командуют никогда не воевавшие командиры, где ордена и хороший пенсион получают их сыновья – кабинетно-паркетные шаркуны, а по-настоящему доблестные офицеры, никем не замечаемые, влачат жалкое существование. Да возможно ли такое? Такая страна не сможет долго крепко стоять на ногах!
Глава 6
Завойко во время их первой встречи в Якутске удивил Муравьёва своим брызжущим во все стороны здоровьем, сорокалетней энергией и… неудовлетворённостью тем, что ему не дают развернуться как следует.
Начальник Охотского порта капитан первого ранга Вонлярлярский с момента появления Василия Степановича в Охотске сразу же почувствовал в этом рослом румяном лейтенанте опасность. Выработанным за годы службы чутьём Иван Васильевич сразу определил, что Завойко спокойно исполнять свою должность не будет. Его распирают различные планы, которые он явно намерен был осуществить. Не успев ещё как следует освоиться на новой должности, он замыслил… перенести факторию из Охотска в Аян.
Скорее всего, предложение он согласовал со своим высокомудрым и могущественным покровителем – бароном Врангелем. Он добился своего: фактория была перенесена, Завойко получил немалые права и возможности главного представителя компании и… перескочил через чин, став сразу капитаном второго ранга!
Приехавший из Охотска в Якутск встречать генерал-губернатора, Завойко в разговоре поведал о том, что Вонлярлярский ещё тогда, пять лет назад, был решительно настроен против этого проекта и писал уничтожающие идею переноса рап`орты (именно рап`орты, подчёркивая свою принадлежность свою к белой морской косточке) в различные инстанции.
Николай Николаевич слушал и перебирал в уме возникающие вопросы. Выросший из молодого возраста кляузник? Карьерист?
Непохоже. Всё-таки, если он жалуется на капитана первого ранга, то есть, по армейским меркам, на полковника, это не может быть личной неприязнью. Это, скорее, разные взгляды на то, что и насколько выгодно для государства. Это уж, братцы мои, принципиальный спор… И в этом споре нужно было стать на чью-то сторону, компромиссы здесь невозможны.
– Ваши доводы в связи с переносом?
Завойко в мгновение ока схватил лист бумаги, одним росчерком пера провёл условную береговую линию Дамского моря, пометил Охотск и Аян, в отдалении указал Якутск, от которого провёл две линии – до каждого порта на побережье.
– Вот так называемая «дорога», по которой вам ещё предстоит добираться до Охотска. О её «удобствах» даже говорить не приходится. Дорога, которая начала сооружаться от Аяна до Якутска, вот эта, вторая, хоть и не короче значительно, как вы видите, но гораздо удобнее…
Завойко говорил, а Николай Николаевич прикидывал: сколько лошадей нужно для обслуживания этой дороги по таким местам со смертельными морозами, – несколько тысяч! Сколько из этих лошадей будут ежегодно погибать от несвоевременного завоза фуража или от недостатка корма местного, сколько сёл должно возникнуть и кто будет в них жить. Припоминал доводы из доклада Вонлярлярского, с которыми был уже давно знаком: незамерзающий порт в Охотске и замерзающий в Аяне, наличие строевого леса вблизи от Охотска и отсутствие такового возле Аяна… Начальник Охотского порта смотрел на дело основательнее, глубже, он понимал, что пройдёт ещё несколько лет после переноса центра пушной торговли южнее Охотска, и в этот порт перестанут заходить и свои, и иностранные корабли. И он, как не самый важный, постепенно захиреет. Но! Перенос фактории в Аян нужен был именно тогда, он приблизил огромные территории, вся пушнина с которых долгими путями уходила в Маньчжурию. Теперь «мягкое золото» оставалось в России! Это плюс, большой плюс.
Впрочем, с точки зрения Муравьёва минус тоже был, и тоже очень большой. Усердное развитие Аяна просто-напросто отвлекало внимание правительства от проблемы Амура! Действительно, зачем изведывать неизведанное, когда есть проект простой, понятный и более безопасный в смысле международных осложнений, – устройство дороги от Якутска до Аяна. По российской территории, а не по каким-то окраинам, да к тому же, как уверены чиновники во главе с Нессельроде, спорным!
