Король и спасительница

Король очень неохотно, как большая непослушная собака, поднялся с кресла, проплыл мимо нас и утвердился в другом кресле у телика. Я облегченно выдохнула и сказала:

– Пошли на кухню.

Заниматься у нас сегодня получалось со скрипом. Я запретила Натке говорить о короле, пока мы готовимся, но она все равно то и дело отвлекалась, прислушиваясь к звукам в другой комнате, выворачивала шею, пытаясь что-то там увидеть, и периодически хихикала. Чтобы придать ей серьезности, я показала, сколько у нас осталось несделанных билетов. Натка ойкнула, и мы уже как следует углубились в занятия. Король нас не беспокоил и, судя по звукам, продолжал смотреть телевизор.

Наконец мы дозанимались до синих кругов в глазах. Я дрожащими руками налила нам чай и плюхнулась на табуретку. Натка искоса поглядела на меня и прошептала:

– Скажу я тебе, сглупила ты! Зачем ты это чудо расколдовала? Куда ты его девать-то будешь?

– Не знаю, – вздохнула я. – Он обещал сам уйти.

– Ага, уйдет он, как же, – фыркнула Натка. – У него дома его, судя по всему, не очень-то ждали, а тут ему и жилье, и еда…

– Да, кстати, может покормить его? – спохватилась я.

– Да сиди, не помрет он с голоду, твой троглотит. Вообще, чего я тебе скажу, лучше ты от него избавься. Он псих какой-то. У него идея фикс с тем, кто простолюдин, а кто нет. И бесчувственный, как полено. И зря ты ему телик позволяешь смотреть – щас как увидит там чего-нибудь, вообще взбесится…

– Не пугай ты! – содрогнулась я. – Не взбесится, он спокойный. А таким поленом его воспитали. Я не знаю, как от него избавиться.

– Ладно, придумаем, – пообещала подруга. – Только ты не лезь на рожон – он же еще и колдует. Вот не думала, что в такую страшненькую сказочку когда-нибудь попаду!.. Все-таки дай ему чего-нибудь пожрать, чтобы пока не раздражался.

Я только рукой махнула, но все же сделала несколько бутербродов, уложила их на тарелку, налила компот и вышла в комнату. Натка пошла за мной, неся наши недопитые чашки.

Услышав наши шаги, Лид оторвался от телевизора и выключил его, как мне показалось, быстро и охотно.

– Иди сюда, ваше величество, – сказала Натка, отвешивая ему шутовской поклон. – Кушать подано, – она плюхнула чашки на низкий столик перед диваном, я поставила туда же блюдо. Лид подошел, расположился на диване таким образом, что рядом с ним вообще не осталось места, чтобы сесть нам, взял один бутерброд и осмотрел его с крайним подозрением и легкой брезгливостью. Мы молча стояли столбами по обе стороны от него, как пажи. Лид положил бутерброд, взял чашку и принялся так же скрупулезно изучать напиток.

– А ничего, что мы стоим?! – не выдержала Натка. Лид поднял на нее глаза и пожал плечами.

– Стойте.

– У нас, вообще-то, девушкам не принято стоять, когда мужчина расселся, – заметила Натка ехидно.

– Сядьте, – еще раз пожал плечами Лид и посмотрел на меня вопросительным взором, в котором так и висела надпись «и чего эта поганая простолюдинка ко мне прикапывается?».

– Подвинься, – сказала я решительно. – Ты так расселся, что нам и устроиться негде.

Лид охотно послушался, освободив кусочек дивана аккурат под одну меня.

– А я? – сказала Натка.

– А ты можешь сесть на кресло. Плебеи не сидят рядом с высокородными особами, – отпарировал Лид невозмутимо но, как мне показалось, с некоторым удовольствием. Натка закатила глаза, хмыкнула и с треском брякнулась в кресло. Рафинированный король поморщился и, отвернувшись, начал осторожно обгрызать бутерброд.

– Ну и как тебе наша еда? – поинтересовалась я.

– Довольно невкусно, но, думаю, я привыкну.

– Не нравится, так наколдуй себе что-нибудь и не мучайся, – в сердцах сказала я. Лид кивнул:

– Да, думаю, я так и буду делать. Пожалуй, и тебе, Соня, лучше питаться тем, что я сделаю, а не этой странной продукцией. Зачем тебе плебейская пища?

– Ну, заладил, – рассмеялась Натка, – ладно, Сонь, я пошла. Приятного аппетита, ваше величество.

