Девятый Журавлик

Казино, стилизованное под древнюю крепость, стоявшую когда-то в центре потерянной столицы России, вызывало одновременно оторопь и восхищение. «Никогда не понимал, почему народ, способный в центре Йорка отгрохать подобное, положив на все муниципалитеты, в итоге лишился своей родины».

Я следовал указаниям автопилота, не задумываясь, и опустил стекла машины. Здесь можно было позволить себе дышать без фильтров. И, пока ехал, я вдыхал запахи улиц. Металл, ароматизаторы, выпечка, машинное масло, цветы. Химия. Земля и зелень. Женские духи. Жареное мясо. Порох. Сгоревшая бумага. Ваниль и кофе.

Только здесь самая заштатная проститутка могла послать тебя на хрен только потому, что ты ей не понравился. И не стоило настаивать на ее неправоте. Особенно – со стволом или ножом в руках. Демонстрацию мужского превосходства могли подхватить мускулистые rebyata с шоковыми битами и короткими игольчатыми дробовиками в руках. И в ультрафиолете их лица светились бы, как Бродвей в день премьеры очередного мюзикла. Ничего удивительного я в этом не видел: каждый второй служил в армии Альянса. И служили они «ne za strah, a za sovest’». Некоторые устраивались в полицию, окончательно вытеснив из нее ирландцев. Кто-то пополнял ряды организованной преступности. В общем, оружием здесь владели все. Иногда мне казалось, что стрелять учили даже детей.

Если бы не угроза окончательно двинуться умом, заразившись от русских их культурой, я поселился бы здесь. Ближе к Центральному вокзалу, где теперь располагался бизнес-центр, сдавали очень неплохие квартиры в небольших кондоминиумах. К тому же русские женщины так красивы! Нигде больше в городе нельзя было встретить столько откровенной, открытой, непосредственной и хорошо вооруженной красоты. Если вдруг мне захочется послать все на хрен, отрастить бороду, начать играть на гитаре, пить водку и, закусывая ее дымом сигареты, давиться слезами от тоски по гипотетической Родине – я перееду в Новую Землю. Вероятно, кровь другого прадеда, индейца-навахо, уравновешивала беспокойные русские гены.

Наконец, улицы стали шире, и многоэтажки сменились коттеджами. Здесь жили те, кто смог podnyatsya, как говорили русские. Местный средний класс. Миновав несколько авеню, и небольшую вязовую рощу, я добрался до цели. Передо мной была сплошная стена из армированного пластобетона. Высотой футов десять, утыканная по периметру датчиками, как бастионы Форт-Нокса. За откатными воротами – дом-куб в стиле хайтек, из стекла и металла. Я знал: это лишь обманка и иллюзия. Пустышка, набитая высокотехнологическим оружием и средствами сканирования местности.

Настоящие апартаменты Юдина находились под землей. Куда я и отправился в кабине лифта вместе с тремя угрюмыми охранниками в камуфляже и красных беретах. Иисус или свихнулся, или проявил разумную предусмотрительность, вырыв настоящий бункер, под стать центру управления СТРАТКОМ или Объединенному штабу Альянса. Но не в Скалистых горах, а прямо в центре мегаполиса. «Ponty dorozhe deneg», – подумал я, наблюдая за невозмутимыми лицами моих сопровождающих. Метки на их коже, слабо заметные в естественном спектре, сказали мне многое. Например, что я продержусь против каждого из них не больше пятнадцати секунд. Их армейские импланты никто не глушил или же очень качественно взломал. Настолько, что добился не потери эффективности, как у меня, а прироста производительности.

Все можно понять. И пускание пыли в глаза, и визуализацию силы и мощи. Но вот причину моего визита сюда я так и не разгадал, несмотря на пространный файл с метками департамента обороны, посвященный анализу взаимодействия Семей Йорка. Учитывая заказ на Мексиканца, это могли быть smotriny. Изучение вплотную перспективного кадра. Или потенциального трупа. Смотря как повернуть.

Я не очень люблю сюрпризы. Особенно в стиле «пойди на хуй, не мешай».

