- -
- 100%
- +
Глава первая
Связка ярких воздушных шаров, гонимая легким порывом ветра, зацепилась за полукруг вывески «Парк Сокольники». Маленькая девочка захлебнулась в рыданиях, горюя о потере. На танцплощадке по соседству с входом кружились две пары – строго по количеству кавалеров. Одинокие дамы элегантного возраста печально ностальгировали в сторонке. Неподалеку от танцевального круга кипела торговля, звучал детский крик и восторженный смех взрослых, штурмующих карусели.
В глубине парка вокруг одного из выставочных павильонов толпилась броско одетая публика, играл известный столичный оркестр, звучала оживленная речь. Политическая элита и артистический бомонд вальяжно расположились поодаль, поглощая кулинарные изыски. Официанты галантно лавировали между притаившимися под тентами столами, наперебой предлагая дорогущее спиртное. Шапочное знакомство позволяло завсегдатаям светских тусовок, картинно улыбаясь, нарочито громко приветствовать друг друга, отпуская за глаза колкие шпильки комментариев. Шел обычный день работы специализированной выставки, закрытой пока для глаз широкой общественности.
В разношерстной толпе многочисленных представителей всевозможных СМИ ярким пятном выделялся костюм эффектной блондинки. Цвет морской волны выгодно оттенял голубизну ее широко распахнутых глаз. На вид журналистке было чуть больше тридцати. Она что-то эмоционально объясняла стоящему рядом оператору и мило щурилась, терпеливо поправляя непокорные локоны. Противоположный павильон украшала броская вывеска: «Международная конференция. Высокие технологии». Всмотревшись в группу беседующих у входа гостей, блондинка попросила напарника снять одну из пар крупным планом.
– Бизнес-элита, – понимающе кивнул тот, корректируя резкость, и иронично прокомментировал: – Новые российские буржуа транжирят нажитое непосильным трудом бабло. Там один компьютер стоит трех наших камер, – печально вздохнул он. – Маня, к ним подрулила еще одна парочка. Чувствуется, тоже не бедные. На всякий случай снимаю.
Мужчины обменялись рукопожатиями и поцеловали дамам руки. Те, нарочито обнимаясь, придирчиво оценивали чужие наряды.
– Укрупни по максимуму, – шепнула Маша.
– На кой? Это ж мимо темы.
– Снимай! Лично для меня.
– Собираешь компромат? – навострил уши приятель. – Знакомое по инвестиционному форуму лицо.
– Матвеев, – подтвердила напарница.
– Как насчет интервью? Или не прокатит? Куда нам грешным в их калашный ряд! Наверняка папик твоего приятеля преподнес ему свое дело на блюдечке с голубой каемочкой, – Никита выключил камеру и, прочитав во взгляде коллеги упрек, запротестовал: – Не испепеляй меня своим бездонным взглядом, Маня. Можно подумать, я не прав!
– Представь себе. Матвеев поднялся сам, без именитого папаши от бизнеса или власти.
– Скажи еще, он сирота и воспитывался в одном детском доме с чукотским губернатором, – иронично уколол оператор. – Или, нет: этот крутой парень – приятель таежной отшельницы Агафьи Лыковой.
– Так и есть, из тайги. Космодромовский, вчерашний офицер.
Никита недоверчиво оглянулся и всмотрелся пристальнее:
– Неслабый карьерный рост у служивого. И держится подстать заправскому лорду. Стало быть, имеет постоянную прописку в Лондоне или виллу где-нибудь на Лазурном берегу. А в некогда родное отечество наезжает, чтобы опустошить счета.
– Мимо цели! И живет в России, и бизнес здесь ведет.
– Какой, если не секрет?
Маша наклонилась и перешла на шепот.
– Зашибись! – уважительно цокнул товарищ. – А дочки на выданье у него случаем нет?
– Есть, но не про твою душу, – щелкнула его по носу собеседница. – Угомонись! Все знают, что у твоей Катерины нюх на…
– Маня, это не по кайфу, – жестом остановил ее Никита, пристально изучая бизнесмена. – Сразу к своему Матвееву примкнешь или как?
– Повременю, – женщина проверила микрофон. – Загляну после съемок, если останется минутка-другая.
– Отпустить тебя одну к акулам бизнеса не имею права, поскольку отвечаю за твою безопасность! – моментом сориентировался хохмач.
– Нюхал? – Маша в шутку приставила к его носу кулак.
