Первая в списке

Magdalena Witkiewicz

Pierwsza Na Liście

© Pierwsza na liście by Magdalena Witkiewicz

© Ю. Чайников, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление ТОО «Издательство „Фолиант“», 2022

Богне Козловской и другим ангелам с незримыми крыльями и с огромной силой внутри, с благодарностью за всё

Пролог

Если бы еще совсем недавно любую из сидевших тогда у костра женщин спросили, что важнее – дружба или любовь, они бы наверняка ответили, что любовь. А если не любовь, то уж во всяком случае влюбленность или просто увлечение вышли бы на первый план. И вполне возможно даже в ущерб большой дружбе. Однако последние события показали, что ни один мужчина не стоит того, чтобы тратить на него двадцать лет своей жизни. Потому что иногда именно столько времени уходит на поиски самого главного.

– Ну и кто будет первой? – Высокая блондинка накинула на себя расстегнутый спальник и затянулась тонкой сигаретой. Взяла бутылку вина.

– Не кури! – дружно призвали остальные.

У самой младшей из них была розовая папка, из которой торчали бумажки, явно много раз читаные-перечитаные. Девушка прижимала их к себе, как самое большое сокровище.

Рядом с ней у костра сидели еще три: одна под одеялом, поджав ноги, две прикрылись общим спальником и раз за разом бросали друг на друга испытующие взгляды. Как старые знакомые, которые долго не виделись и вдруг встретились, случайно, в городской толпе. А впрочем, почему «как» – именно так все у них и было: старые знакомые, долго не виделись и все такое прочее.

– Всё, последнюю, пожа-а-алуйста, – застенчиво улыбнулась блондинка, вертя в пальцах сигарету, – честное слово – последняя. – И опять глубоко затянулась и еще плотнее укуталась в спальник. – Не думала, что августовские вечера такие холодные, лет сто, наверное, не ночевала в палатке.

– Да ладно, сто, – рассмеялась сидевшая рядом.

– Ну не сто, а двадцать с хвостиком уж точно, – мечтательно заметила блондинка.

– Пожалуй, так… А помнишь, луна тогда была точно такая же?

– Да… И Петр играл на гитаре…

– Ина, прекрати! – встрепенулись подруги.

– Ладно, ладно. По очереди так по очереди. А кто первая? – повторила вопрос Ина.

– Ты.

– Я? Почему я? – возмутилась Ина и загасила сигарету.

– Как почему? Потому что ты была первой в списке.

Часть первая

Глава первая

Проблемы твои, проблемы мои,

вся эта политика, наши бои.

Что толку счеты сводить, если Там давно все подсчитано —

даже капли в воде, которою стал растаявший снег.

Кто без вины – камень бросай,

только не станет ближе Рай,

если от человека закроется человек.

Станислав Сойка. Терпимость

Ина

Ладно, первая так первая, а если с чего и начинать, то, конечно, с Брды, на берегах которой мы оказались двадцать лет назад… Честное слово, Карола, не понимаю, что тебе вдруг в голову взбрело немедленно ехать всем табором и именно сюда, на Брду. Будто нельзя было нормально, по-человечески, в приличном месте, за чашечкой кофе. А впрочем, девочка, ты права: даже в самой приличной кафешке есть риск, что мы разбежимся, прежде чем всё выясним. А отсюда далеко не сбежишь. Да и как? На байдарке, что ли, в потемках? Максимум, что мы можем сделать, – поубивать друг друга.

Даже сегодня мне трудно во всем этом разобраться. Слишком много всего произошло, и то, что раньше я считала самым важным в жизни, теперь потеряло смысл. Только с появлением Каролы я поняла, что для меня действительно важно. Вернее, кто для меня важен.

