Мой встречный ветер

Пролог

Имя твое – колкое и холодное. Льдинка на языке, как завещали. Потеряешь бдительность – пронзит, точно меча острие.

Глаза твои – сон. Волшебное видение. Та самая зеленая листва, за которой раскинулось грозное серое небо; ты только вышла на улицу и теперь не знаешь, что предпринять – вернуться за зонтом или, напротив, расстегнуть верхнюю пуговицу плаща и вдохнуть воздух полной грудью, наслаждаясь мгновениями свежести.

Губы твои – запретный плод. Больше ничего и не могу сказать о них.

Любовь твоя – мечта. Вот только существует она для всех, но не для меня. Ты готов смотреть хоть в чью сторону, лишь бы меня не коснуться взглядом. Я готова бродить по каким бы то ни было злачным местам, лишь бы на тебя наткнуться. Увидеть и ускорить шаг, отвернуться в сторону в надежде, что ты не заметишь. А после – весь вечер убиваться из-за того, что ты вновь ходишь не один, и новая твоя спутница краше прежней.

Я целиком состою из обрывков слов, они переполняют меня, иногда просятся наружу – тогда я пишу стихи.

Но, если б меня попросили выбрать всего лишь одно, зато полноценное слово, чтобы описать тебя, я бы сказала: ты – ветер.

Ветер в голове: гонишь прочь умные мысли, заставляешь рассуждать о чем-то бестолковом. Пока кто-то пытается отыскать смысл жизни, я думаю о смысле нашей встречи, а ты и вовсе твердишь, что смысл – устаревшая социальная конструкция.

Ветер в сердце: нигде не останавливаешься, постоянно меняешь одно на другое. Обладаешь тысячей талантов и всегда готов поделиться сотней историй. Ты знаком со столькими людьми – и почти со всеми успел попрощаться. Думаю, вот-вот настанет и время и нашего прощания. Если мы, конечно, осмелимся проститься, а не разойдемся в безразличном молчании.

Ветер в волосах: особенно когда мчишь на скорости по пустому шоссе, выстланному слегка мокрым после дождя асфальтом. Когда подходишь со спины, тихо, бесшумно, и говоришь – привет, и по телу бежит дрожь…

Но мотоцикл у тебя классный – здесь не поспоришь. Думаю, если бы пообщались чуть подольше, я бы услышала десятки, а то и сотни историй, посвященных одному только ему.

Какая любовь? О любви здесь и речи не идет. Поэтому я расскажу историю про мотоцикл – пока что только первую.

Интересно, а ты бы решился поделиться такой со своей очередной подружкой?..

***

«Разыскивается мотоциклист. В возрасте от восемнадцати лет и до двадцати одного года. Желательно свободный – не хочется иметь дело с вашей переволновавшейся девушкой. Очень желательно с правами – с полицией дело иметь еще сильнее не хочется.

Будем кататься. Может, доедем до ближайшего коттеджного поселка. Одной из его остановок, чтобы я смогла вернуться обратно.

Обращайтесь в личные сообщения. Они, вроде как, открыты.

Видео- и фотофиксации не будет. Но зато после нашей прогулки я допишу стих. И отмечу вас в посвящении. Ну и, конечно, бензин за мой счет, как иначе? Надеюсь, для мотоциклов он ненамного дороже, чем для автомобилей.

В нетерпеливом ожидании,

Н.»

Часть 1. Ветер в голове

Это объявление, честно признаться, я так никуда и не выставила. Не хватило смелости, адекватной формулировки, пары сотен извинений и десятка пожеланий всех благ, которыми я обычно снабжаю свои письма. Стиль у меня такой – постоянно извиняться и чего-то желать. Когда кто-то из моих знакомых хочет выслушать десяток пожеланий и извинений, обязательно обращается ко мне.

Только недавно закончила послание, соответствующее всем моим правилам. Извините, пожалуйста, простите, мне так неловко отнимать ваше время, но не могли бы вы, со всей вашей любезностью, подсказать, как мне быть – в деканате зачем-то назначили пересдачу на день, следующий за последним экзаменом, а я несколько сомневаюсь, что успею повторить весь необходимый материал за такой короткий срок, и, может, вдруг существует возможность перенести пересдачу на более позднее время…

Преподаватель, которому письмо посвящалось, ответил почти мгновенно. И заявил, что даже на пересдачу в день, назначенный сейчас, придет с чемоданом – у него, понимаете ли, будет начало отпуска. С пересдачи он отправится на самолет – и еще месяц никто в этом городе его не увидит. Так что ни о каком переносе не может быть речи.

