Безмолвие красок

Предисловие

Травмпункт. Склеп для живых. Место, куда свозят осколки случайностей и последствия минутной глупости. Здесь каждый второй – ходячая повесть о нелепости бытия, а я – всего лишь новая глава, случайно попавшая в самый эпицентр рассказа.

Воздух висит тяжелым, липким пологом. Это не просто запах. Это алхимия страдания – медный, приторный дух крови, вступающий в схватку с едкой, ядовитой стерильностью антисептика. Эта гремучая смесь забивает ноздри, оседает на языке горьковатой пылью, пробирается в легкие назойливым напоминанием: ты здесь, и ты – часть этого.

Хаос здесь имеет свой ритм. Не симфония, а какофония – резкие, отрывистые команды врачей, приглушенные стоны за тонкими перегородками, металлический лязг инструментов на стальном подносе. Из-за угла доносится пьяная, бессвязная ругань – чей-то вечер явно сложился куда плачевнее нашего. Белые халаты мелькают, как призраки в этом аду сиюминутных последствий, их лица застыли в масках профессионального безразличия – единственной брони против этого ежедневного цунами чужой боли.

И посреди всего этого – я. И единственная мысль, пульсирующая в такт ноющей руке: бежать. Пока усталая медсестра пытается утихомирить того, от кого разит перегаром и немыслимой жизнью. Испариться. Раствориться в этом смрадном воздухе.

Но мое же тело – предатель – становится самой надежной цепью. Рука, та самая, что теперь лишь тупая, тяжелая и чужая ноша, висит плетью. Любая попытка пошевелить ею отзывается не просто болью. Это глухой, внутренний вопль плоти, крик поврежденных связок и потревоженных костей. Она – молчаливый и жестокий надзиратель, приковывающий меня к этому пластиковому стулу позором собственной немощи.

Рядом – Коля. Вечный спутник по зоне турбулентности, что вот уже который год следует за мной по пятам. Недалекий? Возможно. Но в его случае – счастливо недалекий. Его вселенная ограничивается парой царапин на руке и легким испугом. С ним – как будто идешь по минному полю. Можно ступить двадцать раз точно в след, и все будет хорошо, а на двадцать первый – тебя отбросит на обочину жизни с разбитой машиной и рукой, превратившейся в бесполезный придаток.

Эта дорога началась не сегодня. Она тянется из самого колледжа, петляет через годы, и на каждой развилке нас неизменно ждала какая-нибудь дурацкая история. Такие, о которых он потом хохочет, а я предпочел бы навсегда стереть из памяти.

Слава богу, хоть живы. Фраза такая же дешевая, как пластик этого стула. Жив-то я жив. Но мой друг, щелкающий по телефону, даже не догадывается, в какое черное днище воспоминаний швырнула меня эта, казалось бы, невинная авария. Его мир сузился до царапины. Мой – разверзся в бездну.

Всего лишь резкий скрежет тормозов. Осколки стекла, похожие на алмазную пыль в свете фонарей. Крик… нет, не крик. Вопль. И тогда, в тот самый миг, в мозгу, выхваченном адреналином до кристальной чистоты, вспыхнуло не это всё.

Не боль. Не страх.

Её лицо. Соня. Тот самый вечер. Другой скрежет тормозов. Не здесь и не сейчас. Давно. Так давно, что я почти убедил себя, что забыл. Почти.

Холодный ужас, что обрушился тогда. Бессилие. Тот же запах крови, но не чужой, а её. И тишина после. Глухая, всепоглощающая, звонкая тишина, в которой навсегда утонул её смех.

Я не забыл. Я помню. Каждый звук. Каждый миг того вечера. И эта авария… она просто сорвала старую, плохо затянувшуюся корку. И теперь всё это снова здесь, со мной, в этом проклятом месте, под аккомпанемент чужих стонов. Живое. Кровоточащее.