Но давайте начнем с начала, то есть, собственно говоря, с конца…

Как сейчас помню тот день, когда Каролина постучалась ко мне. А если уж быть совсем точной – стала ломиться в мою дверь. Если бы она позвонила по домофону, я бы наверняка не открыла. А что? Имела право: я работала. Привычка у меня такая: когда работаю, я полностью отключаюсь. Полностью – это значит вырубаю телефон, никого не принимаю и т. д. Однажды было дело – друг затаил на меня смертельную обиду, что я не впустила его, а он просто хотел зайти типа на кофе, чисто по-дружески. А я как раз что-то писала. Обычная лихорадка перед сдачей в номер – все в последнюю секунду. Заканчивала статью под давлением босса, который висел на трубке на другом конце линии и торопил. Я тогда захлопнула дверь перед тем знакомым, и он больше не звонил. Я уже была взрослой девочкой и знала, что люди как приходят, так и уходят. Вот только жаль, что уходят обычно самые нужные нам люди. Кое-кто из них иногда возвращается, но в самые неподходящие моменты. Я бы даже сказала, что они являются как незваный гость.

Как тогда Каролина.

Я сидела в халате, курила и дописывала статью. Точно помню эту горячую тему об одной очень несдержанной в личной жизни даме – депутатке от очень законопослушной партии… Ну да ладно, не о ней речь. Срок готовности текста, как у нас говорится, «еще вчера». Я дописывала последние абзацы, когда кто-то стал ломиться в дверь. И это важно – не стучать, а именно что ломиться – что есть силы ритмично бить то ли кулаком, то ли ногой в дверь. Если бы кто просто постучался, я бы проигнорировала, а тут пришлось встать – совершенно невозможно работать в таких условиях!

Обычно я писала, что называется, в мертвой тишине. В сумочке у меня всегда есть беруши, чтобы чувствовать себя нормально везде, при любых обстоятельствах, но дома условия у меня все равно лучше, и шеф это знал. Я могла не появляться в редакции в течение всей недели. Приходила только на общие собрания редколлегии, но даже если не приходила, то никаких санкций за неявку не было. Такого особого для себя положения я добилась на самом деле тяжелым трудом. И пусть говорят, что я шла к цели по трупам, но в моей профессии нельзя быть мягкой.

Я окучиваю в основном две газеты. Одна – еженедельник высокого полета, и пишу я туда чисто ради удовлетворения собственных амбиций. Вторая – полная противоположность: желтая газетенка, ищущая дешевые сенсации, сама провоцирующая людей на разные подлости, а потом со смаком во всех подробностях описывающая, как низко может пасть человек.

У каждого в жизни иногда случается такое, за что ему потом бывает стыдно, когда он не хотел бы иметь никаких свидетелей и тем более не хотел бы оказаться на первых полосах сотен тысяч газет по всей стране. Моя задача – отследить и зафиксировать такие моменты в жизни политиков, знаменитостей, звезд. И в этом «виде спорта» я была великолепна. Говорю «была», потому что вчера я завершила этот этап своей жизни… долго собиралась это сделать, но сначала должна была закончить кое-какие дела. Теперь я в поиске. В поиске чего-то нового. А может, мне хватит того, что у меня уже есть? Может, мне теперь сосредоточиться на чем-то другом? Однако вернемся к тому дню… На чем я остановилась? А, да – кто-то ломится в дверь. Взбешенная, я встаю и иду посмотреть, кто нарушил мое спокойствие – спокойствие в клубах сигаретного дыма и при плотно закрытых жалюзи. На пороге девушка. Молодая, миловидная, похоже, чем-то немного напуганная. С волос капает: выглядела она так, будто ее только что окатили из ведра.

Надо же так заработаться – я даже не заметила, как начался дождь, как барабанил он в окно. Несмотря на день, снаружи было по-вечернему серо и мрачно. И девушка была тоже серой и мрачной. И к тому же мокрой. И тут меня торкнуло: я ее уже где-то раньше видела. Неужели любовница какого-нибудь политика, по которому я прошлась на страницах нашей газеты? Или его дочь? Допустим. Но откуда у нее мой адрес? Одно дело – когда я, профессионалка, надыбаю адрес какой-нибудь звезды, но чтобы обычная девушка… И такая молодая…

– Добрый день. Пани Каролина Рыбиньская? – услышала я.

