Пролог. Разбитые клятвы
Катя
Я замираю перед зеркалом в ванной, вцепившись пальцами в край раковины. Две розовые полоски. Черт возьми, две четкие полоски. Беру второй тест – такой же результат. Третий – та же история. Мои колени подкашиваются, и я медленно сползаю на кафель.
– Мамочка… – шепчу я своему отражению, и губы сами растягиваются в улыбке.
Телефон в кармане так и жжет. Надо сказать Артему. Прямо сейчас. Мои пальцы дрожат, когда я набираю сообщение: "Дорогой, нам нужно поговорить. Очень важно".
Ответ приходит мгновенно: "Котик, сегодня аврал. Задерживаюсь. Целую!"
Я закусываю губу. Уже третью неделю подряд он задерживается. Но ничего, я подожду. Зато как он обрадуется! Может, куплю те самые крошечные пинетки, что видела в магазине? Или испеку его любимый яблочный пирог, как бабушкин…
Мысль о бабушке сжимает мне горло. Всего два дня назад мы стояли у ее кровати, и он… Он клялся ей на прощание.
– Я возьму Катю замуж, – говорил Артем, сжимая бабушкину руку, – буду любить и беречь ее всю жизнь.
А бабушка улыбалась. В последний раз.
Я решаю отнести ему ужин в больницу. Беру термос с кофе и коробку эклеров – он их обожает. По дороге представляю, как он удивится, как обнимет меня, прижмет к себе когда я сообщу новость. Еще вчера мы провожали мою бабушку, которая ушла так тихо и даже кажется светло. Еще вчера мы плакали, а сегодня вот новая жизнь.
Не успев додумать эту мысль я застываю в дверях ординаторской. Сквозь полупрозрачную штору вижу их: Артем сидит на краешке стола, а эта рыжая медсестра – Алиса – стоит между его ног, обняв моего жениха за шею. Их губы слились в поцелуе.
Коробка с эклерами падает на пол с глухим стуком.
Картонная крышка резко раскрывается и булочки с кремом оказываются на полу. Артем оборачивается ко мне и я вижу, что на его лице написан ужас.
– Кать! Это не то, что ты думаешь! – кричит мне жених.
Но меня уже не удержать, бегу назад по коридору, не чувствуя ног. В ушах стучит кровь, и только одна мысль бьется в висках: «Еще вчера он клялся умирающей бабуле. Сегодня готов отречься от всего».
Наверное все это было только для того чтобы не обидеть мою родственницу. Артем реаниматолог, он понимал, что бабушке недолго осталось и решил вот так вот скрасить ее конец: клятвами, что ничего не значили. Он ни минуты, получается, не думал обо мне в тот момент. Что я поверю, что решу, что у нас правда может быть семья.
Ну а теперь он понял, что свободен.
Дождь хлещет мне в лицо, смешиваясь со слезами. Телефон бешено вибрирует в кармане – он звонит без остановки. Я выключаю его.
В такси водитель бросает тревожные взгляды в зеркало:
– Девушка, вам помощь не нужна?
Я не отвечаю. Просто сжимаю кулаки, чтобы не зарыдать. В голове всплывают обрывки:
"Алиса сегодня дежурит?" – его невинный вопрос неделю назад.
"Мне нужно задержаться" – его постоянные отговорки.
"Ты самая красивая" – его шепот вчера ночью, когда он целовал мою шею, зная, что я только что потеряла самого родного человека…
Дома я опускаюсь на пол ванной, обхватив колени. Тесты на беременность лежат передо мной на тумбочке. Еще с утра я думала о том, как мы с Артемом сохраним один из них на память, как сделаем коробку, куда будем складывать все вещи, касающиеся жизни нашего еще не рожденного малыша.
– Что же мы с тобой будем делать? – шепчу я, гладя еще плоский живот и отвечаю сама не себе. – Не переживай, мы как-нибудь справимся.
Утром записываюсь к гинекологу. Врач заполняет карту:
– Будем вписывать отца?
Я качаю головой:
– Нет. Отца не будет.
