– Даже рожденные бурей люди могут быть слабыми! – декламировала Наташа, прикрыв глаза. В одной руке – гусиное перо, в другой – блокнот, а перед ней – огромный зал на четыре тысячи мест. Слепящий свет прожекторов со всех сторон бьёт по глазам, восторженные фанаты кричат и размахивают телефонами, вспышки фотокамер почти не различимы в этом ярком хаосе. Её голос усиливается микрофоном и разносится во всему залу. Поклонники, раскрыв рты, ловят каждое слово, произнесённое Наташей. Они следят восторженно за каждым движением руки, ноги или головы, которое она небрежно роняет со сцены. Зрители вокруг затаили дыхание, чтобы ненароком не пропустить главных слов. Она для них – творец, глоток счастья, проводник в мир нового. Она несёт им истину через стихи. Наконец Наташа произносит последнее слово, делает лёгкий кивок в сторону взбудораженной публики и ждёт реакцию из зала. И этот момент настал: раздаются долгожданные аплодисменты. Но они какие-то хлипкие, вялые, безжизненные. Словно со всего многотысячного зрительного зала только два человека по достоинству смогли оценить её творчество. Наташа резко открывает глаза и…
…огромный зал растворился, уменьшившись до пределов её комнаты. Вместо софитов в глаза бьёт лампочка из люстры с той стороны, где откололся лепесток от стеклянного цветка на плафоне, и глазам от этого больно. Оказывается, Наташа уже стоит на деревянном стуле, а не на огромной сцене, и видит перед собой маму и папу, стоящих в дверном проёме. Они старались громко хлопать, а папа даже один раз крикнул: «Браво!»
– Наташенька, дочка! Это так здорово! – воодушевлённо произнесла мама, приложив руки к груди.
– Ага, так проникновенно! – добавил отец, поглаживая небольшую тёмно-русую бородку. Он хитро подмигнул дочери. – Ты бы вокруг себя хоть кукол рассадила, а то получается, что на твой концерт никто не пришёл. Мы вот и то случайно заглянули. В следующий раз хоть афишу нарисуй и на холодильник повесь, чтобы мы не пропустили твоё выступление. Смс-рассылку не забудь тоже сделать.
– Мама! Он опять начинает! – Наташа топнула ногой по стулу, от чего тот немного заскрипел и сделал небольшой крен вбок. Наташа надула губы и демонстративно сложила руки на груди. – Сколько можно!
– Да он же шутит, шутит! Что ты, милая! – мама бросилась к дочери, которая вот-вот собиралась разрыдаться от жесткой шутки отца.
– Сколько можно жалеть! – насмешливо произнёс папа, опираясь на дверной косяк. Внезапно он перестал улыбаться и вполне серьёзно добавил: – Ей не пять лет. Пора бы уже спокойно реагировать на критику. Наташа, если ты хочешь популярности, то нужно перестать прятать талант за дверями своей комнаты. Пора уже нести свои творения в массы, иначе я считаю, что это всё детский сад. Никто не добьётся популярности, стоя на стуле у себя в комнате в окружении игрушек.
Мама продолжала обнимать дочь, всё еще стоящую на стуле, и бросила грозный взгляд на отца:
– Всё правильно она делает. Нужно сначала набраться смелости, уверенности в себе. А чтобы «нести свои творения в массы», выражаясь твоими словами, необходимо быть готовым ко всему. Для начала нужно хотя бы свои стихи знать хорошо и не сбиваться, если что-то вдруг пойдет не так…
– В смысле готовым ко всему? Что может пойти не так? – Наташа вдруг отстранилась от маминых объятий и спрыгнула на пол. Она внимательно посмотрела в глаза матери, словно услышала страшную новость. – А что может произойти? О чём вы говорите?