А вернее, как бы услышала: на самом деле я ничего не слышала, потому что мыслями была в своей оставленной на секунду работе. (На секунду, девочки, на секундочку! Вы не понимаете, что такое сдавать материал в номер…) Короче – мне хотелось поскорее спрятаться от нее за дверью.

– Что, простите?

– Но ведь это вы? – Девушка откинула со лба длинную мокрую прядь каштановых волос. Меня кольнуло еще раз: это движение я уже где-то видела.

– Ну допустим, а в чем дело? – спросила я, наверное, из вежливости, хотя на самом деле вежливой никогда не была. Может быть, это остатки воспитания, данного матерью, а в основном бабушкой, которая была для меня самым важным человеком в жизни. Ну, бабушки не стало несколько лет назад, мать тоже исчезла из моей жизни. Как и все, кого я любила… Боже, как же много всего должна я вам рассказать!!! Иначе вы не поймете.

Я не нуждалась ни в чем и ни в ком. Мне тогда хотелось побыть одной дома и спокойно поработать. В мои планы не входил разговор с какой-то испуганной промокшей девицей, которой удалось преодолеть ворота в общем-то закрытого жилищного комплекса, подъездную дверь с домофоном и охранника. Хотя, как подсказывает мне мой жизненный опыт, охранник этот, верный своему обычаю, сидел на диванчике у себя в каптерке и смотрел телевизор… Совсем люди распустились. С этим надо что-то делать… Но я не об этом…

– Я приехала из Гданьска, – бормотала девушка. Было видно, что она хотела войти в квартиру. Хотела войти так же сильно, как сильно я не хотела впускать ее. Остатками хорошего воспитания я сдерживала себя, чтобы не захлопнуть дверь у нее перед носом. Я не собиралась помогать этой мямле выдавить из себя то, что она, по-видимому, собиралась сказать. Нечего сказать – нечего и стучать. Мне уже успел порядком надоесть этот странный визит.

– Потому что… вы были первой в списке, – прошептала девушка, сжимая в руках пухлую розовую папку.

Меня прошил озноб и охватило беспокойство. Единственный список, который пришел мне тогда в голову, был список Вильдштейна, составленный несколько лет назад. Для любого журналиста попасть в него – дело жизни, но даже в свои сорок я была слишком молода, чтобы оказаться в нем. Тем более под номером один.

– О'кей. Вы услышаны. Это все? – спросила я, желая поскорее избавиться от сумасшедшей, которая пришла ко мне с эпохальным открытием, что я была первой в каком-то чертовом списке. В списке на отстрел? Тем более я не хотела этого знать, потому что много кому в своей жизни я встала поперек дороги. Да той же депутатке-резвушке, о которой как раз собиралась писать. Я предпочитаю умереть внезапно, скоропостижно, потому что мне в принципе не с кем было прощаться. В конце концов, я была одна. И жила одна, и совершала пробежку каждое утро тоже одна, и даже в ресторан ходила одна. Единственное, для чего мне был нужен партнер, это секс. Я была полностью самодостаточна и хотела, чтобы так было всегда.

– Можно войти? – спросила она. Не, вы это слышали? Ну наглая, наглая молодежь: я же четко дала ей понять, что не ждала ее. Непонятливая. Придется объяснить.

– У меня сейчас нет времени, – сказала я. Конечно, воспитанный человек добавил бы «простите», но тогда, в том сумасшедшем мире, мне было совсем не до этикета. Короче говоря, выставила я девушку из дома прямо под проливной дождь, закрыла за собой дверь и пошла надирать задницу депутатке. В буквальном смысле этого слова, потому что та мочила свою жопу в бассейне с депутатом из оппозиционной партии. На следующий день об этом должны были узнать около семисот тысяч читателей. Только благодаря мне. Повод для гордости. Моей.

Карола

Я давно установила за ней наблюдение. Очень давно. Сначала приехала на один день. Вместе с Филиппом, у которого в Варшаве были какие-то дела. Вечером должна была вернуться.

