Тень ее третьего имени

Бога

Tolede – Old Caltrone

“Может быть, ты и я Танцуем с дьяволом, Стоя на пропасти миров, И несемся прямо в ад»

Тео

Скрыть ничего не вышло. Я был слишком взволнован, пока бежал за Одиллией. На следующий день мои коллеги гадали, что за девчонка сидела в моем кабинете и как вообще могло произойти, чтобы такая девушка забрела в наше снобское королевство.

Сплетни смешили и пугали одновременно. Джону сказал, все редакторки убеждены, что у меня появилась пассия. Но пиарщики сомневаются – говорят, это, скорее, какая-нибудь актриска для экранизации романа Аманды Хоуп. Там главная героиня тоже бунтарка со смазливым личиком и мотоциклом. Забавно. Самый очевидный вариант никому в голову не пришел.

Но даже Джону я ничего не сказал. Лишь усмехнулся на его догадки и промолчал. Отсчитывал каждую секунду до конца ланча, чтобы вернуться к работе и до вечера больше не видеть никого. В первозданном виде сохранить свою нервную систему до уже родного

«Гранд Палаццо». До встречи с этой чертовкой.

Но получалось скверно. Стоило на минуту отвлечься от договоров, планов, отвернуться к окну, как в голове неизменно проскакивали неуместные мысли. Меня не покидало ощущение, что деловая встреча пройдет не по плану сразу, как девчонка откроет рот. Как бы я ни старался убедить себя, что все в моих руках, ладонь то и дело сама била по столу. Пульс в висках безнадежно утапливал меня в бесконечных вариантов поведения Одиллии. Оди… Черт.

Каким-то чудом я завершил все поставленные задачи на день. И лишь выходя из здания

«Crest House», разрешил себе погрузиться в прошлое, вспомнить подружек юности, жену. Хоть мы и разошлись с Лили, это произошло из-за моей загруженности, а не из-за нее. Из- за моей глупости. Нам было вместе хорошо, она встречала меня после работы с ужином, всегда поддерживала, неизменно организовывала нам в Тоскане отпуск. Она была ангелом, но удержать ее я не смог. Я променял семейную идиллию на работу, вместо того чтобы разобраться с собой, своим прошлым. И вновь я бегу от него. Меняю редкие часы отдыха на авантюру. Безумие.

Еще и идиотский дождь, а я оставил зонт в офисе. Черт. И ни одного такси. Просто ни одного. А если отойти подальше, к Мэдисон-авеню? Ценник, должно быть, выставят бешенный. Ну, что ж. Пришлось бежать до соседнего квартала, высматривать город сквозь мокрые стекла очков, обегать людей в толпе, нормальных людей, которые после рабочего дня спешат забраться в постель и читать, что душе угодно. Но нет, Тео Фарретти внезапно вздумалось изменить литературный мир, при чем, с самым неподходящим для этого кандидатом.

–

472

Атлантик

Авеню,

Бруклин.

Мексиканец улыбнулся, даже подмигнул, мол, не беспокойся, доедем быстро. «А я, твою мать, и не беспокоюсь», – хотелось сказать ему, но я лишь принялся протирать тяжелую оправу очков, после чего степенно повернул к окну голову. Серое небо в мутноватых трещинах облаков скрывало вершины небоскребов, отражаясь в их окнах наваждением. Резкость, суета дорог и тягучий смрад нависающих над Нью-Йорком туч – комбинация убийственная. Во всяких антиутопиях авторы намекают такими декорациями на Конец Света.

–

Твою

мать,

–

процедил

я

сквозь

зубы,

завидев

впереди

три

плотно

занятые

машинами

полосы.

–

Сколько нам ехать показывает? – перегнулся я через сидения к навигатору водителя. Мексиканец пожал плечами. В солнечном сплетении сам собой связался тугой узел. Опоздать

еще

не

хватало.

А

с

другой

стороны,

я

могу.

В

конце

концов,

я

и

так

предлагаю девчонке весомую помощь.

Знакомая разметка домов, мы проехали все три перекрестка. Лишь подъезжая к «Гранд Палаццо», я решил освежить план хода разговора: что я собираюсь предложить, на каких условиях и в какие сроки. Я перебирал в голове возможные отступления в диалоге, хотя и так понимал, что при встрече с ней с вероятностью 99,9% на воздух взлетят все ожидания.

