Элегия о гауптвахте, или Сто сорок суток ареста

Таскали вёдрами воду в ту самую бочку на колёсиках. Подметали плац и тротуары. Пилили доски трухлявые на дрова. Стригли траву и подравнивали какие-то кусты колючие. От фонарей было светло. А потом появилась луна. Круглая, огромная неимоверно. Я даже указал на этот факт сержанту…

– Луна как луна. Луна и в Китае луна. Там, в углу, листик вымети!

***

Ровно в восемь утра в дверь гауптвахты позвонил прапорщик Мальцев. Нервно обматерил сержанта. Забрал меня и отвёл в расположение роты.

Никогда и не подумал и не поверил бы, что буду так сильно рад-радёшенек узреть вечно злую усатую физиономию прапорщика…

Немного о распорядке дня советского солдата.

Прекрасное утро!

– Рота, подъем!!!

Эта самая чудовищная вещь в армии. Скажу я вам. И жуть эта невообразимая случается с солдатом каждое утро. День ещё не начался толком, а уже такая непоправимая беда. Подъем, блин!

Даже дневальному, не спавшему полночи, и то проще. Ну, не спал он и не спал. Ничего не поделаешь. Всю ночь пребывал в стрессе. Мыл полы, драил раковины, стоял на «тумбочке» часами. В общем, бегал, – суетился. Для него рассвет – всего лишь: ночной кошмар, переходящий в дневной…

А другим тяжело несказанно…

Кто-то в грёзах девушку рыжеволосую тискал, лобызал. Другой – окуня поймал огромадного, от чего-то с усами прапорщика. Третий – блины со сметаной трескал, причмокивая сладко во сне.

Но дежурный прокричал: «рота, подъем»! ответственный от офицеров допинал особо любящих всхрапануть, вдобавок сосед нечаянно локтём хлестанул по моське. И ты просыпаешься. Продираешь глазёнки. Нервно потягиваешься. Вокруг, вместо блинов со сметаной и русалок рыжеволосых, – мерзкие надоевшие прыщавые солдатские рожи. Тьфу!!!

– Оглоблин!

– Я!

– Очень рад видеть Вас, товарищ солдат! Что стоишь, пузо своё скотское царапаешь?!!!

– Так точно.

– Бегом, строиться!

– Рота! Строиться на улице перед казармой! Форма одежды – номер четыре!

– Мохов! Скот! Думаешь, я не вижу тебя под кроватью?! Улёгся, блин!

– Оглоблин?!

– Я!

– Ты рад, что служишь в Советской армии?!

– Так точно!!! Я, офигеть, как неописуемо рад!!! Да здравствует наш самый великий и храбрый из храбрейших – товарищ прапорщик!!!

– Подхалим, блин…

***

Сырая гимнастёрка… вот истинно ужасающее испытание! Она же с вечера не просохла. Вчера дождь весь день лил как из ведра. И как её, родненькую, холодную, буквально мокрую, напялить на своё тощее жалкое тельце?

«Деды» на накаченных торсах носят майки хлопчатобумажные уставные, «черпаки» – неуставные футболки, а «дембеля» – так те вообще красуются в тельняшках.

Что есть у «салаги» из нательного белья? Ничего…

А отчего? А оттого, что кладовщик сказал нам: «… нету, блин».

По слухам, этот самый кладовщик, тряся брюшком, бегал каждый выходной на железнодорожную станцию, и продавал ворованный товар чемоданами.

Ну что, кладовщик, ты разбогател?! Тебе сейчас (если живой) лет шестьдесят. Ты, конечно, в оправдание, скажешь, дескать, время такое было, все воровали. Нет, не все. К примеру, товарищ прапорщик, мой старшина, не воровал. Да, он был злой и недовольный всегда. Матерился. Но не воровал. Капитан из роты связи не воровал. И даже, мною очень нелюбимый майор, замполит – не воровал.

Живи, кладовщик, радуйся. Трескай икру красную. Обдристаться желаю тебе…

Ну, а я накидываю на плечи полотенце. Стискиваю зубы. Медленно, «охая и ахая», надеваю сырую гимнастёрку. И резким движением, соединяя на веки вечные холодную материю с тёплой кожей, резким движением выдёргиваю полотенце…

Зарядка!

