Варварин свет

© Яна Ветрова, текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог

– Никитка, вот ты где! Насилу нашёл.

Никита вздохнул – не получилось уединиться. Думал, что плакучая ива надёжно защищает от посторонних глаз. Да и место такое, на бывшей границе двух земель, помнит горе это место – мало кто тут просто так ходит. А отец, значит, людей следить приставил.

– Да, ваше величество… Зачем искали? – обречённо спросил Никита.

– Да будет тебе! Нет никого, давай по-семейному! – проговорил Михей Никитич, усаживаясь рядом на берег речушки.

Посмотрит кто – сидит мужик в летах. Одет совсем не по-царски, в простую рубаху и коричневые штаны против обыкновенных пышных красно-белых одежд. Русую бороду с проседью как будто специально растрепал, соломенную шляпу по самые брови нацепил, только забранные в хвост белоснежные волосы выглядывают – ни дать ни взять крестьянин. Михей Никитич любил повторять, что скромнее быть надо. Никита, впрочем, знал, что даже под домашней одеждой у отца всегда кольчужка из болотного серебра, а где-то недалеко притаилась охрана с самострельными луками.

Поплавок задёргался, и царь закричал:

– Ну-ну! Упустишь же!

Никита подался вперёд, потянул за нить слишком резко, и рыба сорвалась, напоследок плеснув по воде алым хвостом. Царь Михей разочарованно махнул рукой и передвинул удочку поближе к себе.

– Вот скажи, Никитка, тебе годочков-то сколько?

«А то тебе неведомо!» – раздражённо подумал Никита, понимая, к чему отец ведёт, а вслух сказал:

– Восемнадцать на днях исполнилось, батюшка.

– И что, скажи, у тебя в твои восемнадцать есть, а, Никитка?

Юноша промолчал, зная, что за этим последует, – разговор который раз шёл по одной и той же узкой тропке среди острых скал.

– Молчишь, – покивал царь. – И правильно. Нет у тебя ничего. Святозар в твоём возрасте уже старика внуком порадовал!

Никита это прекрасно знал: песни слагали о любви Святозара Михеевича и Ульяны Тихомировны, дочери соседнего царька, с которым не только войны удалось избежать, а ещё и землями разжиться получилось – не было больше у Ульяны ни братьев, ни сестёр, всё ей в наследство пошло. С тех пор царь Тихомир в местных байках и песенках перестал изображаться злокозненным крысоликим существом и превратился в дородного и щедрого красавца-мужчину. Даже о его договоре с Кощеем как-то подзабыли. Впрочем, чья бы корова мычала…

– А Третьян, Никитка? Третьяшик из-за тебя жениться не может, не положено младшенькому раньше среднего жену брать. Милка уже на других женихов заглядывается! Говорят, как гулять идёт, в косу ленточку едва заметную вплетает – намекает, понимаешь, соседям, что замужество под вопросом. Я бы уже и сам передумал, да у Третьяшика душа к ней лежит. Он уже извёлся весь! Я ему говорю – погоди, никуда твоя Милорада не денется, это она тебя по-женски терзает! А он уже который день в комнате запершись сидит, песни заунывные сочиняет. Все прислужницы подхватили, поют, вой во дворце стоит невыносимый. До чего дошло – шепчутся, что царевич топиться со дня на день пойдёт! Ты-то днюешь и ночуешь в своём шалаше, ничего не знаешь. Мать лицом побледнела, от еды отказывается. Выходит, Никита Михеич, нечего делать – надо жениться!

– Да я бы рад, батюшка, – покривил душой Никита, – но невесты подходящей нет!

– Как нет! – воскликнул царь. – А Светислава, дочь купеческая! А Цветана, что с южных озёр! Обе счастливы будут, если ты на них хоть посмотришь! Людмила Степановна, казначеева дочь, тоже в возраст вошла, если тебе кто попроще по нраву… Я сватов хоть сегодня пошлю!

Никита сморщился, поплескал босой ногой в речке, мальков распугал.

– Опять тебе в лесу лесу мало, как я погляжу! – разозлился царь. – Судьба брата безразлична, на здоровье матери с высокого дуба плевал, доброе имя отца запачкать решил! Гордыня из тебя так и прёт!