Коридоры, открывшиеся после небольшого холла лифтовой – причем там была еще одна кабина, идущая гораздо ниже – напоминали переходы военной базы Альянса. Такие же тяжелые балки перекрытий, воздуховоды, серый металл потолков, приглушенные тона оштукатуренных стен. Но на этом сходства заканчивалось. Статуи. Много изваяний из стеклянистой массы, иногда прозрачной, иногда – матовой или окрашенной в разные цвета. Мужчины и женщины, замершие в разных позах. Некоторые фигуры наливались свечением, после медленно гасли, вызывая у зрителя эмоциональный отклик. Яркий, четкий и не всегда приятный. Дело было не в отсутствии таланта у скульптора, а в том, что он вложил в свои творения. Надлом, надрыв, поражение. Муки, и не только совести, читались в позах, выражениях лиц. Люди, с которых ваял статуи автор, проиграли, и находились на грани гибели. Следы пыток, запечатленные в искусственном стекле, вдавленности от наручников и иммобилизаторов, раны и ампутации… Судя по исходящим от статуй эмоциональным волнам, их прототипов истязали не только физически, но и психологически. «Гениально, блядь, – подумал я, двигаясь в одном темпе с телохранителями Юдина. – Но скульптор – мудак с проблемами в области головы. Крупными, как Манхеттен».

Сопровождающие замедлили шаг в этой галерее, и я тоже снизил темп ходьбы. «Для подготовки меня к грядущему разговору с их боссом». Золотистая отделка стен только подчеркивала медленную, тягучую пульсацию цвета внутри скульптур. Мне показалось, что здесь должна фоном звучать музыка, тревожная и атональная. Что-нибудь из творчества композиторов начала XXI века. Я перевел взгляд на стену, и почувствовал давление на барабанные перепонки, импланты перенастроили фильтры. «Инфразвук, – я бросил взгляд на стены, гадая, где расположены излучатели. – На хрена он здесь, если сейчас почти все имплантированы? Полностью чистых от железа, считай, и не осталось уже. По крайней мере, в Йорке. Охрана, осознав, что я устойчив к излучению, ускорила шаг, а идущий позади русский отпустил тихое: «umnik yobannyi».

Борис ждал меня в сферической комнате, вызывающей ассоциации с космической лабораторией, или сборочной линией микрозавода. Над широким постаментом из серебристого армобетона нависал уходящий в потолок агрегат, ощетинившийся десятками форсунок, сопел и трубопроводов. Сервоприводы жужжали, аппарат изгибался, выбрасывая вниз то одну трубку, то другую. Слышался тонкий зуд работающих насосов и гидравлики.

Юдин стоял вполоборота ко мне. Я обратил внимание, что он положил руки на брючный ремень, и слегка расставил локти, словно фермер, оглядывающий свои владения. Он не обратил внимания на шепоток раскрывшихся дверей и продолжал созерцать незавершенную скульптуру. Молодая девушка с красивым точеным телом, спортивным и сильным, остановилась, наполовину обернувшись к невидимому преследователю. Поза выдавала желание сбежать, но одновременно она готова была дать отпор. Длинные пальцы только что отлитой аппаратом руки сжимали несуществующий пистолет. Застывающая стеклянистая масса была наполнена красным свечением. Вторая рука и голова отсутствовали.

– Тебе нравится? – спросил Борис, не оборачиваясь и не двигаясь с места. Сложно понять, был ли это знак доверия или презрения. Возможно, что и то, и другое одновременно.

– Великолепно, – ответил я, подходя поближе и рассматривая изваяние. – Поза весьма удачно схвачена. Еще немного – и она выстрелит в преследователя. Или поймает пулю. Но статуя выглядит незавершенной.

Юдин развернулся ко мне.

Плотный фартук из термостойкой ткани делал его фигуру более объемной в груди и плечах, и сковывал движения. На осунувшемся лице ярко горели голубые глаза, и вообще Борис напоминал тяжело больного человека, только-только начавшего выздоравливать. От былого красавца, блиставшего в светской голохронике, осталось немного. Глава русской мафии смерил меня взглядом, сделал несколько шагов и опустился в кресло возле столика с напитками и закусками. Наполнив доверху свой бокал виски, он кивнул мне на бутылку.

– Не люблю пить в одиночестве, – хмуро сказал он, дожидаясь, пока я налью пахнущий солодом янтарный напиток.

Я пригубил виски и посмотрел на скульптуру. В ней, кроме незавершенности, угадывался некий надлом. Несовершенство форм, словно они двоились или мерцали, и казалось, будто в одном теле заперто два человека. Что этим хотел сказать Юдин, hren znaet.

– И все же. Когда будет завершено это произведение? – спросил я.

– Когда та, с кого я леплю, умрет, – ответил Юдин, глядя мне в глаза. При этом он медленно пил свой виски, как воду, не морщась и не меняясь в лице.