1 глава

Свет просачивался в комнату через полузакрытую штору, словно незримый гость, стремящийся остаться незамеченным. Эти световые дорожки нежно ложились на пол, на стены, на книжные корешки, но главное – они окутывали его, сидящего в глубоком кресле, словно заключая в невесомый, согревающий кокон.

Само кресло, старое и уютное, с потертой бархатной обивкой цвета спелого вина, казалось, раскрывало ему свои объятия. Оно помнило форму его тела, принимало её с привычной благодарностью, становясь не просто мебелью, а верным другом, молчаливым хранителем его минут уединения.

На его коленях лежала раскрытая книга. Тёплый свет ловил мельчайшие движения – лёгкое шевеление пальцев, перелистывающую страницу, едва уловимую дрожь бумаги. Буквы под его прикосновением будто оживали, отливая мягким матовым светом. Он пребывал в состоянии, граничащем с полным растворением в ином мире, плывя по извилистым руслам собственных размышлений.

И именно эта глубокая погруженность делала возвращение таким резким. Он отложил книгу, и движение это было странно медленным, будто он заново учился владеть своим телом. Потянулся, и сухая боль тугим шнуром натянулась в плече, суровая реальность, вписанная в его плоть.

Мысленно он возвращался не просто в гостиную. Он возвращался из бумажного мира в свой, который всего неделю как начал зализывать раны. Всего неделя, как он выписался из того пыльного ада, пропахшего антисептиком, страхом и чужим потом. Тот мир казался теперь сном, но сном, оставившим на руке гипсовую бледность и ноющий шрам под ней.

Пальцы сами собой разжались, и он посмотрел на томик, все еще лежавший на коленях. Тот самый, что Марк вручил ему с легкой, почти небрежной улыбкой: «Почитай, пока выздоравливаешь. Отвлечешься».

Отвлекся. Так сильно, что дошел до последних страниц, до самой сути. И теперь тишина квартиры звенела в ушах куда громче, чем любой больничный шум. Как будто этот уютный кокон мог в любой момент лопнуть, снова вернув его в эпицентр хаоса. Он сглотнул, пытаясь прогнать ком воспоминаний, подступивший к горлу. Книга отвлекла. Но она же и вернула всё назад.

И в этот миг идеальной, хрустальной тишины дверь тихо скрипнула.

– Лев?

Голос прозвучал негромко, но в этой звенящей пустоте он показался пушечным выстрелом. Фраза повисла в воздухе, такая же простая и такая же сложная, как и всё, что осталось за пределами этой комнаты.

Лев вздрогнул и посмотрел на порог, где стоял Марк. – Извини, – пробормотал он, немного растерянно. – Погрузился в мысли.

Марк вошел, оценивающим взглядом окинул друга и квартиру, словно проверяя, все ли на месте. – Как тебе книга? – он кивнул на том в руке у Льва. – Вижу, уже на финишной прямой. Ее всего неделю как выпустили, а о ней уже все говорят. Очередной шедевр, я тебе говорю. Автор явно знает, о чем пишет. В прямом смысле.

Лев вздохнул, проводя пальцами по корешку. – Если так подумать, то ты прав, – тихо начал он. – Эта книга… Она не просто рассказывает. Она заставляет прожить. Все эти детские травмы главного героя, его отчаяние, эта жуткая, до дрожи, нелюбовь к себе… Это впивается в сознание. Как будто сам через это прошел. Даже страшно становится от того, насколько искусно автор это прописал. Словно срисовывал с натуры.

Марк довольно хмыкнул, в его глазах мелькнула та самая ехидная искорка, к которой Лев давно привык с момента их знакомства.

– Ну вот, – протянул Марк. – А ты всегда твердил, что не любитель книг. Признайся, мой вкус безупречен? Автор смог-таки зацепить?

– Да уж, – Лев не удержался от улыбки. – Черт вас побери, смог. Цепко так, за живое.