– О, совсем неискушенная жизнью дочь наша! – философски изрёк отец, приложив тыльную сторону ладони ко лбу, изобразив отчаяние. Затем он как ни в чём не бывало вытащил из кармана домашних брюк газету, сложенную вчетверо, и принялся внимательно изучать её. – Случится может всё: в тебя могут полететь помидоры, а могут – цветы. Но это всё зависит только от того, как ты подашь себя зрителю. Ну, и соответственно, какие стихи понесёшь на суд людской. Всё-таки зритель у нас пошёл требовательный. Им не нужны хухры-мухры, ты им смысл подавай. Философию какую-нибудь… Или, наоборот, попсу. Смотря кому будешь читать стихи. Кисейные барышни не поймут грубости и дерзости, а вчерашние школьники не оценят глубину всей философии. Ты для кого хоть пишешь? Кто твой зритель или слушатель?
Папа аккуратно сложил газету и спрятал обратно в брюки. Затем он вопросительно уставился на неё, ожидая ответа на вопрос.
– Я… Я пишу для всех! – горячилась Наташа. Щеки вспыхнули огнём, а в глазах читался вызов. От нетерпения она принялась ходить по комнате. – Мои стихи не имеют пола и возраста! Мои стихи – универсальны! Мои стихи не могут быть плохими! Мои стихи – они…
– Универсальны… Для всех… Значит, не для кого… Дочь, откуда такое высокое самомнение? – осведомился отец. Он прошёл в комнату, сел на диван и откинулся на спину. Папа сложил руки на груди и пытливо посмотрел на Наташу. – Конечно, очень хорошо, что у тебя высокая самооценка. Но всё же любопытно узнать, с чего бы это? Кто обронил в твою чудную голову вагон самоуверенности?
– Я состою в литературном кружке. В городском, между прочим! – подчеркнула значимость сообщества Наташа и подняла вверх указательный палец. Наконец она остановилась напротив отца. – Это вам не просто так. В него принимают не всех, а только самых талантливых. Вы это сами прекрасно знаете. В одиннадцатом классе я выступала от школы на Дне города, и меня пригласили стать участницей поэтического кружка. На этой неделе моя очередь выступать. Я готовлюсь к этому важному для меня выступлению, поэтому, будьте добры, не мешайте мне!
Довольная произнесённым, Наташа села на стул, положила ногу на ногу и свысока посмотрела на отца. Тот в ответ лишь ухмыльнулся.
– Да-да, конечно, моя девочка. Готовься, мы не будем тебя больше отвлекать! – мама вдруг спохватилась и заискивающе заулыбалась. Она подошла к дивану и схватила за руку отца. – Мы с папой уже уходим. Не будем мешать! Идём же!
Последние слова мама произнесла уже сквозь зубы и поспешно выталкивала брыкающегося папу из комнаты. Они аккуратно закрыли за собой дверь, оставив Наташу в комнате одну наедине со своими мыслями.
Когда родители удалились из комнаты, Наташа обречённо откинулась на спинку стула и развела руки в разные стороны.
– Вот нигде покоя нет начинающему поэту. Все норовят высказать своё мнение! И при этом даже не стесняются того, что их никто не спрашивал! Ах, как это нелегко!
Наташа еще некоторое время посидела так, закрыв глаза. Затем отскребла себя со стула и подошла к письменному столу. Как у любого творческого человека на нём лежало великое множество полезных и бесполезных вещей. Но Наташа называла это «местом вдохновения и рождения музы», поэтому просить привести всё в какой-то упорядоченный бардак на столе было делом бесполезным. Среди груды исписанных листов можно с легкостью найти не только ручки, карандаши, настоящее перо с чернильницей (ну, а вдруг это поможет рождению великого произведения?), но и почти весь чайный сервиз на двенадцать персон, медленно, но верно перекочевавший с кухонного стола сюда, а также пакетик с маленькими сушками, шоколадными конфетами, половинку шоколадки и подсохший кусочек хлеба.
Но сейчас Наташу это совершенно не волновало, потому что она нуждалась в необычных рифмах, новых идеях, мыслях, переживаниях. Только в голову совершенно не приходило ничего нового: все фразы казались избитыми и вторичными. Поэтому Наташа решила, что в свободном потоке мыслей сможет добиться вдохновения, так сказать, ощутить в реальном времени весь полёт мысли! Но вместо прилёта ожидаемой неземной Музы пришли обычные земные родители и, как всегда, все испортили.