Выйдя из такси, я чудом не наступил в лужу. От чего-то на мгновение остановился, взойдя на бордюр. Взгляд притянули блики фонарей на водной глади, и впервые за день в голове разрослась тишина – впервые за день. Словно я на долю секунды попал в поле абсолютной истины и покоя. Я смотрел на мутноватый гравий в воде, и плечи расслаблялись. Пару секунд протянулись на колеснице вечности. А потом я направился к дверям. Внезапно для себя я решил, что мне нечего терять. Разве что пост главного редактора в «Crest House».

–

Мистер

Ферретти,

вас

уже

ожидают,

–

уведомил

меня

метрдотель

сразу,

как

я

передал пальто в гардеробную. Глубоко вздохнув, я кивнул и прошел за ним. Сердце затрясло

всеми отклонениями сразу. Мокрая рубашка стала сухой за то время, что я шел вглубь зала. К столику, где меня уже ожидали.

Нарочито небрежно озирая столики, какого-то дьявола я не мог найти ее. Направление взгляда мертрдотеля – смотрю туда же. Нет. Правая сторона стенки – деловые партнеры, супружеские пары. Идем мимо. По левую сторону, вдоль мраморных колонн и фонтана – бизнесмены с Мидтауна. Ее нет здесь. Нелогично и странно, но я ощущал, что контроль над ситуацией уже потерян.

Только когда мы начали тормозить у панорамных окон в самой дальней части зала, я больше не смог вздохнуть. Как я и полагал, все мои разом ожидания взлетели на воздух.

–

Мистер

Ферретти.

Ко мне потянулась рука с идеальным маникюром. Плечи, как полированные, отражали на коже ненавязчивый отблеск свечей, все изгибы предплечья, словно у Лары Крофт, Деми Мур, Синди Кроуфорд. Но поразило меня, конечно, не это. Одиллия бы и в картофельном мешке вызывала желание у мужчин. Я ожидал любых перфомансов от нее, но никак не самого очевидного. Что бунтарка-байкерша с резкими фразочками и не сходящей с лица ухмылкой предстанет передо мной в открытом платье бандо, бриллиантовом колье и ниспускающимися серьгами вдоль шеи.

Я протянул руку в ответ. Словно транс. Она не отпускала своей, и я искал в ее глазах объяснение этому. Забыл, что могу просто разжать пальцы первым.

–

Вы

утомились,

Тео,

–

наигранно

засмущалась

она.

Спрятала

за

каймой

ресниц насмешливые искорки во взгляде. Я откашлялся.

–

Я

просто

не

ожидал

тебя

такой

увидеть.

Одиллия потянулась к меню. Словно специально закрыла от меня половину лица, оставив лишь глаза в аккуратном градиенте бронзовых теней изредка метать в меня молнии.

–

Какой?

Не

могу

же

я

прийти

в

куртке

«Феррари»

в

такое

место.

–

А

мне

кажется,

можешь.

Одиллия задержала на мне заинтересованный взгляд. Я поспешил перевести слова в шутку.

–

Я

еще…

–

Что

бы

выбрать?

Что

бы

заказать?

Мне

кажется,

вы

не

особо

голодны,

Тео.

Окончание моего имени как-то странно слетало с ее губ. Так, словно воздушный шар упорхнул в воздух. Этот перекат от "е" в "о" балансировал между нежностью и насмешкой. Она добавляла мое имя к концу предложения, двумя придыханиями вселяя в него легкость.

–

Заказывай,

что

хочешь.

Я

заплачу.

Гребаные итальянские корни. Полжизни, проведенные в Америке, так и не смогли избавить меня от привычки закрывать самому счет. С женщинами по работе я держал себя в руках. А тут… не выдержал. Но Одиллия, похоже, не обиделась. Лишь шутливо прищурила глаза, вызвав у меня улыбку.

–

Вы

очень

щедры,

мистер

Феррети.

Так

и

быть,

доставлю

вам

удовольствие. Я резко вскинул на нее взгляд. А она только и ждала этого.

–

Вам

же

будет

приятно

за

меня

заплатить.

–

Несомненно,

–

как-то

слишком

серьезно

произнес

я.

Оди

по-детски

хихикнула.

Лишь спустя пятнадцать минут мы определились с заказом. Стейки, десерт – указали официанту на то, что не требовало пояснений.

–

Франция,

с

долгим

послевкусием

и

средней

кислотностью,

сэр?

–

наклонился

парень

ко мне. Я резко пожалел, что назначил встречу в своем излюбленном месте. Одиллия с интересом отслеживала мои колебания.

–

Мне

полусладкое

красное,

–

сказала

она.

–

Предложите

нам

что-нибудь

из

Бордо

восьми-пятнадцати

лет

выдержки.