– Мои соболезнования, – медленно сказал я. «Все эти люди умерли, – вспомнилась череда скульптур в галерее наверху. – И наверняка их много и на других уровнях бункера, просто не все Иисус может показать своим гостям».

Борис, разглядев то, что хотел увидеть во мне, отставил стакан и рассмеялся, откинувшись в кресле.

– А ты, paren’, не промах. Пожалуй, начну-ка я делать и твою статую тоже.

– Как угодно. Можно две сразу, – пожал я плечами. Подобные психологические выверты могли сработать разве что с совсем молодыми или глупыми. Странно, что один из влиятельнейших людей города применяет такие методы. Непохоже на него. Но khozyain – barin. – Все едино не пригодятся.

– Удивительно, Сука, – проговорил он. – Я привык знать о людях все. Имя, фамилию, номер социальной страховки. Привычки, вкусы, увлечения. Размер кредита.

Я кивнул. Да, мое личное дело не отличается содержательностью. «Едва ли не единственное преимущество военной службы – гражданская анонимность после отставки».

– Послужной список, – помолчав, закончил перечисление Юдин, и взял с блюда небольшой бутерброд. – Но в твоем случае меня ждал сюрприз. А я не люблю сюрпризы, знаешь ли.

Дождавшись моего кивка, Иисус аккуратно проглотил канапе, и промокнул губы тонкой салфеткой:

– Я прочел в деле твое прозвище, вижу закрытый список имплантов, но это ерунда. Стандарт кибервойск написан у тебя на лбу. Кто тебя стирал?

– Департамент обороны, – спокойно ответил я. Юдину можно доверять, особенно если помнить про статуи людей, умерших явно не своей смертью. Но давши слово, русский босс от него не отказывался. – Это мешает делу?

– Смотря какому. Ты ведь получил свое прозвище за то, что отомстил сержанту Боррелю? Если не ошибаюсь, это было в Центре подготовки, – вот теперь тонкая улыбка показала часть настоящей личности Бориса. Я понял, что влип. Игра велась по-крупному. – Не стану скрывать, все зависит от твоих ответов на мои вопросы. Как умер Мексиканец?

– Сгорел на работе, – глядя прямо в сузившиеся зрачки Иисуса, ответил я, судорожно пытаясь понять, откуда Юдину вообще известно о происхождении моего прозвища. «Запись об этом инциденте удалена из личного дела. И сделано это перед присвоением мне звания младшего лейтенанта, – вспомнил я широкое лоснящееся лицо Франка Борреля. И его «воспитательную работу», от которой хотелось убивать. – Вряд ли хакеры могут докопаться до настолько давних изменений. Значит, ты общался с живыми людьми. Наводил справки. Возможно, заплатил. Na huya все это?» Борис фыркнул, но взгляда не отвел. И по дернувшемуся веку мафиози я понял, что злить его не стоит. – Киборг с плазмометом, военная модель, списанный, но перенастроенный и прошедший техобслуживание.

«Я вспомнил. Вспомнил, где видел этот штрихкод». Он начинался с той же последовательности цифр, что и маркировка имплантов и биомодулей «Мару Лимитед». В кибервойсках для испытаний новых технологий использовали проверенных людей, находящихся под постоянным наблюдением и контролем. То есть солдат. А врачи и техники обожали демонстрировать подопытным перед операцией то, что в них засунут. В этих воспоминаниях было много боли, дерьма и откровенной лжи, прикрытой приказами командования. «Я прошел через них и навсегда запомнил это время, отпечатавшееся в памяти, как методы садистских наказаний Борреля. Для того, чтобы собранных доказательств хватило Департаменту, мне потребовалось полгода. Просто убить поганца мне казалось мало. А вот передать свидетельства военных преступлений, пыток и истязаний пленных, сексуального насилия подчиненных и шантаж в отношении курсантов – вот за это меня и прозвали Сукой. Когда Борреля уводила военная полиция, он сказал мне, что я поступил, как сука. С тех пор прозвище приклеилось, а потом стало моим позывным.

Борис внимательно смотрел на мои пальцы, которые сжали край столешницы. Я расслабил искусственные мышцы и отряхнул ладонь. Вниз посыпалась каменная крошка.

– Вот потому я предпочитаю жить под землей, – как ни в чем не бывало отметил Юдин. – Бедный Хуан Игнасио. У него были очень амбициозные планы. Сказал бы, что мне жаль, но это неправда. Но вернемся к разговору.