Король, конечно, не ответил: он уставился в тарелку и сосредоточенно наколдовывал там что-то сложное. Натка сочувственно похлопала меня по руке, хихикнула и смылась, а я снова осталась наедине с королем. К тому времени, когда я, закрыв за подругой, вернулась в комнату из коридора, перед ним на столе успело образоваться что-то вроде голландского натюрморта – какое-то мясо типа окорока, кувшины с непонятным напитком и незнакомой формы то ли фрукты, то ли овощи.

– Еда, конечно, моего мира, но не думаю, что она тебе повредит. Садись, – сказал Лид и подвинулся, разом освободив полдивана. Я сердито уселась как можно дальше от него и мрачно сказала:

– Слушай, Лид, говорю тебе сразу: из-за твоих закидонов я от подруги не откажусь. Мы вообще хотели вместе ехать в деревню, так что вполне могли тебя спасти вдвоем, и тогда она не была бы простолюдинкой.

– Но ты поехала одна.

– Ох, Лид… Ну у тебя же хорошее воображение! Вот представь, что нас было двое! Ты что, не можешь этого?

– Могу. Но ты же на самом деле была одна.

– Ладно, – я вздохнула, поняв, что король в этом месте непробиваем. – А ты, собственно, долго еще хочешь быть в нашем мире?

– Погляжу по обстоятельствам. Пока что меня тут все вполне устраивает. Единственное… – тут в его двухцветных глазах промелькнуло странное выражение, – я не очень понимаю, какие же нормы вашего поведения я был должен усвоить из телевизора?..

– Ой, – испугалась я, – ты какой канал смотрел?!

– Разные. Я переключал. Но, пожалуй, по ним по всем можно сказать, что ваши простолюдины еще более дикие, развратные и глупые, чем наши.

– Ну, знаешь ли… – начала я.

– Кстати, я так и не понял, почему ты запрещала мне кого-либо убивать, – прервал он меня, – когда только за это время я увидел множество разнообразных смертей.

– Ну, это же фильмы… Ну, как представления разыгрывают. Это понарошку, понимаешь?

– Все я понимаю, у нас тоже были спектакли. Я имею в виду не их, а ваши новости. Там же, как я понял, все настоящее?

– Ну да, но не все же люди такие… Есть, которые нарушают наши законы…

– В таком количестве? – Лид покачал головой. – В общем, я понял: такие, как ты, тут в меньшинстве, и правильно я тебя решил взять под защиту.

– Ничего ты не понял! Телевизор просто собирает новости со всего мира, поэтому так и выглядит. На самом деле это все бывает гораздо реже…

– Но ведь это же действительно случается? Так какая разница, когда?

– А нет разницы? – спросила я, моргая.

– Не знаю, – вдруг ответил Лид, убрав свой декларативный тон и хмурясь, – я не вижу.

– Я хочу просто сказать, – забормотала я безнадежно, – что не надо за мной ходить по улице, как стража, потому что на меня не будут из-за каждого угла бросаться бандиты.

– Но из-за какого-нибудь же могут, а одного угла будет вполне достаточно.

– Значит, за мной ты будешь таскаться, а за Наткой – нет? И на нее могут напасть, – со злости поддела его я, думая, что он сейчас опять заладит про простолюдинов, но он вдруг ответил:

– Я не могу таскаться сразу за всеми.

– Ого! – удивилась я. – А чего это ты не говоришь ничего насчет того, что Натка плебейка?

– Потому что понял, что ты еще не понимаешь, как должен воспринимать мир высокородный человек. Ничего страшного, скоро научишься.

– Мечтай, – фыркнула я.

– Что? – удивился он.

– Не научусь, и не надейся.

– Все научались, – сказал король снисходительно, ковыряясь в каком-то затейливом зелено-синем фрукте, – я тоже учился в свое время, и, как видишь, вполне успешно.

– Куда успешнее, – сказала я с отвращением. – В общем, ладно, Лид, я сейчас снова буду учить, да еще придут мои родители, так что ты можешь пока что посмотреть телевизор, до их прихода.

– Спасибо, Соня, я его насмотрелся, – Лид поморщился, – это плебейское искусство меня не прельщает.

– Тогда делай что хочешь, но мне не мешай, – подытожила я и взяла учебник. Лид кивнул, догрыз свой синий фрукт, поднялся и продефилировал мимо меня к книжным полкам, в которых и принялся копаться. После долгих поисков выбрав себе мою старую детскую книжку «Приключения Незнайки», он, вполне довольный, обосновался в кресле и принялся величественно изучать свою добычу. Я тихо засмеялась, прикрывшись учебником, и ушла на кухню.