Через неделю я снова сидела у ее дома. И неделю спустя тоже. Каждый раз, когда Филипп ехал в Варшаву, я ехала вместе с ним. Приезжала, вела наблюдение, а уже вечером возвращалась в Гданьск. На этот раз я собиралась задержаться в Варшаве подольше, чтобы наконец-то все прояснить. Мне было интересно, почему именно она оказалась первой в списке. Что такого она сделала, что вообще попала в него. Я думала, что человек она милый, добрый и примет меня с распростертыми объятиями, как родную дочь.

Каждый мой приезд в Варшаву прибавлял мне знаний о ее привычках. Она практически не выходила из дому, даже в магазин, – ей всё привозили курьеры. Молодой парень приносил ей йогурты, фрукты и стиральные порошки в больших бумажных сумках. Впрочем, иногда, случалось, она выбегала на улицу, постукивая каблуками. Несколько раз наши взгляды пересекались. Я смотрела на нее с интересом, она – с полным безразличием. Всегда элегантная, как с обложки журнала. Я не ожидала, что у кого-то на самом деле могут быть туфли от Лабутена. Но даже не на лабутенах, а когда она просто выходила, например, выбрасывать мусор, она и тогда была полна небрежной элегантности, в вязаных одеждах от известных модельеров. Видать, это был ее повседневный домашний прикид. У меня тоже было такое (примерно такое) трикотажное платье, но я надевала его только по особым случаям или на вечеринки…

После этих нескольких дней наблюдения я знала распорядок дня всех остальных жильцов. Знала, кто и когда выходит из ее подъезда гулять с собакой. Я не знала, в каком часу утром, потому что обычно оказывалась там не раньше десяти, но, например, парень с шикарным лабрадором выходил точно в четыре вечера, а потом – последний раз – в восемь вечера. Именно тогда мне удалось войти в подъезд.

Помню, погода была ужасная, гром гремел не смолкая и дождь шел такой, будто разверзлись хляби небесные. Я вымокла до нитки. Думаю, если бы не погода, я бы не решилась на этот шаг, а предпочла бы подождать подходящего момента, как бы случайно с ней познакомиться, может, даже подружиться. Но видно, все давно уже записано Там, на небесах, откуда лило как из ведра, и мне просто хотелось поскорее зайти в теплый дом. Я надеялась, что, увидев меня такую, она предложит мне переодеться, напоит чаем и мы спокойно поговорим. И эта надежда была такой сильной, что я позвонила Филиппу и сказала, что остаюсь в Варшаве на ночь. Он, конечно, спросил, где, с кем и как… попытался отговорить, хотя и знал, что я очень упряма. Он не хотел оставлять меня одну, но я сказала ему, что обязательно должна поговорить кое с кем очень важным для моей мамы, поэтому вернуться вместе не получится. Сам бы он не оставил меня в такую непогоду. В прошлый раз, когда я торчала под ее домом, стояла жара. Теперь ситуация была определенно менее приятной – дождь. Поэтому, когда увидела, что из подъезда выходит парень с собакой, я сразу рванула внутрь.

– Хорошо, что вы меня впустили, потому что я уже думала, что придется стоять здесь полдня. У тети домофон сломался, – сказала я, стуча зубами от холода.

– У тети?

– Да, Каролина Рыбиньская, – пробормотала я.

– А, Ина… Не сломался – в таких домах никогда ничего не ломается. А что касается домофона, все просто: она его отключает или какие-то провода отсоединяет. Ее все раздражает… Соседка… У меня седьмая квартира, у нее – восьмая. Наверное, что-то пишет и не открывает. Давай заходи. Потому что, если ждать, пока она тебе откроет, можно так здесь всю ночь простоять.

Все прошло легче, чем я ожидала. Я думала, что придется тупо стучать во все двери по очереди, прикидываясь разносчиком чего угодно, хотя бы хороших новостей, которых, к сожалению, у меня не было. Но к счастью, все обошлось.