Справедливости ради нужно, конечно, отметить, что за несколько лет, несмотря на минусы, на которые указывал Вонлярлярский, жизнь в Аяне усилиями новой команды оживилась. Судя по всему, Завойко по натуре – созидатель, строитель. Едва обиходив своё житьё-бытьё в Охотске, успев построить там несколько зданий для нужд фактории, он без сожаления оставил всё это, перебрался в Аян, и здесь тоже развил бурную деятельность по благоустройству посёлка и порта, начал работы по сооружению более приличного пути до Якутска…
Что делать? Боже, что делать? Как сделать правильный выбор?
Коромысло весов склоняется то на одну, то на другую сторону! Муравьёв уже буквально хотел бросить жребий, но решение вдруг пришло. Всё же, как ни крути, но больших, значительных перспектив у Аяна нет и не предвидится. Можно, конечно, выстроить вполне привлекательные порт и городок, куда потянутся иностранные суда. Но дальше этого дело не пойдёт. Для обороны место слабое… Нет, этого Завойко нужно переманивать на свою сторону. Русско-американская компания – это, конечно, очень хорошо для карьеры зрелого человека. Особенно при родственном покровительстве.
Однако, Василий Степанович – моряк, а настоящего моряка вполне можно зацепить обещанием именно морской работы, именно морского чина.
Доверительным тоном, мягко Муравьёв повёл беседу в направлении, которое волновало его больше всего:
– Всё, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно. Но я слушаю вас, и закрадывается ко мне коварная мысль. Ну, допустим, при вашей устремлённости к цели вы преобразите Аян. И, допустим, все ваши планы относительно дороги будут блестяще осуществлены. В чём я, кстати, не очень уверен – слишком велики затраты и совершенно не очевидны выгоды: Аян не то направление, на которое стоит бросать такие огромные силы и средства. Но допустим. Что дальше? На мой взгляд, вы ошибаетесь в стратегии. Этот край нужно обживать на тысячи вёрст вокруг и на тысячи лет вперёд. Чем вы привлечёте сюда людей? Торговлей? Охотой? Рыболовством? Всё это нужно, но этого мало. Люди должны укореняться на земле, на её недрах или её плодах. Ну, ожидать здесь плоды и хлеб – это вряд ли…
– Вы извините меня, но я и в Охотске выращивал и пшеницу, и картофель, и даже… арбуз! То же самое будет и в Аяне!
– О ваших подвигах на этой ниве я уже наслышан, могу поздравить с такими достижениями. Но государству нужно, чтобы каждый поселенец мог работать на земле, как капитан второго ранга Завойко!
– Со временем, ваше превосходительство, все научатся! Здесь же коренное население ни лошадей, ни коров не видывало; выращивать что-то, так они не представляют, – что это такое… Земля столетиями должна обрастать, обрабатываться, унавоживаться, в конце концов! Сюда бы из средней полосы России тысяч пятьдесят-сто мужиков да баб переселить, так они весь край преобразили бы. На земле нужно жить, а не ходить к ней в гости. Представьте на минуту, что в России все крестьяне подадутся в города. Это же – запустение территорий и нищета в тех же городах!
– Так ведь со своими тысячами вы предлагаете то же самое!
– Да, они уедут на восток, но я предлагаю опустевшие земли в центре России отдать в собственность тем, кто сможет на них хозяйствовать.
– Возможно, хотя я в это не верю: земледелец – это особый дар, а в таких условиях, как здесь, – втройне нужен талант! Кроме того, – м`инут десятилетия, пока это произойдёт. А вот как раз времени-то у нас и нет! Капитану второго ранга боевому офицеру Завойко в первую очередь и неотложно необходимо было бы заняться задачами насущными: организовать оборону этого края. И прежде всего – Камчатки, Петропавловска. В остальных смыслах там простора тоже больше: Аян по своему положению никогда не займёт такого положения, как Петропавловск, слишком уж он в стороне от важнейших морских путей. Я не вижу перспективы развития Аяна. А вот Петропавловск мог бы стать при вашей энергии и склонности к строительству морской крепостью и… восточным русским парадизом! Что бы вы ответили, если бы вам предложили стать губернатором Камчатки?