–

Шато

де

Л’Этерините

подойдет?

Одновременно мы кивнули. Официант удалился. Глубоко вздохнув и откашлявшись, я решил перейти к делу.

–

Послушай,

я

не

просто

так

позвал

тебя

сюда.

Одиллия придвинулась ближе, сложив у подбородка ладони в замок. Глаза резко увеличились, как у олененка, наполнились какой-то ранимой простотой, чем-то детским.

–

Твой роман – это смелая, откровенная история взросления. Без прикрас, попыток снизить

градус

при

упоминании

острых

тем.

Ты

пишешь

ярко,

хорошо.

Ничего

лишнего,

и образы в голове дадут фору голливудским блокбастерам…

–

Правда?

Я не сдержал улыбки на ее радостный вздох. В этом все авторы одинаковые. Стоит заговорить об их романе, теряется вся спесь и просыпается настороженный придирчивый ребенок.

–

Да,

ты

пишешь

кинематографично,

рынок

такое

любит…

–

Меня

вдохновлял

в

свое

время

Уолтер

Тевис.

Наверное,

только

«

Ход

королевы»

из

всех книг за жизнь я прочла дважды.

–

Свое

время

–

это

какое,

девочка?

Сколько

тебе,

двадцать один?

Она смешно надулась, выпучив глаза, как бы говоря, что со мной все понятно, и я, как все.

Ставлю на человека клеймо лишь по возрасту.

–

Ладно,

не

обижайся.

Мысли

у

тебя

проскальзывают

очень

даже

зрелые.

Особенно

в

наш прошлый разговор…

–

Да,

прости,

–

спохватилась

Одиллия.

Взмахнула

рукой,

словно

отбросив

манеры

светской дивы, разом вернув себе образ рок-звезды. – Я не планировала вести с тобой так нагло.

Как-то вышло само…

–

О,

я

понимаю.

Я

тоже

не

планировал

болтать

с

тобой

весь

час. И не планировал так же поболтать все время и сегодня.

–

Да,

вышло

странно.

На

меня

так

все

оборачивались,

когда

я

выходила

из

центра.

Один парнишка даже решил подойти. Спросил, по какому вопросу я посещала тебя.

Внутри неприятно зажгло.

–

И

что

ты

ответила?

Она хихикнула, не успев договорить. Официант решил продемонстрировать нам все грани своего виртуозного владения бутылкой. Обычно краткий отзвук вылетевшей пробки, мерное течение вина успокаивало меня, напоминало о детстве в Италии. Там официанты больше, чем посыльные за едой. В чем-то их задачу можно приравнять к искусству гейши. Но сейчас пируэты бордовых струй лишь раздражали. Они мешали говорить Оди.

–

Приятного

вечера,

–

томно

произнес

парень.

Мы

с

Одиллией,

не

сговариваясь посмотрели ему вслед. Потом друг на друга.

–

За

встречу,

Тео,

–

подняла

она

бокал.

Кивнув, я с улыбкой обхватил стеклянную ножку. Ненавязчивый звон окатил вибрацией воздух. Одиллия усмехнулась, я смотрел на нее. Стало интересно, что из ее эмоций фальшь – вездесущая ухмылка, испытующий взгляд или детское смущение и нежные окончания в конце предложений.

–

Так

что

ты

ответила

парню

на

вопрос?

–

внезапно

вспомнил

я

о

прошлой

теме.

–

Какой?

–

повела

Одиллия

плечом.

–

О

том,

кто

ты

мне…

Зачем

пришла.

Она, не торопясь, отпила глоток, поводила черным ногтем по граням бокала. А потом резко вскинула взгляд. От неожиданности я невольно отклонился назад.

–

Кто

я

тебе,

–

повторила

Одиллия

на

свой

дерзкий

лад.

–

Я

прошла

мимо

него,

даже

не взглянув. Лишь бросила в воздух: ошибка.

Преодолев секундное онемение, я рассмеялся. Пазл встал на свои места. Такие фразы и впрямь бросают лишь подружки из Тиндера.

–

Что

смеешься?

–

посерьезнела

она.

–

Сказал

всем,

что

трахаешься

со

мной?

–

Нет,

ты

что, – часто заморгал я против воли.

–

Не

сомневаюсь.

Репутация

превыше

всего.

Это

мне

втирала

мать

с

самого

детства.

Она, наверное, права, тебе лучше знать. Но вы никогда не уясните одну вещь…

Рука сама потянулась к бутылке вина.

