Проклятие Пандоры

– Оригинально! – хохотнула Лия, вдруг почувствовав, что настроение несколько улучшилось, поэтому не сопротивлялась, когда старик увлёк её за собой по дорожке, идущей вдоль её дома. Она лишь слабо удивилась, что так безропотно позволяет собою руководить совершенно незнакомому человеку.

– Так всё же, что вас так расстроило, милое дитя? – повторил свой вопрос незнакомец.

Лия хотела уже, совсем как Людмила ей недавно, ответить в том плане, что «так я тебе всё и рассказала», но вдруг встретилась глазами со своим неожиданным спутником. На секунду показалось, что её ударили по голове чем-то тяжёлым, вышибая сознание из-под сводов черепа. Странное оцепенение сковало тело и волю, а мир крутнулся, уходя из-под ног. Через секунду Тернова обнаружила себя стоящей рядом со стариком, крепко держащим её локоть своей, неожиданно сильной рукой, на которую Лия опиралась, чтобы не грохнуться на асфальт.

Наваждение исчезло, и в сознание ворвался скрипучий старческий голос:

– Осторожнее, лапочка, надо под ноги смотреть, чтобы не спотыкаться.

Лия почувствовала боль в ноге и поняла, что она случайно оступилась и подвернула правую стопу. И из-за этого болевой удар шибанул по мозгам, вызвав такое временное помутнение рассудка. Видимо, засмотрелась на прилипчивого старикана и не углядела камень, на который и наступила сдуру, подвернув ногу. Вот она, каменюка, лежит себе преспокойненько рядом, прямо посреди дорожки. Хорошо ещё, что, по всей видимости, старикан успел схватить её за руку, не позволив растянуться на асфальте как какому-то алкашу.

– Ой, спасибо, – совершенно искренне поблагодарила Лия.

– Может, в медпункт? – с сомнением покачал головой старик.

– Нет, не надо, я вот тут рядом живу. Лучше домой, – помотала головой девушка.

– Как говорится, воля ваша, – согласился старик, но предложил пересидеть некоторое время на одной из скамеек, пока не пройдёт первая, самая сильная боль.

Лия согласилась, и старик помог ей доковылять до ближайшей. Усадив девушку на скамейку, незнакомец пристроился рядом. Спросил участливо:

– Лучше?

– Да, спасибо, – мотнула головой Тернова.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос. Кто же вас обидел?

Неожиданно для себя, видимо происшествие и испытанная боль вывели её из состояния равновесия, Лия вывалила незнакомцу всё: про класс, про лидерство и про конкуренток, которые наступали на пятки. И про новенького, естественно, который много о себе возомнил. Без излишних подробностей и без рассказа о собственном желании навредить конкуренткам при помощи Гарика и его компании, но… почти всё.

– Ну, как говорил классик, это горе – всё не горе, – тихо сказал старик, выслушав её рассказ, – но, может, вы просто пытаетесь играть не свою роль во всём этом спектакле, называемом жизнью?

Незнакомец опять пристально посмотрел на девушку. Лия, задумавшаяся и пытающаяся мысленно крутить его слова и так, и эдак, вдруг спросила, так как ей неожиданно даже для себя самой захотелось советов и ответов, но направленность мысли дедка она не поняла:

– Честно, не поняла. Что значит «не свою роль»? А чью?

– Ну-у… – протянул старик задумчиво… – например, некто пытается казаться совсем не тем, кто он есть на самом деле. Или натягивает на себя личину, которая не его суть, но представляется ему наиболее перспективной для достижения некой поставленной им цели. Вот только цель у него – неправильная. Значит, и личина – чужая.

– Разве такое может быть? – искренне удивилась Лия.

– А почему нет? – вопросом на вопрос ответил старик. – Вот, например, человек хочет достичь положения, при котором будет считаться элитой общества и идёт к этому, приняв линию поведения, какая ему кажется наиболее подходящей… Вот для вас, Лия, – девушка почему-то даже не удивилась, что незнакомец знает её имя, – что есть элита общества? Можете назвать самый главный признак? Или хотя бы один из основных?

Тернова, не удивляясь обращению по имени, удивилась заданному вопросу, ведь ответ очевиден.

– Он должен быть богат и знаменит. Вот это, наверное.

– Богатство, милая моя, понятие многогранное. Оно бывает бренное, а бывает духовное. Вот в вашей семье, ведь есть же деньги. А ваши родители вхожи к городскому руководству. То есть, богаты и знамениты, если брать с большой натяжкой. Так?

