- -
- 100%
- +
Глава 3
В СССР мотострелковые войска, созданные в 1957 году, составляли основу сухопутных сил, играя ключевую роль в наземных операциях как самостоятельно, так и во взаимодействии с другими родами войск. К концу 1980-х годов они включали до 150 дивизий, около 500 полков и до 1800 батальонов. Организационно состояли из армейских корпусов (с преобладанием мотострелковых дивизий), мотострелковых дивизий, бригад и полков. Корпуса с преобладанием танковых дивизий назывались механизированными.
В 1982 году 93 советская мотострелковая дивизия представляла собой мощное и непобедимое соединение. Её основу составляли три мотострелковых полка (в том числе и 112 полк, стоявший в Сегеде), усиленные танковым и артиллерийским полками, а также зенитно-ракетным полком. Для повышения огневой мощи в состав дивизии входили отдельные реактивный и противотанковый артиллерийские дивизионы. Подразделения боевого и тылового обеспечения способствовали боеспособности и автономности дивизии.
Интересной особенностью мотострелковых полков было их разделение по типу используемой техники. Существовали полки, оснащенные бронетранспортерами (БТР), и полки, вооруженные боевыми машинами пехоты (БМП). Как правило, в дивизии было два полка на БТР и один на БМП. Это разделение отражало тактические соображения: полки на БМП, обладавшие большей огневой мощью и защищенностью, предназначались для действий в первом эшелоне наступления, в то время как полки на БТР, более мобильные и маневренные, должны были развивать успех во втором эшелоне. Наш полк на всех учениях всегда сидел в засаде.
93-я гвардейская мотострелковая Харьковская дважды Краснознамённая, орденов Суворова и Кутузова дивизия расквартировалась в городе Кечкемет ЮГВ. Была сформирована в апреле 1943 на Воронежском фронте на базе 92-й отдельной Краснознамённой и 13-й отдельной гвардейской стрелковых бригад как 93-я гвардейская Краснознамённая стрелковая дивизия. После ВОВ именовалась как 35-я гвардейская механизированная дивизия (с 1946 года), 35-я гвардейская мотострелковая дивизия (с 1957 года), 93-я гвардейская мотострелковая дивизия (с 1965 года).
Дивизия прошла славный боевой путь. Участвовала в Курской битве, освободила Белгород и Харьков, за что получила почетное наименование «Харьковская». Освободила более 100 населенных пунктов Левобережной Украины. В составе 2-го Украинского фронта освободила Новую Прагу и Новгородку. Весной 1944 года форсировала Днестр и Прут, вступив на территорию Румынии, за что награждена орденом Суворова 2-й степени.
В Ясско-Кишинёвской операции уничтожила и пленила тысячи гитлеровцев, награждена орденом Красного Знамени. Преодолев Трансильванские Альпы, участвовала в Дебреценской операции. Пересекла границу Румынии с Венгрией, участвовала в Будапештской операции, форсировала Тису, освободила Эгер и Мишкольц.
В составе 7-й гвардейской армии сорвала контрудар противника под Будапештом. За действия в Братиславско-Брновской операции награждена орденом Кутузова 2-й степени. Боевой путь завершила в Пражской операции.
Уволившись из ВС СССР в 1988 году уже в 1989 приехал в Венгрию вспомнить былое. Старые друзья в Сегеде встретили меня так, словно мы не расставались. За два месяца до моего приезда из полка ушла последняя машина. Цели приезда были две. Позаниматься у Ханши и узнать, куда перевели одного человека из этой части. Очень важного и близкого для меня человека. Обе цели были равны по значимости. Но со второй целью я опоздал.
Тогда же мне организовали интервью одного крупного венгерского издательства, находящегося на грани краха. Смысл беседы заключался в размышлениях бывшего офицера Советской армии служившего в Венгрии о возможности подавить восстание в случае желания страны присоединится к НАТО.
Уж и не помню, чего я тогда наговорил, но против исторического факта не попрёшь. Через 8 лет, хотя ещё до распада Организации Варшавского договора о целесообразности вступления Венгрии в НАТО заявлял министр иностранных дел Венгрии Дьюла Хорн, страна вступила в НАТО.