–

Что не важно, кто где работает, какую жизнь ведет, может или не может позволить себе есть

в

таких

ресторанах,

–

обвела

Одиллия

в

воздухе

потолок,

–

потому

что

статус

даст

тебе фору ровно на пять минут. А дальше вскроется все, что ты представляешь из себя на самом деле.

–

О

чем

ты?

–

мотнул

головой

я.

Одиллия наклонилась ближе. Ее лицо почти у моего, нотки ветивера заполонили воздух.

–

Да о том, что происходит прямо сейчас. Тео, я никто. Я работаю в кофейне и общаюсь с говнарями на трассах Нью-Йорка. Я написала один роман, который в трезвом уме и памяти никто никогда не издаст, но я сейчас здесь, над тобой, и могу играть так, как мне вздумается. А ты и дальше будешь стараться не уронить лицо, свое достоинство, ты ведь такой крутой важный дядя при бабках. Официоз жалким пластырем ляжет на твою одержимость мной, выставит тебя извращенцем. Ведь тебя не волнует мой роман, лишь позабытая

искра

в

нем.

Она

сейчас

набирает

мощь

в

твоих

глазах.

Так

смотришь

на

меня… Мистер Феррети, вы просто животное…

И я поцеловал ее. Так, как целуют в фильмах самоуверенные мачо. Я таким не был, но я горел. Так, что весь мир вокруг стал пеплом на моих ботинках. Я держал ее шею, ощущая, как бьется под пальцами ее пульс. Впивался в ее губы, словно поглощая сладкое вино.

Повинуясь току своей крови, я чиркал красный крест на своей жизни и принципах. Я не

думал ни о чем. Просто не мог. Надеялся, что подумает она, но Одиллия лишь стала искать мой торс под вспотевшей рубашкой.

–

Перестань,

–

прошептал

я.

Виски

больно

сдавливали

голову.

Я

разрывался

под

касаниями ее губ, под их плавным рисунком на шее.

–

Одиллия,

стой.

На

нас

смотрят.

Но она не слышала меня. Пока я лишь исследовал ее голую спину, с меня стал сползать воротник рубашки.

–

Все,

перестань…

Наивный. Глубоко дыша, я смотрел в бесстыжие глаза, что двумя изумрудами забирали мою сущность в свой плен. Ладно, хорошо. Господи…

Она нависала надо мной, наблюдая, как скованные пальцы набирают по клавиатуре адрес для такси, как руки мучительно изгибаются в запястьях, все ошибаясь и вновь набирая текст.

–

Не

торопись,

Тео,

–

прошептала

она.

–

Впереди

вся

ночь…

–

Заткнись! – это уже не я процедил. Не я вновь притянул ее к себе, впиваясь ногтями в нежную

кожу

под

волосами,

оттягивая

волосы

вверх,

чтобы

поцеловать

ее

шею

у

затылка.

Она издала чуть слышный стон. На придыхании успела проговорить: "Вызывай уже".

–

Пять

минут.

–

Надеюсь,

у

нас

будет

больше.

Наотмашь шлепнул ее по ноге. Беззвучно. Под столом. Никто не видел, но она все почувствовала, потянула на себя галстук так сильно, что я стал задыхаться. Маленькая сучка.

–

Угомонись.

Надо

оплатить

счет.

–

М-м,

хочешь

доставить

девушке

двойное

удовольствие?

–

игриво

провела

по

моей

щеке

Одиллия.

Да. Ты еще не знаешь, какое.

Оставив официанту стопку чаевых, мы вышли на воздух. Уже не тот, что проводил меня сюда. Ночью Нью-Йорк – город грехов, а не работы.

Я взял ее за руку. Крепко. Я, но как будто уже не я. Я настоящий, словно Билли Миллиган, давно покинул "пятно", ушел из сознания. Но Одиллия оставалась собой. По крайней мере, той частью себя, которая была под ее контролем.

Таксист все понял без слов. Все почувствовал. Мы неслись так быстро, что я растворился в собственном токе крови в висках, почти не чувствуя боль от ее ногтей у себя на запястье. Она все искала мой взгляд. Я все прятал глаза в тени, так, чтобы она не видела их даже в отражении.