– Ну-у, так, – немного подумав, согласилась Лия. Ей почему-то совершенно не хотелось, как это обычно бывало, врать и юлить. Девушку вдруг увлекла предложенная «игра» и на вопросы этого странного незнакомца отвечать хотелось честно и искренне.

– То есть вы – элита общества? – хитро прищурившись, спросил старик.

– Ну-у, – опять протянула Лия, – если применять предложенные критерии, то да.

– А у Ракитиных, например, есть столько денег и вхожи ли они в те круги, где вращаются ваши родители?

– Нет, не беднота, но денег у них нет. От зарплаты до зарплаты мыкаются и там, где мои родители крутятся постоянно, о них практически никто и не знает. Просто иного круга люди… – искренне ответила Тернова то, что думала по поводу заданного вопроса. При этом где-то на периферии сознания слабо ворохнулась мысль: «с какого перепуга я так откровенна»? Ворохнулась и тут же пропала.

– Тогда почему вы, если элита, так нервно реагируете на эту конкуренцию и ревнуете девчонок, Лику и Люду, к вниманию парней из вашего класса? Они же, судя по вашим же критериям, – никто. Не вашего круга люди. Как и сами эти парни в классе. Ведь они – не элита, коль скоро не богаты и не знамениты. Ни у одного из них нет столько денег и связей, как у вашей семьи. Почему же тогда?

Вопрос вышиб Лию из колеи, и она промолчала, едва не с испугом посмотрев на собеседника. В таком ключе она ситуацию не оценивала.

– Может, – продолжал меж тем старый, – элитарность – это не совсем то, что определяется деньгами и знаменитостью? Вот смотрите, например, в старой России были знаменитые куртизанки. Вы ведь знаете, кто это такие?

Утвердительный кивок Лии, и старик продолжил:

– Я не беру таких, как, например, Прасковья Брюс. Та изначально – светская дама, подруга императрицы. Но иные? Они были знамениты, имели особняки и много денег, но были ли они элитой? Не всякая дворянская семья, например, даже обнищавшая, одобрила бы брак сына с такой «знаменитостью». Хотя среди куртизанок многие могли похвастать знанием нескольких языков и неплохим образованием. Но всё равно… То есть, получается, что деньги и известность – не есть критерии элитарности. Как минимум они не исчерпывающие, не так ли? И это при том, что многие из этих девиц выгодно продавали свою девичью честь за очень хорошие деньги. И были весьма, повторюсь, обеспеченными людьми.

Вот тут Лию как током ударило. Девушка вдруг вздрогнула, словно от пощёчины. Старик говорил так, словно пересказывал её самые затаённые мечты, о которых ему Лия не сказала ни слова. Но создавалось впечатление, что он о ней знает больше, чем она сама. Тернова наклонила голову и опустила веки. Взгляд упёрся в носки туфелек, а в голове зашумело.

«Как так? Какой странный разговор и какой странный собеседник»… – пришла заполошная мысль. Тем более страшная, что Лия чувствовала правоту старика и ущербность собственных рассуждений о предназначении девичьей чести как выгодного актива. Товара на продажу в целях достижения обеспеченного будущего.

Меж тем старик системно добивал Лию, совсем уже потерявшуюся и испуганно смотрящую на него. Ей казалось, что старик бьёт именно по тем местам, где у неё наиболее тонко в её мировоззрении. Разговор шёл не о ней, но, тем не менее, приводимые примеры…

– Возможно, – голос старика звучал спокойно и размеренно, обволакивая и убаюкивая, – элитарность в чём-то другом? И вообще, вы слышали слово «умнота»[16]? Это древнерусское. Знаете его значение?

– Ну-у, – неуверенно протянула Лия, – это когда человек умный, много знает, наверное.

– Вы в школе как учитесь? – вдруг резко сменил тему незнакомец.

– Не отличница, – честно призналась Лия, – но четыре и пять. Без троек.

– То есть знаете много?

– Для своего возраста и необходимого объёма знаний, – скромно ответила девушка, поражаясь сама себе и собственной, несвойственной ей обычно скромности.

– Тогда ответьте на такой вопрос. Вот сейчас никого не удивишь серёжками даже у совсем молоденьких девочек. При этом стремления самих девиц ограничиваются одним желанием: чтобы их было много… Не подскажете, почему?