«Кажется, я знаю, что мне это напоминает, – я вежливо кивнул словам русского, чтобы не производить впечатления неотесанного реднека. – Чертово собеседование. Больно уж фразы обкатанные. Словно Юдин их уже произносил, и не один раз. Если он сейчас спросит, кем я вижу себя через пять лет, не удивлюсь».

Когда мне было пятнадцать, пришлось искать работу. И вот тогда я провел множество часов за подобными беседами. Твою мать, какой только чуши я не наслушался! Особенно поразил вопрос от кадрового менеджера крупного агентства клининга. «Я устраиваюсь на должность мойщика окон. Как вы думаете, кем я себя вижу, если мне придется мыть окна на двухсотом этаже небоскреба? Без нормальной страховки и завалящего антиграва, я вижу себя мокрым пятном на дорожном покрытии. Или кровавой полосой на блестящих окнах офисного здания», – так я ответил тогда, и точно так же сказал бы и сегодня.

Юдин, кажется, почувствовал мой настрой, и еще раз улыбнулся. Удивительно, насколько многогранной может быть улыбка у некоторых людей. Даже без допросного модуля, распознающего микровыражения, я мог с уверенностью сказать: Борис сейчас перейдет к сути вопроса. «Ну наконец-то».

– Мне нужны люди для высокооплачиваемой и не совсем законной работы. Поясню сразу, – Юдин поднял ладонь, предупреждая возможные возражения. Но я и не собирался попусту сотрясать воздух, – почему ищу бывших киберсолдат. У вас есть опыт, знания и закалка.

«А еще мы не задаем вопросов, и исполняем приказы, – подумал я, вспоминая очень разные задачи, которые приходилось выполнять. – Без особой жалости и размышлений».

– Убийства мирного населения, диверсионная работа, карательные вылазки будут? – спокойно спросил я. Полировать ногти, как злодей из старого видеофильма, я не стал, да и нечем было. Не салфетку же для того использовать.

Борис, в силу специфики своей деятельности, контролировал мимику на все сто процентов, но мне показалось, что он удивился. Промелькнуло что-то такое на лице, неуловимое и быстрое.

– Маловероятно, – Юдин потянулся было к тарелке с бутербродами, но передумал. – Охрана, разведка. Возможно, придется немного пострелять. Но чистильщики и киллеры у меня свои, и неплохие. Тебе мараться не придется.

«Очень на то надеюсь, – подумал я. – Импланты ты мне вряд ли разблокируешь. Хотя…»

– Техническое обеспечение будет?

– Оружие, деньги, жилье, транспорт, – подумав для вида, ответил Борис. Немного быстро ответил, как мне показалось.

«Я сегодня явно не первый, с кем обсуждали эти вопросы, – подумал я, изучая лицо Юдина. Но по выразительности русский напоминал манекен, и я еще раз бросил взгляд на незаконченную статую. – Интересно, остальные согласились? Кто сейчас из наших в городе?»

– Против кого работаем? – я задал очень провокационный вопрос, но именно так и проверяют работодателя.

– Пока неизвестно, – Борису удалось заинтересовать меня. Редко кто откровенно отвечал на подобные вопросы, и почти никогда наниматель не расписывался в своем незнании или неуверенности. Впрочем, последнее – не про Юдина. Об его уверенность мог разбиться авианосец. – Но предполагаю, что начнется все с «Мару Лимитед». А вот чем закончится…

Я думал, что исчерпал ресурс своего удивления на сегодня, но реальность оказалась полна сюрпризов. «Кругом эта Мару, – подумал я, пытаясь сопоставить киборгов, интерес Юдина, и сраного Мексиканца. Нитки не сходились, факты не срастались. Не хватало связей. «Однако, это уже не может быть простым совпадением».

– Интересная задача, – протянул я, размышляя. С одной стороны, дело плохо пахло. Но с другой стороны – деньги и привычные оперативные задачи. – Какова оплата?

– Двадцать кусков в неделю. Плюс боевые. Плюс оплата лечения и накладных расходов, – Юдин замолчал и добавил: – Прошивку имплантов не гарантирую. Мои специалисты пока не решили технические проблемы с твоим поколением имплантов.

«Двадцать в неделю, – я прикинул, сколько может длиться этот заказ. – Восемьдесят в месяц. С остальным получается что-то вроде ста двадцати – или ста пятидесяти с боевыми. Много. Но не слишком много за такую непредсказуемую работу».