Приятель смиренно изобразил горечь разочарования и подытожил: «То непруха, то облом». Продолжить пикировку не позволила всколыхнувшая толпу волна оживления. Маша спешно обернулась. От безмятежности оператора не осталось и следа. Никита мгновенно сосредоточился и включил камеру: «А вот и герой нашего репортажа. Поехали».
У входа в павильон бесшумно притормозила иномарка. К ней торопливо подбежал услужливый молодой человек и распахнул дверь перед седовласым красавцем в костюме от кутюр. «Генерал-полковник Петров. Первый командующий Военно-космическими силами», – уважительно прокомментировал кто-то сзади. Стройная фигура гостя и внешность интеллектуала все еще вызывали живой интерес у женщин. Представители сильного пола ревностно сканировали его пышную шевелюру, по-прежнему с трудом подчинявшуюся укладке. О возрасте свидетельствовала лишь мелкая сетка морщин вокруг умных глаз, придававшая выражению лица особый шарм.
«Владимир Николаевич», – оживились репортеры и защелкали объективами кино– и фотокамер, едва тот направился к входу в павильон. «Господин Петрофф, позвольте поинтересоваться…» – уважительно окликнул гостя кто-то из иностранцев. Петров окинул толпу журналистов скользящим взглядом и бросил дежурное: «Все комментарии на пресс-конференции». К нему попыталась протолкнуться невысокая брюнетка с диктофоном в руке и следами былой роскоши на утратившем свежесть лице. «Рада видеть вас, мой генерал», – фамильярно произнесла она, бесцеремонно расталкивая коллег. Дама была безобразно худа и одета в безвкусное коротенькое платье цвета перезревшего инжира с тоненькими лямками на костлявых плечах. Многоярусная паутинка на шее предательски выдавала ее годы. «Сундукова, «Маяк», – прокомментировал кто-то сзади. Прядь волос Марьяны неряшливо выбилась из подобия прически. Было видно, что она подшофе.
Мельком взглянув на старую знакомую, Петров досадливо отвел глаза. Развязную представительницу СМИ тут же профессионально оттеснили крепкие мужские плечи. Генерал заметил Машу и жестом подозвал ее к себе. Окружение расступилось, и они оказались совсем рядом. Журналистка ловким движением убрала с лица золотистую прядь.
– Искренне рад встрече, Снегурочка. Какими судьбами?
– Очередной телерепортаж.
– Помощь требуется?
– Небольшая консультация и несколько слов в камеру.
– Чуть позже, – обнадежил Петров и уточнил: – Супруг здесь?
Маша кивнула на группу стоящих неподалеку иностранцев.
– Старые знакомые? Помню-помню, – собеседник дружелюбно улыбнулся и уточнил: – По-моему, там Клоди?
– Она самая. Нынче возглавляет делегацию Франции.
– Наверное, к министру дружеского нам государства уже так запросто не обратишься? – предположил генерал. – Хотя мы знакомы еще с момента ее подготовки к полету.
– Она была и в жюри нашего конкурса, – напомнила Маша.
– По-моему, вы встречались с ней позже, в Париже?
– Увы. Клоди стартовала как раз в день прилета делегации, а приземлилась в день нашего возвращения в Москву.
– Хорошее дело мы тогда затеяли – конкурс детского творчества под эгидой Военно-космических сил, – напросился на похвалу Петров.
– Разве только тогда? – подыграла ему женщина.
– Кстати, именно поэтому вы с мужем мне и нужны, – уточнил он и откланялся: – Не прощаюсь.
Едва Петров удалился, из-за поворота выпорхнул кортеж автомашин с федеральными номерами. Разговоры смолкли, на мгновение воцарилась тишина. Как только важные персоны ступили на ковровую дорожку, рука дирижера стремительной птицей взметнулась вверх. Над павильоном поплыли звуки торжественного марша. Под его аккорды делегация чинно проследовала внутрь здания. С ее уходом толпа моментально ожила. Всевозможные напитки и содержимое изыскано сервированных столов таяли буквально на глазах.
Беседуя с французскими коллегами, Андрей Тополевский – высокий, стройный, темноволосый мужчина весьма приятной наружности – пропустил вперед Клоди.
– Рад снова видеть вас в Москве.
– Андрэ, а я еще раз хочу благодарить вас за помощь. Вы нисколько не изменились с момента нашей последней встречи.