Я встала у квартиры номер восемь и принялась ломиться в дверь. Нет, не сразу… Сначала тихонечко постучала. Никакой реакции. Но я была уверена, что она у себя, потому что двумя часами раньше она вернулась домой, и я бы точно заметила, если бы она вышла. Я не сводила глаз с двери в подъезд. Я уже начала бояться, не случилось ли что, когда дверь внезапно распахнулась.

Вблизи Ина казалась еще выше. Она стояла непричесанная, без макияжа, на этот раз не в стильном трикотаже, а в толстом махровом халате. Она выглядела совершенно иначе, чем та Ина, которая несколько часов назад забежала в подъезд, постукивая высокими каблуками элегантных шпилек. Когда она открыла дверь, из квартиры долетел запах – пардон, вонь – сигаретного дыма.

Конечно, сначала я убедилась, что это она, потому что я могла гоняться за кем-то другим. Но это была она. Женщина, самая важная для моей матери.

И эта «самая важная женщина», сразу после того, как я начала ей все рассказывать, захлопнула дверь перед моим носом, оставив меня на площадке. Меня, мокрую, окоченевшую и в полном разочаровании. Тогда, сидя на ступеньках лестницы, я думала, что это какая-то ошибка. Что наверняка в том списке была какая-то другая Каролина Рыбиньская, а не эта женщина, которая выставила меня под дождь. Я позвонила Филиппу. Может быть, каким-то чудом он еще не уехал?

– Привет, Филипп. – Я старалась, чтобы он не услышал в моем голосе разочарования. – Где ты?

– А что случилось? – Все-таки он почувствовал, что что-то не так.

– Нет, ничего, – рассмеялась я. Как же легко играть беззаботность! Может, если буду притворяться еще убедительнее, я и сама поверю в свое хорошее настроение? – Я просто хотела знать, где ты. Неужели так невероятно, что кто-то беспокоится о тебе?

– Сейчас где-то около Нидзицы. Ну так что, возвращаться за тобой? – спросил он. Его предложение прозвучало вполне серьезно.

Сколько бы я дала за то, чтобы он вернулся за мной. И даже сама попросила бы его сделать это, будь он где-то поближе, например в Цеханове. Но в этой ситуации? Ведь он отмахал чуть ли не полпути до Гданьска.

– Нет, ну что ты. – Роль довольного жизнью человека получалась у меня все лучше и лучше. – Я думала, ты где-то ближе, потому что, кажется, я оставила в машине пластиковый пакет. Понимаешь, без зубной щетки осталась, – соврала я.

– Для щетки чуток далековато. Вот если бы ты сказала, что непременно хочешь меня увидеть, я бы развернулся. Но ради зубной щетки… Помилосердствуй!

Мне хотелось сказать ему, что зубная щетка здесь ни при чем, что она, как всегда, в моей косметичке в рюкзаке, что речь обо мне!

Делать было нечего, и я вышла из подъезда с твердым намерением добраться до вокзала и уже оттуда – домой на поезде. Можно было еще и на автобусе, но билеты продавались только через Интернет. Только то и спасает в жизни, что все время приходится что-то делать. Вот и сейчас надо было спешить на поезд, а то села бы на лавочку и проревела: как же сильно ошиблась мама с первой в своем списке! Очень сильно… А впрочем, как и со всеми остальными в нем.

Я перешла на другую сторону маленькой улочки и в последний раз взглянула на ее окно. В окне стояла она, махала мне рукой и что-то кричала. Не разобрать. Я подошла поближе.

– Эй! Ладно! Давай заходи! – услышала я.

Конечно, чувство собственного достоинства толкало меня развернуться на сто восемьдесят градусов и идти дальше. Но к черту любое достоинство, если перед тобой миссия, и ты обязан ее выполнить. Иногда нужно найти в себе силы, спрятать гордость в карман и улыбаться, чтобы сделать то, что нужно. Я усвоила это за время маминой болезни. Вот я и спрятала свою гордость куда подальше и вернулась. И снова стояла перед той же дверью, но на этот раз меня пригласили войти.

Никогда я не видела такую квартиру. Такую… пустую. Малозаселенную, что ли, если вы понимаете, о чем я. Раньше я думала, что такие квартиры бывают только в каталогах по дизайну интерьера или в сериалах.