В этот момент с кухни донесся звон разбитой посуды, за которым последовало сдержанное ругательство. Лев лишь вздохнул. Сомнений не было. Через мгновение в дверном проеме возник Коля с виноватым видом и двумя чашками чая в руках, из которых на блюдца предательски переливалась заварка. – Ничего страшного! – поспешно заявил он. – Просто маленькая… неловкость. Чай?

Он подсел рядом на диван. Марк, не удостоив его взглядом, просто закатил глаза так выразительно, будто это было олимпийское упражнение. – Скажи честно, – безразлично произнес Марк, глядя в потолок. – Ты по жизни такой криворучка? Или сегодня просто вдохновенный день?

Коля обиженно надулся. – Я чай принес! Гостю! Это признак высшей вежливости, между прочим.

Лев покачал головой, глядя то на ехидного циника Марка, то на вечного неудачника Колю, и снова на книгу в своей руке – такую правдивую и болезненную. Уголки его губ дрогнули в улыбке, в которой смешались легкая грусть и теплая ирония.

– Ну что ж, – сказал Лев, бережно кладя книгу на стол. – Давайте продолжать. Только, ради всего святого, Коль, держись подальше от моих любимых чашек. А то твоя высшая вежливость мне еще дороже обойдется, чем та авария.

– Чёрт, я же уже тысячу раз извинялся! – Коля развёл руками, его голос звенел от искреннего, хоть и запоздалого, отчаяния. – Ну как я мог предвидеть, что этот лихач решит меня подрезать? Ирония-то какая: виноват он, а пострадал только Лев.

Но Лев уже не слушал. Он ушёл в себя, в тот глухой, безвоздушный кокон, где не было места чужим оправданиям. Он-то знал, почему пострадал только он. Это не случайность. Это – наказание. Закономерность, высеченная в камне самой судьбой. Виновник остаётся невредим, а страдает невинный пассажир. Слишком знакомая история. Прямо как тогда… с ней.

Его взгляд утонул в пятне на столе, но видел он не его, а другое – разбитое стекло, лужу на асфальте, размытую дождём, и тишину, наступившую после крика.

Он не заметил, как тяжёлая, тёплая рука легла на его плечо, на мгновение вернув его в реальность.

– Снова вспоминаешь о ней? – тихо, почти шёпотом, спросил Марк. Его голос был низким и густым, как смола, и в нём читалась не просто тревога, а какое-то древнее, глубокое понимание.

Коля замер, и его виноватый вид стал ещё более гротескным, будто его впервые осенил весь ужас происходящего. – Чёрт, Лев, я… я не подумал, – прошептал он, и в его глазах читался неподдельный ужас – не от собственной оплошности, а от того, в какую бездну чужой боли он невольно заглянул.

Марк откинулся на спинку дивана, его взгляд был пристальным и спокойным, будто он видел насквозь все те трещины, что образовались в душе Льва. – Никто не виноват, Лев. Слепая случайность, – его голос был тихим, но на удивление твердым, словно канат, протянутый в бурю. Он мягко, но неумолимо вел за собой. – Но тебе нельзя в этом тонуть. Нельзя позволить прошлому… тому старому и этому, новому… снова тебя сломать. Тебе нужна перезагрузка. Просто выдерни себя отсюда.

Лев молча кивнул, сжав пальцы. Говорить он не мог – в горле стоял плотный, горячий ком, и любое слово грозило обернуться сдавленным рыданием. Он был как натянутая струна, готовая лопнуть.

Внезапно Коля встрепенулся, словно его осенило. Его лицо озарилось идеей, яркой и простой, как спасательный круг, который он с радостью бросал. – Так! Я придумал! – воскликнул он, хлопнув себя по колену. – Поехали на выходные на тот самый курорт! Я тебе рассказывал? Мы большой и веселой компанией! Солнце, лесной воздух, шашлык под гитару… Лев, ты же сто лет никуда не выбирался! Это же именно то, что доктор прописал! Тебе точно станет легче! Развеешься!