Наташа уселась за стол и взяла в руки любимый меховой блокнот розового цвета с изображением единорога на обложке. Она раскрыла страницы на том месте, где остановилась еще вчера, заложив вместо закладки зелёный носок.
«О, мой носочек! А я его с утра никак не могла найти! – Удивилась она неожиданной находке. Наташа отложила его в сторону и вернулась к старым записям. Но не видела их, потому что в голове крутились совершенно другие мысли:
«На-та-ша. Меня зовут Наташа. Обычное имя. Наташка-черепашка… Совершенно никакой романтики в этом имени нет. Вот, если бы меня звали… Виолетта… Или Элеонора… Или Ангелина хотя бы… Нужно обязательно придумать звучный псевдоним, а то Наташа Костина вообще не звучит! Это что-то должно быть красивое, легкое, воздушное! Волновать душу и сердце! Да, обязательно нужен псевдоним! И как я не додумалась до этого раньше?»
Она рассмеялась над собственной глупостью и принялась старательно выводить на листочке разные имена. Но почему-то всё варианты казалось фальшивым и надуманным. Никакой искренности, а значит, никто и не поверит. Кто поверит, если она сама не верит?
– Так, значит, имя… А если взять не имя, а фамилию какого-нибудь известного поэта… Да! Точно! Отличная идея! Но какого? Фамилия должна будоражить душу, волновать сердце… Кого же можно взять? Пушкина? Нет, слишком избито… Лермонтова? Фи… Сразу эта его тема одиночества и его платанов… Тютчева? Вообще не звучит… Блок не склоняется… Бунин? Хлебников?
Наташа медленно в уме перебирала в голове все известные фамилии поэтов Серебряного века, пока…
– Маяковский! Точно! Как я сразу про него не подумала? А его образ отлично впишется в концепцию моих стихов. Я буду говорить о современности, только в его стиле! Да, я буду Маяковская!
Наташа сорвалась со стула, воодушевленная рождением идеи, и вылетела из комнаты.
– Мама, папа, я буду Маяковская! – радостно закричала она, врываясь в зал, но там родителей не оказалось. Тогда она понеслась на кухню, аккуратно неся в своей голове родившуюся идею, но резко остановилась у закрытых дверей, услышав отрывок разговора родителей.
– Я считаю, что всё-таки ей нужно рассказать, – услышала она усталый голос отца.
– Да, но… – мама запнулась на полуслове. – Давай чуть позже. Сейчас у неё такой сложный период в жизни…
– Ты собралась оберегать её до самой старости?
Но Наташе так не терпелось поделиться своей находкой с родителями, что не стала подслушивать их разговор дальше и ворвалась на кухню:
– Мама, папа, что вы там собрались мне рассказать?
– Дело в том… – неуверенно начал отец, но мама его перебила:
– Ты что-то хотела нам сказать, доченька?
– Да, я хотела сказать, что придумала себе фамилию!
– Фамилию? – родители переглянулись. Папа поднял бровь. – А чем тебе твоя фамилия-то не угодило? Костина. Вроде бы нормальная фамилия. И имя тоже хорошее – Наташа.
– Вы ничего не понимаете! – с жаром произнесла она, усаживаясь за стол. Она горящими глазами уставилась на родителей, переводя взгляд с одного на другого. – Просто Наташа Костина никому неинтересна! Никто не знает девушку с таким обычным именем. Я буду – Маяковская! Понимаете? Я хочу бросать вызов спящему обществу, этому миру! Я хочу разбудить всех ото сна! Как это делал Владимир Маяковский в своё время. Понимаете?
Наташа светилась от счастья и уже позабыла обидные слова, которые говорил ей минутами ранее отец. Она ждала одобрения, согласия. Да наконец, родители должны быть счастливы от того, что её посетила такая гениальная идея! Кому как не ей должна была прийти такая светлая мысль!
– Да, конечно, – поспешно согласился отец и как-то странно закашлялся. – А тебя не обвинят в плагиате?
– Нет. Я же не беру полностью его имя, а только фамилию. Причем, она будет в женском роде, так что это совсем другое. Круто я придумала, да? Да?