…От нашего мирного времяпрепровождения нас отвлек звонок телефона.

– Что это, Соня? – спокойно спросил из комнаты Лид.

– Не трогай ничего, я сейчас! – крикнула я и вышла, но, оказалось поздно. Догадливый король уже успел определить источник звука и схватить трубку.

– Алло! – кричали из нее. – Кто это говорит?!

– А кто вам нужен? – к моему изумлению, спросил Лид и поднес трубку поближе к уху, так что я не слышала, что она сказала. Послушав некоторое время, он безапелляционно заявил:

– Нет, я ее не позову: она занята подготовкой к экзамену.

– Но… – обалдела я.

– Передать могу, – согласился король и ловко пристроил трубку на телефон.

– Тебе звонил какой-то плебей по имени Саша, – сообщил он.

– Саша?! – воскликнула я в отчаянии. – Ну конечно, как нарочно! Он же мне две недели не звонил, я так ждала, а тут ты его отбрил!

– Значит, правильно отбрил, – отрезал Лид. – Во-первых, тебе теперь вообще негоже искать пару среди низшего сословия, а во-вторых, если он так долго не звонил, значит, может не звонить и дальше.

– Угу, конечно, – сказала я, – ты мне лучше скажи, откуда ты научился пользоваться телефоном?

– По телевизору увидел, естественно, – Лид снова обосновался в кресле и возложил на колени «Приключения Незнайки», – я же говорю, что нам, высокородным, достаточно что-то показать один раз, и мы можем этим пользоваться.

– Ага, ага, я помню. Как тебе, кстати, книжечка? Интересно?

– Примитивно, – обронил Лид. – Видимо, это литература, направленная на воспитание плебейских детей. Но как отражение вашей действительности – любопытно.

– Ладно, изучай, – сказала я безнадежно: все равно все что мог, король мне уже испортил. Вот и теорема никак не доказывалась…

С теоремой я промучилась еще часа два, пока в дверь не позвонили родители. Лид под моим взглядом молча скрылся в комнате, подхватив стопку книжек, я же, немного поговорив с родителями, зашла туда же и продолжила математические размышления.

Где-то к часу ночи я, кажется, начала ругаться вслух, потому что по мраморному полу королевской половины комнаты застучали размеренные шаги, и ко мне прибыл Лид, сменивший льняной домашний костюм на коричневатый кардиган и черные джинсы – именно в таком виде мой папа пришел с работы.

– Тебе нужно помочь, Соня? – поинтересовался он, склоняясь надо мной.

– Ну, нужно. Но ты же все равно не знаешь нашей математики.

– Я был в нескольких мирах, поэтому можешь мне поверить на слово: математика везде одинакова, разнятся только символы, – сказал Лид, ничтоже сумняшеся усаживаясь мне чуть ли не на покрытые одеялом ноги. – Но поскольку я понимаю ваш язык, то и все символы тоже. Думаю, я смогу подсказать тебе, что нужно сделать.

– Подсказывай, – зевнула я, протянула ему листочек и блаженно вытянулась под одеялом. Король принялся корпеть. Теорема, видимо, и вправду была смертоубийственная, потому что такой задумчивости на Лидовом лице я не видела с момента нашего знакомства. Он ничего не писал, только подносил листок к глазам и напряженно вглядывался в него, шевеля губами: может быть, считал про себя. Я так устала, что ухитрилась задремать, совсем забыв про него, и проснулась только от его негромкого окрика:

– Соня!

– А? – я с трудом разлепила глаза. Лид поймал мой сонный взор и кивнул на стену напротив. Там начала изящными готическими буквами вырисоваться формула. Вначале я просто тупо пялилась на нее, но потом до меня дошло, что действительно все начинает получаться! И только я обрадовалась, как формула, прервавшись на очередном знаке равенства, застопорилась. Я вопросительно глянула на Лида.

– И что? Ты дальше не знаешь?

– Знаю, конечно. Но ведь ты просила меня подсказать тебе, а не делать что-то за тебя. Я думаю, ты поняла ход моих мыслей.

– Ну поняла, а почему бы тебе за меня что-то и не сделать? – сказала я недовольно.

– Потому что это будет тогда мое дело, а оно твое.

– Ну и что?!