Конечно же, я очень обрадовалась. Нервная улыбка застыла на лице, как гипсовая.

Вообще говоря, с этой пересдачей все получилось глупо до невозможного. Чтобы получить четверку за экзамен по предмету, который носит страшное название «Концепции современного естествознания», достаточно было просто прийти. Тем невероятным утром отпуск преподавателю как раз-таки согласовали, настроение у него установилось чудесное, зачетки заполнялись по три штуки в минуту.

А я не пришла.

И не потому, что боялась, хотя я и боялась.

Иногда мне вообще кажется, что Нелепость – мое второе имя. Ника-Нелепость. Две кривые-косые синие полочки. Ночью перед экзаменом я готовила конспекты и предложенные ещё в марте задания (преподаватель грозился проверить их до последней запятой). Спать я легла под утро, добропорядочно выставив будильник… Но телефон ни с чего отключился, родители разъехались по работам, братец в неизвестном направлении исчез. Если бы пришлось выбирать второе имя моему брату, я бы и его красивой синей полочкой наградила – Неуловимость.

Когда я появилась в институте, там уже никого не осталось. Даже моя знакомая уборщица стояла возле самого выхода, одетая в элегантное красное платье, так что я не сразу ее узнала. День стоял чудесный, красочный, солнечный, – все спешили домой. И спрашивается – зачем же я тогда в институт спешила?

Ладно уж, так сложились обстоятельства. Страница перевернута, а книга жизни такова, что ее можно писать (и читать) только последовательно, назад не вернешься.

И теперь мне, как особенной (никогда не любила выделяться из толпы, но всегда это делаю), придется идти на пересдачу – на следующий за последним экзаменом день, к преподавателю, которого в его законный отпуск заставляют принимать всяких нелепо-невезучих студентов.

Впрочем, пересдача-то будет лишь послезавтра. Несмотря на то что институт множество раз доказывал мне, что послезавтра – это очень скоро, я все равно каждый раз добавляю эту ужасную частичку «лишь» и откладываю дело в надежде, что обязательно вернусь к нему чуть позже. А потом ночами дописываю конспекты и задания доделываю. Если бы я готовила всё своевременно, то тем утром проснулась бы вовремя, не к обеду…

Каждый раз уговариваю себя не жалеть о свершившемся, теории придумываю. Но все равно жалею.

Впрочем, мне сейчас правда не до каких-либо концепций. Завтра еще английский сдать нужно. А в голове уже слова слились – одно к одному, и отнюдь не в поэтичную строчку. Английский мне дается нелегко. Как и многие другие предметы, которые мне приходилось постигать в течение жизни (особенно институтской). Но английский – отдельная история в моей коллекционной шкатулке.

Стоит мне оставить его на какой-нибудь несчастный месяц, как приходится начинать изучение едва ли не с алфавита. Никакие зубрежки, тренировки и ассоциации мне не помогают. Иногда мне начинает казаться, что с гораздо большей легкостью я могла бы освоить, скажем, язык программирования, чем английский, который мне, как гуманитарию, должно быть легким и понятным (согласно стереотипам).

Итак, английский. Итак, концепции.

Я ещё пару раз перечитала ответ на письмо. Затем захлопнула ноутбук и схватила телефон – современный человек очень зависим от гаджетов, на самом деле. Преподавательница по английскому языку, милая женщина с пучком кудрявых волос, похожая на пастушку из сказок, еще в первую неделю семестра отправила нам аудиотексты и посоветовала изучить их до начала экзамена. Что ж, кажется, самое время начинать.

Ткнула куда-то наугад. Все тексты рассказывали примерно об одном (журналистике, не зря же я поступала именно на нее), но абсолютно разными словами, в этом я еще в начале семестра убедилась, когда в порыве вдохновения решила заняться английским: тогда я выдержала целый час, прежде чем нажала на паузу и забыла про английский до сегодняшнего дня…

Звучит текст красиво, следует признать. У диктора приятный голос, бархатистый, как мох на грубой коре дерева. Но понять получается мало что. Наверное, раз уж я хотя бы саму себя стараюсь не обманывать, пора признаться вот в какой вещи: из всех разделов английского языка именно аудирование мне сложнее всего дается. Дайте этот же текст в печатном варианте (а лучше в электронном, чтобы леса не срубали зазря), и я пойму в десять раз больше. Проще даже грамматику принять и осознать, чем соотнести написанное слово с тем, как оно звучит. А ведь каждый произносит слово по-своему. Оно, одно-единственное, в тысячах вариантов существует, и как мне распознать его под масками радости, тревоги, отчаяния?..