– Чего не могу сказать о вас…
– Вам не нравятся деловые женщины? – растерялась гостья.
– К вам это не имеет ни малейшего отношения. Просто совсем недавно я был знаком со смущающейся по любому поводу ученой дамой, которая не без труда изъяснялась по-русски и старательно готовилась к полету в космос. И вот передо мной настоящая леди от политики, вслед которой с интересом оборачиваются именитые мужи. А ваш русский и вовсе безупречен.
– Андрэ, вы меня смущаете, – грациозно погрозила пальцем француженка. – Вы прекрасный дипломат, но по-прежнему жесткий менеджер. С вами сложно договариваться – вы все знаете… – она долго подбирала слово и с милым акцентом произнесла: – …навперед. Вы буквально подавляете противника аргументами. При этом вам удается усадить всех за стол переговоров, которые всегда завершаются успешно. Видимо, у вас много друзей?
– Боюсь, что друзей много не бывает.
– О, да. А союзников?
– Я ни с кем не желаю ссориться, это точно.
Оба рассмеялись.
– Я помню, как вы сразили …наповалку…
– Наповал.
– Наповал, – повторила иностранка, – наших мужчин, когда рано утром подарили всем дамам из жюри букетики …лан-ду-хов.
– Ландышей, – с улыбкой подсказал Андрей и понизил голос: – Только об этом лучше не говорить вслух.
– Почему? – искренне удивилась Клоди. – Вам неловко вспоминать об этом?
– Вовсе нет, просто этот цветок занесен в Красную Книгу.
– Почему в красную? Он символ революции?!
– Нет-нет, – рассмеялся Тополевский. – Красная книга охраняет все редкое. Собирать ландыши запрещено: они под охраной государства.
– Жаль, они так красиво пахнут, – женщина о чем-то задумалась и не заметила, как они приблизились к небольшой группе людей.
– Маша, ты узнаешь нашу гостью или вас познакомить заново? – улыбнулся супруге Андрей.
– Здравствуйте, Клоди, – Маша протянула француженке руку и тихо поинтересовалась: – Мы не нарушаем никаких дипломатических этикетов, беседуя с вами вот так запросто?
– Нет, я ведь министр, а не королевская особа, – мило улыбнулась иностранка.
Пока женщины предавались воспоминаниям, Сундукова в изрядном подпитии бродила по залу. Лямка ее платья опустилась на уровень груди, остатки прически сползли на затылок. Постоянно оступаясь на высоких каблуках, она едва держалась на ногах. Марьяна рассеянно осматривалась, пытаясь найти достойных собеседников, но никто не хотел задерживаться рядом с ней надолго. Наконец, она заметила чету Тополевских, но в этот момент на пути журналистки возникла фигура официанта. Будучи не в силах удержаться, Марьяна спешно изменила траекторию, придирчиво изучила бокалы на его подносе и сделала выбор в пользу шампанского. Поднеся фужер к свету, Сундукова манерно постучала ногтем по стеклу, наблюдая за игрой пузырьков, и залпом осушила содержимое. Какое-то время она пыталась вспомнить, куда и зачем шла, потирая пальцем висок, что со стороны выглядело весьма двусмысленно, затем оглянулась в поисках знакомых, и, не найдя таковых, направилась вглубь цветочной галереи. Вскоре она благополучно дремала в углу холла, под раскидистой пальмой. «А репортаж сделает искрометно», – не без зависти шепнул кто-то из коллег Марьяны.
Чуть поодаль, вдали от посторонних глаз, за одним из столиков уютного холла расположились Петровы и Тополевские. Женщины вспоминали гарнизонное прошлое, а генерал убеждал Андрея написать книгу о земных тружениках космоса. «Я понимаю, как много сил и времени придется потратить на сбор и систематизацию материалов. Но не зря же ты доктор наук – к кропотливому труду приучен. В одиночестве не останешься: помогут многие. Разошлем письма, соберем документы. Понадобятся встречи с ветеранами – организуем. Все финансовые вопросы берет на себя генерал Басов, он уже в курсе, – Петров оглянулся. – Володя здесь и появится с минуты на минуту, – и, видя, что к разговору прислушивается Маша, добавил: – Супруга у тебя человек творческий, по старой дружбе тоже поможет. Ведь так?» Тополевская согласно кивнула. «Кстати, Маша, работая с таким материалом, вы сможете сделать неплохой фильм о космодроме. Там скоро череда юбилеев. Мне звонил по этому поводу Светин, помните такого?» Маша улыбнулась. С этим удивительным человеком были связаны самые яркие воспоминания о первом рабочем дне на космодроме. Пятнадцать лет назад полковник Светин, сам того не сознавая, инициировал ее армейское «крещение».