Так началась наша с малышом маленькая тайна. Так заканчилась наша с Артемом любовь.
По крайней мере, я думала так, пока через шесть лет судьба не свела нас снова – в больничной палате, где Артем будет стоять у моей кровати, даже не подозревая, что у него есть дочь…
Глава 1. Кровь от крови
Артем
Я сбрасываю халат в урну для грязного белья, когда телефон снова вибрирует в кармане. На экране высвечивается сообщение от заведующего: "Артем, операционная 3. Скорая везет автомобильную травму. Ты понадобишься и это срочно". Взгляд выхватывает время – 03:17. Сегодня четвертая смена за эту неделю.
– Черт бы побрал этот дождь, – бормочу я, протирая ладонью запотевшее окно коридора. На парковке в свете фонарей мелькают огни скорой. Медсестры уже катят каталку к лифту.
Когда я врываюсь в операционную, там уже царит организованный хаос. Хирург Корнев, не отрываясь от пациентки, бросает через плечо:
– Артем! Наконец-то! У нас женщина 28 лет, множественные травмы после лобового. Давление падает.
В отличие от него я не успел ознакомиться с историей болезни – нужно было перехватить кофе после прошлого наркоза.
– Когда поступила? – автоматически спрашиваю я, надевая стерильные перчатки.
– 02:48. В сознание не приходила.
Я подхожу к головному концу операционного стола и застываю. Кровь в моих жилах вдруг начинает пульсировать горячее. Это… этого не может быть.
– Катя? – вырывается у меня шепотом.
Ее лицо искажено наложенной дыхательной маской, но я узнал бы эти глаза где угодно. Даже после шести лет. Даже во сне.
– Ты её знаешь? – Корнев бросает на меня странный взгляд.
– Мы… – язык вдруг становится ватным, – мы были знакомы.
Три часа операции пролетают как в тумане. Мои руки работают автоматически – дозировка, интубация, мониторинг. Но где-то в глубине сознания постоянно носятся мысли: "Почему она вернулась в город? Почему именно сейчас?"
Когда хирурги накладывают последние швы, Корнев снимает маску:
– Прогноз не очень радостный, – я и без него это знаю, но следующие слова заставляют меня попросту замереть, затаить дыхание. – В машине с ней был ребенок – девочка, лет пяти. Мы оставили ее в шоковой.
– Почему там? – не знаю, откуда во мне берется столько ярости. Кулаки сжимаются сами по себе, на кистях набухают вены. – Там же куча аппаратов!
– Она единственная на ключ запирается, – спокойно поясняет Корнев. – Ты же понимаешь, нельзя ребенку в наше нейрохирургическое отделение.
Это он намекает на не совсем пришедших в себя пациентов.
Снимаю одноразовую маску и перчатки, глядя на то как медсестры вывозят каталку с Катей из операционной.
– Я пойду и посмотрю, – бросаю хирургической бригаде.
– Зачем? – Корневу явно весело.
Ребенок. Пять лет. Шесть лет расставания. Математика проста и беспощадна.
– Потому что нельзя бросать ребенка в шоковой операционной надолго. Что если она испугается? – говорю я, чувствуя, как кончики пальцев предательски холодеют. – Тем более с закрытой дверью!
– Ей дали игрушки! – кричит Корнев мне в спину. – Я проследил.
Вход в операционную закрывается за мной и я ловлю себя на том, что понятия не имею, что чувствует оставленная без матери девочка, а я вот боюсь узнать правду, которую Катя возможно скрывала все эти шесть лет.
Шоковая пахнет антисептиком и печеньем. Приборы в спешке накрыты чистыми простынями. Аккуратно прикрываю дверь за собой, пряча ключ в карман и чувствую себя как добрый освободитель, явившийся вызволить из плена ребенка. Я еле допросился у медсестер этого ключа!
И наконец я замечаю ту ради которой явился сюда. В углу, на слишком большом для неё стуле, сидит девочка. Русые волосы, собранные в неаккуратный хвостик. В руках – потрёпанный плюшевый мишка с оторванным ухом.