Братец советует мне больше практиковаться. Он сериалов на английском за последний год посмотрел больше, чем я на русском в течение всей своей жизни. И при этом он еще умудряется вполне себе неплохо учиться, помогать друзьям, издеваться надо мной, тогда как я постоянно отстаю по учёбе – и при этом все равно не имею времени на жизнь.

Ладно, следует признать, я попросту завидую людям, которые так много успевают. Я всегда чем-то занята, и при этом, по ощущениям, ничего не делаю. Наверное, нужно попробовать жить по расписанию. Говорят, немного помогает в жизни…

Стоп. Так не пойдет. Текст подходит к концу, а я отвалилась еще на второй минуте. Невозможно его слушать, ничего не делая, – сразу уплываешь на газетно-тоненькой, но вполне себе устойчивой лодочке по реке воображения, пытаясь догнать волшебство (которое на самом деле является лишь бессмысленными бликами на воде). Нужно занять чем-то руки.

Когда мне нечем занять руки, я иду готовить.

На самом деле, я так довольно много рецептов освоила. Причем большинство – за единственный пока что учебный год в институте. Сейчас новый рецепт осваивать не хочется. Как-никак, завтра экзамен. Несолидно. Но можно приготовить простецкое что-нибудь, из знакомого…

Оладьи, например. Их я еще пять лет назад научилась делать. Раньше так было, да и по сей день родители занимаются работой, у них нет времени, чтобы часто баловать нас разными вкусностями. А братец уже слишком взрослый, чтобы обслуживать себя самостоятельно. Нашлась сестрица. Наверное, удобно, когда у тебя есть сестра, пусть даже и младшая.

Захватив телефон, я дошла до кухни на цыпочках, будто боялась кого-то разбудить. И включила текст по новой.

«Надо признать, что…». Пока понятно. Все, кроме слов, которые последовали после «что».

Ингредиенты стояли там, где я в прошлый раз их оставила – искать не пришлось. В этом доме я готовлю немного чаще всех остальных.

А за окном лютует нешуточный ветер, больше подходящий началу непослушного мая, чем концу июня. Под окном растет сирень, и ветки ее, с которых уже осыпались нежные сиреневые цветки, под ветром гнутся, но никак не желают сломаться.

Интересно, а каково это…

Опять отвлекаюсь.

Хотя строчки получились бы неплохие.

«По мнению некоторых экспертов…»

Вводные конструкции я, может, и узнаю. Потому что самой приходится их произносить, – когда пропускаешь слово через себя, оно сразу же становится роднее, обретает форму, цвет, запах. С остальным сложнее.

Яйца. Мука. Кефир. Сода-сахар.

Масло затрещало на сковородке, заглушая диктора, не дало ему спокойно дочитать текст. Зато надо мной тем самым прекратило издевательство.

На треск в кухне появился, точно призрак, братец. Сразу через мгновение после того, как аудиотекст завершился. Это хорошо. Иначе начал бы смеяться.

Сегодня брат дома. Как был вчера, а еще будет завтра, послезавтра и особенно в те дни, когда дома ему лучше не быть. Зато в моменты, когда он очень сильно нужен, например, чтобы разбудить меня, братец обязательно куда-нибудь уходит.

Начал он, конечно, с больного.

– Готовишься к завтрашнему инглишу, Ника? Или готовишь? А что готовишь?

В отношении всех неприятностей моей жизни он до ужаса злопамятный. Свои же забывает мгновенно, в худшем случае – на следующее утро.

Подошел едва ли не вплотную – а братец меня, как-то так по-дурацки получилось, выше на тридцать два сантиметра. Посмотрел сначала на сковородку, потом в кастрюльку с тестом. И угадал безошибочно:

– Ага, оладушки. Как раз задумывался о полднике…

– Какой тебе полдник? Ты проснулся два часа назад.