…Первый рабочий день в войсковой части начался для Маши не совсем обычно. Ее непосредственный начальник, высокий розовощекий крепыш капитан Тищук, кивнул на рабочий стол в просторном помещении, пояснив, что эта комната лишь временное пристанище, на период ремонта кабинета в музее. «Начинайте компоновать стенды. Завтра к вам приставят художника и девушку, владеющую пером. Плакатным, – уточнил он, видя непонимание на лице новенькой, и представил миловидную женщину лет пятидесяти за печатной машинкой: – Это Любовь Евгеньевна, человек надежный и очень трудолюбивый. Думаю, вы сработаетесь», – он протянул машинистке внушительную кипу бумаг. «Опять от Светина? – обреченно вздохнула та, не поднимая головы. – Как обычно, срочно? И как всегда, прочесть невозможно?» «Вот видите, вы и сама все знаете. Только вам под силу разобрать его, мягко говоря, замысловатый почерк», – подыграл Леонид. «Ваш Светин и сам через минуту не разберет, что тут написано», – беззлобно посетовала женщина, закладывая в машинку новый лист.
Уже на выходе капитан обернулся и многозначительно предостерег: «В мое отсутствие телефонную трубку снимать не рекомендую». Маша кивнула, пропустив замечание мимо ушей, и принялась разбирать фотографии. Вскоре зазвонил телефон. Любовь Евгеньевна, стучавшая по клавишам печатной машинки со скоростью звука, внимания на него не обращала. Но аппарат стоял в десятке сантиметров от Маши, и его настойчивая трель очень скоро привела ее в состояние дискомфорта. Забыв о предостережении, женщина сняла трубку. Набор непереводимых выражений, широко используемых в ситуациях, которые нельзя назвать даже окололитературными, ошеломил ее вариативностью словосочетаний. Филологический диплом Маши и прежний круг общения не позволяли и предположить, что существуют асы, способные столь «виртуозно» владеть, казалось бы, ограниченной в употреблении лексикой. Великий и могучий русский язык предстал перед вчерашним педагогом в жалком виде постыдной брани. В переводе не нуждались лишь предлоги, союзы и междометия. Сказать, что подобный опус выбил Машу из привычной колеи, означало, слукавить. У нее перехватило дыхание, потемнело в глазах и зазвенело в ушах.
– Тебе все ясно? – донеслось, наконец, из трубки.
Это были первые слова, смысл которых дошел до женщины.
– Это адресовано именно мне? – с дрожью в голосе уточнила она.
– Твою мать… баба на проводе! – после небольшой паузы и очередного нецензурного комментария с досадой произнес невидимый собеседник и резко бросил трубку.
Маша в сердцах отшвырнула раскалившийся от стыда аппарат, и по ее вспыхнувшим от негодования щекам скатились две крупные слезинки, едва не закипевшие от возмущения. Оценив ситуацию, Любовь Евгеньевна прекратила печатать и с сочувствием посмотрела на соседку. «Вам же рекомендовали не снимать трубку», – тактично напомнила она, предусмотрительно протянув стакан с водой.
Спустя мгновение на пороге вырос красный от смущения полковник. «Которая тут …трубку снимала?» – пряча глаза, негромко поинтересовался он, с трудом скрывая неловкость. Машинистка, не прекращая пальбы по клавишам, кивнула в сторону застывшей от изумления Маши. «Ну, ты слезы-то не лей! Привыкай, барышня, – миролюбиво произнес Светин, робко присев рядом. – К чужим правилам привыкать сложно, но нужно, – он извиняюще улыбнулся и пояснил: – Сейчас здесь установят телефон – его трубку должен снимать только ваш начальник. Мужик, короче. Поняла? Ну и прекрасно. Сразу видно – ты же интеллигентный человек…»
Позже Маша узнала, что в емкой фразе «ты же интеллигентный человек» смысл зависел исключительно от интонации. Как правило, с нее начинались крутые виражи разборок, когда угрожающее начало красноречиво свидетельствовало о далеко идущих для вызванного «на ковер» последствиях. И лишь изредка эти слова произносились с пониманием или сочувствием. Сегодня был именно такой случай, и, можно сказать, новой сотруднице несказанно повезло. В считанные минуты в кабинете появился телефонист с новехоньким красным аппаратом в руках, цвет которого как бы заранее извинялся за грядущий смысл передаваемых с его помощью выражений…
Слушая Машу, Петров то и дело прятал усмешку.
