Казус мнимого величия

Девка-доченька в семье − товар, а коли уж и красива, да пригожа, и умненькая − товар высоких качеств.

Сын − верный помощник и наследник дел купеческих.

Так вот сложилось, так и распоряжались по жизни спокон веку.

IV

Маменька Анны, Наталья Алексеевна слыла деятельной хозяйкой, порой на равных с мужем вершившей купеческие дела в компании.

В своей ранней молодости, приученная еще дедом своим, купцом Никифором Трапезниковым, к дальним поездкам, рисковым делам, которые часто приходилось вести с полудикими людьми, она побывала на дальних таёжных промыслах на берегу океана, сопровождая мужа, сплавлялась по рекам и знала мощь и безграничные размеры океана. Вот в такой, первой тогда поездке и понесла Наталья первенца – Анну − и вернулась домой, в их новый, выстроенный после венчания дом, уже с писклявым кулёчком. По рождению детей прыть энергичной хозяйки поубавилась. Она перестала выезжать на дальние рубежи, верша дела в отсутствие мужа решительно и грамотно, не боясь споров и противостояния с компаньонами и клиентами. И теперь, мгновенно оценив столичного гостя, его потенциал для роста их купеческого дела, она в первый же вечер после знакомства с Резановым предложила мужу подумать о том, чтобы выдать юную доченьку замуж за тридцатилетнего чиновника из Санкт-Петербурга.

− Ну как же, Наташенька, мала ещё Анна, − попытался возразить Григорий Иванович, ревностно подумав о мужчине в жизни его, такой ещё юной и любимой Анечки.

− Вот так всегда! Рано, рано, а потом − раз, и уже поздно будет! И потом! Где мы тут найдём ей достойного жениха, чтобы и нашему делу был помощник?! А коли затянем, то она сама начнёт себе искать суженого. А как найдёт, то и вовсе не обрадуешься.

Григорий Иванович отмалчивался.

− Девка она хоть и послушная, но себе на уме − своевольная. В кого это она такая? − продолжала натиск Наталья Алексеевна, вспоминая себя в том девическом возрасте, когда уже невтерпёж, и готова была уже из юбки выпрыгнуть, чтобы сразу из девки стать бабою.

При этом претендентов на помощь в осуществлении такого качественного перехода из девки в бабу всегда хватает. Только вот если хватало умишка сдержаться и дождаться суженого, тогда и толк бывал в делах этих сугубо личных.

Глядя на свою, так, казалось, нежданно повзрослевшую дочь, – красавицу Анну, Наталья Алексеевна вспомнила себя и тот сладкий, а порой мучительный процесс женского взросления, что ждёт каждую, кто путается в собственной юбке, завлекая со временем в эту путаницу парней и мужиков.

Вот тут-то и встаёт вопрос, с кем повестись и кто для этой затеи сгодится, чтобы не было потом мучительно и даже горько.

Когда-то и Наталье Алексеевне пришлось, будучи юной на выданье девицею, решать такую задачу.

С одной стороны, милёнок − паренёк, чуть постарше самой пятнадцатилетней Натальи, что за ней хаживал, не давал проходу, всё норовил повстречать её в проулке да прижать поплотнее к забору, растревожить девичью плоть, а по субботам, в банный день, караулил на заднем дворе, чтобы через тусклое слюдяное оконце разглядеть запретные Натальины прелести.

С другой-то стороны, видно было, конечно, что пустозвон и голытьба этот настырный милёнок, который прижимался к пылающему лицу Натальи холодным своим веснушчатым носом, слюнявил её, неумело пытаясь поцеловать. Но сердечко Наташкино молчало, плоть была глуха к навязчивому обхаживанию и горячему взволнованному дыханию.

− Гол, как тёсаный кол, и подпоясан глупостью, − подвёл итог наставлениям дед Натальи Никифор, дав краткую характеристику Наташкиному ухажёру.

Дедушка Никифор Трапезников ей всё на Алексея Гуляева показывал. Тот, конечно, не красавец, в годах уже мужик и рябоват, да дело знал.

− С лица воды не пить, − не унимался дед Никифор, раз за разом привечая Алексея и подталкивая к нему внучку. Боялся старый, что вот-вот уйдёт из жизни, а Наташа останется одинёшенька.

А Гуляев, сноровистый мужик, всё мотался в Троицкосавск, небольшой, но богатый купеческий городок на границе с Китаем, известный обширным чайным Кяхтинским рынком, промежуточным пунктом Великого чайного пути из Китая в Европу. Через Троицкосавск Гуляев продвигал торговлю китайскими товарами, среди которых были чай, всякие специи, ткани, лекарства, и обменивал это добро на меха и кожи, добытые промысловиками в сибирской тайге и на дальних промыслах на Камчатке и в Америке.

Вот когда умишком-то Наташа раскидывала, отстранив от выбора песню сердца, оставалось за купца Алексея Гуляева идти и следовало. Купец старше её, конечно, но сильный, быстрый да удачливый, и было сразу видно − с перспективой купец.