– Да, ты молодец, – задумчиво произнесла мама, стоя у раковины. Она повернулась к дочери, с силой сжимая в руке губку для мытья посуды. Пена огромными пузырями вылазила из губки и падала на пол. – Ты что-то еще хотела?
– Нет, – Наташу вдруг как водой окатили с ног до головы. Она внезапно поняла, что помешала важному разговору родителей и сейчас здесь ей совсем не рады. Да и вообще она тут ворвалась со своим счастьем, когда в воздухе витало ощущение тяжести и надвигающегося шторма. – Извините, что отвлекаю.
Мама отвернулась к раковине и принялась с удвоенной силой тереть сковороду, а папа встал со стула и подошёл к окну. Он открыл форточку, взял с подоконника полусмятую пачку сигарет и вытащил оттуда одну сигарету. Мама делала вид, что увлечена посудой, но искоса подглядывала за его действиями. Папа привычным движением похлопал себя по карманам брюк и достал зажигалку. Он несколько раз пощёлкал ею, пытаясь выбить огонь, но ничего не вышло. Отец бросил зажигалку на стол и принялся глазами искать вокруг себя спички.
– Сколько раз просила тебя курить на балконе! – сердито произнесла мама, гремя посудой в раковине. Она вытащила сковороду и с грохотом поставила её на плиту. Затем она вытерла руки полотенцем и швырнула его на кухонный стол. – Или еще лучше – бросить это дело!
– Да, конечно, я забылся, – папа поспешно вышел из кухни, прихватив с собой пачку сигарет. Спички он так и не нашёл.
– Что это с ним? – Наташа изумлённо посмотрела вслед отцу.
– Стареть стал, – вдруг нервно засмеялась мама. Она открыла выдвижной ящик, ловко выудила оттуда коробок спичек и зажгла плиту. – Вот и забыл, что надо идти на балкон. Чай будешь?
Мама принялась набирать воду в чайник, но Наташа в ответ лишь покачала головой и, пожав плечами, выскочила из кухни. Чай! Вы только послушайте! После всего, что произошло на кухне, ей предлагают выпить чай! Ей вовсе не нужен этот чай. Ей нужно было, чтобы за неё порадовались, похвалили за классную идею!
Заседание литературного клуба должно состояться в это воскресенье, где Наташа будет презентовать себя как личность, как автора, как поэта. Ей необходимо покорить строгое жюри экстравагантностью, эпатажем, произвести фурор! В общем, быть на высоте, но при этом не упасть лицом в грязь. А это, ох, как непросто! Наташа в задумчивости распахнула дверцы шкафа и принялась рыться на полках. На пол летели свитера в полоску, водолазки в цветочек и рубашки в клетку. Нет, это всё было не то! Хочется выглядеть запоминающей. А еще лучше – вызывающе! А какой цвет является самым ярким? Конечно, красный! Отличный вариант! Что же есть из красного? О, вязаный шарф! Она вытянула из выдвижного ящика красный шарф длиною в метра два. На одном конце оказалась небольшая дыра, и тут же по комнате пролетели две серебристые бабочки.
– Вот тебе раз! – воскликнула изумлённо Наташа, провожая их взглядом. – Моль! Да как ты посмела есть шедевральные вещи! Этот шарф я вязала, когда еще училась в восьмом классе!
