- -
- 100%
- +
Пролог: Ваза для души и её крушение
Тишина чертогов Кощея Бессмертного была особая – не живая, а законсервированная, как воздух в гробнице. Пылинки замерли в лучах лунного света, пробивавшегося через витражное окно с изображением трёхголового орла. На резной полке из чёрного дерева, на бархатной подушке цвета запекшейся крови, покоился главный шедевр коллекции Бессмертного: хрустальная ваза для души.
Она была не просто сосудом. Она была историей. Вырезанная из единого кристалла лунной слёзы тысячу лет назад, она переливалась внутренним светом – мягким, тёплым, живым. В ней танцевали искорки: души, которые Кощей коллекционировал не из злобы, а из эстетического любопытства. Они пели тихую, едва уловимую песню – хор потерянных надежд и угасших страстей.
Эту тишину разрезал, как бархат острыми когтями, стремительный, беззвучный силуэт.
Кот Баюн вошёл в реальность чертогов не через дверь – он проявился, как мысль в спящем мозгу. Одна секунда – пустота, следующая – он уже здесь, грациозно приземлившись на резной балке под потолком. Его чёрная шерсть впитала весь свет вокруг, оставив лишь два изумрудных пятна – узкие, довольные глаза.
«Ску-у-учно», – протянул он мысленно, хотя мог бы и вслух. Голос у него был бархатный, с низкой вибрацией, от которой дрожала пыль на полках. Но сегодня он играл в молчаливую охоту.
Он облизнул лапу, пригладил усы. Чертоги Кощея были одним из его любимых «маршрутов» для внеплановых визитов. Предсказуемо-непредсказуемые, как сам Бессмертный: то задумчивый и меланхоличный, то впадающий в ярость из-за криво поставленного подсвечника. Баюн обожал нарушать оба этих состояния.
Его взгляд скользнул по сокровищам: золотые кубки, ржавые мечи героев (с ироническими табличками), застывшие в крике магические кристаллы. И остановился на вазе.
«А что, если…»
Идея созрела мгновенно, сладкая и озорная, как спелая ягода. А что, если слегка… подтолкнуть её? Не разбить, нет. Просто сдвинуть с места. Посмотреть, как Кощей заметит смещение своего любимого экспоната. Будет ходить кругами, щупать бархат, подозревать слуг, а потом, через неделю, обнаружит, что ваза стоит ровно на три миллиметра левее. И его вечное лицо покроется сеточкой недоумения.
Баюн мурлыкнул от предвкушения.
Он с пружинил на лапах, оценил расстояние. Прыжок – не просто перемещение в пространстве, а искусство. Надо было коснуться полки лишь кончиками когтей, мягко, как падающее перо, толкнуть вазу ровно на нужный миллиметр и отскочить обратно на балку. Идеальный маленький хаос. Безупречная шалость.
Он собрался, сжался в чёрный комок энергии.
И прыгнул.
Полет был идеален. Беззвучен. Точен. Он летел, растянувшись в струнку, наслаждаясь мигом невесомости между мирами – тем самым мигом, ради которого и стоило прыгать.
Но в самый последний момент, когда до полки оставался волосок, в ткани реальности чертогов дрогнула едва заметная нить. Кощей, видимо, обновил защитные чары утром. Ничего серьёзного – просто лёгкое, коварное сопротивление, как у желе под плёнкой.
Баюн чихнул. От неожиданности.
И вместо грациозного касания совершил нечто среднее между падением и шлепком.
Его передняя лапа приземлилась не на полку, а прямиком на округлое плечо вазы. Хрусталь мелодично звякнул, протестуя.
«Ой», – подумал Баюн, уже пытаясь оттолкнуться.
Было уже поздно.
Ваза качнулась, сделала один нерешительный поворот на месте, будто решая, падать ли ей с достоинством или попытаться устоять. И выбрала первое.
Падение показалось Баюну неестественно долгим. Он завис в воздухе, увидев, как лунный свет играет в гранях летящего кристалла, как искорки душ внутри вспыхивают тревожным, синим светом. Это было даже красиво.
Затем ваза встретила каменный пол.
Звук был не громкий, а… ясный. Невероятно ясный. Тысяча мелких, чистых нот, спетых разом и тут же оборвавшихся. Хрусталь рассыпался на бесчисленные осколки, которые ещё секунду переливались, как слёзы, а потом потухли.
Из разбитого сердца вазы вырвался вздох – тёплый, печальный, пахнущий полынью и старой любовью. Души, одна за другой, вспыхнули и растаяли в воздухе, словно пена. Последней угасла розовая искорка – та, что, по слухам, принадлежала одной очень несговорчивой царевне.
Наступила тишина. Гораздо громче, чем была до этого.
Баюн приземлился среди осколков, осторожно стряхнул лапу. «Ну вот», – подумал он без особого раскаяния. – «Не танец, но всё же спектакль».
Шаги прозвучали раньше, чем он ожидал. Тяжёлые, мерные, отдающиеся эхом в каменных сводах.
Кощей Бессмертный стоял в арке. Не в своём привычном облике скрюченного старика, а в истинном – высокий, сухопарый, с лицом из жёлтой кости и глазами, в которых горели зелёные огоньки. На нём был халат цвета ночи, и он был безмятежен. Слишком безмятежен.