– Никогда бы не подумала. Толя такой скромный и воспитанный человек. Как помню, знаток русской классики, – удивилась его жена.
– Что есть, то есть, – согласилась Маша. – Выражался Анатолий Георгиевич исключительно на службе и только по поводу. Готовя передачу о нем, я общалась с супругой Светина, которая была искренне убеждена, что муж совершенно не знаком с ненормативной лексикой.
– Все жены так считают, – дипломатично вставила Петрова.
– Эля, – мягко укорил ее генерал и добавил: – Кстати, Светинские читки приказов стали живой легендой космодрома. Дело это, поверьте, прескучное, но знакомство с толкованием приказов министра обороны для офицеров обязательно. Так ведь, Андрей?
– Так точно, – по-армейски ответил Тополевский и тактично уточнил: – Анатолий Георгиевич давал такие сочные и точные комментарии к важным документам, что люди валом валили на, казалось бы, казенное мероприятие. В зал было не протолкнуться: желающие его послушать стояли в проходах, конспектировали перлы полковника, а потом с удовольствием цитировали их… исключительно в мужских компаниях.
– Потому и приказы все знали, – резюмировал Петров.
– Те читки сравнивали с театром одного актера, – согласилась Маша. – Наиталантливейший был человек.
– Это почему же был? Толя таковым и остался! Он и сегодня человек чести, совести и исключительной надежности. Мы недавно встречались на годовщине катастрофы.
Генерал прокашлялся и замолчал. Воспоминания двадцатилетней давности и сегодня давались ему с трудом…
…Электронные часы в приемной начальника космодрома показывали 18.58, когда прибывшие на совещание офицеры дружно переступили порог генеральского кабинета. Петров, подписав последний документ, переложил его в увесистую папку и за руку поздоровался с коллегами. Нажав кнопку громкой связи, он попросил адъютанта разобрать бумаги и на время совещания ни с кем его не соединять. Оглядев присутствующих, командир коротко подытожил: «Сегодня мы завершаем цикл работ по испытаниям и запуску нового космического аппарата. О ходе работ на старте доложит полковник Сергеев». Офицер отложил в сторону лежащий перед ним график, поправил китель и встал: «Работы на стартовом комплексе проводятся в соответствии с технологическим графиком. Сейчас идет заправка ракеты-носителя компонентами топлива…»
За окнами пробежал раскатистый гул. Присутствующие недоуменно переглянулись. Петров поверх очков перевел взгляд на часы над входом, которые показывали 19.01. Нахмурив брови, он с удивлением посмотрел на своего заместителя и уточнил, что происходит на старте по плану. «Началось «Уравнивание перекиси водорода», – сверившись с графиком, спешно доложил тот.
– ПВО никаких учений не проводит? – предположил командир.
– Нас бы об этом обязательно уведомили, – заверил начальник штаба. – Может, что-то на аэродроме? Разрешите уточнить?
Петров утвердительно кивнул. Заместитель быстрым шагом направился к телефонному аппарату, снял трубку и скороговоркой выпалил: «Соедините меня с «Алмазом».
Распахнулась дверь, вбежал ошарашенный адъютант и прямо с порога в волнении доложил: «Товарищ генерал, взрыв на старте!»
Спустя несколько минут начальник космодрома мчался к месту катастрофы в своей «Волге». Лицо Петрова было белее снега, в глазах затаились боль и тревога. Он то и дело торопил водителя. По лицу взволнованного прапорщика градом катился пот, он спешно вытирал его рукавом меховой куртки и с тревогой следил за лицом шефа через зеркало заднего вида. Гул впереди нарастал. Это заснеженная тайга, словно раненый зверь, стонала и выла в отблесках огненного зарева. Казалось, вместе с ней рыдала и полыхала вся округа.