Наташа с сожалением смотрела на дырку в шарфе: «Надо зашить! Никакая моль не сможет мне помешать! Не на ту напали!» Она отложила вязаный шедевр в сторону и снова посмотрела в шкаф, забитый вещами: «А что же придумать на голову… Чем-то необходимо срочно дополнить свой образ. Шляпа?» Наташа нырнула в шкаф и выудила из огромного короба с купальниками и летними сарафанами огромную соломенную шляпу с выгоревшей лентой. Интересно, какого цвета была эта лента – голубая, зелёная или просто белая? Наташа натянула шляпу на голову, закрыла глаза и мечтательно улыбнулась. Ах, сразу вспомнился тот день, когда они были на море с мамой и папой. Ветер сорвал шляпу с головы Наташи и унёс в море. Они втроём бросились догонять беглянку, но самым быстрым тогда оказался папа. Именно он первым догнал шляпу и вернул маме. Ах, да! Тогда эта шляпа была маминой. В тот день она просто надела её на макушку дочери, потому что та забыла в номере кепку. Наташа повертела шляпу в руках, понюхала её и снова ощутила тот солёный привкус моря и аромат яркого солнечного дня. Дня, когда они были счастливы все вместе… Нет, шляпа – это слишком по-пляжному… слишком нежные воспоминания связаны с ней… да и помялась она сильно, и солома сбоку немного отклеилась… И вообще, шляпа – это точно не тот вариант, который ей пригодится. Нет в ней вызова, здесь больше романтики. Наташа отбросила шляпу в сторону. Розовая шапка-ушанка с помпончиками? Она не удержалась и громко расхохоталась, вспомнив себя в этой шапке. В тот далёкий Новый год в девятом классе она вместе со своими подружками просто с ума сходила по этой моде. Они вместе купили эти шапки в одном из магазинов. Наташа выбрала розовую, Катя взяла зелёную, Ирка вцепилась в оранжевую сразу же как увидела её. И вот они втроём разгуливали по улицам их небольшого городка с гордо поднятой головой и радовались как маленькие дети своей покупке. Мама, увидев это чудо на голове дочери и её подруг, только головой покачала и ничего не сказала. Ох, мода-мода! Что же ты делаешь с людьми?
Наташа натянула на голову шапку и посмотрела на себя в зеркало, висящее как раз напротив шкафа. Она снова звонко рассмеялась и показала себе язык.
– Нет уж! Шапка с помпонами – это точно прошлый век! – она с легкостью закинула этот устаревший головной убор в бездонные недра шкафа. – Так, а это что у нас тут такое?
Наташа выудила чёрную бейсболку с розовой надписью «Ай лав ю». Хм, неужели и такое у неё было когда-то в гардеробе? Она даже и забыла про неё! Наташа примерила бейсболку, надев её набекрень. Девушка высунула язык, подмигнула сама себе и хитро улыбнулась.
– Хм, смотрится неплохо. Вполне даже ничего себе, хотя… Может… Нет, не может! – одёрнула она себя и бросила бейсболку вслед за шапкой-ушанкой. – Это всё не то! Всё не то!
Наташа присела на корточки и принялась рыться в коробке. Должно же быть там хоть что-нибудь! Не может же быть, чтоб совсем ничего не было! Тут рука нащупала что-то мягкое и тёплое. Она подняла руку и увидела в руке берет! Точно! Для этого дела отлично подойдёт красный берет! Надо у мамы как-нибудь спросить, откуда он вообще взялся в их доме. Наташа натянула берет на голову и посмотрела на своё отражение в зеркале. Да! Это именно то, что она искала! Наташа закрыла глаза и представила, как она будет выглядеть на своём первом выступлении в городском кружке поэтов: красный берет набекрень и шарф, небрежно перекинутый через плечо. Она – свободный художник… Она выходит на небольшую сцену, где обычно выступают все желающие, поднимает руку вверх и начинает декламировать свои стихи. Наташа открыла глаза и радостно захлопала в ладоши от нетерпения. Вот он, её звёздный час! Он всё ближе и ближе! Осталось совсем чуть-чуть, самая малость – выбрать подходящие стихи! А дальше ждал её…
***
…провал. К такому она точно не была готова, потому что к своему первому выступлению Наташа готовилась самым тщательным образом. Еще бы! Никогда не знаешь, какое впечатление произведут на слушателей твои стихи. Нужно постараться остаться в памяти хотя бы зрительно, если не получилось воздействовать на слух должным образом. На следующий вечер она усадила родителей на диван и решила прорепетировать. Увидев дочь в красном берете и с шарфом на плечах, мама с папой удивленно переглянулись, но ничего не сказали. Папа в задумчивости теребил бородку, а мама как-то странно закашлялась, опустив глаза в пол. «Мало ли что там у них произошло, – подумала тогда Наташа, готовясь перед выступлением. – Не стоит обращать на это внимания».