Это, скажу я вам, уважаемый читатель, какое-то невообразимо волшебное действо!

Но сценарий «волшебства» напрямую зависит от личности ответственного дежурного офицера по части.

Если, например, приходит на плац командир разведроты, мы бегаем долго и быстро вокруг части. Старлей тоже бежит с нами кросс. Так что где-нибудь схорониться не получится. Разведчик успевает бежать и взад и вперёд, и между, и следить одновременно, чтобы солдаты передвигались ровными «коробочками»…

Если приходил наш старшина, то мы дружно «висим» на турниках, а в перерывах на специальной трубе качаем пресс. Некоторые от напряжения громко пукают…

Если же никто не приходит из офицеров, мы под чутким руководством сержантов, занимаемся йогой. То есть рассматриваем загадочное звёздное утреннее небо. Курящие задумчиво пускают сизые дымы. Некурящие – рассматривают луну.

Умывальные процедуры.

После зарядки солдатам представлялась потенциальная возможность побрызгать водичкой себе на моськи, почистить зубы и заправить спальные места.

Но есть нюансы…

Летом воды в казарме не было. Совсем.

Подгоняли к крыльцу бочку на двух колёсиках. Примерно, хватало каждому набрать одну фляжку. Это один литр. Один литр, блин, на сутки! Это нужно: помыться, постираться, и, собственно, попить в жаркий полдень.

Автомата с лимонадом или куллера не было. Бегали мыться на речку. Командиры не препятствовали, даже поощряли. Туда – три километра, и, соответственно, назад – пять километров (по их воле дорога всегда удлинялась).

С заправкой постелей было немного сложнее. Дело в том, что подушка и синее солдатское одеяло должно было иметь в заправленном виде чёткие прямоугольные формы. Достигалось такое уникальное «волшебство» двумя солдатскими ладонями. Можно, конечно, и специальными деревянными плашками, но их не было в наличии.

Завтрак.

Летом солдат кормили на полевой кухне.

Конечно, сразу представляется этакая красивая и аппетитная картина, – завтрак на свежем воздухе, завтрак на природе! Где радостные солдатики с котелками подходят гуськом к повару, тоже весёлому, в белоснежном колпаке. Он, беззаботно подмигивая, огромным черпаком наполняет алюминиевую посуду вкусной рисовой кашей с мясом. Приглашает вежливо после подойти и за компотом из персика. А солдаты, примостившись под тенью берёзок, уплетают за обе щёки…

А вот, блин, и нет!

Мы стоим, угрюмо глядя, как к нам со стороны города надвигается огромная величавая чёрная тучища. Молчком подходим по очереди к котлу. Грязный повар грязными руками, между прочим, без головного убора вообще, злобно зыркая, льёт нам в котелки серую жижу. Это овсяная «каша». Овёс в склизкой «жиже» с шелухой. И не солёный абсолютно. И, как бы: «чай», – напиток со странным вкусом и не менее странного ярко-жёлтого цвета.

Из подоспевшей чёрной тучи на нас низвергается ливень. Вода ручьём льётся с головы прямо в котелок.

Очень «вкусный» завтрак, скажу я вам…

Обед.

Обед, собственно, ничем почти не отличался от завтрака. Всё такое же: полевая кухня, грязный повар, жара или ливень, заспиртованный хлеб, бренчание нетерпеливое солдатских котелков в живой очереди к котлам.

На первое был суп. А именно: жёлтая вода с одним листиком капусты. На второе была каша, а именно: серая вода с дюжиной крупинок перловки. На третье был компот. Но его некуда было наливать. Так как две алюминиевые ёмкости уже были заняты.

Ужин.

На ужин обычно подавали варёный минтай. С рыбными «пёрьями» и кишками. Хотите кушайте, хотите не кушайте. Дело это было добровольное. Что за рецепт такой, я не знаю. Пишите в комментариях.

По слухам, сам лично я не видел, в котлах всё же присутствовало и мясо, была и каша нормальная. Но где-то там, – ниже середины «ватерлинии» котлов. Отчего повар не хотел перемешивать черпаком перед раздачей содержимое? Я тоже не знаю.