Путь к Североатлантическому альянсу оказался плодотворным. В 1997 году, на саммите в Мадриде, Венгрия получила долгожданное приглашение стать членом Альянса. Это предложение было незамедлительно принято. Для подтверждения народного волеизъявления, 16 ноября того же года был организован общенациональный референдум. В нем приняли участие более 42% граждан, и подавляющее большинство, а именно 85,3% проголосовавших (около 3,3 миллиона человек), выразили свою поддержку вступлению в НАТО. Важно отметить, что все политические силы Венгрии, независимо от их идеологической направленности, также выступили за присоединение.
Официальное оформление этого шага произошло в декабре 1997 года с подписанием соответствующего протокола. А уже 12 марта 1999 года Венгрия официально стала полноправным членом Североатлантического альянса. Меня до сих пор мучают смутные сомнения, не моё ли то интервью стало катализатором всенародного голосования о вступлении Венгрии в НАТО? Не мои-ли слова так напугали обывателей, что при первой возможности они всем миром стали членом Альянса.
Но забудем о грустном. 12 февраля 1982 года я в полевой форме ступил на перрон Будапештского вокзала с такими чёрными мыслями в голове, что предложи мне тогда вновь отправиться в Афган вместо Венгрии согласился бы мгновенно. Но судьба играет нашими судьбами так, как мы шахматными фигурами. Переставляя их на черно-белой доске жизни. Впереди меня ждал цугцванг. Это когда любой твой следующий шаг приводит к ухудшению твоих позиций. И он стал определяющей датой не только для меня.
Я был равнодушен к тебе, прости меня господи. Иногда презирал за дела твои, иногда проклинал за ошибки, допущенные тобой. Поверишь, мне казалось, что тебя нет. Понимаю, сейчас тебе смешно, но не я определяю, где конец пути. Ad interim. Ты один решаешь эту головоломку. Я лишь исполнитель твоих желаний. И обращаясь к тебе я знаю, что возможно какая-то тысячная часть моей черной души хочет верить в твое существование. И начала верить именно тогда, когда я осматривал изнутри металлический каркас вокзала Келети.
Во мне, как ты понимаешь, есть противоречия, порой неразрешимые, но я уверен, что деяния мои не напрасны, что не рука дьявола ведет меня по жизни, что и ты приложился к поступкам моим, немного сумбурным и, как мне кажется, не адекватным идее. И если и гложет меня вина, то не за дела свои, а за судьбу страны. Расколотой и исчезнувшей, но всё такой-же любимой.
Прости, что не обращался к тебе в поисках истины, прости, что не советовался с собой и не ставил тебя в известность относительно своих планов, что грешил и прелюбодействовал. Но всё в прошлом. Коли ты такой, каким тебя представляют твои представители на грешной Земле, то найдешь в себе силы простить меня и поддержать деяния мои, ибо не со зла и не ради удовольствия совершены они, но во благо любви к Родине перешел я границы твоего понимания справедливости.
Извини, что не мог подставить другую щеку. Извини, что обманывал. Извини, что убивал. И говорю я себе: аминь! И прошу тебя, помоги в сей жестокий час. Дай еще немного сил. Не бросай одного в пустыне одиночества, на этой земле, непонятной для меня и немного зловещей. Хотя вокруг очень много людей с открытыми добрыми лицами и улыбками, но именно они и пугают меня.
***
Когда впереди ожидает сложная работа, мне необходимо отключиться от окружающей действительности, чтобы мозг отдохнул, а нервная система, как море после шторма, отражающая луну, расслабилась. В такие минуты я думаю о Лерочке – дочери.
– Я юбю тебя папуя. – Она смотрит на меня сквозь столетия долгим, пронзительным, взглядом, словно хочет что-то сказать. Мне кажутся понятными её мысли, когда она всматривалась в меня своим взглядом, обнажает свои желания. «И я тебя тоже люблю, милая», – шепчу в ответ треснутыми губами.
Открываю глаза, разбуженный назойливым солнечным лучом, пробравшимся в комнату сквозь щель в гардине, убеждаюсь, что в Сегеде наступило утро. Затем медленно встаю с кровати и босиком прохожусь по комнате, разминая затёкшие икроножные мышцы. У зеркала несколько раз имитирую атаку руками, сначала медленно, а затем хлестко разрываю коленом воздух перед собой. Спустя две минуты упираюсь костяшками кулаков в пол и не спеша отжимаюсь сто раз. Особенно тяжело даётся последняя десятка. В батальон! Принимать батарею и знакомиться с личным составом. Пора!