– Ты живешь здесь совсем недавно? – спросила я, чтобы начать разговор. Я стояла на пороге, на маленьком коврике, который еще минуту назад был белым, а теперь на нем оказались грязные следы от моих мокрых ботинок. Я боялась двигаться дальше. Тем более что дальше все тоже было белым. Белым, стеклянным и металлическим. То есть в стиле, который мне совершенно не нравился.

Я расшнуровала ботинки и оставила их на коврике. Ина пристально наблюдала за мной.

– Знаешь что… – она недовольно оглядела меня. – Дам-ка я тебе переодеться. Вот ванная, прими душ, если хочешь. Прости, дела.

Я согласно кивнула.

Она пошла в комнату, а я, оставшись в одних носках (в смысле без обуви, а вы что подумали?), решилась сделать первый шаг по безукоризненно чистому полу.

В нашем доме, наверное, никогда не было так чисто. Ну, разве что когда маме стало лучше… Майка была маленькой, и повсюду валялись игрушки. Осенью мама делала заготовки, поэтому в коридоре, на кухне и даже в комнате стояли пустые банки, которые в положенный срок наполнялись огурцами, яблоками, грушами в уксусе и тысячами разных варений. А если не банки, то ведра с фруктами и овощами. Сначала поспевали огурцы, нам они доставались от соседки с третьего этажа, потом яблоки, которые росли перед нашим многоквартирным домом. Когда мама была маленькой, жители разбили там сад и устроили огород. Росли петрушка и морковь, было несколько фруктовых деревьев. Мы тоже кое-что выращивали, но потом другие проблемы вытеснили огород. Однако мама, как только ей становилось лучше, искала в Интернете все новые и новые рецепты домашних заготовок. Всегда экспериментировала. И тут непонятно: либо так любила новинки, либо не получалось повторить рецепт прошлого года. Потом снабжала банки наклейками с придуманными ею оригинальными названиями, прикрывала крышки вязанными крючком салфетками и раздавала в подарок всем своим друзьям. На полках у знакомых стояли «огурцы острые, как орда кровожадных кавалеристов» и другие «джемы, словно жизнь, сладкие, с легкой горчинкой». В нашем доме даже пахло не так, как везде. Уж и не знаю, как определить этот запах – то ли жидкости для мытья посуды, то ли только что сваренного обеда. Но если бы мне завязали глаза и привели туда, я бы сразу узнала, что это мой дом. У Ины этого не было. Квартира производила впечатление необитаемой.

Единственным запахом, который я уловила, был дым. Ванильных сигарет. Знаю точно, потому что когда-то, когда узнала о маминой болезни, я выкурила их целую пачку. Скорее всего – в знак протеста, потому что на самом деле даже не умею затягиваться. Конечно, потом меня полночи тошнило.

Вот и теперь мне стало не по себе.

– Извини, я сейчас проветрю. У меня так всегда, когда работаю. – Она указала рукой на бумаги, наваленные на маленьком стеклянном столике. Вершину этой бумажной горы венчал маленький Мак. Ноутбук «Эппл» был моей мечтой. Нереальной мечтой.

– Сейчас упадет, – кивнула я головой в сторону компьютера.

Она подошла к нему и небрежно подтолкнула ближе к центру кучи. Затем исчезла в другой комнате. Через некоторое время вернулась с полотенцем и какой-то одеждой.

– Должно подойти, твой размер. – Она протянула мне пестрые леггинсы и толстовку. – Трусики новые, еще с ценником. Вот. И носки.

Я взяла у нее одежду.

– Спасибо, – пробормотала я. Вспоминая, как она меня встретила, я бы предпочла остаться в своей старой одежде. Только тогда воспаление легких было бы гарантировано. Как и мокрые пятна на белом диване в гостиной. Наверняка она так расщедрилась на одежду для меня, чтобы я не испортила дорогую мебель.