Дочь принялась читать стихи, вкладывая в них не только свою душу, но и мысли и чувства. Родители снова переглянулись между собой, но на этот раз в их глазах появились нотки уважения. Стихи оказались неплохими. Мама ответила, что она молодец, а папа с серьёзным лицом пожал ей руку. В семье до Наташи никто не увлекался всерьёз поэзией: мама работала врачом, папа инженером – далеко не творческие профессии. А бабушки и дедушки так тем более ничего не сочиняли. В деревнях разве до поэзии? Куда там! Успевай только за огромным хозяйством следить: огород с грядками, куры-утки с козами, воды принеси, да печку затопи. Поэтому родители по праву могли гордиться своей дочкой. Она же у них умница и красавица! Воодушевленная поддержкой родителей, Наташа в воскресенье смело отправилась покорять строгих критиков литературного «Олимпа». Она не переживала, а наоборот, с нетерпением дожидалась своей очереди. Это же не очередь на приём к стоматологу, к которому идут, потому что надо. На собрание Наташа шла, нет не шла – летела, потому что хотела этого больше всего на свете. А еще она хотела, чтобы её услышали и оценили по достоинству профессионалы!
***
Утром она встала пораньше, уложила аккуратно в рюкзак зашитый шарф и берет. Затем надела белую рубашку, чёрные брюки и принялась старательно укладывать волосы гелем, чтобы ни одна волосинка не торчала в неположенную сторону. Оставшись довольной своим результатом, Наташа усмехнулась собственному отражению в зеркале. Но на кухне она так разнервничалась, что чуть не пролила чай на рубашку – досталось в итоге только брюкам. Былую удаль, которую Наташа чувствовала у себя в комнате, сдуло ветром. Она принялась судорожно искать кухонное полотенце, боясь, что это дурацкое чайное пятно может испортить не начавшуюся её поэтическую карьеру. Мама взяла полотенце с подоконника, села рядом с дочерью и приложила его к брюкам.
– Не переживай, всё будет хорошо! – кивнула она ей. – Я знаю, что ты справишься! Главное, не бояться! Я как раз испеку яблочный пирог к твоему возвращению. Будем праздновать победу.
– Да, я знаю. Я постараюсь. Спасибо за пирог.
На всякий случай Наташа не стала допивать чай, чтобы случайно не наделать дополнительных бед, и побежала одеваться. Нельзя опаздывать. Сегодня нужно произвести хорошее впечатление, иначе второго шанса уже не будет.
– Всем пока! Скоро буду! – крикнула она и скрылась за дверью. Мама выглянула в окно. Через минуту Наташа выскочила во двор и помчалась по тротуару вдоль дома. Постояв немного у окна, мама ненадолго задумалась, а затем и принялась быстро доставать из холодильника яйца, сливочное масло и молоко. Она же обещала испечь шарлотку, значит, нужно поторапливаться. Кто ж знает, когда юный поэт вернётся домой. Мама вытащила из верхнего шкафчика муку, небольшое сито и принялась замешивать тесто.
***
Сердце билось от ожидания приятных слов. Когда пришла очередь Наташи выступать, она взяла шарф и берет в руки. Вышла на середину читального зала библиотеки, где они сегодня собрались, повернулась ко всем спиной, быстро нацепила берет, перекинула через плечо шарф и повернулась к присутствующим. Она обвела зрителей озорным взглядом и начала вдохновенно читать стихотворение… Наташа от восторга даже закрыла глаза и стала жестикулировать, призывая всех разделить с нею радость момента. В эту минуту она никого и ничего не слышала – словно она находилась на своём концерте в окружении тысячи фанатов. Когда стихотворение подошло к концу, Наташа услышала долгожданное рукоплескание, но вместе с тем заметила у слушателей ту же самую реакцию, которая промелькнула вчера у её родителей: кто-то вдруг принялся старательно чесать нос, кто-то напряженно дышал на очки и вытирал несуществующее пятно, кто-то принялся в задумчивости тереть подбородок.