Лев поднял на него взгляд, полный немого ужаса. Поехать? Куда-то? Снова садиться в машину? Быть в центре шумной, веселой компании, пока внутри всё сжалось в один большой, болезненный ком? Сама мысль об этом казалась ему пыткой.

Марк, наблюдавший за этой сценой, медленно покачал головой с искренним сожалением. – Черт, мне бы так хотелось махнуть с вами, ребята, – он сокрушенно вздохнул. – Но этот проклятый проект, дедлайн горит. Никуда не денешься. – Затем он перевел взгляд на Льва, и его выражение стало серьезным, почти врачебным. – Но тебе, Лев, это действительно необходимо. Поезжай. Позволь себе просто отдохнуть. Это не совет. Это как врач прописывает.

И эта последняя фраза стала той самой каплей, что перевесила чашу сомнений. «Как врач прописывает». Марк, который вытаскивал его из отчаяния после смерти Сони, который знал все его самые темные уголки. Марк, чье мнение для Льва всегда было законом. И сейчас он советовал это. И что главное – он не ехал сам. В этом странным образом был свой плюс: не будет того, кто видел его абсолютно сломленным. Того, перед кем ему до сих пор бывало стыдно.

Лев опустил голову, долго молчал, борясь с собой, а потом выдохнул почти неразборчиво, глядя в пол: – Ладно… Поеду.

– Правда? – лицо Коли озарилось такой радостной надеждой, что стало почти неловко. – Вот это да! Я… я так рад, Лев! Правда! Всё будет супер, я всё устрою! Ты отдохнешь, я обещаю!

Он тут же погрузился в бурное обсуждение деталей, отойдя в угол комнаты. Он сиял от счастья, ему казалось, что он нашел панацею и сейчас всё исправит.

Лев же так и остался сидеть, сломленный и пустой, согласившийся не потому, что хотел, а потому, что у него не осталось сил сопротивляться. Он был готов на всё, лишь бы эта внутренняя боль хоть на секунду отпустила.

Марк дружески похлопал его по здоровому плечу.

– Это пойдет тебе на пользу, – произнес он тихо, и в его глазах на мгновение мелькнуло нечто неуловимое, что-то среднее между искренней заботой и глубоким удовлетворением. – Поверь мне.

И Льву хотелось верить

2 Глава

Сборы растянулись на неделю. Для Льва это была неделя тихого, но изматывающего внутреннего смятения. Он знал, что Коля уже оповестил всю их старую компашку – тех, с кем он не виделся и избегал со времен похорон. Его телефон временами взрывался общими сообщениями, полными восклицательных знаков, смайликов и радостных возгласов о его «возвращении». Он читал их, и каждый раз по телу пробегала холодная дрожь, смешанная с чем-то похожим на тоску.

После смерти Сони он оборвал почти все связи, и теперь каждая шутка в чате, каждое предложение «заскочить, помочь с вещами» или «просто выпить пива» отзывалось в нем щемящей, но странно сладкой болью. Он забыл, каково это – быть частью чего-то большего, быть ожидаемым.

Но встретиться с ними лицом к лицу он так и не смог. Он находил причины: то внезапная усталость, то физиотерапия, то просто – «ребята, я не в форме, давайте уже на самом курорте». Он выходил из дома только рано утром или поздно вечером, будто опасаясь столкнуться с кем-то из них в подъезде или в магазине. Его участие в сборах было виртуальным: он отвечал на сообщения, кивал по телефону, но дверь его квартиры оставалась закрытой для всех, кроме Коли и Марка.

Он наблюдал за подготовкой словно через толстое стекло – видя оживленные лица, слыша обрывки смеха из телефонной трубки, но оставаясь в своей тихой, защищенной раковине. Он был не готов. Не готов объяснять свои взгляды в пустоту, свои долгие паузы, свою руку, которую он все еще бережно щадил. Не готов видеть в их глазах то самое знакомое сочетание жалости и любопытства.