Илья посмотрел на меня так, будто нас разделяли не только тридцать два сантиметра роста и шестнадцать месяцев жизни, но еще и огромная пропасть величиной в мою великую глупость и его несомненную мудрость.

– Скажи, когда ставить чайник.

И развалился на кухонном стуле, опираясь локтями на его спинку.

Вот такой у меня братец.

Абсолютный дурачок, который в феврале разменял третий десяток. Непризнанный гений. Совсем никем не признанный. Будущий великий математик. Спасибо, что не физик, иначе обязательно взорвал бы полгорода в ходе какого-нибудь эксперимента. С ним порой случаются вспышки излишнего энтузиазма.

Но мысли в его голове иногда проскальзывают дельные – что таить?..

Иногда, но точно не в этот день, ставший предвестником нашей истории.

Я перевернула первую партию оладий. И заметила, на мгновение взглянув в окно:

– Илья, как думаешь… Каково это – мчаться вперед, чувствуя лишь ветер?.. Ну, знаешь… Позабыть все обыденное – не считая, может быть, только правил дорожного движения? И ветер – он как будто проходит насквозь даже в том месте, где должно быть сердце.

– Понятия не имею, – отозвался Илья. – Чайник ставить уже можно?

– Все же подумай.

– Подумаю. Зачем тебе?

– За надом.

– Ника, зато сразу видно, кто из нас двоих только что закончил детский сад… Еще б напомнила, что с носом любопытных Варвар случается. Скажи лучше, что насчет чайника, если не хочешь делиться со мной своими великими секретами, – и он зевнул. – И вообще. Почему именно сердце? А как же желудок? Или печень?

– А ты только и думаешь, что о желудке и печени.

Я решила, что настало чудесное время на него обидеться. Хотя давным-давно, еще в детстве, поняла, что ни к какому положительному результату эти обиды не приводят. Если Илья и знает, что такое совесть, то о ее муках в лучшем случае только слышал краем уха. Было время, когда я усердно пыталась его пристыдить, но так ни разу и не добилась своей цели.

Тем не менее, прямо сейчас разговаривать с Ильей я перестала.

Молча выложила первую партию оладий на блюдце, опустила на сковороду новые капли теста – края их неохотно начали белеть. Илья не терял времени даром – поднялся со своего королевского места, на всю мощь выкрутил кран с холодной водой, наполнил под завязку чайник. Никогда не понимала, зачем кипятить три литра воды, если на двоих требуется меньше одного (даже если взять в расчет бултыхающуюся на дне накипь). А уж с учетом того, что Илья никогда ни о ком, кроме себя, не думает и чайник ставит всегда только для собственных нужд…

Кто-то о брате или сестре мечтает, нас же с Ильей попросту поставили перед фактом: сомневаюсь, что в полтора года он способен был о чем-то мечтать. И вот уже как почти девятнадцать лет мы пытаемся найти общий язык, но получается у нас не всегда.

Хотя случаются в моей жизни такие времена, что поговорить мне, кроме брата, и не с кем. А он почему-то очень чутко это чувствует – и выслушивает весь мой поток тоскливых мыслей, похожий на кисельную реку, серую, как пасмурное небо. На самом деле, он умеет слушать и находить нужные слова, когда хочет (а хочет он этого, к сожалению, довольно редко).

Вот как-то раз, еще в начале этого года, я в один момент лишилась и любимого человека, и подруги. С тех пор Илья, наверное, до полусмерти ненавидит кисель.

– Это не у меня надо спрашивать, – заметил братец, обращаясь к моей спине. Надо же, соизволил ответить что-то еще.

Я промолчала.

– Может, помнишь Ника?

Имя помню. Больно уж на мое похоже. Его хозяина – нет. Своих друзей Илья давным-давно перестал приводить домой, на улице я с его компанией никогда не пересекаюсь, а в социальных сетях (вместе взятых) у братца ровно три фотографии. Самые свежие – времен одиннадцатого класса, а он, мой гений, уже закончил второй курс.

– Вот это про него, – продолжил Илья, – он с марта рассекает улицы на байке. И про ветер что-то загоняет. В целом часто загоняет что-то… Я бы передал ему твой вопрос… Хотя нет, глупость это всё. Только представь, что обо мне подумают, если я начну задавать такие вопросы.

После такого уж точно можно обидеться, честное слово.