Иван Сергеевич Белов – седой почтенный старичок, худощавый, невысокого роста в сером пиджаке и голубой рубашке сидел за журнальным столиком в первом рядом. Он был председателем поэтического клуба. Поблескивая лысиной, он приподнялся со своего места и вытащил из кармана пиджака носовой платок. Затем аккуратно протёр им лоб, с которого катились крупные капли пота, сложил платочек в несколько раз и спрятал в нагрудный карман. В библиотеке стояла духота, хоть окна и были открыты. Белов немного помолчал, ожидая, что кто-нибудь из его коллег возьмёт на себя смелость высказаться первым. Но все присутствующие на заседании кружка молчали. Наоборот, все ждали, что же ответит Иван Сергеевич.
– Наталья, несомненно, Вы – талант и заслуживаете всяческого поощрения, – наконец произнёс Белов. Он немного покашлял, чтобы его голос не казался карканьем. – Я уверен, что Вы можете далеко пойти. Слог безупречный, стиль написания тоже неплох. Только…
Иван Сергеевич снова окинул взглядом рядом сидящих коллег, которые продолжали смотреть на Наташу со смущенной улыбкой на лицах.
– Только мы так и не смогли взять в толк… Причем здесь… Мурзилка? – добавил извиняющимся тоном Белов.
– Мурзилка? Какой еще Мурзилка? – Наташа растерянно смотрела на зрителей и ничего не понимала. – Я… Я не понимаю, о чём Вы говорите.
– Мы понимаем, что Вы, несомненно, человек нового поколения и, возможно, не сведущи в прошлом… но мне нужно пояснить один факт, чтобы Вам всё стало ясно, – тут Белов снова заулыбался и торопливо достал из кармана носовой платок. – В советское время выпускался, да и сейчас он тоже есть, детский журнал под названием «Мурзилка». Так звали вымышленного персонажа желтого цвета. Он носил на голове красный берет, а на шее – красный шарф.
Тут Иван Сергеевич вытер от пота лысину, поправил очки и продолжил:
– И нам бы хотелось понять, причем тут поэзия в стиле Маяковского и этот милый детский персонаж? Хотелось бы, так сказать, чтобы Вы провели параллели и посвятили нас в вашу задумку. Возможно, мы чего-то не уловили.
Белов сел на место и выжидательно уставился на Наташу. И тут все остальные члены литературного клуба уставились на девушку с любопытством, что она раскроет им секрет.
– Это… Мурзилка тут не при чем. Это я – свободный художник. Как художники, которые писали свои картины… Мурзилка этот вовсе не причем… – еле сдерживая слезы, проговорила Наташа. Щёки и уши пылали от стыда. Да, ей удалось поразить слушателей до глубины души и вызвать в них эмоции. Но, увы, это не те эмоции, на которые она рассчитывала. Вместо уважения и почёта Наташа просто получила огромную порцию стыда, от которого хотелось провалиться на первый этаж библиотеки, где находился как раз детский читальный зал. Наверное, Наташа сейчас как раз очутилась бы рядом с тем самым Мурзилкой.
– Ну, а раз он тут не причем, то мы настоятельно советуем отказаться от этого неоправданного маскарада, – уже серьёзным тоном произнес Иван Сергеевич. Остальные согласно с ним закивали. – Ни к чему это Вам. Поэзия не терпит клоунады, если она ничем не оправдана.
– Хорошо! – сдержанно проговорила Наташа, крепко сжимая кулаки в карманах брюк. Она нашла в себе силы сдержать наступающие слёзы, но чувствовала, что её лицо стало такого же красного цвета, как и шарф с беретом. – Благодарю Вас за внимание.
Наташа сделала лёгкий поклон и вернулась на место. Она стянула с себя берет и шарф, затолкала быстро всё в рюкзак и неподвижно сидела до окончания поэтического клуба. После неё выступали еще пять или шесть человек, но Наташа толком и не помнила. Всё происходящее вокруг неё было затянуто туманом, а она сама задыхалась от жары и пыталась не сойти с ума. Слова Белова непрерывно крутились в голове, от чего хотелось горько плакать и жалеть себя. Но позволить себе этого она не могла. Наташа кое-как выслушала всех начинающих поэтов, извинилась и выбежала в коридор, сославшись на то, что ей пора домой. Сидеть еще минут сорок вместе со всеми и обсуждать актуальные тенденции в литературе она бы просто не выдержала.