– Оно нужно для тебя, а не для меня, – попытался переформулировать Лид, догадавшись, что я его не понимаю. – Мне эти знания ни к чему, я и так ими обладаю.

– А зачем тогда вообще что-то делал?!

– Потому что ты просила.

– Уф, – только и сказала я, отворачиваясь к стене, – с ума сойдешь от твоей логики. Ладно, оставь тогда начало формулы, где есть, я завтра посмотрю и доделаю конец.

– Хорошо, – легко согласился Лид, поднялся с моих ног и утопал на свою половину к приглашающе ревущему камину. Все-таки в отсутствие Натки с королем было гораздо легче сладить… На этой мысли я и уснула окончательно.

На следующий день родители были дома, так что мне не удалось избавиться от сидения нос к носу с Лидом: в большой комнате пылесосила мама, сказав мне, чтобы я не путалась под ногами. Хотела прийти Натка, чтобы доучивать оставшиеся билеты вместе, но я мрачно отвергла ее предложение, не желая снова выслушивать их препирательства с королем. В конце концов я, что мне было делать, натащила в кровать еды с кухни, взяла учебник и тетради и принялась зубрить, посыпая все это крошками. Экзамен временно отодвинул на задний план все проблемы, включая короля.

Последний, кажется, чувствовал себя неплохо: несмотря на свои декларации, стянул у меня два бутерброда (причем молча и не спросив разрешения), запил все это каким-то наколдованным напитком, переколдовал домашний костюм на свою бежевую пышную рубашку и джинсы и, простучав чем-то подбитыми каблукастыми ботинками по мраморному полу, встал у окна и принял позу а-ля скучающий дворянин: скрестив руки на груди и откинув голову.

– Скучно тебе, да? – спросила я, стараясь скрыть надежду в голосе. – Тяжело все-таки так долго дома сидеть.

Король поднял брови.

– Скучно? Это простолюдины подвержены подобному чувству, мы же – нет. Скучно наедине со своими мыслями может быть только низкому плебею, мысли которого примитивны даже для него самого.

Я скривилась, почувствовав от этой фразы такой мерзкий привкус во рту, что даже отложила бутерброд, и сказала:

– Ну тогда, Лид, никакая я не высокородная, о чем тебе всегда и говорила. Я то и дело скучаю: мне хочется куда-то пойти, чего-то делать, а не сидеть дома.

Король слегка улыбнулся.

– Склонность искать занятие поинтереснее присуща всем, в том числе и мне, но мы отличаемся большой выдержкой, которая воспитывается в нас с детских лет. К тому же у меня была хорошая, скажем так, практика…

– Какая практика? – не поняла я.

– Ну, я ведь, собственно, провел много лет в виде статуи, прежде чем ты меня нашла.

– И что? Разве ты был в сознании?

– Конечно, – король аж удивился, – я просто не мог ни двигаться, ни говорить, но думать мог свободно.

Я содрогнулась, представив себе, О ЧЕМ можно думать в таком положении, но тут же вспомнила, что к королю не стоит подходить с человеческими мерками. Но язык мой уже начал говорить и выпалил:

– Кошмар какой! Разве не могли те, кто тебя заколдовывал, отключить твое сознание?

– Могли, конечно, но ведь их замысел и заключался как раз в том, чтобы оставить меня бодрствующим в качестве мести, – Лид, говоря это, даже плечами пожал, настолько, видимо, это казалось ему само собой разумеющимся.

– Вот сволочи! – не выдержала я. Король презрительно махнул рукой, сверкнув перстнем при свете люстры:

– Плебеи. Они думали, что высокородного человека можно испугать их примитивными наказаниями. Я же говорю, что скука мне и так была не слишком знакома, а уж за годы, пока я был заколдован, она и вовсе исчезла бесследно.

Я отложила учебник, тоже подошла к окну и оперлась на подоконник напротив короля.

– Да, Лид, хоть мне твоя болтовня о высокородных и плебеях уже поперек горла, извини, стоит, но ты действительно необыкновенный человек. Другой бы на твоем месте просто свихнулся бы, да и все!

– Свихиваться было бы нецелесообразно, – объяснил король, постукивая пальцами по стеклу, – это то же самое, что наказать самого себя – этого-то заколдовавшие меня люди и добивались.

– Причем тут целесообразность, когда крыша едет?

– Что?

– Ну, идиома такая. Это значит, с ума сходишь.

Король вдруг рассмеялся, негромко и отрывисто. Смех у него, слава богу, был не королевский, презрительно-снисходительный, а обыкновенный человеческий.