– Да нет же, батюшка! Была бы по мне невеста, я бы сразу…

– Запряг прямо, а поехал криво… Всё, надоело! Сколько тебя уговаривать! – Царь Михей вскочил на ноги, затрепетали ивовые листочки. – Даю тебе трижды по дюжине дней. Не женишься – не сын ты мне боле! Хоть из-под земли невесту доставай! Хоть в царстве Кощеевом ищи! Там, говорят, девиц свободных вдоволь!

Никита в смятении тоже поднялся на ноги.

– Царь-батюшка, да как же так!

– Всему бывает перемена, – сказал царь Михей. – Царским сыном быть – это не только карасей ловить да штаны просиживать.

Никита опустил голову. Вдруг и любимые птичьи песни показались издёвкой, и ручей как будто насмехался над средним сыном.

– Пойми, сынок, – смягчился царь и погладил юношу по светлым вихрам, – у меня на всех вас надежды были. Святозар, старшенький, должен был великим воеводой стать, да раньше женился. И воевать теперь не с кем… Ну хоть так царство укрепил! Внуки, опять же, нам с царицей на радость. На Третьяшу хотел хозяйские дела оставить, а он весь в мать, трепещет что осиновый лист, чувства у него, понимаешь! Ну а ты-то! Вроде всё в порядке – рослый, сильный, на лицо не урод! Конечно, в лесу пропадаешь немерено, поговаривают, с белками да синицами лучше, чем с людьми, ладишь, но оно-то и ладно… Главное, в бою любого победишь! Но, не обижайся, видом орёл, а умом тетерев! Пора и о семье подумать. Слова свои я назад не заберу – не приведёшь невесту в срок, так вообще не возвращайся.

Никита помыкался ещё у речки, удочку попереставлял, но покой испарился как не бывало. Невидимый глазу с такого расстояния, царский дворец давил, требовал вернуться.

Глава 1

Утром пришла матушка. Она стояла в проходе, сложив руки на груди и гневно сверкая синими глазами. Никита изредка оборачивался от мешка, в который наугад кидал вещи, и такими же синими глазами сверкал в ответ, правда, получалось слегка виновато.

В мужскую часть дворца женщины не ходили, но Искре Святозаровне законы были не писаны. Даже платье она носила неправильное – с коротким подолом чуть ниже колен, с узкими штанами и широким вышитым красно-синим поясом. Волосы хоть и убирала под платок, но из-под него на глаза падала светлая с седыми прядками чёлка. Местные такого никогда не видали, разговоров было, когда Искра только вышла замуж за царя! Но уже спустя пару месяцев девицы одна за другой стали чёлку отрезать, чтобы быть похожей на молодую царицу.

Поговаривали, что, когда юную северную княжну привезли во дворец, мать царя Михея да её подружки-боярыни вздумали девушку присмирить, да не тут-то было. Искра что-то нашептала молодому мужу, и тётки мигом отправились доживать свои деньки в глухой деревне на краю леса. Свекровь осталась. Долго ещё женщины мерились характерами, а потом внезапно подружились, обнаружив, что, несмотря на отличия, одинаково сильно любят две вещи: песни и царя Михея.

Когда родились сыновья, оказалось, что в сердце Искры Святозаровны любви больше, чем звёзд на небе, и царице часто было сложно решить, кто прав, а кто виноват. Поэтому она поровну отвешивала всем не менее сильного, чем её горячая любовь, ледяного северного гнева. Царь Михей на такое говорил: «Снега много выпадает, да скоро тает».

Никита знал, что отцу уже досталось – вчера царицыны гневные крики только глухой не услышал, а кто глухой, тот почувствовал, как сотрясаются брусья деревянного дворца. Впрочем, об упрямстве царя Михея слагали легенды далеко за пределами царства, так что Искра, побеждённая на одном поле боя, перешла на другое. Здесь она тоже потерпела поражение, ведь Никита не проронил ни слова, даже не поприветствовал любимую матушку – отчасти от страха, отчасти по хитрости: знал, что ей надо за что-то зацепиться, чтобы начать метать молнии.

Поэтому спустя полчаса гляделок Искра плюнула угасающим угольком:

– Как дитя малое, честное слово!

На том развернулась и ушла к себе, как можно громче топая каблуками.

Все уже знали, что Никита собрался в Кощеево царство. Он по глупости первым делом, как с рыбалки вернулся, пошёл к Святозару. Когда-то Святозар с Михеем у Кощея оружие выторговывали, а Святозар вроде бы и воинскому делу обучался. Об этом молчали – после случая с Тихомировой младшей дочкой о таких договорах болтать стало зазорно, поэтому Никита только догадывался, что Святозар не на южные озёра учиться ездил. Очень уж диковинные приёмы он Никите и Третьяну показывал. А потом вообще со старшей тихомировской дочкой, Ульяной, сошёлся, и порос его военный путь быльём. Правда, царь Михей и тому был рад – ведь завоёвывать предполагалось как раз-таки земли соседа, царя Тихомира.