После трапезы полагалось мыть котелки. Для этого действа даже выделялось время.

Котелки никто не мыл. Из-за того, что воды горячей не было.

Естественно, что случилась дизентерия у личного состава. Госпиталь был переполнен, так сказать, «дристунами». Как-то на общем построении зам по тылу и зам по медицине лично проверили шесть случайных солдатских котелков. Выявили грязь. Наорали на всех. И ушли.

Горячая вода, впрочем, так и не появилась…

Краткий словарик из солдатских будней…

«Крокодилы»

Это такое экзотическое название физических упражнений для солдат, – на сон грядущий. Карательной или воспитательной функции не несло. Особо-то и военные навыки не оттачивало. Скорее всего, имело исключительно одну цель – поднятие весёлого настроения сержантам.

– Взвод, «крокодилы»!!! – даёт команду сержант.

Солдаты скидывают одеяла, ногами упираются в заднюю спинку кровати, а руками в переднюю, и «висят». Мне было комфортно с моим ростом и накаченным на исправительных работах прессом. Пайзула был длиннее и худее меня, соответственно ему ещё проще было «висеть». А вот Мохову чрезвычайно не повезло, что называется «метр с кепкой», – он едва дотягивался конечностями до кроватных железных дуг, буквально вытягивался в струнку, и, неизменно, падал. Чем очень злил и одновременно веселил сержанта. Ещё больше не везло тучному Анашкину. Он и трёх секунд продержаться не мог.

«Держание подушки на вытянутых руках»

Это физическое упражнение имело воспитательную функцию, – подавление «низменных» инстинктов. Долго подушку не продержишь. Через минуту, кажется, что она весит сто пудов. Руки трясутся, коленки дрожат.

«Отжимание»

Физическое упражнение, имеющее будничный характер. Может налагаться как в целях воспитательных, так и карательных. Кроме того, отжимание может применяться и в качестве отдыха…

– Взвод! На месте стой! Отдыхаем! Упор лёжа принять! Раз, два! Раз, два! Отдохнули?! Встать! Бегом марш!!!

«Ходьба гуськом»

Применялась исключительно для собирания веточек и прочего мусора на плацу.

«Строевая подготовка»

Речь идёт о «маршировании» в кроватях после отбоя.

– Взвод! Была команда «отбой»! нале-во!

Мы, скрипя нещадно кроватными пружинами, поворачиваемся на левый бок.

– Шагом, ар-ш!

«Маршируем», то есть, чинно дрыгаем, – лягаем ногами под простынями, имитируя ходьбу.

– На месте стой! Кругом! Напра-во!

По моему мнению, безобидное упражнение перед сном грядущим. Солдатики согреваются, сержантам весело.

«Подъём»!!!

Имеется в виду как физическое упражнение. Необходимо было одеться и встать в строй за так называемые сорок пять секунд. Надобно было, как-то: вскочить в штаны, запрыгнуть в сапоги, нахлобучить гимнастёрку, не забыть напялить на лысую башку пилотку, подпоясаться ремнём, и встать в строй. Но…

Но у сержантов секундомеров не было. И спичек иногда – тоже. Дескать, спичка прогорает за пресловутые сорок пять секунд. Это, я вам скажу, не всегда так. Время отмерялось приблизительно, так сказать, на сержантский «глаз». И чрезвычайно важно было, – в каком расположении духа командир соизволил подавать команды.

Всё ж таки опыты проводились. И мой личный рекорд – двадцать пять секунд.

Есть нюанс…

А именно – портянки!

Портянки должны быть правильно и аккуратно намотаны на ступни ног. Но, чтобы сэкономить дефицитное время, солдаты нахлобучивали обувь как придётся. Иногда неожиданно мог поступить и последующий приказ…

– Взвод! Строиться перед расположением!

Личный состав, конечно же, строится на улице перед дверью казармы…

– Это!!! – сержант разжимает кулак перед строем, показывая всем бычок от сигареты, – это я нашёл тут, блин, прямо на крыльце!!! Нале-во!!! Бегом, марш!!!

И мы бежим трусцой по ночной дорожке «хоронить бычок».