– Мне нужно кое-что закончить. Это быстро, часа два. А пока займись собой – прими ванну, холодильник вон там, найдешь что-нибудь. Я сама толком не знаю, что там у меня есть, в крайнем случае можно будет потом что-нибудь заказать. – Она посмотрела на меня. – Все, возвращаюсь к работе, а то и так слишком много времени потратила.

Блин! Она потратила! На кого? На меня, что ли? Мне стало совсем муторно. Я, видите ли, причина ее потерянного времени. А сколько времени я на нее потратила со всеми этими поездками! Мне показалось, что моя миссия провалена. А ведь когда я увидела на том листке ее имя и узнала адрес, так сразу подумала, что она должна принять меня с распростертыми объятиями и погладить по голове. Видимо, моя мама ошиблась.

Первая в списке. Наверняка какая-то ошибка.

Ина

Я почему-то решила, что девушка попытается помешать мне закрыть дверь, вставив ногу между дверью и косяком, но потом поняла, что она и не собиралась делать этого. Из-за закрытой двери я слышала, как она с кем-то разговаривает по телефону, но различала только обрывки фраз.

Я вернулась на диван, чтобы продолжить писать. Ну да, на диван: письменные столы мне не нужны. Лучше всего у меня работа шла, когда я полулежала на мягком диване. Ноги поджаты под себя, на коленках ноутбук, а вокруг разбросаны материалы, фотографии, газеты, и под рукой кружка с недопитым кофе. Да, знаю, это вредно для позвоночника, глаз, вен и всего остального, но благодаря йоге и бегу мне удавалось оставаться в хорошей форме.

Я села, приготовилась к работе, но все же не могла сосредоточиться. Время шло, а я думала о девушке. Первая в списке? О чем вообще речь? Просто так оставить это я не могла. Инстинкт журналиста подсказывал, что девушка пришла ко мне не случайно. Я встала и подошла к окну. Дождь продолжался, и она, промокшая, как раз переходила улицу. Я открыла окно.

– Эй! – крикнула я. – Ладно, давай заходи!

Она остановилась на мгновение, словно раздумывая, принять мое приглашение или нет, но в конце концов решилась и побежала к двери подъезда.

Я позвала ее не из-за угрызений совести, что дескать выставила ее под дождь. Это была никакая не жалость. Просто она заинтриговала меня. У меня всегда была чуйка, нюх на хорошую тему, стоит ли этим интересоваться. На этот раз я тоже почувствовала, что «первая в списке» может стать хорошим заглавием для материала. Что это не просто глупая забава промокшего подростка, но что-то такое, что касается меня напрямую. И я не ошиблась…

Когда я открывала дверь, эта мокрая курица уже стояла у порога, на коврике. У меня не было опыта общения с подростками, и уж тем более я никогда не приглашала их в дом, не говоря уже о том, чтобы ухаживать за такими. Моя квартира была моей крепостью, моим убежищем. Даже родители ко мне не приезжали… Ну, разве что отец был, да и то всего один раз. Иногда здесь появлялся какой-нибудь мужчина, но как только он начинал спрашивать, в какой стакан поставить свою зубную щетку и в какой из ящиков положить носки, я понимала, что настало время окончания знакомства. Я ни с кем не хотела связываться серьезно. Уже говорила и скажу еще раз: все, кого я любила, почему-то быстро уходили, и я не хотела снова переживать боль потери.

Девушка стояла и морщилась. Видно было, как ее достает сигаретный дым. Ну уж извините. Я всегда курила, когда работала. Конечно, это вступало в противоречие со здоровым образом жизни – с бегом и йогой. Но только кто сказал, что работа не противоречит здоровому образу жизни? А уж где работа, там и сигарета. Мне просто нравилось курить, вот я и курила. Да, я относилась к жизни гедонистически, была, можно сказать, эгоисткой. Мне казалось, судьба уже так сильно лягнула меня своим копытом, что мне теперь положены одни удовольствия. Я имела право быть эгоисткой и не стесняться этого. За все эти годы мне пришлось столько кланяться другим людям, что теперь пришел их черед кланяться мне.