В моем случае деньги не являлись целью. Сбережений хватало, чтобы достаточно долго не брать заказов вообще. Но и не работать вообще я не мог. «Так слишком легко можно расслабиться и выпасть из обоймы. Потерять форму. А там – бутылка, порошок, таблетки, кладбище. Или durka1. Или стол трансплантолога. Или…» – я оборвал поток мыслей, и понял, что внутренне согласился с предложением Юдина. Очень уж хотелось почувствовать себя снова на службе.

– Предварительно согласен, – я прервал затянувшееся молчание, и заметил во взгляде Бориса разгорающуюся искру интереса. Вероятно, все предыдущие кандидаты отказывали сразу, или просили время на размышление. Что было равносильно отказу.

– Хорошо, – кивнул он, вставая из-за стола и протягивая мне руку. По старой русской традиции договоренности скрепляли рукопожатием, и на мой взгляд, не зря. – Я прогнозирую начало операции в течение ближайших трех дней.

Я поднялся. Затылок свело от знакомого ощущения наводимого прицела. Должно быть, сейчас система охраны уже нацелила на меня турели. Ладонь Юдина оказалась сухой и сильной, рукопожатие – уверенным и крепким. Он похлопал меня по плечу.

– Po rukam, – Борис покосился на скульптуру. Ему явно не терпелось вернуться к незаконченному творению. – Я пришлю тебе всю информацию, как только ты подтвердишь согласие.

Входная дверь тихо раскрылась, и я понял, что встреча закончилась. Охранники мрачно уставились на меня, намекая, что пора уходить.

Босс русской мафии, уже забыв о моем присутствии, взялся за рукояти на боку взревевшего аппарата, и точным движением выдавил комок разогретой светящейся массы на незавершенную шею статуи.

Выпитый у Юдина виски двенадцатилетней выдержки настроил меня на философский лад. Мне захотелось прогуляться. Подышать относительно свежим воздухом. Когда еще выпадет шанс пройтись по русскому кварталу просто так, не по работе. Бросать машину, разумеется, не стоило. Но модификации, сделанные автомобилю в нашей автомастерской лично Фурией, позволяли не опасаться угона. Еще сильнее снижал вероятность кражи или попытки ограбления мой визит к Борису. Формально власть Юдина закончилась еще пару кварталов назад. Но на практике здесь можно было встретить крепких парней с армейской выправкой, говорящих на русском.

Хотя, какая разница, от кого получить по голове шоковой битой – от юдинских otmorozkoff или латинос. Последние, обычное обкуренные до бровей, теряли берега так же стремительно, как и обсирались, протрезвев. Звери, что с них взять. «Только шахиды хуже».

Пальцы сжались в кулаки от воспоминаний. Песок, пустыня на десятки миль во все стороны, горящий коптер и остовы сгоревших машин. Тела мужчин и женщин, сваленные в кучи и облитые напалмом. Они провинились лишь тем, что исповедовали свою веру или не верили в бога вообще. Шакалы в черном и зеленом, обвязанные патронными лентами и взрывчаткой, что устроили эту резню, лежали рядком – те, кого смогли собрать по кускам. Напротив, возле получившего фатальные повреждения тяжелого модификанта-штурмовика, навсегда застывшего нелепой статуей, мы уложили тех наших, кому не повезло. Пятеро из двадцати. Не считая пилота, сгоревшего в машине.

Потом была долгая дорога в песках, закончившаяся вода. Отравленный колодец. Отсутствие связи. А после выхода из зоны радиомолчания – подарок от командования в стиле «Вы кто такие? Мы вас не знаем, подыхайте сами». Вот и вся благодарность.

Немногочисленные прохожие обходили меня стороной. Я знал, как я сейчас выгляжу: длинный шрам на лице, отметины, неприятный взгляд. Я остановился. К сожалению, после замены легких курить мне было нельзя, состав дыхательной смеси шел po pizde. Но, чтоб мне сдохнуть, как же зверски хотелось зажечь вонючую сигарету из канцерогенного табака и высосать ее в несколько затяжек. Или залпом опрокинуть стакан русской водки. Или набить кому-нибудь морду, не используя импланты, полагаясь только на природные скорость и силу. Сделав несколько медленных, глубоких вдохов, я пришел к выводу, что все эти мысли до добра не доведут. Кажется, я чем-то надышался в русских кварталах, вдыхая вместе с воздухом их образ мыслей.