Завойко вытянулся, лицо стало пунцовым. Глаза бегали растерянно:
– Но… у меня же есть обязательства перед компанией!
– Они найдут верных и толковых людей, я уверен.
– И… и потом: это же генеральская должность! А я только что стал кавторангом…
– То есть, перескочили через чин? Отчего же не повторить этот опыт? На этом свете всё возможно, Василий Степанович! Но вы не ответили на мой… гипотетический вопрос. Справились бы? И потом, – почему вы говорите о чине сухопутном? В Петропавловске речь может пойти о звании… контр-адмирала!
Ответ он знал заранее.
И вот теперь, после долгого пути, после неутешительного зрелища увядания Охотска и невнятных пояснений Вонлярлярского, после долгого морского путешествия он достиг конечной точки своего пути. Ещё в Охотске он попытался перепроверить себя, как делал не один раз с самыми разными людьми. Ему важно было понять, как относятся собеседники к его планам в отношении Амура и Петропавловска. Вонлярлярский был против любых мечтаний об Амуре, не говоря уж об исследованиях в том краю. Иван Васильевич круглил глаза и старательно изображал недоумение:
– Не понимаю, ваше превосходительство! Я хорошо знаком с этими местами, поэтому уверен, что не стоит гоняться за журавлём в небе. Входа в Амур со стороны моря не было и нет. Пролива между материком и Сахалином – тоже нет. Просто не стоит доказывать ещё раз очевидное, а все усилия направить на исследование прибрежной зоны Аляски, северных путей мимо континента американского и прямо – в Европу! Вот дело, достойное первооткрывателей, вот та синица, которая буквально садится нам на ладонь. А мы её в упор не хотим видеть. Нам журавль нужен. Этот капитан-лейтенант Невельской, я слышал, не успев прибыть на своём «Байкале» в Петропавловск, всех там загонял с разгрузкой до полусмерти из-за того, что ему не терпелось отправиться обследовать берега…
– Не увлекайтесь, Иван Васильевич, – Муравьёв добавил в голос льда, – этот маршрут высочайше согласован. Значит, – необходим. Невельской, усердный и весьма образованный моряк, старается использовать каждый час, отпущенный ему для исследований. Я даже разрешил ему выйти из Петропавловска и в том случае, если соответствующие инструкции от правительства задержатся где-то в пути, как это часто у нас бывает. Собственно говоря, так и произошло: вы сами мне сообщили, что они ещё не прибыли. А Невельской со своим «Байкалом» скорее всего уже в районе побережья, порученном ему для описания. Что же касается северных путей, то нам прежде со своими путями вдоль России-матушки разобраться надобно, научиться регулярно из Архангельска в Петропавловск ходить, а уж потом неведомые земли искать. Да в российской Арктике ещё на сотню лет белых пятен хватит. Но ими будут заниматься люди, которые лучше вас видят будущее…
…Насчёт будущего самого капитана первого ранга Вонлярлярского Муравьёв после этого разговора принял решение. Спустя некоторое время Иван Васильевич получит почётный приз – адмиральский чин, и будет переведён на юг России перед уходом в отставку.
В Петропавловске уже на следующий день после утомительного ритуала знакомства со всеми имеющимися там чинами и торжественного ужина у начальника порта капитана второго ранга Машина, Муравьёв пригласил его, как он выразился, на прогулку с целью обозревания окрестностей. Стремительный генерал-губернатор то и дело отрывался от своего спутника, приостанавливался, поджидая Ростислава Григорьевича, во время этих пауз зорко осматривался. Он продолжал начатую накануне попытку занять место возможного противника.
Вечером Муравьёв обложился книгами и картами, чертил, писал, составляя план оборонительных мероприятий. Мадам Христиани щебетала где-то с местными дамами, Екатерина Николаевна, сославшись на головную боль, осталась, приютилась с книгой в кресле. Она уже успела полюбить вот это: сидеть и наблюдать, как работает Николя. Ей он нравился своей порывистостью, мужским темпераментом, постоянно присутствовавшей в его поступках волей к победе. Это был её завоеватель, а она – его европейская наложница из гарема, покорная, любящая, восхищённая своим восточным владыкой. Безропотно принимающая и понимающая ситуацию, когда супруг может обратить на неё внимание, только закончив свои бесконечные дела.