В большом зале за длинным столом сидели друг напротив друга Никитины братья. Старший, Святозар, поглаживал аккуратную бороду и изучал доску, на которой были расставлены чёрные и белые агатовые шарики со спиленным основанием. Младший, Третьян, наблюдал и прятал за кружкой с пивом довольную усмешку.

Братья были похожи – все трое светловолосые, синеглазые. Только Святозар крепкий, с волосами по плечи и аккуратно подстриженной густой бородой, Третьян – худой, в мать, волосы тонкие, но зато до пояса, перехваченные на лбу красно-синей лентой, вышитой самой Искрой Святозаровной. А Никита был чем-то средним, как, впрочем, среднему сыну и положено. Иногда стремился походить на старшего брата, отстригал волосы, а они быстро отрастали и лежали крупными кудрями. Борода пока не росла. Иногда хотел длинные волосы, чтобы как у младшего, – но они лезли в лицо, летали по ветру, и он снова отрезал их.

Никита хотел поговорить со старшим братом наедине, но тот отмахнулся и, подняв белый шарик, переставил его по доске от себя:

– Как тебе такое, Трешик?

– Ха! – воскликнул младший, занёс руку, но застыл, задумавшись.

– Ну? – обратился Святозар к Никите.

– Как до Кощея добраться? – выпалил тот.

Третьян выронил чёрный шарик. Тот с грохотом упал и покатился по полу.

– Зачем? – поднял брови старший, а потом, опомнившись, заявил: – Нам почём знать, да, Трешик?

– И правда, Никита, зачем? – проигнорировал вопрос младший.

Никита сел на свободный стул и всё объяснил. К концу рассказа Третьян уже давился от смеха, а Святозар поглаживал бороду.

– К Кощею, Никитка, не ходят, – наставительно сказал он. – Его зовут и ждут.

– Ты же ходил! – в отчаянии воскликнул Никита.

Третьян не выдержал и расхохотался вслух.

– Братишка, – сказал ему старший. – Ты шарик поищи, а я Никиту на воздух выведу. У него ум за разум зашёл, видать, давно со своими белками не любезничал.

Никита не сопротивлялся, когда Святозар потащил его за локоть по коридорам и вывел на задворки. Там Святозар наклонился к самому уху Никиты и прошептал:

– Первое: докажи. Второе: многословие – не мудрость. Третье: я не ходил. Отец позвал Кощея, и тот сам решил меня на время забрать. А какую цену мы за обучение заплатили – сам догадайся. На свадьбу с миру по нитке собрали. Если бы Ульяна своего отца не уговорила, позор был бы, а не пир.

– Как я его позову? – прошептал в ответ Никита. – Я же у него невесту требовать собрался. Он точно не придёт.

– Дурак ты, – громко сказал Святозар, отстраняясь. – Я иногда диву даюсь: ты словно младший, а не средний. Заканчивай со своей дурью, взрослей и женись – хоть на Людке.

– Я не хочу…

– А тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь – не маленький, – резко ответил старший. – Сам и так и так маяться будешь, а сейчас из-за тебя семья страдает. Третьян-то в чём виноват?

– Я подумаю, – буркнул Никита.

– Воду в ступе толочь – вода и будет, – огрызнулся Святозар и ушёл доигрывать.

Никита и правда собирался подумать. Ушёл в сад и там рисовал палочкой на земле женские лица – чью-то внешность знал, а кого и выдумывал. А когда вечером голод заставил его вернуться во дворец, оказалось, что Трешик всем разболтал новую шутку: Никита отправляется сразиться с Кощеем и отобрать у него самую красивую невесту.

Материнские черты братья разделили поровну, а вот отцовское упрямство почти всё досталось одному Никите. Впрочем, рассудительности у него тоже оказалось некоторое количество, поэтому он решил, что утро вечера мудренее, и лёг спать. Утром он поразмыслил, что можно ещё пару дней погулять на природе, порыбачить в тишине, а потом уже определиться. Но тут пришла служанка, принесла горячую воду для умывания и всё безуспешно пыталась скрыть улыбку. Тогда упрямство победило.