Приехали. Чуть не перепутал забор. Ряд пронумерованных таунхаусов впервые предстал передо мной сплошной серой массой. Ее вдох – затем мой. Она выдыхает, я пытаюсь задержать дыхание. Но этот ветивер, чертов ветивер. «Signore, che il cuore resti puro, e la mia volonta ferma come roccia…»1

Дверь припечаталась к стене. Одиллия повисла на мне сразу, как мы перешагнули порог, эту точку невозврата. Надо дойти до кровати, аккуратно снять очки, хотя бы включить свет, но я не могу перестать вдыхать ветивер с ткани ее платья. Не могу отнять губ от шеи, ключиц и ее груди. Нежная кожа под шелком, мне так хотелось увидеть ее, но я уже ничего не могу. Не могу. Не могу отпустить ее.

–

Тео, – все шепчет она. Больше в окончании нет плавности, воздуха. Лишь удушье. Сдержанный

вскрик,

резко

замерший

в

воздухе.

Ее

пальцы

играются

с

моими

волосами,

1Господи, пусть мое сердце останется чистым, а воля твердой, как скала.

оттягивают их до боли, звона в ушах, но ее аромат намертво приковал мое тело к ней. Я успел пройти лишь до гостиной. Дрожь. Оступаюсь обо что-то в темноте, и падаю вместе с ней, успевая удержать ее у самого пола. Знаю, что усмехается. Чувствую – закусывает губу. Пока я дышу у ее уха, теряя способность выпускать воздух без рева.

–

Успокойся,

малыш,

–

шепчет

она.

–

Замолчи!

Ладонь звонко впечаталась ей в щеку.

–

Ах ты,

тварь!

Гибкая, сильная, как пантера, Одиллия извернулась и в один рывок выбралась из-под моего тела на свободу. Закинула на меня ногу – под ней теперь я. Одной рукой она стала душить меня, другой оттягивать кудри со скальпа.

–

Ты

что

позволяешь

себе,

мразь?

–

громким

шепотом

произнесла

она,

пытаясь

вставить все слоги без пауз на вдохе.

Ее ладонь плотно прошлась мне по щеке. Не игриво, как я шлепнул ей. Так бьют парни на уличных потасовках. Темнота враз налилась кровью. Я словно провалился в ад. С самым коварным демоном в моей жизни.

Бросив очки к стене, я притянул к себе ее лицо. Искры в глазах угасали под гнетом вездесущего ветивера, накала грозы в ее волосах. Ее губы давно потеряли на моей шее свой блеск и теперь стесывали об нее кожу до трещин.

–

Одиллия…

Укусила меня. Въедливые поцелуи устремились вниз, ожесточенно, словно сдирая покров с моей сущности. А потом ей надоело. Я ожидал чего угодно, но не треска ткани у себя на груди. Одним рывком она порвала рубашку. Еще до того, как стих удар пуговиц об пол, я резко потянул вниз молнию платья. Она осталась в одном белье. Глаза привыкли к темноте. Я стал думать, что Одиллия – лишь удачная маскировка Лилит или какой-то другой демонической сущности.

Чем ниже я стягивал ткань платья, тем все сложнее становилось дышать. Казалось, сейчас порвется и ширинка брюк. Одиллия поспешила припасть вниз. Лишила удовольствия наблюдать очертания талии. Но обещала другое…

–

Боже

мой,

–

чуть

не

потерял

я

душу.

Ее

пальцы

обхватили

член

нежным

кольцом

и, казалось, обрели с ним вселенскую гармонию.

–

Не

упоминай

имя

Господа,

пока

грешишь.

Что,

мама

не

учила

тебя

такому?

Хотелось прижать эту суку к стене. Связать и всю оставшуюся жизнь не давать ей даже пошевелиться под своим телом. С губ стала сочиться кровь. Металлический привкус побуждал тягу к власти над ней еще сильнее. Но я не мог. Ее движения губ были слишком умелыми…

Я разучился говорить. Просто притянул ее за волосы к себе, подхватил влажный подбородок, взглянул в глаза. Конечно, так казалось в темноте, но даже это знание не смягчало ужаса: в глазницах была встречала темнота. И две безумные искры по центру.

–

Ты

что-то

хочешь

сказать,

дружок?

–

произнесла

Одиллия

с

резкой

издевкой.

Нет. Я скинул ее с себя. Прижал к полу, зажал ее грудь. Соски, словно камень, но этого мало. Я хотел довести до предела похоть. Соленые, сладкие, набухшие. Я пытался обращаться нежнее с совершенством. Не выходило. Она слишком хороша. Я не знал, как усмирить жажду все взять от нее.

Каждый сантиметр ее тела хотелось обвести языком, укусить там, где сдержаться уже невозможно. Таких мест было много – все. Одиллия стала стонать, все больше пытаясь спрятать от меня свое лицо, изогнуться назад, но я только и ждал этого.