«Захоронение бычка»

Это, так сказать, марш-бросок. Километров на десять или больше, и только в одну сторону. Приходилось же ещё и возвращаться обратно, естественно. Субъектом захоронения могло быть что угодно: сигарета, фантик, спичка и т. д. и т. п. Расстояние и направление предстоящего маршрута также зависело от настроения командира.

Так о чём я? А о том, что портянки лучше наматывать хорошо. Потом – времени может и не быть их перематывать…

«Отбой»

Имеется в виду как физическое упражнение. Даже если и протикало десять часов ночи, и сержант скомандовал «отбой», – это вовсе не значит, что можно лечь в кроватку и сладко себе дрыхнуть.

При команде «отбой» также было необходимо очень быстро раздеться до трусов: штанишки и гимнастёрку аккуратно сложить на стуле, правильно расположить ремень, пилотку. Портянки намотать на голенища сапог. Залезть под одеяло и закрыть усталые глазки. Но…

Но какой-нибудь «поросёнок» из твоего взвода, а может, и ты сам не очень аккуратно сложил форму, или недостаточно «устало» закрыл глаза, или ещё днём выбесил командира чем-нибудь, и тогда звучит команда «подъём» – со всеми вытекающими последствиями.

Чередование команд «отбой» и «подъём» может происходить от одного раза и до бесконечности, то есть до утра.

Тревога.

Это когда солдату тревожно на душе. Во всех смыслах этого слова.

«Можно ли было солдату читать книги?»

Отвечу коротко – можно. От трёх часов ночи до пяти утра. Где бы вы ни находились по службе, и даже в наряде, ни один командир против этого не возражал. Впрочем, и читающих солдат я лично ни разу не видел.

«Можно ли было солдату писать стихи?»

Также отвечу коротко – можно. От трёх часов ночи до пяти утра…

***

– Я устал идти, товарищ сержант.

– Ну, так и иди себе усталым.

Осень, блин.

Прекрасная пора, скажу я вам. И не жарко, и комаров почти нет, и ягода бесплатная в лесу поспела.

Вот и прапорщик Мальцев послал нас в лес…

– Так, старший в группе – Мохов! К 17.00 жду всех возле дороги на опушке, с полными котелками! – бодренько инструктировал нас старшина, – всё, вперёд, бойцы!

Бойцов было трое: я, Мохов и Анашкин. Спецгруппе было выдано: штык-нож – один, новый и чистый, котелок алюминиевый литровый – три, зелёная плащ-палатка – три, компас – один, и картинка цветная на листке, вырванным из какой-то книжки: «Брусника. Семейства Вересковые».

– На болото надо идти, – предложил в гуще леса Мохов, брезгливо скидывая с ушей лесную паутину, – там много ягоды.

– Но там же сыро. Змеи, лягушки! – задумчиво почёсывал живот Анашкин.

– В бор надо, где чисто, – веско заметил я.

Мой хитрый план понравился всем. Но требовал большего теоретического обоснования…

– «Во бору брусника» – даже фильм такой есть, – припомнил я.

– Тогда идём искать бор! – с радостью приказал Мохов.

Через полчаса нашли бор. Оказалось, что в бору растут сосны. И, правда, очень чисто, и далеко просматривается местность.

А далее возникли экстраординарные события, но, как и полагается, со знаком «плюс» и «минус»:

Бруснику нашли, но мало.

Набрали – пол-литра, но Мохов почти всю её втихаря сожрал.

Нашли грибы, но никто не знал уверенно, что это за грибы, а главное, съедобные ли они.

Я твёрдо сказал, что это «лисички», они очень полезные, их даже продают за валюту в Германию. Признаюсь, что я руководствовался тем, что хотел немножко полечиться, пару дней, в госпитале, так сказать, – отдохнуть. Одного бы меня не стали лечить, а нескольких бойцов – руководству пришлось бы положить в стационар.

Но почему-то мне охотно поверили. Анашкин быстро развёл костерок. И на палочках «лисички» поджарил. Мохов к этому времени уже страдал животом от ягоды, терять ему было нечего, поэтому первым приступил к лесной трапезе.

Как ни странно, никто насмерть не отравился.