Никита начал собирать мешок, толком и не зная, что туда класть – потому что понятия не имел, куда именно идти. За этим делом его и застала мать. После взаимного прожигания глазами деваться стало некуда – будь Искра Святозаровна мягче, может, села бы рядом с сыном да и уболтала бы жениться. А теперь дороги назад не было. Раз родная мать считает, что средний сын полон непоколебимой решимости – значит, придётся её демонстрировать.

Видимо, с досадой думал Никита, зачем-то взвешивая в руках две рубашки – с вышивкой и без, придётся решительно выйти из дворца с мешком, полным барахла, и решительно направиться куда глаза глядят. Может, сразу позвать Кощея – надо было всё-таки уточнить, как это делается. Кощей, если и появится, посмеётся над Никитой, как и все остальные, и тогда можно будет продолжить решительно идти. Куда?.. Не важно. Главное – от дворца. Там ему точно места больше не будет.

От безрадостных мыслей Никиту отвлёк стук в дверь. Он открыл – никого.

– Пусти, Никита Михеевич!

– Ульяна, ты? – спросил Никита, отступая.

– Нет, Кощей, – язвительно сообщил женский голос. – Ой, прости!

Никита закрыл дверь, а Ульяна, стащив с головы переливающийся рыбьей чешуёй платок, приглаживала растрепавшуюся смоляную косу.

– Не смотри, дай приведу себя в порядок.

Она сунула волшебный платок в карман передника, одновременно выудила другой рукой обыкновенный платок, жёлто-зелёный, в одуванчиках и подсолнухах.

– Нехорошо, Ульяна, зачем пришла! – опустил голову Никита.

– Мне Святозар Михеевич рассказал.

Никита кисло кивнул и поднял голову. Ульяна уже прикрыла волосы платком и чинно сидела на стуле, опустив взгляд чёрных глаз и положив руки на огромный круглый живот – ни дать ни взять луна! Не положено ей у всех на виду разгуливать, вдруг кто косо посмотрит, ребёночек слабый родится. Только платок-невидимка её и спасает. А что было бы, если бы проведала Искра Святозаровна, подумать страшно!

Никита знал, что у Ульяны есть пара-тройка заворожённых вещиц, а остального она добивается только смекалкой и обаянием. Но какой бы покладистой и почтительной невестка ни была – Искре всегда было мало.

Любовь, живущая в сердце Искры Святозаровны, на жену старшего сына не распространялась. Царица даже не пыталась, как со свекровью, найти что-то общее с невесткой. Иногда в сердцах говорила, что лучше бы Кощей Ульяну забрал, а не младшую, Варвару. Эта, говорила пылающая Искра, и самого Кощея переколдовала бы. Впрочем, о Варваре в царствах, ныне подружившихся и породнившихся, старались не вспоминать.

– К Кощею никак не попасть, – сказала девушка. – И от него не возвращаются.

Никита недоверчиво хмыкнул.

– Муж-то твой вернулся!

– Пообещай, что молчать будешь, – нахмурилась Ульяна.

– Что?!

– Пообещай!

– Обещаю, – удивлённо ответил Никита.

– Ушёл Святозар учиться воинским премудростям и чарам. Но Кощей чарам только девиц учит.

– А ты откуда знаешь?

– Не важно. Святозар Михеевич воевать-то не хотел, особенно с соседями. И Кощей ему предложил другой путь.

– Кощею-то зачем? Он войной дышит…

– Ничего-то ты не знаешь! – огрызнулась Ульяна. – Ой, прости. Чем он там дышит, не имеет значения. Когда Кощей Святозара отпустил, то на пути домой тот меня вроде как случайно в поле повстречал. Мы всё с ним обговорили. Сошлись на том, что войны точно никто не желает, а с остальным разберёмся…

– А как же ваша любовь? Про которую песни поют?.. – удивлённо спросил Никита.

– Любовь потом приходит, Никита Михеевич. А с каждым ребёночком ещё ширится, – улыбнулась Ульяна, поглаживая живот. – Может, и тебе стоит к невестам из Яви присмотреться, прежде чем в пограничье с Навью отправиться?

– Поздно, Ульяна Тихомировна. Откажусь – все надо мной ещё пуще смеяться будут, – ответил Никита. – Да и не хочу я… Скучные они!

– Думаешь, с Кощеевыми невестами веселее? – усмехнулась Ульяна. – Посмотрю я на тебя потом, когда ты постарше станешь! Впрочем, хватит переливать из пустого в порожнее. Решился?