Пацаны, конечно же, дороже сестры. Да что там!.. Даже мой восемнадцатый день рождения он пропустил, потому что пацаны попросили помочь с одним дельцем. Вернулся домой Илья только на следующее утро, извинился, цветочки подарил, но сколько мятый листок не разглаживай, идеально гладким он уже не станет (можно, конечно, взять утюг, но тут как повезет – одно лишнее движение, мимолетная заминка, и от листка останутся только обгоревшие краешки).

Я довольно строго отношусь к людям. И не привыкла давать вторые шансы. Если однажды меня обидели, обидят ещё раз – я это окончательно осознала в январе. Предавший однажды предаст впредь. А у меня довольно хрупкое сердце. Не хрустальное, конечно, иначе давно бы разбилось, и все же не каменное пока что.

Никаким образом не реагируя на Илью, будто он был для меня чем-то вроде декора, я поставила перед ним блюдце с первой партией оладий. Поставила красиво, звучно – стол стеклянный, блюдце фарфоровое, гремит знатно, пусть нарочно я к этому и не стремилась.

– М-м-м, – протянул Илья. Сделал еще попытку к примирению: – Выглядит прямо-таки круто. А уж запах какой…

Когда примирения не вышло, добавил:

– Ника.

Но я и без подсказок со стороны прекрасно знаю, как меня зовут. И такие дешевые психологические приемчики на меня не действуют.

– У тебя послезавтра заканчивается сессия, да? Пересдача будет.

Тут я все-таки не выдержала:

– Может, и не пересдам.

Илья поморщился и махнул рукой. Излишне верит в мои умственные задатки. И недооценивает способность влипать в нелепости и неприятности.

– Пересдашь, я тебе обещаю. Послушай мою интуицию. О, чайник вскипятился!

Илью было не слышно целую минуту. За это время я почти успела закончить приготовление второй партии оладий.

– Давай так. Организую тебе встречу с ним, хочешь? Обговорите все ваши философские вопросы, как истинные ценители. Он мне должен, вот и расплатится.

– Очень приятно, что со мной будут разговаривать лишь потому, что должны моему брату.

– Не понимаю я тебя, Ника. – На блюдце опустились первый оладий, второй, третий. Самой, наверное, надо попробовать, что наготовила. – Получишь ответы на все свои вопросы, все как нужно…

Я вспомнила свою недавнюю попытку написать объявление. Не только Илья умный, таких в нашем семействе аж двое. Мне как раз и нужен был мотоциклист. Но не затем, чтобы с ним поговорить – мотоциклиста для бесед я могла бы и где-нибудь в интернете отыскать. Словами можно выразить многое, довольно многое, и уже несколько лет я только и делаю, что пытаюсь этим заниматься – и всё же существует вещи, которые можно только прочувствовать. Испытать хотя бы однажды.

Мне столько раз говорили, как это больно – любить. Но, только полюбив, я смогла осознать эту боль. Честное слово, мне было очень больно.

– А прокатить сможет?

Задумавшись, я пропустила момент, когда нужно снимать следующую оладью, так что бросила ее на блюдце слишком поспешно.

Илья посмотрел на меня удивленно, с некоторой насмешкой, даже бровь приподнял. А глаза у него выразительные, карие, не чета моим, так что уж смотреть братец умеет.

Но меня не так-то просто смутить. Точнее, так: от чьего угодно взгляда смущусь, кроме этого.

– Если я ему скажу, что ты маленькая и невесомая, то вполне вероятно.

– Хотя нет, – передумала я. И с грохотом уронила перед Ильей второе блюдце.

– Почему нет? Себе-то что-нибудь оставь, альтруистка. Чай тебе заварить?

– Завари какой-нибудь. Спасибо.

– Так почему нет?

– Еще б я с твоими друзьями водилась…

С малознакомыми людьми я общаюсь скованно, боясь сказать лишнее слово.

И все же гораздо проще говорить с человеком, когда ничего, кроме одного-единственного мгновения, пусть и очень счастливого, вас не связывает. Вот пообщаемся мы, проживем этот совместный момент и никогда больше не встретимся; а даже если и встретимся, то попросту друг друга не узнаем; а даже если и узнаем, то успеем вовремя отвести взгляд; а если и не успеем, то максимум общения, который может нас ожидать, – тихое, несколько виноватое приветствие.