– Хорошая идиома. Я ее запомню. Отвечая же на твой вопрос, конечно, когда крыша уже съехала, целесообразность тут ни при чем, но она же не может съехать сразу. Поэтому даже плебею вполне доступно принять меры, чтобы крыша не съезжала слишком уж далеко.

– А чего делать-то? – помотала я головой в усилии понять. – Я как представлю, что я заколдована, все понимаю, но не могу пошевелиться… А видеть и слышать ты мог?

– Конечно, нет.

– Ох, – содрогнулась я, – еще и видеть и слышать не могу, и нет почти никакой надежды, что меня кто-то когда-то спасет, и я, может быть, буду сидеть так вечно…

Король внимательно посмотрел на меня, и впервые в его коричнево-серых глазах появилось что-то вроде беспокойства.

– Знаешь, Соня, думаю, не стоит тебе развивать эту тему, а то крыша, как ты выражаешься, съедет у тебя прямо сейчас. Тебе еще долго нужно будет изгонять из сознания плебейские чувства, не стоит делать это сразу.

– Ладно, ладно, – пробормотала я, утирая пот со лба, – просто у меня хорошее воображение.

– Ну и что, у меня тоже, – вдруг отозвался он, – но я не понимаю, что ты так беспокоишься. С тобой ничего подобного не случалось. Или ты боишься, что случится? Вероятность этого практически нулевая.

– Ну при чем тут я! Я просто представила, что ты чувствовал, и ужаснулась.

– Интересная у вас всех манера, – сказал Лид задумчиво, – пытаться что-то чувствовать друг за друга. – Никак не пойму, в чем здесь смысл: вы же не эмпаты, насколько я понимаю.

– Это называется сострадание, – сказала я. – Ясное дело, ты не знаешь, что это такое.

– Действительно, – согласился король, наклонив голову. Глянув на меня сквозь завесу упавших на лицо светло-русых волос, он поинтересовался:

– Ты можешь попробовать мне это объяснить?

– Ну, – вдохновилась я, – для начала скажи, есть ли какой-то человек, к которому ты испытываешь… Не будем о любви, это смешно, но хоть какую-то симпатию?

– На данный момент к тебе, как к своей спасительнице, – ответил он без колебаний.

– Спасибо… – вздохнула я. – Ну так вот: представь, что меня заколдовали так же, как до этого тебя. Что бы ты испытывал?

– Но тебя же не заколдовали как меня, – король сдвинул брови в явной попытке осмыслить что-то для него невозможное.

– Ну и что! – сказала я терпеливо, – а ты представь, что заколдовали! У тебя же типа воображение!

– Эта ситуация нереальна, – отрезал Лид, – а в нереальной ситуации мои предполагаемые ощущения тоже будут не более реальными.

– Уф. Ну не из окна же мне бросаться, чтобы проверить реальность твоих чувств!

– Да, не стоит, – согласился король, взглянув вниз. – Впрочем, я понял. Сострадание – это род себялюбия. Простолюдины, представляя себя на месте пострадавшего человека, понимают, что с ними точно такая же ситуация не повторится, поэтому внутренне радуются этому, а внешне разыгрывают спектакль с постановкой себя на место другого, чтобы окружающие поверили в их благородство.

У меня отвисла челюсть.

– Ну, Лид… – сказала я, наконец, заикаясь. – Ну, знаешь… – Тебе хоть кол на голове теши!

– Это опять идиома или у вас такой род пыток? – полюбопытствовал он.

– Идиома! Она означает, что кто-то такой тупой, что просто ужас!

– Кто?

– Ладно, мне учить надо, – вздохнула я, – Почитай лучше книжку, может, там тебе лучше объяснят про сострадание и благородство.

Я отошла от кошмарного короля и, плюхнувшись на кровать, снова обложилась учебниками. Лид читать не захотел. Он побродил туда-сюда, потом обосновался на границе наших комнат, наколдовав себе большое чугунное кресло-качалку, уселся в него и задумчиво уставился в стену. Через некоторое время на ней пошел «мультик». Я краем глаза видела сумрачное облачное небо над бурным морем, большой пузатый корабль с зелеными парусами и плещущие из волн большие рыбьи хвосты. Потом погода окончательно испортилась, из туч треснула разветвленная молния, парусник беззвучно закачался на здоровенных волнах, норовя хлебнуть воды…

Тут я обнаружила, что уже давно смотрю не в учебник, а на стену. Мыслетворчество Лида обладало каким-то магическим воздействием, приковывая взгляд.