Глава 4
В Сегеде, среди советских военнослужащих, было одно особенное место, которое они ласково называли «стометровкой». Точное происхождение этого названия, увы, потерялось во времени. Кажется это улица Ракоци. Но именно она была сердцем городской торговли и культурной жизни.
По ней можно было добраться до знаменитого универмага «Солнышко», где, как говорили, продавались те самые, легендарные красные ковры. Здесь же находился и магазин грампластинок, куда стекались меломаны из военного городка. Отель с туристами из СССР как магнитом притягивал к себе. И конечно магазин русской книги.
А начиналась «стометровка» с бара «Гамбринус». Это место стало настоящим паломничеством для офицеров части, особенно после получения зарплаты. Именно здесь, за кружкой пива, разгорались жаркие дебаты о событиях 1956 года, где советские офицеры и венгры пытались разобраться, кто начал первым и что следовало сделать мадьярам сначала, а что – потом. Порой, под воздействием крепких напитков, некоторые офицеры, теряя всякую бдительность, пытались вновь подстрекать венгров к восстанию, совершенно не осознавая, с кем имеют дело. Ибо те были как порох: только поднеси спичку – вспыхнут.
Как правило, местные жители были согласны начать прямо сейчас, но жаловались, что нет оружия и боеприпасов. На что наши гарантировали обеспечить всем. Подробно рассказывая, где находятся места складирования боеприпасов и продовольствия. Там же проходили дискуссии по теме продажи оружия, пресекавшиеся местными контрразведчиками. А спустя пару дней на территорию СССР отправлялся очередной «оружейный» барон в регион, настолько удалённый от цивилизации, что спустя пару лет данный товарищ переставал понимать даже русский язык.
112 мотострелковый полк представлял собой сливки общества, где служили лучшие из лучших. Самый преданные делу партии и правительства офицеры из числа детей генералов и адмиралов. Иногда попадались дети полковников. Очень редко – подполковников. Как меня отправили в эту часть секрет не раскрытый до сих пор. Тайна под семью печатями. Но сразу хочу сказать, что ни в развале СССР и вступлении Венгрии в НАТО я лично не принимал никакого участия.
Старая казарма времён Наполеона из красного кирпича напоминала казематы Петропавловской крепости. Толстые стены, узкие окна – бойницы и туалеты, войти в которые становилось опасней с каждым годом. Сами казармы для проживания личного состава практически не отличались от аналогичных на территории СССР. Двухярусные кровати, застеленные синими одеялами с тремя белыми полосами выровненные настолько, что казалось попал в музей. Всё ровно. Баз морщин. Вычищено. После Афгана смотрелось по-особенному.
Казарма третьей минометной батареи, расположенной в углу на 3-ем этаже была местом проживания 78 бойцов из разных регионов СССР. Без особого отбора, но чувствовалось, что военкоматы постарались не отправлять лиц с явными признаками дебилизма в места, столь отдалённые для прохождения дальнейшей службы, что дорога занимала несколько дней. Все сто процентов личного состава говорили на правильном русском, непривычным для моего уха. И что самое удивительное, все на нём-же могли читать.
Какого-же было моё удивление, когда я узнал, что среди личного состава практически все солдаты и сержанты имели пап или мам из числа партийных активистов, работавших в райкомах или обкомах КПСС. За редким исключением, большинство военнослужащих пришло в армию после 10 класса. В части (кстати о птичках) служил брат знаменитого в СССР нападающего Тбилисского «Динамо». Фамилии не помню. Погиб при попытке сделать подъём переворотом на металлических футбольных воротах. Ворота не выдержали веса и упали. Прямо на голову брата. Брат два говорят сильно горевал.
Сержантский состав был непривычно подготовлен к службе. И самое интересное, рядовые сержантов слушались. В общем всё было как в хорошем кино. И внутрь этого кино я и попал. Удивительным было каждое мгновение. И то, как блестят сапоги у солдат. И ежедневное построение на утреннюю зарядку. Ежедневный развод. Прохождение маршем мимо трибуны, на которой застыл памятником подполковник Константинов. Занятия по 45 минут. Всё было иначе того, что я видел в Афгане.