Пока Лев, потерянный в своих мыслях, машинально поправлял ремень рюкзака на здоровом плече, Коля и Марк стояли у открытого багажника машины.

– Ну что, железный конь в полном порядке? – Марк с деланной небрежностью провёл ладонью по стойке кузова, на месте недавней вмятины. – Неплохо отремонтировали. Учитывая, как тот козёл в тебя вписался.

– Ещё бы! – фыркнул Коля, с гордостью осматривая лак. – Машину царапает – будь добр, оплати ремонт. Зато теперь как новенькая.

Марк кивнул, но его взгляд уже скользнул мимо Коли, к фигуре Льва. Тот стоял поодаль, сжимая пальцы здоровой руки на гипсе, будто эта повязка была его единственным якорем в реальности. Со стороны он выглядел абсолютно потерянным.

Коля, последовав за взглядом Марка, понизил голос, и его бравада сменилась на искреннюю озабоченность. – Слушай, а думаешь, для него это не будет… слишком? – он нервно провёл рукой по затылку. – Я сейчас вот смотрю на него и… Может, я зря затеял эту поездку? Недавняя авария… она же его старые раны вскрыла, да?

Марк несколько секунд молча наблюдал за Львом. Его лицо было невозмутимым полотном, но в глазах шевелилось что-то живое и нечитаемое – смесь аналитической холодности и странного, почти отцовского участия.

Наконец он медленно повернулся к Коле, и его голос прозвучал с непривычной, обволакивающей серьезностью. – Поверь мне, Коль. – Он сделал небольшую паузу, давая словам нужный вес. – Это путешествие обещает быть для Льва… чрезвычайно занимательным. Как раз то, что нужно, чтобы перевернуть страницу. Иногда чтобы посмотреть вперёд, нужно сначала как следует… окунуться в прошлое. И вынырнуть уже другим человеком.

Коля замер на мгновение, слова Марка отозвались в нем глухим эхом. Вынырнуть уже другим человеком. Он выдохнул, надеясь, что эта метафора окажется светлой, а не зловещей. Он очень хотел верить, что поездка станет идеальной терапией, а не отбросит Льва в самую гущу его кошмаров.

Он уже почти закрывал багажник, когда заметил, что Лев медленно приближается к машине. – Мы уже готовы? – голос Льва прозвучал глухо, отрешенно.

Коля обернулся, стараясь, чтобы на лице играла обычная, ничем не омраченная улыбка. – Ага, как раз время – полдень. В путь.

Лев лишь кивнул и молча устроился на пассажирском сиденье, сделав лишь один короткий, скупой взмах рукой на прощание в сторону Марка. Тот стоял неподвижно, как монолит, его лицо было невозмутимой маской.

Коля, уже запрыгивая на водительское место, высунулся в окно и крикнул Марку с ухмылкой: – Эй, Маркуша! Ещё есть шанс передумать! Езжай с нами – шашлыки, речка, сам же сказал, всё что доктор прописал!

Марк прищурился, на его губах появилась лёгкая, язвительная улыбка.

– Знаешь, Коля, – начал он, с наслаждением растягивая слова, – я как раз подумал, что мой отказ – это лучший вклад в вашу безопасность. Если я останусь здесь, то у вас будет на одного пешехода больше шансов выжить в радиусе километра. Твоё вождение – это ведь природный отбор в действии, а я, как ни крути, ещё не готов вымереть ради твоего шашлыка.

Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.

– Так что спасибо за приглашение, но кто-то же должен остаться и оплачивать ваши штрафы за парковку в неположенном месте. А то вы там так «развлечётесь», что потом мне за вас отдуваться. Отдыхайте, мальчики. А я пойду зарабатывать на ваше следующее… ммм… приключение. И на новый бампер. На всякий случай.