В районе старта Петров на ходу выпрыгнул из машины и, с трудом вдыхая жаркий воздух, осмотрелся. Его взгляду предстало жуткое зрелище. Металлические конструкции стартового сооружения и останки ракеты напоминали сорокаметровую оплавленную свечу. В среде испаряющего из разрушенных баков ракеты кислорода они пылали так неистово, словно чья-то неведомая рука, не переставая, подбрасывала в гигантский костер все новые порции горючего и человеческих тел. Огромные языки пламени вместе с топливом растекались во всех направлениях, безжалостно пожирая все на своем пути. Едкий густой дым окутал окрестности. Нестерпимо отвратительный запах заживо сгоревших людей заполнял каждую клеточку тела и все пространство вокруг.
Преодолев растерянность первых минут, боевой расчет справился с волнением и занимался ликвидацией последствий катастрофы. Особенно выделялись действия майора Светина, высокого, статного офицера. Его голос звучал мощно и раскатисто. Внешне казалось, что он спокоен и рассудителен, однако неестественная бледность и резкость движений выдавали сильное волнение. Оставшиеся в живых, видя уверенность командира, неукоснительно выполняли каждое его требование. Аварийно-спасательной командой руководил майор Головин. Он не думал о собственном спасении. Его богатырская фигура возникала именно там, где этого требовала обстановка. Казалось, офицер не чувствовал ни страха, ни усталости, но стоило посмотреть на его дрожащие кулаки, становилось ясно, какой ценой дается ему видимое спокойствие. Подчиненные Головина, вчерашние мальчишки, после первых минут оцепенения действовали на редкость слаженно и самоотверженно, туша всепожирающий огонь и выводя выживших людей в безопасные места.
К приезду Петрова старт, прежде величавое сооружение, краса и гордость отечественной космонавтики, превратился в бесформенный бетонный остов, по которому ветер перекатывал груды металлических, размером с горошину, шариков – того, что беспощадный огонь оставил от монументальных конструкций. Людей уже эвакуировали. Живых – обгоревших и раненых – увезли в госпиталь. Останки погибших бережно собирали в мешки, проводя по возможности опознание.
Распахнув шинель, генерал медленно шел вдоль пожарища. Его волосы покрылись слоем пепла, а в расширенных от ужаса зрачках отражались огненные всполохи. Руководители запуска доложили ему о потерях личного состава и техники. Петров, оценив масштаб трагедии, делал первые выводы. Как никто другой он точно знал, что потеря боевых товарищей станет незаживающей раной для тех, кто был рядом, но остался в живых. Думать о том, каково придется женам, детям и родителям, было тягостно. По-человечески он понимал, сколь велики испытания, выпавшие на долю родных и близких погибших, и какое им потребуется мужество, чтобы пережить весь этот кошмар. Загодя генерал стал искать убедительные слова, способные растопить лед их застывших сердец, и ловил себя на мысли, что сделать это вряд ли удастся. Через несколько часов ему придется посмотреть в глаза обезумевшим от горя родственникам, и кто знает, чем закончится этот нелегкий разговор. Никакие слова не смогут заменить им погибших мужей и отцов, сыновей и братьев. В эти мгновения Петров меньше всего думал о собственном наказании, которое неминуемо последует после завершения работы Правительственной комиссии. Любое из них казалось ничем в сравнении с потерей десятков человеческих жизней. Скрывая нарастающую в области сердца боль, он наклонился, взял горсть земли и прижался к ней щекой – она была такой горячей, словно вскипела от людского горя. Командир достал носовой платок, завернул в него еще не остывшую щепотку и бережно спрятал узелок в карман кителя. По щеке генерала скатилась слеза…
Двери выставочного павильона Сокольников распахнулись, впуская внутрь потоки свежего воздуха. Петров, опустив веки, продолжал молчать, пряча от посторонних глаз волнение. Спустя годы горечь утраты не притупилась и отчетливо давала о себе знать. Вспоминать катастрофу было по-прежнему горько. Эльвира нежно коснулась кисти мужа и легонько сжала похолодевшие от напряжения пальцы. Генерал благодарно улыбнулся и, скрывая вздох, посмотрел на Андрея.
– Ликвидируя последствия взрыва, майор Светин действовал грамотно и умело… – голос Петрова предательски дрогнул, он встал. – Давайте поднимем бокалы за всех, кто стоял у истоков практической космонавтики, за живых и ушедших. И за успех предстоящего дела, – тут он заметил высокого седовласого мужчину. – Владимир Михайлович, присоединяйся к нам! Вы не знакомы? – уточнил он у Маши. – Это генерал Басов. Прошу любить и жаловать.