– Неужели поможешь? Как?! – От волнения Никите захотелось прыгать и бегать по комнате, но он сдержался, чтобы Ульяна не утвердилась ещё больше в мнении о его ребячестве.

– Я же сестру провожала, глупый. Ой, прости, Никита Михеевич! В общем-то и не провожала… Бежала в слезах за Кощеевым конём и кричала, пока силы были… Так что направление укажу. А ещё сказки внимательно слушала. Знаешь же про камень на перекрёстке трёх дорог?

Никита помотал головой.

– Небось няньки рассказывали, да ты забыл.

– Конечно, забыл! Я сказками уж дюжину лет не интересуюсь! – возмутился Никита.

– Вот и зря! – заявила Ульяна. – Тогда слушай теперь… Скачет по полям Владимир Книголюб. Сильный, как медведь, смелый, как птица хищная, умный, как лиса. Конь его – с гору размером. За спиной – сума походная, что пещера тёмная. В суме – перо вороново, свиток белоснежный и кошель с секретиком. И книги настоящие, в толстых переплётах, от корешка до корешка разными письменами исписаны. Видит Владимир Книголюб – лес, а у леса плоский камень.

– Это знаю! – воскликнул Никита. – Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя, и коня потеряешь.

– Куда отправился Владимир?

– Прямо, потому что конь ему как друг, они порознь не смогли бы жить – так лучше вместе сгинуть. Я вспомнил, может, не надо всю сказку? – взмолился Никита. – Да и тебя хватятся.

– Твоя правда… Тогда покороче. Переходит Владимир три молочные реки и за каждой встречает Кощееву сестру. У первой оставляет коня, второй книги отдаёт, а у третьей сестры память теряет. После этого попадает Владимир в Кощеево царство, и с собой у него только перо, свиток и кошель. Владимир вытаскивает из кошеля с секретиком три яблока. Кошель-то зачарованный и теперь пустой, а ему обязательно нужно быть полным. Вытягивает кошель из Кощея новый секретик, и обманутый чародей незваного гостя из своего царства выпускать отказывается. Живёт Владимир Книголюб у Кощея, от скуки книгу пишет обо всём, что видит и слышит. Тут приходит к Кощею девушка и говорит: ты моего отца отпусти, а я у тебя останусь. Кощей так и поступает. А Владимир-то и не помнит дочь – поэтому, не заботясь о её судьбе, обманом уносит книгу с секретами Кощея. С тех пор и повелось: лишь девушек забирает чародей, а коль юноша умудрится пробраться в его царство – там и сгинет.

– И какое знание я должен из этого выудить? – серьёзно спросил Никита.

– Выудить ты должен указания и предостережения, конечно, – фыркнула Ульяна и тут же смутилась и покраснела. – Прости! От плакучей ивы пойдёшь по дороге из белых цветов…

– Я там только вчера был, не видел никаких цветов! – перебил Никита девушку.

Ульяна вынула из кармана передника полузакрытый белый цветок с острыми лепестками.

– Горецвет… – прошептал Никита. – Откуда он у тебя?

– С проводов Варвариных. Они не вянут. У меня ещё много, – уж очень легко произнесла Ульяна.

Никита молча протянул ладонь. Цветок был холодный и как будто забирал тепло с кожи.

– Брось под ивой с той стороны, откуда солнце каждый день бежит, и память о дороге из горецвета проявится. Выведет она тебя к плоскому камню с письменами. От камня твой путь лежит прямо. За первой рекой Кощеевой сестре отдашь коня. Дальше вторую реку перейдёшь.

Ульяна извлекла из бездонного, словно зачарованный кошель, кармана свёрточек, перевязанный красной лентой.

– Вот, отдашь второй Кощеевой сестре. – Она протянула свёрток Никите и предостерегающе воскликнула: – Не читай!

Никита всего-то приподнял край ткани – внутри оказалась стопочка записок на бересте.

– А там, как в другой сказке – «подавшего сию бумагу предать страшной смерти»? – поинтересовался Никита.

– Это наши семейные женские секреты – второй Кощеевой сестре понравится, а тебе знать не положено, – обиженно произнесла Ульяна и добавила: – Нашёл, над чем смеяться! Сам идёшь к смерти в объятия.

Шутить сразу расхотелось.