Он дружески помахал им рукой, и его улыбка наконец стала похожа на обычную человеческую улыбку. Но в глазах всё ещё читалась лёгкая насмешка – как у взрослого, который наблюдает за забавами детей, зная, чем они закончатся, но позволяя им наиграться.

Машина тронулась, мягко покачиваясь на неровностях асфальта. Лев инстинктивно взглянул в боковое зеркало, чтобы в последний раз увидеть удаляющуюся фигуру друга.

Марк не ушел. Он всё так же стоял на том же месте, и его силуэт медленно уменьшался, но его поза – прямая, недвижимая – была полна неестественной концентрации. И было в этом что-то гипнотизирующее и леденящее душу.

3 Глава

Они ехали уже около двух часов. В салоне повисла густая, неловкая тишина, прерываемая лишь гулом мотора и свистом ветра за стеклом. Лев уставился в бегущую за окном черту асфальта, мысленно возвращаясь к своему решению. Да, Коля и Марк хотели, как лучше. Без их настойчивости он бы и дальше медленно, но верно захлебывался в вязком болоте своих воспоминаний, как это было последние месяцы.

Тишину прервал Коля, с усилием выдавив из себя слова:

–Знаешь, я, конечно, не Марк… заумных слов не найду. – Он нервно постучал пальцами по рулю. – Но вижу же – тебе херово. Честно. Я по тем временам скучаю. По тем, прежним. Марк прав – ты себя в этом прошлом хоронишь заживо. Я вот… я искренне надеюсь, что эта поездка тебе поможет. Выдернет тебя отсюда.

Лев медленно перевел на него взгляд, будто возвращаясь из далекого путешествия.

–Извини, что вешаю на тебя это всё, – его голос прозвучал хрипло и устало. – Я должен быть благодарен тебе. Год… целый год ты таскал на себе этот воз. А я знаю, каким невыносимым я был.

Перед его внутренним взором поплыли обрывки тех дней. Темная квартира, пустые бутылки, невыносимая боль, которую можно было заглушить только новым витком саморазрушения. Он видел её – Соню. Слышал эхо её смеха, которое тут же тонуло в скрежете тормозов и лязге металла. И тогда он пытался даже разбить голову об стену, чтобы наконец заглушить этот адский внутренний визг. Его буквально оттаскивал Коля – сильный, молчаливый, с глазами, полными неподдельного ужаса и жалости.

Коля в тот момент и сам был на грани. Он видел, как его друг методично уничтожает себя, и не мог ничего поделать, кроме как быть рядом. И терпеть. Терпеть его срывы, его ненависть к себе, его попытки оттолкнуть всех. Он был единственным, кто не сдался.

Коля сжал руль так, что его кости побелели. Он смотрел прямо на дорогу, но видел, кажется, всё то же самое, что и Лев. —Сколько раз я говорил – не извиняйся. – Его голос дрогнул, выдавая с трудом сдерживаемые эмоции. – Ты тогда… ты просто потерялся. Ты не заставлял меня сидеть с тобой. И ни одно твоё слово, ни один твой поступок меня не задел. Понял? Поэтому… – он глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе хоть какую-то легкость, – давай просто насладимся поездкой. Хорошо?

Он бросил на Льва быстрый взгляд, пытаясь натянуть на свое лицо привычную улыбку. Получилось криво и неестественно, но в этой неудачной гримасе было больше тепла и поддержки, чем в самых правильных словах.

Лев посмотрел на него и слабо улыбнулся, уголки губ дрогнули впервые за долгое время.

– Спасибо тебе, – тихо выдохнул он и снова повернулся к окну, разглядывая мелькающие за стеклом пейзажи – бескрайние поля, темнеющую вдали полосу леса, одинокие придорожные деревья.