Я стоял на пересечении того, что с натяжкой можно было назвать улицей, и темного задристанного переулка. Грязный тротуар покрыт лужами, подкрашенными химическими пятнами. В воздухе – вонь и гулкий треск систем вентиляции, выведенных на стены потрескавшихся зданий. Сверху, с тонких труб, капает какая-то мерзость и струится пар. Кажется, я забрел в одну из немногих старых промзон. Это приятно будоражило. На фоне молчания Фурии и предстоящей работы на Бориса выходило, что я еще долго не смогу позволить себе не только такой прогулки, но и каких-либо прогулок вообще. Решив, что с формальностями затягивать не стоит, я отправил согласие через службу обмена сообщениями. Несколько движений глазами, и короткий текст ушел на виртуальную почту Бориса.

Может, обыватели и считали русских раздолбаями, но на деле внутри этой группировки царила жесткая иерархия и дисциплина. Их могли переплюнуть только якудза. В тех же кибервойсках с этим было гораздо свободнее. Да, сержант КВ мог послать нахер командира, если тот требовал отправиться к черту в жопу и сдохнуть там без всякой пользы. Иначе говоря – самоубийственный приказ можно и нужно было оспаривать. Сержантам и лейтенантам потом приходилось, конечно, солоно. Но их командирам еще солонее – в один прекрасный миг их могли вызвать в штаб обороны, и сорвать погоны к хуям.

У русских же: «Boris сказал, russki сделал. Boris всегда прав». Так-то.

В полумраке переулка послышалась непонятная возня. Судя по звукам, какие-то придурки волокли женщину. Она отбивалась, и пыталась освободиться. Я напряг глаза. Лишенный ноктолинз, я сейчас не обладал полноценным ночным зрением, но пробиться взглядом сквозь сумрак и тень сумел.

Так и есть. Стайка молодых uebanov-латиносов в цветастых одеждах, гремя позолоченными цепями и массивными украшениями с поддельными бриллиантами, пытались разложить на груде ящиков пойманную шлюшку. Та упорно сопротивлялась, периодически ей удавалось ловко заехать по ногам то одному, то другому. Обуви на босых ступнях, обтянутых дорогущими чулками, не было. Одежда с логотипами известных брендов явно не выдержала испытание на прочность. Как если бы ее владелицу выбросили из машины на ходу, например.

Усиленные электроникой глаза позволили полюбоваться красивыми мускулистыми икрами и бедрами, в прорехах разорванных брюк. Верхняя одежда тоже пострадала, и через дыры просвечивало тонкое белье, которое, скорее, подчеркивало, чем скрывало упругую грудь с крупными темными сосками.

– Хм. Никогда бы не поверил, но у этих латино есть вкус, – произнес я, оценивая перспективы. Девочка не из простых. Стоит дорого. Скорее всего, ее зона работы – Верхний город. И ее наняли молодые обеспеченные долбоебы, но не рассчитали средств. На задаток хватило, на эскорт тоже, а на спецуслуги – хрен. Вообще-то, за те же деньги можно было нанять десять обычных шлюх на всю ночь, а не пытаться развести на групповуху одну эскорт-леди. Однако, когда встает член, мозг засыпает. Я мог представить себе сценарий, когда юноши, подогретые спиртным и наркотой, и не получившие желаемого, выбрасывают эскортницу в лабиринте улиц неблагополучного района, и даже пытаются ее догнать и изнасиловать. Но она сбегает, а те уезжают прочь. Чтобы не попасть под удар службы безопасности эскорт-агентства.

Но безопасников нужно успеть вызвать. Этой девушке не повезло. Она нарвалась на обдолбанную шпану буквально в паре кварталов от русского района. Еще метров сто, и ей бы помогли.

Судя по всему, она сможет сопротивляться еще пару минут, а потом шавкам надоест лаять и облизываться. В лучшем случае – удар по голове, в худшем – пуля в лоб. Тело остывает долго, а этим обдолбосам, в общем, похрен кого драть, труп или живого человека. Дай им пластиковую доску с дырой – и ее поимеют.

«Это не мое дело, – подумал я, пожимая плечами. – Если пытаться спасти каждую шлюху, которую насилуют на улице, жизнь закончится намного раньше, чем шлюхи. Не то чтобы я так хотел жить вечно, но есть вещи, от которых сложно отказаться. Например, закаты над заливом. Или чертов Гудзон, над которым утром слоится туман. Да даже сраная автомастерская стоит того, чтобы оставить людей в покое и не вмешиваться в их дела. Нахер. Ibo neher, как говорят русские».