– Ну вот, уже и нос повесил! Лучше слушай да на ус мотай. С сёстрами Кощеевыми шутки плохи, особенно с третьей – ведь за её домом вход во дворец. Если две сестры тебя не удержат, то третья изо всех сил постарается! Что с ней делать – не знаю. – Ульяна развела руками, и Никита постарался не смотреть так открыто на её живот. – Видать, надо не забыть, кто ты есть и зачем пришёл. Хитростью и умом победишь. Но, послушай меня, попробуй со второй договориться… Она – самая умная из трёх, подскажет, посоветует.

– Очень воодушевляет, – пробурчал юноша едва слышно. – А там точно книги второй, коня первой, память третьей? Я, кажется, другое слышал.

– Я тоже сомневаюсь, – призналась Ульяна. – Что-то муж рассказал… Каким-то сказкам сотня лет, а другим вся тысяча. Вот сейчас я тебе рассказала, что-то перепутала, а до меня перепутала нянька, а раньше – её бабка. Да ты на месте сообразишь – чай, не дурак из сказки!

Вот тебе и указания, подумал Никита, но не стал ничего говорить девушке, которая ради него нарушила все правила, да ещё как маленькому разжёвывает… Ей уж идти пора, точно заметят! Ульяна тоже поняла, что задержалась, и вновь принялась копаться в кармане – на этот раз в поисках платка.

– А тебе какой интерес, Ульяна Тихомировна?

– Первое: ты мне не чужой, хоть чем помогу. Второе: Третьяну помогу… – сказала Ульяна и почему-то замолчала.

– А третье? – спросил Никита, догадавшись, что Ульяна от мужа научилась обозначать числами мысли и что «третье» будет самым важным.

Ульяна встала, обернула голову волшебным платком прямо поверх цветочного. Стоило девушке завязать узелок под подбородком, как она исчезла. Никита по звуку шагов проследил её путь по комнате. Скрипнула, открываясь, дверь.

– Ульяна?

– Третье… Вдруг ты Варвару вытащишь, Никитушка? Никита Михеевич то есть…

Глава 2

Царь Михей вышел на балкон нарядный, в короне-ободе с рубинами и сапфирами. Царица Искра в лучшем платье, вышитом цветами и листьями кислицы – на счастье – стояла рядом и до последнего держала каменное лицо, а потом вдруг разрыдалась и убежала. Её примеру последовали несколько девиц из тех, что высовывались из окошек женской половины. Никита вроде заметил и Ульяну – показалось, что мелькнул жёлто-зелёный платок. Мужчины же вышли к самим воротам. Никто не проронил ни слова – словно и не потешались вчера над царевичем. Один Третьян широко улыбался и легкомысленно махал рукой.

– Как договорились, сын. В добрый путь! – крикнул царь с балкона.

Никита поднял вверх маленький круглый щит с изображением улыбающегося солнца и развернул коня, напоследок попытавшись заставить его прогарцевать. Горошек то ли не смог, то ли не захотел. Никита по глупости признался конюху, что коня придётся оставить. Вряд ли на обратном пути Кощеева сестра расстанется с подарком – если будет обратный путь. Поэтому конюх резонно заключил, что племенных коней для такого дела жалко, и выделил царскому сыну Горошка – серого в яблоках молодого жеребца.

– С придурью, – отрезал немногословный конюх, передавая поводья, и Никита усомнился, о коне ли это он.

Никита позволил Горошку самому выбирать темп. К его радости, конь скакал ровно, и юноша любовался знакомыми полями, где ровные ряды зелёной ещё пшеницы клонились по ветру; сочной травой лугов, которую топтали пятнистые коровы; речушкой, искрящейся от солнечных лучей, и наслаждался ароматным летним ветерком. От деревушек тянуло костром и свежим хлебом, от леса – влажной почвой, а от дороги под копытами – пылью.

И вдруг всё это разнообразие стало досаждать, давить на голову. Даже звуки, и те показались слишком сложными – птицы поют, грачи орут, пастушок в поле насвистывает, мушки гудят, копыта… Цок-цок, цок-цок… Никита сжал ногами лошадиные бока, и Горошек понял, помчался так, что только ветер в ушах свистит!

Едва завидев иву, Никита натянул поводья. Сразу приближаться не стал – спрыгнул с коня, подвёл к реке напоить и напился сам. Рёбра как будто сузились, дышать стало тяжко. Кожаный пояс стиснул живот, а рубашка такой тяжёлой показалась, словно бы не из льна соткана, а из железа сплавлена. А это он ещё кольчугу решил пока не надевать!