Там мы учились воевать. Там было проще. Тут ты, там – враг. Чем быстрей приведёшь себя в боевое состояние, тем больше шансов выжить. Здесь всё было иначе. Скорость не главное. Главное – красота. Ровные линии при построении боевого порядка. Как на параде. И то, что в процессе можно потерять половину личного состава, никого не волновало. Главное – прямые линии, как мозги у командования полка. Ох, как всё было сложно. Иногда я просто не понимал, что от меня хотят. Но к этому нужно было привыкать, чтобы стать одним из них.
1982 год. Полигон рядом с частью. Все офицеры собраны чтобы посмотреть на то, как я буду действовать в бою. Цель: развернуть минометную батарею с выводом миномётов на огневую позицию и с развёртыванием передового наблюдательного пункта. Среди тех, кто ждёт чего-то особенного все старшие офицеры части. Все офицеры всех батальонов. Все командиры рот. Все командиры взводов. Шоу скоро начнётся. Все клоуны на местах в ожидании команды.
Ракета – зелёная! Вывожу батарею на ГАЗ-66 из бокса, сворачиваю в сторону полкового полигона. Он расположен сразу за забором части. Задача поставлена командиром полка понятна даже дебилам. Впереди в километре обнаружены вражеские войска. Мотопехота на бронетранспортёрах с личным составом на автомобилях. Движутся в сторону нашей части, чтобы захватить склады с продовольствием.
Я на полной скорости вылетаю на полигон. Останавливаю батарею и приказываю разворачивать миномёты в боевое положение. Рядом с машинами. Солдаты с сержантами чуть-чуть о… уевают. А как не о..уеть, если таких команд они никогда в жизни не выполняли. Но приказ, есть приказ. Развернулись прямо рядом с Газ-66. Привели М-120 в боевое положение. Рядом выгрузили ящики с БК – боекомплектом. Взвод разведки установил буссоли и дальномеры среди миномётов. Такого не показывали даже в кино про Чапаева. Начальник артиллерии полка о… уел сильнее солдат. Судя по его глазам. Ибо такого он даже не мог себе представить, чтобы дальномер и буссоль устанавливали между миномётами. Всё делалось на время. ВРЕМЯ!!!! Доложил командиру полка через 45 секунд о готовности открыть огонь.
Он останавливает секундомер. Смотрит на начальника артиллерии. Тот на начальника штаба, за спиной которого прячется подполковник Кобзев – замполит. Офицеры переглядываются. В глазах – непонимание. Что это такое они увидели? Миномёты стоят не в линию. Машины тут-же. Я-же в полной уверенности, что перекрыл норматив, на развертывание батареи даётся три минуты, принимаю мужественную позу. Всё-таки уложился за 45 секунд. В Афганистане я разворачивал батарею на марше за 30 – 40 секунд. И вот я готов к открытию огня. Механизированная колонна за это время прошла около 150 метров и сейчас в 600 – 700 метрах от меня. Огонь без дополнительных пучков. Успею положит с десяток мин. Победа будет за нами!
Но не тут-то было.
Не понимаю почему, но Константинов начинает орать, что я всё делаю не так и не то. Приказывает бывшему командиру батареи повторить всё специально для меня. Я должен сменить его в командовании батареей. Он повторяет, но не так. Перед глазами машины ровными рядами подходят к огневой позиции. Выравнены по фронту. Одновременно разворачиваются. Личный состав выскакивает из кузовов и приводит миномёты в боевое положение. Всё как на картинке. Все ровно и чётко. Красные флажки подняты. Батарея готова открыть огонь. Командир полка доволен. Начальник артиллерии доволен. Даже подполковник Кобзев доволен.
– Три минуты двадцать секунд. Время на «Отлично!». Лицо начальника артиллерии расплывается в улыбке. Мысль, «надрали жопу засранцу», читается на холёном лице. Счёт один ноль в пользу в/ч 33513.
– Вот как надо, товарищ старший лейтенант. – Все офицеры одобрительно гудят. Некоторые пытаются аплодировать. Кто-то кричит «Браво!» и пробуют обниматься.
Но не люблю быть идиотом. Это у меня с детства.
– Разрешите сказать, товарищ подполковник!
– Что у вас? – Взгляд полный презрения. Так смотрят на недоумков врачи психиатры или на амёбу ученые. – Ну говорите, товарищ старший лейтенант.