– Ну, как показатель. Если много, значит, доход позволяет. Денег много. Показатель статуса, – предположила Лия.

– На самом деле очень часто сейчас это обычный рефлекс обезьяньего подражания. Такой рефлекс у девиц некоторых сословий тянется ещё от тех времён, когда стремящиеся попасть в элиты – те же купчихи – просто бездумно калькировали дворянок. Ведь если у дворянок много серёг, то и у них должно быть много. Чтобы не отстать. Оттуда и пошло такое стремление. Но скажите, а зачем вам много? Ведь сразу все не наденешь? Это будет выглядеть убого и аляписто… Даже вульгарно.

– Я же уже сказала – как показатель статуса и финансовых возможностей. Да и надо их периодически менять, чтобы не приедались.

– Хорошо, пусть, – покладисто согласился старик, – тогда каков критерий при выборе тех же серёг?

– Ну-у, – Лия задумалась всего на пару секунд, – красивые. Дорогие. Из золота с драгоценными или полудрагоценными камнями. Или из иных драгметаллов.

– И всё? – голос старика не имел и тени насмешки, но Терновой вдруг показалось, что незнакомец смеётся над её ответом.

– А сами-то вы как считаете? – обиженно выпалила девушка, по принципу лучшая защита – нападение. – А то вопросы задавать все мастера!

Старик усмехнулся и кивнул.

– Хорошо. Я вас понял… Итак, вы в курсе, что определённый вид серёжек, коль скоро мы о них заговорили, идёт под причёску, под надетую одежду, например, платье или брючный костюм. Причём платье на выход, деловое или вечернее. А о коктейльных платьях вы слышали, лапушка? При этом, если взять одну категорию тех же платьев, например – вечерних, то серьги тоже различаются по стилю при выборе. Например, от толщины и «тяжести» избранного на платье материала. И если под шёлк, облегчённый хлопок или шифон идут одни серьги, то под парчу или бархат – совершенно другие. Да и сам выбор материала определяется формой и фасоном платья. С длинной юбкой, например, или со всякими там волнами и складками – материалы лёгкие. А для строгих – уже совсем иные, «тяжёлые» и плотные ткани. Это целая наука.

– Да ладно! Никогда об этом не слышала! Какая разница, из чего юбка? – хмыкнула Тернова с сомнением в голосе.

– А что для вас, например, блузка, блуза и блузон? – продолжал «опрос» незнакомец.

– Ха, чего же тут сложного? Женская верхняя рубашка. Одно и то же, только названия разные в зависимости от того, в каком контексте говорить.

– Между тем, милая моя, это не одно и то же и отличаются по некоторым признакам. Например, по длине, форме воротника или выреза. Но это, конечно, для специалистов. А так-то да. Рубашка женская, верхняя. Одно и то же, – иронично воскликнул старик, – а что тогда батник?

– Тоже женская рубашка… – уже не так уверенно ответила Тернова.

– А зачем тогда все эти сложности? Блузки, блузоны, батники? Говорили бы рубашка и всё? Зачем всё усложнять, не подскажете?

Насмешливые глаза старика словно прорвали некое оцепенение в сознании у Лии, и она вдруг вернулась к своему обычному состоянию, словно развеялся некий морок, заставлявший с вежливостью неимоверной терпеть вопросы этого назойливого незнакомца.

«Да кто он такой, – со злостью подумала Лия, – старый перечник, которого смерть в туалет по-быстрому отпустила, чтобы у неё не нагадил! Какое он имеет право мне тут вопросы задавать»?

Вскочив, Лия презрительно сверкнув глазами, выпалила:

– Да мне по барабану! Этих блузок, батников или блузонов можно сколько угодно купить, если деньги есть. И серёжек тоже. И тогда пофигу, как и что называется. Что захотел, то и одел!

С этими словами Лия, не попрощавшись, пошла к своему подъезду. Тернова в запале даже не обратила внимание на то, что нога, которую она недавно «подвернула», совершенно не болела.