Но общение с незнакомыми людьми, которые знакомы с твоим другом или родственником, совсем другое дело. Мы принадлежим – условно – одной компании. Я могу обсудить этого Ника (он ведь Никита на самом деле, так?) с Ильей, а Илья ему мои слова с радостью передаст (хотя я очень надеюсь, что Илья не такой). Или этот Ник может поделиться с Ильей весьма сомнительными выводами обо мне, и пусть братец уж точно не станет цитировать его слова, он все же вполне способен несколько поменять свое мнение о единственной сестрице. А мнением Ильи я, однако же, дорожу.

– Я спрошу.

– А если он откажется?

– Значит, тебе повезет, – и Илья улыбнулся. У него абсолютно дурацкая улыбка.

– Ясно, он согласится.

…Так и получилось в итоге – и история это все еще та же.

Ну а пока – впереди меня ждало мытье посуды (задача первостепенной важности) и подготовка к экзамену и пересдаче. Мне уж точно было, чем заняться, кроме как постоянно прокручивать в голове одну и ту же мысль (о друге Ильи с мотоциклом).

И тем не менее.

***

Если вас в вашей дружеской компании вдруг оказалось больше двух, то будет чудесно, если вас окажется еще и четное число. Это простое правило я усвоила на собственном опыте еще в детстве. Всегда можно собраться в парочки и разговаривать в свое удовольствие. Это уже, конечно, больше похоже на дружбу парочками, чем компанией, и все же это гораздо приятнее, чем чувствовать себя третьей (пятой, седьмой) лишней. Жизнь так часто дает нам восхитительную возможность почувствовать себя лишними, что хочется быть нужной хотя бы в дружбе.

Тем не менее, мы с моими девчонками вот уже почти год как дружим втроем. Прошлым летом вместе сдавали вступительные экзамены и поступили на одно направление. Правда, девочек определили в одну группу, а меня в другую, так что общаемся мы только на совместных лекциях. Или экзаменах.

(Возможно, это и проще. На лекциях длинные ряды мест – можно сидеть рядом, линеечкой. На семинарах вечно пришлось бы выбирать, с кем же занять парту. Не самый приятный выбор в жизни).

Однако, появившись в институте следующим утром, я первым делом повстречала не подруг, хотя мы и договорились пересечься у знаменитой колонны в холле первого этажа. Еще на крыльце мы чуть ли не лбами столкнулись с Пашкой, моим одногруппником. С которым постоянно занимаем одну парту на семинарах, потому что (как-то так получилось) ни у меня, ни у него друзей из нашей группы в первые дни сентября не нашлось. А в последующие они оказались уже не нужны, потому что мы сидели вдвоем.

По-моему, именно эта форма имени – Пашка – вполне неплохо ему подходит. Такая же солнечная, как и он сам. Никогда прежде не встречала человека, который с двойкой за экзамен будет выходить радостный, будто его пригласили в качестве ведущего на главный канал страны и уже заплатили аванс. А такое в самом деле на зимней сессии случилось… даже дважды… Двойка за экзамен, я имею в виду. Тем не менее, никто его не отчислил. До сих пор здесь учится, с каждым днём все лучше. Но все еще машет мне рукой, едва завидев.

– Доброе утро! Рад тебя видеть.

Он никогда не обнимается со мной при встрече, хотя у многих людей есть такая привычка (и у нас с подружками). Сначала я думала, что он попросту не любит тактильные контакты, а потом застала его в объятиях моих одногруппниц. Это очень явно говорит о том, что я не вхожу в круг его доверия. Очень, конечно, приятно после этого садиться с ним за одну парту.

Мы остановились друг напротив друга.

Общаться с Пашкой, к счастью, вполне комфортно. Он, в отличие от моего братца, в юные годы не гнался за отметкой в два метра ростом (а Илье, кстати, не хватило шести сантиметров, чтобы ее достичь, вот так вот сильно не повезло человеку). Так что мне не приходится орать, чтобы быть услышанной, и даже шея не затекает. Хотя Пашка все равно меня выше.

– Доброе, доброе, – отозвалась я без намека на доброту. – Спасибо, что не «гуд монин». Мой брат, похоже, забыл о существовании русского языка и с самого утра бесил меня этими своими английскими фразочками. Причем понимаю я в лучшем случае половину… А у тебя как дела?