– Товарищ подполковник, вы поставили задачу нанести поражение колонне противника на БТР и транспортных машинах двигающихся в нашу сторону на расстоянии 1000 метров впереди. Скорость колонны до предбоевого развертывания составляет около 40 километров в час. Иначе 100 метров колонна преодолеет за 10 секунд. Я развернул батарею за 45 секунд. Расстояние между наступающей колонной противника и батареей на момент готовности к открытию огня составит от 550 до 650 метров. Минимальное расстояние огня по противнику из 120 миллиметрового миномёта составляет 480 метров. Предельно минимальная дальность. Одновременное открытие огня всеми минометами без пристрелки единственный способ не быть уничтоженным. Второе развертывание прошло в течении трёх минут двадцати секунд. К моменту поднятия красных флажков весь личный состав батареи будет уничтожен огнём пулемётов вражеской колонны.
Гробовая тишина. Молчат все. Молчит командир полка. Молчат все офицеры части. Все до одного. Некоторые достают логарифмические линейки. В основном офицеры – артиллеристы. Чувствую и вижу, практически все считают в уме. Уверен, среди них дураков нет. У всех высшее образование. Напряжение достигает высшей точки. Кажется майор Шаповалов, командир моего батальона, неожиданно произносит.
– А Котов – прав, товарищ подполковник!
С бывшим уже командиром батареи, назовём его так… Пётром, отношения натянутые. Вот кого я действительно не понимаю, так это его. Это довольно тучный мужчина лет тридцати со старше-лейтенантскими погонами. Во мне вызывает внутреннее отторжение. Не пойму почему. При пожатии его потной руки во мне возникает брезгливость. Как от пожатия руки капитана Князева в Афганистане. Когда принял всё имущество батареи по описи, он произносит что-то по венгерский.
– Ты говоришь на местном? – За всё время общения он меня заинтересовал. В Афганистане я изучал фарси. И к замене знал около пятидесяти слов. Венгерский язык был сложнее. И хрен выговоришь даже одно.
– Это ихняя поговорка. A féreg nem fél a sasoktól. A féreg fél a csirkéktől – Червяк не боится орлов. Червяк боится кур. – Это он меня так обозвал? Ну ладно…. Запомню.
***
Второй год моей службы в Сегеде начался после очень непростого первого. Год, который я провел, восстанавливаясь – и душой, и телом. Батарею так и не получил. Из Афганистана я вернулся, по сути, калекой с таким букетом фобий, что врачи из военного госпиталя, где я проходил лечение, в эпикризе постоянно отмечали необходимость ежеквартальных визитов к невропатологу.
Статистика сука серьёзная. Мне трижды пришлось проходить курс лечения от разных болезней, название которых давно забыл. Но именно они и мешали мне стать своим среди своих. Согласен, бываю резок при общении. Но видеть, как глупые, а поротой тупые приказы превращают жизнь солдат в ад, не мог. Потому что не знал, что в армии даже прямая линия имела несколько углов. Как в любовном треугольнике, где один из углов – тупой.
А про алкоголь я вообще молчу. Водка стала моим верным спутником, заняв место сразу после компота. Она была со мной всегда: до службы, во время нее и после. Настолько часто, что порой мне казалось, будто я уже попал в рай. Но всё изменилось. Словно кто-то пнул в мой зад, требуя срочно посетить Сегед. Этим и спас меня от беды. Хотя, это как сказать….
***
В тот знаменательный день я вышел за территорию части в воскресенье, когда жена с дочкой Лерой отправились в СССР чтобы отдохнуть и немного расслабиться от того напряжения, которое существовало на территории военного городка. Женщинам, которые не работали, было сложно. Да любому человеку сложно, если он не работает. Мозг и руки надо всегда чем-то нагружать. Иначе среди извилин появляются настолько криминальные мысли, что озвучь их и можно попасть в тюрьму. За разглашение правды.
Дочка родилась в конце 1982 года в октябре. Помню пришёл в роддом и попросил показать моё сокровище. Дежурная сестра принесла черный клубок с орущий беззубым ртом. Затем взяла за ногу и перевернула на моих глазах головой вниз. Я дёрнулся перехватить, думая, что сейчас она бросит мою прелесть на пол. Но – нет. Так мадьярки проверяют реакцию отцов. Моя ей понравилась.