После выступления в клубе Наташа прибежала домой в слезах. Теперь уже можно не прятаться и не сдерживаться. И она дала волю чувствам. Швырнув рюкзак с ненавистным беретом и шарфом в угол, Наташа бросилась на кровать и зарылась в подушку. Её душили слёзы. Вот ведь надо так опозориться! Перед такой почтенной публикой! Перед самим Беловым! Как жаль, что в неловкие минуты жизни нельзя просто взять и испариться! Да какое там! Если просто нельзя даже провалиться на этаж ниже, хотя это действие гораздо проще совершить, чем сам процесс испарения.
Наташа услышала негромкий стук, а затем звук открывающейся двери. В комнату заглянули родители.
– Что случилось, доченька? Твои стихи оказались не столь хороши, как ты ожидала? Я думаю, что это еще не конец света… – тихонько произнесла мама.
– Нет, – глухо отозвалась Наташа, уткнувшись в подушку. Наволочка стала мокрой от слёз и начали появляться разводы от чёрной туши. – Стихи просто замечательные. Они сделали мне парочку замечаний, и в целом все просто прекрасно.
– Но почему ты тогда плачешь? – нахмурил брови папа. Он снова прислонился к дверному косяку, не стремясь войти в комнату. В этот раз он даже не стал делать умный вид, читая параллельно газету, хотя она по-прежнему находилась в его руках. – Или это у тебя слезы радости? Но как-то слишком мокро от такой радости.
– Шарф! Берет! Почему вы не сказали, что в этом маскараде я похожа на какого-то там Мурзилку? Вы же в курсе про этого персонажа? Вы наверняка читали этот журнал в своём детстве. Почему мне ничего не рассказали? – Наташа оторвала лицо от подушки. Она задыхалась от гнева, её била мелкая дрожь.
Мама не выдержала и кинулась к дочери. Она крепко обняла Наташу и принялась ласково гладить её по спине, приговаривая:
– Мы… Мы подумали, что это может тебя обидеть, поэтому ничего и не говорили… Мы боялись тебя обидеть, Наташенька… Прости нас, пожалуйста… Мы не хотели…
Наташа невидящим взглядом посмотрела на маму и от удивления даже приподняла брови:
– Обидеть? Ничего себе! Я там такой позор испытала! Уж лучше дома узнать всю правду, чем на глазах у всех присутствующих в литературном клубе! Какой позор! – она снова уткнулась в подушку.
Мама перестала гладить дочь, боясь, что и этим сможет ей навредить. Она лишь испуганно посмотрела на отца, который продолжал стоять в дверях.
– Я думаю, нам пора идти, – наконец произнес он. Папа подошёл к маме, подхватил её под локоть и вытащил её из комнаты. – Поэты очень ранимые существа. Их нужно беречь, лелеять и ни в коем случае не мешать им страдать! Говорят, что в страданиях рождаются новые шедевры!
– Но мы должны её утешить! – мама начала сопротивляться. Она все оглядывалась на дочь, пока папа аккуратно подталкивал маму к выходу. – Мы не можем оставить её одну в таком состоянии!
– Можем! Еще как можем! Мы только хуже сделаем, если останемся! – папа силком вытащил маму из комнаты. – Я не знаю, что ей сейчас поможет, но мы точно лучше не сделаем. Как там у классиков было? Там, где страдал юный Вертер? Я точно не помню, что было с ним, но раз такая книга есть, значит, он там что-то толковое настрадал. Так и мы не будем же мешать естественному процессу страдания юного поэта!
Когда за ними захлопнулась дверь, Наташа резко села на кровати. Она подогнула под себя ноги, и, размазывая ладонями остатки туши по лицу, уставилась в угол, где валялся рюкзак с аксессуарами непонятого образа. Шарф и берет должны были подчеркнуть её статус, её независимость от мира, а в итоге… В итоге только её высмеяли. Громко! Некрасиво! Неприятно! По спине пробежала мелкая дрожь, и Наташа поёжилась. Она не хотела вспоминать то, что произошло сегодня с ней. Жаль, что нельзя просто так взять и стереть неприятные воспоминания из памяти.