Я это все к чему? А к тому, что впускать в дом какую-то незнакомую девушку, пока я чертовски занята, совершенно не в моих правилах. Но любопытство боролось с чувством долга – надо было заканчивать статью, тем временем она стояла в коридоре, а лужа на полу становилась все больше и больше. Я не хотела, чтобы она намочила мой любимый диван и запачкала ковер, так что я принесла ей свой спортивный костюм и велела идти в ванную.

А себе налила вина, закурила сигарету и села к компьютеру. Депутатка щерилась на меня с монитора. Тогда я не думала о том, что мой текст может испортить кому-то карьеру или даже жизнь. Если что и имело значение, так это мое самоощущение. И чем злее я была, тем больше грязи выставляла на всеобщее обозрение, а чем больше разоблачений выдавала, тем счастливее становилась. Действительно, почему кому-то все должно сходить с рук, если я получала пинки от жизни? Теперь Я хотела диктовать условия и осуществлять контроль над существованием не только своим, но и других. Теперь Я сама решала, что для меня хорошо, а что плохо. До всего этого я дошла самостоятельно, тяжелой работой. Я была хозяйкой своей судьбы и считала, что буквально все зависит только от меня.

Когда Карола вошла в комнату, одетая в мою домашнюю одежду, я ее почти не заметила. Я показала ей холодильник, а сама продолжала разрушать жизнь матери, жены и (об этом мир должен был узнать на следующий день) любовницы.

Карола

Я даже натерлась ее бальзамом. Попробовала капельку, а потом не смогла остановиться. В ее ванной я чувствовала себя как в день промоакции в павильоне «Сефора»: полная роскошь, богатство ароматов и сплошные соблазны. Ина не пользовалась обычным мылом из сетевого супермаркета. У нее было какое-то чудо в шикарном флаконе. И аромат тоже небесный, и цена всего этого великолепия тоже наверняка заоблачная.

Мне было нужно принять ванну. Лежа в горячей воде, я думала, с чего вдруг моя мама решила, что именно эта женщина может как-то помочь мне после ее смерти. Может, она имела в виду ее деньги? Потому что их у Ины было, по всему видать, немерено. Но это не похоже на маму.

Я так продрогла под дождем, что постоянно подливала горячую воду и не хотела уходить из ванны. Но не только поэтому… В ванной Ины было очень красиво, правда, все было в бежево-коричневых тонах, будто других красок в мире не существовало. И все полотенца одинаковые, кремовые.

У нас дома все полотенца были разными. У Майки – маленькое, цветастенькое, с улыбающимся котом, мое – из лагеря парусного спорта, с логотипом спонсора, у мамы – обычное, вафельное, помнящее лучшие времена. Все разные по длине, толщине, цвету. Кафель тоже производил впечатление случайного: где-то терракота, а где-то глазурь из совсем другой сказки. Как будто никто не подумал, как это будет выглядеть вместе. Видимо, все именно так и было. Нашу ванную ремонтировали еще тогда, когда моя мама была подростком и жила там вместе с бабушкой и дедушкой… Вот так – лежишь в чужой приличной ванне, и в голову приходят мысли о том, что неплохо бы и собственную обновить.

Мне нравилось фантазировать, как могла бы выглядеть наша квартира после ремонта. Иногда я увековечивала свои нереальные мечты на бумаге: красивые обои в прихожей, стильная кухня, продуманная до мельчайших деталей ванная комната. Я видела, как мама иногда просматривала мои проекты и тихонько улыбалась. Потом я даже приносила ей эти рисунки в больницу и говорила, что, когда сорву куш в лотерее, все именно так и сделаю. И что она, как только выйдет из больницы, вернется в совершенно новый дом, преображенный.

То, чтобы я поступала на архитектуру, было ее идеей. Но какой же счастливой для меня! Она даже организовала мне уроки рисования у какой-то своей подруги по Академии художеств. Я обожала эти занятия. Чаще всего я работала над портретами Майки. Мне нравилось сидеть у ее кроватки, пока та спала, и делать наброски. Наверное, ни у одного ребенка нет такого количества портретов!