– Надел, лапушка, надел, – тихо прошептал старик, покачивая головой и глядя вслед гордо несущей себя девице. – Одеть можно живое существо, ребёнка, например. А на себя, ту же блузку, платье или серёжки – надевают… Не одевают. Так ты ничего и не поняла… Без денег плохо, но не в них счастье и элитарность. А ты – не элита. В лучшем случае торговка из семьи торговцев. Причём – глупая, хоть и хитрая. И судьба у тебя будет незавидной… Ну, – старик махнул рукой, – хотя бы попытался…

Нарочито покряхтывая, старик поднялся со скамейки, кинул ироничный и совсем не стариковский взгляд в сторону как раз взявшейся за ручку двери своего подъезда Терновой, после чего с непонятной усмешкой пробормотал под нос:

– А умнотой тебя на Руси никогда бы не назвали… Хабалка[17]. Не более…

Не зная, какие мысли бурлят в голове её одноклассницы, и что произошло поле того, как она ушла, Людмила молча брела по тротуару, давно миновав свой дом. Разговор расстроил девушку, лишив душевного равновесия. Поэтому сейчас она уже подсознательно прикидывала способы, которыми можно будет проверить сказанное Лией. Об Андрее. О вечеринке и об объяснении между ними…

Интуитивно девчонка чувствовала, что добром такое внимание со стороны Лии и её компании не кончится. Это пугало, но и заставляло собраться. Ей нужно было обдумать ситуацию. Ведь если всё пойдёт плохо, то без помощи не обойтись, это она понимала чётко. Но вот к кому за этой помощью обратиться… При всех раскладах получалось, что, кроме как к этому странному новенькому парню, больше и не к кому. Яр с братом? Так вон Яра избили. Лену его тоже и хорошо, что не изнасиловали при этом. И что? Да ничего. И никакой брат не защитил. Там, правда, неизвестно кто, а тут Лия и её компания, но всё равно. Ненадёжно как-то. То есть Яр – в минус. Его брат – тоже. Анжелка? Саму бы не обидели. Кот? Парень, вроде, неплохой, но за Лией хвостом ходит… А родители? А что она им скажет? Получается, что только вот этот Андрей… Что касается милиции, то у них своих дел невпроворот. Настоящих преступлений. И они не будут отвлекаться для проверки глупых подозрений малолетней школьницы. Дескать, со мной парень познакомиться хочет, а я опасаюсь… Нет, если не произойдет чего-либо серьёзного, милиция и не пошевелится. А если оно произойдет, это «серьёзное», то тогда будет уже поздно «шевелиться»…

– Э-э… барышня, прошу простить!

Людмила, словно вернувшись с небес на землю, недоумённо посмотрела вокруг. Её удивило столь старомодное обращение. Взгляд наткнулся на седого старичка профессорского вида, с классической для учёных старшего поколения бородкой клинышком. И, естественно, в очках. В руках незнакомый старичок держал журнал, открытый на предпоследней странице. Там, где обычно печатают кроссворды.

Внимательно глядя на девушку, дедок спросил, хитро улыбаясь:

– Ещё раз простите, ради бога, за беспокойство, не уделите ли мне всего одну минуту? Память знаете ли… А тут кроссворд…

Приняв молчание Людмилы за согласие, незнакомец вновь заговорил:

– Слово из шести букв. Вот: «Одно из наиболее прекрасных чувств, присущих человеку»?

– Любовь, – откровенно сердито буркнула Людмила.

Старик сунул «орлиный» нос в журнал, пошевелил губами.

– Ишь ты, верно! – сказал через секунду, покачав головой. – Эх, годы. Не помню уж, когда в последний раз влюблялся. Не то, что вы, моя милая. Вот у вас ещё всё впереди. Разберётесь в себе, в нём и выбросите дурь из головы…

– Да разве ж в этом дело! – не в силах сдержать эмоции воскликнула девушка. Слова старика были созвучны потаённым мыслям, переполнявшим её, поэтому она откликнулась искренне и душой, но вдруг смутилась и удивлённо посмотрела на незнакомца.

– В этом, в этом, – мягко сказал меж тем старик, словно не заметив испуганно-удивлённого взгляда девушки, – о чём же ещё можно так эмоционально переживать в вашем возрасте? Вас жесты с головой выдают. – он улыбнулся, вызвав, совсем уж неожиданно для неё самой, ответную улыбку Людмилы. – Только попомните моё слово, ваш избранник, наверно, прекрасно понимает, что любить надо достойных любви.

– Вы вместо адвоката? – спросила девушка, горестно вздохнув. Удивление и настороженность, закономерно зародившиеся в ней, когда совершенно незнакомый человек вдруг коснулся вещей настолько личных, что не всем родным-то так сразу и расскажешь, вдруг само собой ушло куда-то. Она ощущала лишь спокойную уверенность в себе и расположение к этому чудаковатому любителю кроссвордов.