И что мы съели там, в лесу, до сей поры мне неизвестно. Скажу вам, что грибы были ярко – розового цвета с синенькими полосками. Напишите в комментариях, если вы знаете.

Кстати, старшина собранную нами ягоду забраковал и выбросил. Сказал, что это не брусника…

– А какая эта ягода, товарищ прапорщик? – спросил Анашкин.

– Не знаю, – искренне признался Мальцев, – но точно не брусника. Вроде как на кислицу похожа. Но вряд ли.

Мохов побледнел ещё больше. Убежал в туалет чистить желудок…

Отсидка на гауптвахте – вторая

После первого водворения на гауптвахту я перевоспитался, и начал покуривать. Стал более молчаливым и ехидным. Так сказать, детство закончилось…

– Рядовой Мохов! – как-то утром наш ротный лично заинтересовался внешним видом подчинённых.

– Я! – промямлил Мохов, стоявший рядом со мной в шеренге.

– Почему кантика нет?!

Мы непроизвольно оглянулись на затылок товарища. Оттого, что видели буквально вчера в умывальной, как Мохов бритвой счищал себе кантик. Но злополучный его кантик не удался. Если, очень мягко сказать, совсем! только белела на грязном затылке, вырванная клочками, широкая неровная полоса сантиметра три – четыре…

– Так, это… мне не видно-то самому…

– Чего тебе «не видно»?! «олень», товарищей попросить не мог?!

– Я просил!

– Кого ты просил?!

– Товарища Оглоблина.

– И что?!

– Он сказал, что ему некогда.

Я опустил глаза, делая вид, что разглядываю трещинки в бетонном полу, и меня допрос совершенно не касается.

– А других просил? – уставился на меня старший лейтенант.

– Никак нет.

– А что у нас в роте, Оглоблин – самый крутой, «окантовщик», блин?!

Я, наверное, хмыкнул непроизвольно. Потому что обрёл такой ладный отточенный удар офицерским кулаком по моське, что выплюнул обломок верхнего зуба.

Ничего не сказал и не сделал. Только от удара немного качнулся на полшага к стене. А что я мог сказать или сделать? Только и оставалось презрительно заухмыляться, нагло уставившись на старшего лейтенанта…

– Прапорщик Мальцев?! – ротный окрикнул из дальнего угла коридора старшину.

– Я!

– Отведите рядового Оглоблина под арест на гауптвахту!

– Есть!

– Отставить! – старлей тоже заулыбался ехидно.

– Есть отставить! – старшина вплотную подошёл ко мне.

– Побрить наголо!

– Есть, побрить наголо! – щёлкнул каблуком Мальцев, – а…?

– А после отведёте на гауптвахту.

***

– Пошли, что ль, – Мальцев ещё раз дунул в лезвие электрической бритвы. Любовно её вытер тряпочкой и убрал в шкаф.

– Пойдёмте, – согласился я, глядясь в зеркальце.

– Ну как?

– Хорошо, товарищ прапорщик. И не так жарко будет.

– Это точно…

По пути в мою «родную и любимую «бастилию», очевидно, что было ему не очень приятно исполнять приказ ротного, старшина философствовал о том, что не честно, дескать, получается. Рядовой Сева Оглоблин добровольно пришёл служить, а его за это же и наказывают. Надо бы бить тех, кто уклоняется.

– Ага, – согласился я лаконично. Отдал ремень. И сам позвонил, вызывая дежурного по гауптвахте.

***

На этот раз меня водворили в большую камеру. Но в ней тоже не было даже намёка на какие-нибудь там кровати или нары. Абсолютно пустое помещение три на три метра, правда, с зарешеченным окошком во внутренний дворик.

Через час где-то в камеру закинули ещё одного.

Хитрый и наглый тип. На год—полтора прослужил дольше. А по годам лет на десять старше.

Не успели мы познакомиться, как в окно сквозь решётку кто-то бросил красную пачку сигарет «Примы», коробок спичек, три рыбные консервы, и впихнул буханку белого хлеба…

– От души! – зыкнул он вслед исчезнувшей в окне руке. И кто-то на улице быстро ушёл, цокая каблуками.

Судя по железным «набивкам» на каблуках солдатских сапог это был явно старослужащий. И даже не из состава караула.

***