Так и сладилось после долгих и мучительных сомнений.

Сосватали Наталью и оженили молодых под золотым куполом поздней осени.

Под венец Наташа шагнула девственницей, практически не целованной, если не вспоминать неуклюжие лобызания юного ухажёра.

Первая брачная ночь и увлекала, и пугала её.

Бодрясь поначалу, в круговерти сватовства, подготовки к венчанию и свадьбе не особо думала о грядущем изменении своего женского статуса. Но в день свадьбы, впервые неловко и неумело поцеловавшись с мужем при венчании, вдруг поняла, что вовсе не увлечена им, а как бы напротив − неприятен ей суженый.

Но первая ночь в замужестве настала и навалилась тьма, а с ней и жаркое сопение и дыхание, жёсткие грубые пальцы мужа, что взялись теребить настойчиво и неласково юное тело, сдавливать бугрившиеся девичьи груди и гладкий, выпуклый слегка живот и его низ. Наталья стонала от пронзившей её боли, было неприятно, стыдно и гадко. Ей казалось, что её за что-то хлещут плетьми прилюдно. Всплыло в памяти вдруг воспоминание о том, как однажды, девочкой ещё, она взялась неловко доить корову, но, едва приступив к подёргиванию вымени, получила хлёсткий удар жёстким упругим хвостом по животу, ногам и спине. Наказав неумелую доярку, корова ударила ногой по ведру, сведя на нет все усилия и давая понять, что в молоке этой несноровистой неумехе отказано. Горячее ещё молоко расплескалось, окатив Наталью и грязный пол белым пенным покрывалом.

Сейчас было так же, как в ту нелепую дойку, больно, неловко, мокро-липко и гадко. Тело содрогалось и каменело, не воспринимая грубых ласк нелюбимого мужа.

Мучительная ночь закончилась, а светлого чуда, о котором втайне мечталось, не случилось.

Рано поутру, поднявшись с постели, на которой, утопая в перине, раскинулся и похрапывал непринятый её плотью человек, убрав косу на голове в тугой калач, Наталья начала жизнь в замужестве, смиренно принимая душевные и физические тяготы ночи и труды дня.

Мирило с тем, как сложилась её бабья жизнь, то, что нелюбимый муж часто уезжал, и тогда, освободившись от него на время, молодая жена отдыхала и с тревогой ждала его возвращения.

С замужеством Натальи сошлись торговые дела Трапезникова, старого уже и уставшего от дел хлопотливых, и Гуляева − молодого ещё, крепкого да энергичного. Воспринял советы, подхватил идеи старого купца Алексей Гуляев, и дела пошли ещё шибче в гору.

Но судьба распорядилась как всегда по-своему.

Не вернулся Алексей Гуляев практически сразу после свадьбы из поездки в Кяхту по льду Байкала. Дорога пролегала по льду Ангары, а там ещё полсотни вёрст по озеру до Танхоя и вдоль берега до Посольска. А потом тайгою да редколесьем до самого Троицкосавска. Всего-то вёрст четыреста зимней дороги: за три-четыре дня управлялись обычно. Дорога по льду быстрая была, да опасная, особенно по весне, когда и многочисленные проталины нерпичьи появлялись, и трещины через Байкал вырастали.

Вскоре разузнали, и очевидцы как будто нашлись: то ли убили муженька и его помощников беглые каторжники-варнаки в сибирской тайге, перехватив с товаром и деньгами прямо на тракте у Кяхты, то ли сбились они с пути в метель на Байкале, да и попали в трещину или проталину нерпичью, припорошенную снежком.

Сгинул, как будто и не было человека.

После гибели мужа Наташа на людях демонстрировала горе и сама поверила, что потеря так велика.

Но сердце девичье живуче. Вот кажется, горюшко жгучее зимою лютою пришло, а по весне всё как будто начинает цвести, жизнь обещает новые плоды и сердечко девичье перерождается для новых чувств и испытаний сердечных.

В один из весенних дней разглядела Наталья приказчика купца Ивана Голикова − Григория Шелихова.

Глянулся ей мужичок, хотя раньше как-то и не замечала его. Видимо, время пришло и сердечко приветило суженого, да и дело, оставленное покойным мужем, требовало пригляда и управления. Самой-то многое удавалось уже тогда, в младые годы, но всё же не бабье это занятие −с хитрющими и всё норовящими вокруг пальца обвести купцами и промысловиками дело иметь. Да и, что греха таить, многие стараются поначалу под юбку забраться, как стала она вдовою, и только получив по роже увесистой Наташиной ладошкою, приступали к деловому разговору. Так и ходила первое время молодая вдова с горящей алым от пощёчин ладонью и такого же цвета ушами: не добром поминали тогда её многие. Но назад возвращать затрещину, и тем более мстить, не решались − боялись скорого на расправу деда Никифора Трапезникова.