– Лид, извини, но ты меня отвлекаешь, – сказала я наконец со вздохом, – больно уж у тебя мультики здорово получаются. Теперь я не могу учить, не узнав, утонет корабль или нет.

– Ты бы, видимо, хотела, чтобы он не утонул, – легко догадался Лид, и картинка изменилась: волны начали успокаиваться прямо на глазах, небо расчистилось, и солнце осветило выпрямившийся кораблик, который надул паруса и радостно улепетнул за край картинки, пока его снова не вздумали топить. Мультик погас.

– Здорово! – повторила я.

– Спасибо тебе за похвалы, – торжественно поблагодарил меня Лид. – Эти движущиеся образы могут делать немногие из высокородных. Я же мог, и еще, к тому же, за время, пока был заколдован, это было практически моим единственным времяпрепровождением … Ладно, Соня, помни, что у тебя завтра экзамен. Действительно, не стоит отвлекаться.

Он снова ушел к окну, а я склонилась над учебником, но видела не текст, а неподвижную статую, которая столетиями смотрит в никуда каменными глазами, а перед ее мысленным взором качается в бурном море пузатый кораблик…

Перед экзаменом я, как всегда, поспала всего ничего, и, к тому же, когда я встала, меня трясло со страху, несмотря на жарящий Лидов камин: король еще почивал, поскольку было всего семь утра. Видимо, мое шарканье по комнате все-таки его разбудило, потому что минут через десять он пригасил каминное пламя, высунулся из-под балдахина и поинтересовался:

– Что с тобой, Соня? Ты больна?

– Нет, у меня экзамен.

– Я знаю, но спрашиваю не про это. Просто тебя явно лихорадит.

– Да говорю же, экзамен у меня! Волнуюсь я, – обреченно объяснила я недоуменно глядящему на меня Лиду. – Понятно, что это чувство тебе тоже незнакомо, но прими это как факт.

Лид поднял брови и, отделившись от кровати, подошел ко мне поближе.

– Я понимаю, про что ты говоришь, Соня, но не вижу причины для волнения. Разве ты чего-то не знаешь?

– Сейчас мне кажется, что я вообще ничего не знаю. Отвернись, мне надо переодеться.

Лид послушно повернулся как по команде «налево-кругом» и принялся вещать спиной:

– Ничего не знать, готовясь столько времени, может лишь глупейший из простолюдинов, а моя спасительница не может относиться к такому сорту людей. Зачем ты принижаешь перед собой свои знания?

– Ну хорошо, тогда я не все не знаю, а кое-что.

– В таком случае, чем паниковать, повтори это во время, оставшееся перед экзаменом, – посоветовал он.

– Да много там повторять!.. Я пока тут с тобой возилась, расколдовывала, время потеряла. Можешь повернуться, кстати.

Лид опять сделал «налево-кругом» и, посмотрев на меня, изрек:

– Если даже и много, то от причитаний это количество не уменьшится. Лучше бы ты сделала, как я говорю.

– А если попадется то, что я не знаю, и я не сдам?! – с надрывом провыла я, пытаясь, без особой, впрочем, надежды, надавить королю на жалость, и получила полный недоумения взгляд под снова поднятыми бровями.

– Я надеюсь, Соня, ты понимаешь, что важен не сиюминутный факт сдачи или не сдачи экзамена, а знания, которые ты получишь? Экзамен ты можешь сдать еще раз, когда будешь знать все.

– Ну да, конечно, остроумно, – выдохнула я, засовываясь в ботинки. – Остаться на осень. Меня родители убьют.

– У вас такие строгие порядки в семье? – принял мои слова за чистую монету король. – А, я понял по твоему лицу, что это опять какая-то идиома. В любом случае, пока я здесь, никто тебя убить не сможет.

– Ты, я надеюсь, не пойдешь со мной на экзамен? – спросила я с опаской и получила немедленный ответ:

– Пойду. Не беспокойся, я помню твои просьбы и не буду сам ни с кем разговаривать или мешать тебе.

– И не говори никому, пожалуйста, что ты король, – попросила я, сдаваясь, – все равно не поверят, только смеяться будут.

– Ну, от смеха простолюдинов мне, как у вас говорится, ни холодно ни жарко, – отмахнулся Лид, превращая домашний костюм в джинсы с пышной рубашкой, – но смысла доказывать свой титул у меня нет: я все равно хоть и король, но не вашего мира.

– Королей мира у нас вообще нет.