– Я просто прожил долгую жизнь. Многое повидал. И многих… – ответил незнакомец, про себя подумав: «Ты даже и представить себе, милая моя, не можешь, насколько долгую»…

Укоризненно покачав головой, старик лёгким прикосновением к локтю увлёк девушку в направлении улицы, идущей в сторону парка аттракционов.

Людмила шла молча, погружённая в свои переживания настолько, что не обращала внимания на ведущего её человека. Девушку почему-то не насторожило такое внимание к себе, как не интересовало сейчас даже, куда и зачем они идут. Но самое главное – не вызывало неприятия то, что старик по-хозяйски увлёк её за собой, а она так покорно и спокойно позволяет незнакомцу руководить ею.

Старик же тоже не пытался возобновить разговор. Теперь он даже не старался навязывать свою волю в выборе дороги. Так что непонятно было, кто кого ведёт в этой странной паре: пожилой мужчина или девушка, отрешённо держащая его под руку и прижавшаяся к своему спутнику плечом. Они просто шли вперёд без цели и направления.

«Лишь бы подальше от Лии и её выходок»! – успокаивала себя Людмила всё ещё подчиняющимися ей остатками сознания.

Сколько они так шли, Ракитина не считала. Она просто крутила в голове всё то, что произошло с нею за эти дни. Именно такую направленность её размышлениям придали вопросы неожиданного попутчика. Наконец, девушка смогла привести в порядок мятущиеся мысли и, обнаружив, что они дошли уже почти до кинотеатра «Плевен»[18], подняла на спутника удивлённый взгляд. В нём не было испуга, она даже не отстранилась и не отняла руку, чувствуя, что этот незнакомец не желает причинить ей зла.

Старика тронула доверчивость юной спутницы.

– Нравится Андрей? – полувопросительно полуутвердительно сказал он.

– Да, – просто ответила Людмила, – но откуда вы знаете об Андрее?

– Я многое знаю. Не всё, но многое из того, что было, что есть, что будет. И куда, возможно, всё идет, уж не сочтите за… Как это у вас, у молодых… А! Вот: «выпендрёж»!

– Вы пророк? – улыбнулась девушка, приняв шутливый тон.

– Нет, обычный пришелец. Инопланетянин.

– А, тогда понятно, – сказала, хитро глянув на спутника, – как там на Марсе?

– Нормально. А вот на Венере сыровато, кашель мучает… – вернул старик улыбку. – Извините за бестактность, милое дитя, но почему именно он?

– Почему людям нравится смотреть на огонь костра? Почему завораживает рассвет, звёздное небо и пугает, например, буря? Почему нравится хорошая музыка и не нравится плохая?

– Поэтесса! – улыбнулся старик. – С учетом того, что «плохая и хорошая» музыка у каждого своя… Понятно. И что вас так взволновало?

– У него могут быть неприятности. Он не знает ещё никого в классе и попал не в ту компанию. Это нехорошие люди.

– Лия и её друзья?

– Вы и это знаете? Вы из милиции?

– Помилуйте, где я, и где милиция! Не по возрасту… – старик указал на ближайшую свободную скамейку. – Присядем?

Они сели. Людмила смотрела на странного «всезнающего» незнакомца, ожидая продолжения беседы. Этот разговор волновал и интриговал её. Старик, наконец, вновь заговорил.

– Может, он как раз-таки и знает многих в классе? Только не так, как вы, моя милая…

– Давайте вы будете говорить мне «ты». А то мне неудобно. Я не привыкла, когда много старший мне «выкает», – попросила девушка, вновь глянув на собеседника, – как не привыкла «тыкать» старшим.

– Хорошо, согласен… Но вернёмся к разговору. Может, ты просто не с той стороны на него смотрела? А Лика, а Яр? Разве они не дружны с ним? Не думала, почему? Лика ведь вообще твоя лучшая подруга. Могла бы и спросить у неё. Так, по девчачьи…

Людмила откровенно залилась краской по самые кончики ушей. Всё, что сейчас говорил странный незнакомец, лежало практически на поверхности, но она, считающая себя взрослой и умной, без пяти минут самостоятельной молодой женщиной, просто не подумала о такой очевидной возможности внести хоть какую-то ясность в ситуацию. Девушка решила для себя: первое, что она сделает, увидевшись с Ликой – это откровенно поговорит с ней о новеньком. Об Андрее. Ей давно казалось почему-то, что Лика знает много больше, чем она сама в его отношении, однако Ракитина не придавала значения таким подозрениям. Они просто представлялись ей абсурдными: откуда Лике знать новенького, если он приехал из другого города, и они увидели Скворцова одновременно в тот самый первый и памятный для неё день «скандала» и пересадок в классе? Или… не одновременно?