Сегодня работа у мужа что-то не ладилась. Он подолгу сидел над картой, не сделав ни одного наброска, не написав ни одной строки. Подперев голову руками, смотрел в светлое вечернее окно. Она подошла осторожно, погладила кудлатую удалую голову:
– Не получается что-то?
– Да нет, Катенька, нет… С планом-то мне всё ясно. Думаю. Странное ощущение, но мне почему-то показалось, что эти земли – полуостров, острова, побережье Дамское – более всего на свете нуждаются не в деньгах, не в людях, не в способах защиты… Можно бесконечно слать сюда всё это, а ощущение края света, заброшенности, запустелости, ненужности останется. Живут здесь сейчас по-настоящему только местные народы. Они живут, а мы боремся за жизнь. Ты пойми, я говорю не об отдельных людях, из них многие чувствуют себя как рыба в воде. Я говорю вообще о русских, я говорю об истории. Да, мы осваиваем эти края. Но такими темпами и такими способами мы будем здесь пусть не чужими, но не своими ещё много столетий. Что-то менять нужно, Катенька, резко менять. Иначе все наши и наших предшественников труды будут напрасными.
Помнишь Завойко? У него взгляды не совпадают с моими интересами, но со многим я не могу не согласиться. Эта его теория глубокого врастания в эту землю, постоянной подпитки переселенцами, русскими переселенцами, ах, как привлекательна, как много в ней правды! Правительство должно находить средства платить и хорошо платить за переезд на эту землю. Но удерживать людей не только деньгами, а постоянным вниманием. Министры ездить сюда должны, как на соседнюю улицу. Каждый чиновник обязан побывать здесь, чтобы почувствовать на своих, пардон муа, ягодицах, каково сюда добираться, не то, что жить. Может, тогда и дороги будут построены! И на огромном сибирском пространстве должно быть не менее нескольких десятков городов, ничуть не уступающих губернским городам в европейской России. В этом смысле приезд сюда мадам Христиани – исторический момент, потому что сюда должны приезжать все – не только музыканты, но и литераторы, и промышленники-заводчики, купцы и оперные певцы… Полноценные воинские части должны быть здесь на постоянной дислокации. И заниматься всем этим нужно не раз в несколько лет, рывком, а ежедневно, из года в год, на протяжении десятков, а то и сотен лет! Этот поток должен быть непрерывным! И значительно более простым. Каждый должен чувствовать возможность как приехать сюда, так и уехать, если уж совсем невмоготу. А потому приезд сюда и отъезд отсюда государство должно оплачивать! Перед императором должны быть равны все – и Тула, и Петропавловск, и Иркутск. И внимание они должны получать в равной степени.
Именно поэтому здесь, на громадном удалении от столиц, нужен полновластный правитель, доверенное лицо царя, здесь нужна третья столица… А что? Отчего бы на огромных пространствах, каких пока не знает наша планета, не иметь несколько таких управляющих центров? Ведь почему я так мечтаю о том, чтобы капитан Невельской оказался прав в своих предположениях? Да потому, что тогда появится ещё один путь из центральной России. А точнее – единственный путь. Сухопутные дороги-тропы никуда не годятся, ни на что не пригодны, ты это сама уже знаешь. И до той поры, пока не будут построены несколько трактов через всю Сибирь-матушку (несколько!), дотоле пользоваться нам придётся Амуром-батюшкой.
Не вечно же гонять корабли в кругосветные путешествия по морям-океанам!