Он заметил, как напряжение наконец отпустило Колю, и тот улыбался уже не через силу, а совершенно искренне, одной рукой ловко управляя рулем, другой поправляя навигатор.

– Ещё часов пять, не больше, – бодро сообщил Коля, – если, конечно, не попадем в пробку на объезде.

Лев, стараясь поддержать этот внезапный просвет в их путешествии, спросил: —Может, всё-таки расскажешь поподробнее про это место? А то кроме «там круто» и «я там уже бывал» я ничего не знаю. Для меня это пока просто точка на карте.

Коля оживился, с удовольствием переходя на знакомую тему. —Мне его один знакомый с работы впарил, – начал он, оживленно жестикулируя. – Место, говорит, сейчас на пике моды, все туда рвутся. Я в прошлый раз с Катей ездил – ты ж знаешь, её вообще ничем не пронять, вечно всё не так: то вода в море холодная, то солнце слишком яркое, то люди не те. А тут – молчок. Сидела, на речку смотрела, как завороженная. Говорит: «Здесь даже воздух какой-то другой». Ну, я, конечно, сделал вид, что это я такой молодец место нашёл.

Он замолчал на секунду, явно прокручивая в памяти самые яркие моменты, и лицо его озарилось новой мыслью. —А ещё там, знаешь, такой бар есть… «Уединение», вроде называется. Так вот, отдельно моя рекомендация— барменша Вика. Эта… – Коля присвистнул, оторвав на секунду руку от руля, чтобы изобразить нечто невероятное. – Её коктейльчики – просто отпад! Катя, та вообще после пары таких забыла, как её зовут. А Вика – она не просто алкоголь мешает. Она с тобой поговорит, и такое вскроет, в такие дебри полезет… Говорит, что она психолог по образованию. Так и есть – в человека смотрит, будто насквозь, и сразу в самую суть попадает. Катя потом ей три часа душу изливала, я еле оттащил.

Коля фыркнул, а затем разразился громким, заразительным хохотом, заполнившим салон машины. —Я её потом, пьяную в стельку, чуть ли не на руках до номера тащил! Сам же знаешь, нынче хорошего психолога днём с огнём не сыщешь, а тут тебе и консультация, и порция отменного виски в придачу! Полный комплекс услуг!

Его смех был таким громким и искренним, что даже Лев не удержался и снова улыбнулся, глядя на приятеля. Но где-то глубоко внутри, под слоем этой внезапной легкости, шевельнулся холодный, неуместный вопрос: а нужно ли, чтобы кто-то заглядывал в самую его суть? Особенно сейчас, когда все его суть – это одна сплошная, кровоточащая рана.

Коля, всё больше воодушевляясь, продолжал раскрашивать картину предстоящего отдыха, жестикулируя так, что руль на мгновение оказывался без присмотра.

– Знаешь, домики там просто… – он замялся, подбирая слово, – не просто домики. Я, кстати, тот самый взял, с террасой на речку. Помнишь, я тебе фото показывал? С высокими потолками и этим огромным панорамным окном? Так вот, представляешь, он был свободен! Я сам в шоке! В прошлый раз я за него буквально с боем дрался, все бронировали за полгода вперёд! А тут… будто его специально для нас придержали. Такое ощущение, что место какое-то заколдованное.

Он на секунду задумался, и его лицо стало серьёзным, почти загадочным. —Там не просто красиво, Лев. Там… другое время течёт. Не то чтобы там совсем уж ничего нет – все эти стандартные пляжные развлекухи есть: бананы, таблетки, прогулки на яхтах. Но вся эта мишура как-то… не цепляет. Ты выходишь утром на террасу, а там… – Коля умолк, пытаясь подобрать слова. – Речка просто….. Оно какое-то густое, бархатное, и воздух пахнет какими-то травами, полынью, что ли, и тёплым камнем. И тишина… такая глубокая, что слышно, как собственные мысли в голове стучат.