Мысли закружились в голове хороводом, подстёгнутые простыми, но такими неожиданными словами этого удивительного старика.

– Не может ли быть, что Андрей просто вынужден общаться с Лией, хотя ему намного приятнее было бы общество другой девушки? Вот твоё, например? – продолжал меж тем старик.

– Но я просто не думала об этом… – удивление девчонки было всеобъемлющим и искренним, она совершенно растерялась, чего с ней не бывало давно, но это не помешало ей ответить на заданный вопрос предельно честно.

– А ты подумай. Нельзя же ждать, что всё само дастся в руки. Надо иногда не полениться и шагнуть навстречу, чтобы понять и получить взаимопонимание.

– К Андрею? – уточнила Людмила очевидное.

– К нему, – просто ответил старик, прекрасно понявший, что речь идёт о том самом «шаге навстречу».

– Но обычно…

– Это когда обычно, – назидательно произнёс незнакомец, – а у вас тут, сдаётся мне, творятся странные вещи. В такое время человек должен быть сильным. Духовно сильным, – пояснил он свою предыдущую мысль, – плюс иметь опору и защиту. И вот тут – не только духовную.

Мужчина посмотрел на притихшую девушку и, вдруг хлопнув себя по лбу ладонью, неожиданно для Людмилы надел ей на шею неизвестно как оказавшуюся в его руке изящную и тоненькую как паутинка цепочку с кулоном, камень которого, как живой, мерцал багровым светом. Тончайшей работы полураскрывшийся бутон розы на сантиметровом стебельке был исполнен с поразительной точностью и мельчайшими подробностями. Можно было, если присмотреться, разглядеть даже прожилки на микроскопических листах цветка. Сам бутон, искрясь и переливаясь, излучал багровое сияние. Людмила это отметила потом. Сейчас же она, словно завороженный кролик перед удавом, покорно сидела на скамейке, позволив надеть на себя столь драгоценное украшение. Бабушка до сих пор работала продавцом в ювелирном магазине, и Людмила точно знала, что сейчас таких украшений не делают. Такая тонкая работа – это не обычный ширпотреб, даже и ювелирный. Это – индивидуальное изготовление. Причём работа очень древняя, и кулон, скорее всего, ранее принадлежал какому-то старому, возможно, дворянскому роду. Насчёт «древняя», она была права, конечно, просто не представляла, насколько древняя…

– Ой, что вы! – воскликнула, наконец, поражённая Людмила, словно очнувшись. – Я не могу это взять! Это же ужасно дорогой пода…

– Да. Дорогой. Мне дорогой. Как память, – задумчиво произнёс старик, – но он твой. Ты просто забыла, милое дитя. Постарайся вспомнить, и всё встанет на свои места. Возможно, твоему молодому человеку эта вещица тоже кое о чём напомнит. Ваши стражи очень сильны. Я только недавно это понял.

– Наши страхи? О каком страхе вы…

– Ах да, конечно. Прости, не подумал! – сказал Старик, увлечённо протирая очки чистым платком. – Страж, а не страх. Страха как такового в тебе, да и в вас вообще и нет пока… Потом придёт… Ну, да не в этом дело. Главное, чтобы вы поняли, наконец, друг друга. И попомни моё слово, произойдет это в ближайшее время.

– Вы так думаете? – совсем сбитая с толку, Людмила с удивлением смотрела на своего странного собеседника. Ей казалось, что он говорит сам с собой, зрительно присутствуя здесь, а мысленно находясь неизмеримо далеко отсюда.

– Знаю. Вам друг от друга никуда не деться. Вы все предназначены друг другу и вместе пройдёте через всю свою жизнь… Ты вот что, ты иди уже домой, милая моя. А то я, наверное, совсем надоел тебе со своими старческими нравоучениями. Похитил, можно сказать, уволок подальше от дома и сказки рассказываю…

– Нет, что вы!

Людмила вдруг коснулась губами щеки незнакомца, вспорхнула со скамейки и, отбежав шага на три – четыре, сказала, обернувшись:

– Спасибо вам! Вы просто не знаете, как важно для меня то, что вы сейчас сказали!