А сейчас… всё глухо, всё тонет в засасывающей трясине безделья, бесконтрольности, не бьёт пионерная энергия, отдельные личности, душой болеющие за этот край и его освоение, встречают завалы на своём пути, рвы непроходимого равнодушия и безразличия, а многие и просто гибнут, разбиваясь о рифы наветов, безденежья и несправедливости…
А главное, что сейчас тревожит, то это стремление очень многих, в том числе и твоих соплеменников, Катенька (но главные всё же – англичане!), прибрать эти земли к рукам… Впрочем, извини, душа моя, отвлекусь от разговора. Нужно записать кое-что, потом я включу эту мысль в свой доклад…
Он обернулся к столу, и листы стали покрываться строками:
«Ясно, что всё будущее благоденствие Восточной Сибири заключается в верном и удобном сообщении с Восточным океаном… И вот в последние годы, особенно в прошлом, возникло не безосновательное предположение, что англичане займут устье Амура».
«Что до вящего и полного обладания торговлею в Китае англичанам нужно устье Амура и плавание по этой реке – это неоспоримо; если бы Амур не была единственная река, текущая из Сибири в Восточный океан, то мы могли бы ещё к предприятиям их быть снисходительными… Кто будет владеть устьем Амура, тот будет владеть и Сибирью, по крайней мере до Байкала, и владеть прочно.
Вполне возможно сравнительно малыми средствами на вечные времена обеспечить для России владение Сибирью и всеми неисчерпаемыми её богатствами»…
Вернулась Христиани, сопровождаемая до дома восторженными местными кавалерами и моряками. Они несли за ней, как величайшую драгоценность, её виолончель и рассып`ались в комплиментах, однако, по мере приближения к временной генерал-губернаторской резиденции восклицания стали угасать, движения делались не такими размашистыми, а поочерёдное целование руки перед самым входом в дом было уже и вовсе бесшумным.
Поздний ужин не стал завершением долгого дня: Николай Николаевич взялся за письмо Льву Алексеевичу Перовскому, который, несмотря на министерский пост и связанные с ним обязательства, был давним единомышленником Муравьёва не только по части крепостного права, но и в вопросах сибирских и дальневосточных. Особый акцент генерал-губернатор сделал не на красоты края, а на политическую подкладку всей здешней ситуации:
«Я много видел портов в России и в Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал: Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россией, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но уже Авачинской губы она нам не отдаст и, если б даже заплатила нам миллион фунтов за неё при заключении мира, то выручит его в самое короткое время от китобойства в Охотском и Беринговых морях; Англия, разумеется, никого не пустит в эти моря беспошлинно».
Екатерина Николаевна, утратив надежду дождаться мужа, отошла ко сну. Муравьёв ещё добрый час раскладывал на карте пасьянс из бумажек. На них он нарисовал пушки, каждая означала батарею. Он прекрасно понимал, что такого количества орудий у него нет и, скорей всего, в ближайшем будущем не будет. Но он уже не был ни английским адмиралом, ни, тем более, шпионом того же происхождения. Он был уже в своей роли русского стратега, который обязан создать идеальный план обороны какой-то местности, в данном случае – Петропавловска, а уж как этот план будет осуществляться практически, – продиктуют конкретные обстоятельства. Поэтому применительно к изменчивым ситуациям план у него вырисовывался тоже многовариантным. Незыблемыми оставались батарея на седловине между Никольской и Сигнальной сопками, батарея почти напротив, на кошке, у противоположного берега губы, и батарея, которую он сразу наметил для отражения десанта с северо-запада. К ней, впрочем, он, поразмыслив, поставил парную батарею на восточном берегу озера, создав тем самым смертельную ловушку для возможного десанта, который неизбежно попадёт под перекрёстный огонь и будет уничтожен…
Он видел, что план его удачен, что город и порт могут быть защищены от значительно превосходящих сил. Природа будто сама позаботилась укрыть город и порт сопками и трудными подходами. Подправить её можно было бы, создав в Авачинском заливе мощную крепость, но не на месте ныне существующего города, а в Тарье.
Подход к заливу контролировать мощными батареями на так называемых Воротах. А если неприятель расположится, не подходя близко к ним, то прорыть канал из Тарьинской губы в Ягодовую бухту, находящуюся за Воротами. Тогда защитники получат возможность незаметно вывести из блокированного неприятелем залива часть кораблей и неожиданно атаковать осаждающих с фланга.