Джинсы, купленные в Джелалабаде (ДРА) с быком на заднем кармане, как визитная карточка ветерана, напоминали местным жителям, что связываться с их обладателем нежелательно. Ведь бык на жопе – это то же самое, что бык в сердце. Как говорится: метром выше, метром ниже. День был безоблачным, и после спортивного праздника, проводимого в части каждое воскресенье, холостяки и псевдохолостяки отправлялись погулять по городу, попить пива, побить морды мадьярам, припомнив им 1956 год. Правда, иногда, бывало, наоборот: они били морды советским офицерам, припоминая нам 1956 год.
Минуя колючую проволоку, опоясывающую по периметру всю воинскую часть, по «тропе Хошимина» – протоптанной дорожке сотнями ног в полосе лесопосадки – я вышел в сторону конечной остановки трамвая, идущего практически в центр Сегеда. С чистой совестью уселся на скамейку внутри, не покупая билет. Хотя смутные сомнения и сопровождали ту поездку, я надеялся, что от местных душманов отбиваться не придётся. Но был настороже, так как пистолета для выхода в город мне не выдали.
Мне дороже и милей узкие улочки среди домов готического стиля, ползущие лабиринтами под стенами старого города. Меня манит не асфальт и каменная плитка центральных проспектов, уложенная замысловатым узором, а булыжная мостовая старого римского тракта, что на окраине Сегеда. Вскоре мне станут дороги запахи раннего утра, насыщенного ароматами свежего теста и пивной дух окраин. Я буду влюблён в национальную кухню с её острыми приправами. Меня будет тянуть пройтись по рынку тряпья, где можно найти приличные записи давно ушедших из моды музыкантов или неожиданно обнаружить реликтовую фарфоровую вазу, когда-то завезённую в Европу китайцами. У таких блошиных рынков есть своё название – piacok.
И тогда город откроет тебе свои тайны. В самых затаенных уголках древнего города можно встретить «Халаш-чарду» – рыбный ресторан, с вяжущей язык «халасле» – венгерской ухой, чаркой терпкого красного вина и душистым запахом табака вместо кислорода. Я чувствую, что вскоре от мыслей о «хишлевеше» – мясном бульоне со специями – рот будет наполняться слюной.
А пока для начала посетил магазин пластинок, случайно встреченный мной в центре города. И чего я только в нём не увидел! Билз, Дип Пёрпл, Лэд Зепелинг, Манфред Мен. О! Бля! Сьюзи Кватро! Смоуки! А когда вышел наружу, оказалось, что уже вечер. Такое со мной уже случалось: в Кабуле, в магазине радиоаппаратуры.
В СССР в восьмидесятых годах был бум на западный рок. Пластинки были настолько дефицитным товаром, что вполне могли стать валютой. Пластинки обменивали и продавали. Иногда в местах обмена обладателей обдирали более сильные любители рока. Стоимость одной пластинки, в зависимости от того, где она была выпущена, составляла от 25 до 200 рублей. За «демократов» давали не более 50. «Демократы» – это Югославия, Венгрия и всё. При том что здесь, в Сегеде, одна пластинка стоила от 150 до 250 форинтов, которые на наши деньги котировались по курсу 1 к 6 или около того. За 500 рублей давали около 6000 форинтов. Зарплата старшего лейтенанта составляла 5200 форинтов. За такую сумму можно было купить от 15 до 17 пластинок и даже больше, если не новую. По уценке в Будапеште продавали даже за 50 форинтов и при их продаже выручали сумасшедшие деньги в рублях. Да, данный бизнес имел место быть, а раз мог, то и мы его тоже имели.
На проданные пластинки покупали цветные телевизоры «Электроника», которые делались в Воронеже. И стоили они от 800 рублей, которые продавались в Венгрии за 14 000 форинтов. Но эти трансакции можно было проводить только один раз в год. Именно они и закаляли волю и характер советского человека.
На прилавке пластинок меня ждал шок. Легендарные рок-группы – Manfred Mann, The Beatles, Deep Purple и другие – были доступны в изобилии. Некоторые прапорщики и офицеры в части готовы были голодать, чтобы накопить форинты и приобрести эти музыкальные сокровища. Питались они в солдатской столовой, где, честно говоря, еда оставляла желать лучшего. Те, кто отвечал за продовольствие, имели доступ к сырью, которое успешно продавали за те же форинты. Сценарий, до боли напоминающий Афганистан, только без выстрелов и смертельного риска.