Он молча смотрел на осколки. На рассыпавшийся бархат. На угасающие последние искорки.
– Баюн, – произнёс Кощей. Голос был тихий, ровный, безжизненный, как скольжение камня по льду. – Я эту вазу… очень любил.
– Она сама упала, – немедленно заявил Кот, садясь и обвивая хвостом лапы. Он поднял голову с видом невинной жертвы обстоятельств. – Я пытался её спасти. Прямо героически. Но она… скользкая.
Кощей не улыбнулся. Он медленно подошёл, костяными пальцами поднял один крупный осколок – тот, где ещё держался кусочек изящной гравировки в виде вьюнка.
– Её мне подарила, – он сделал паузу, в его глазах мелькнула настоящая, старая боль, – Снегурочка. За день до того, как её сердце растаяло от первой любви. Последний подарок последней зимней девы. В ней был осколок её смеха.
Баюн почувствовал лёгкий, совсем крошечный укол чего-то неприятного где-то под рёбрами. Не раскаяния, нет. Скорее, досадного осознания, что шалость вышла за рамки художественной и вторглась в область… личного.
– Я не знал, – пробормотал он, и это была правда.
– Ты никогда не знаешь! – Голос Кощея впервые взорвался, ударившись о стены, как хлыст. Зелёные огни в глазницах полыхнули. – Ты прыгаешь, как слепой котёнок, ломая то, что другим дорого! Ты – бич миров, Баюн! Ты – ходячая неаккуратность!
– Ну, я же сказал, извини… – начал Баюн, но Кощей перебил его.
– Извини? – Он засмеялся, и этот звук был страшнее крика. – Ты думаешь, это исправит осколки? Вернёт смех? Нет. Но знаешь что исправит?
Кощей бросил осколок. Тот звякнул среди других.
– Симметрия.
Он щёлкнул пальцами.
Из тени за его спиной выползли звенья. Не железные, нет. Серебряные, холодные, испещрённые бегущими письменами. Магическая цепь. Она двигалась сама, как змея, с тихим, зловещим шелестом.
Баюн отступил на шаг, шерсть на загривке встала дыбом.
– Подожди, Кощей, давай поговорим… Могу я тебе новую вазу найти? Смешнее! С драконами!
– Молчи, – тихо сказал Бессмертный. – Тебе надоел хаос, который ты сеешь? Прекрасно. Теперь у тебя будет порядок. Вечный. Неподвижный.
Цепь взметнулась в воздух. Баюн попытался прыгнуть, раствориться между мирами – но пространство вокруг вдруг стало вязким, плотным, как мёд. Чары чертогов, те самые, что вызвали чих, теперь держали его.
– Нет! – взвыл Кот, впервые за много веков почувствовав ледяную панику. – Кощей, не надо! Я буду хорошим! Я… я буду тихим!
– Так не доставайся же ты никому! – прогремел голос Кощея, наполненный яростью и странной, усталой горечью.
Первое звено обвило дубовую балку у потолка. Второе и третье – стремительно понеслись к Баюну. Он отбивался, царапался, шипел, выплёскивая всю свою мощь – но чары цепи гасили его силу, как воду льют на огонь.
Холодное серебро сомкнулось вокруг его шеи, не туго, но неумолимо. Ошейник. Длинная цепь, тянущаяся к дубу.
Баюн рухнул на пол среди осколков, оглушённый, униженный. Ощущение было невыносимым. Не боль – а плен. Абсолютный, безнадёжный. Он потянулся за край мироздания – и наткнулся на холодную стену.
Кощей смотрел на него сверху, и гнев в его глазах уже сменился чем-то другим. Удовлетворением? Печалью?
– Сиди. Остынь. Подумай о сломанных вещах, – произнёс он и повернулся, чтобы уйти. На пороге обернулся. – И знай, Баюн, что я буду присылать к тебе дрессировщиков. Один за другим. Пока один из них не сделает из тебя ручного зверька. Или пока ты не усыпишь их всех. Мне всё равно. Мне уже ничто не дорого.
Шаги затихли. Баюн остался один среди тишины, осколков и холодного прикосновения цепи.
Он дёрнулся, пытаясь стянуть ошейник. Без толку. Зашипел на исчезающие души. Те просто растаяли. Он лёг на холодный камень, поджал лапы, упёрся подбородком в пол. Изумрудные глаза горели обидой, яростью и обещанием.
«Дрессировщиков? – прошептал он в наступившую пустоту, и его голос прозвучал одиноко и опасно. – Присылай. Присылай хоть сотню. Я их всех уложу спать. На очень-очень долгий сон».
Он закрыл глаза, но не для того, чтобы спать. А для того, чтобы начать ждать. И копить силы для первой же колыбельной, которую споёт невинному дураку, что придёт его «исправлять».
Где-то вдалеке, в мире Явь, родилась девочка по имени Анжела. Её первым словом было «дай», а первой игрушкой – плюшевый кот, которого она пыталась «лечить», заворачивая в бинтики.
Цепь у дуба звякнула, как будто в ответ на далёкое будущее. Но будущее уже было прописано в звеньях. И ему оставалось лишь наступить.
Глава 1. Вызов в заповедник «Берёзка»
Звонок застал её в самый неподходящий момент – в прямом и переносном смысле. Левой рукой она едва удерживала на весу пушистый, дрожащий комочек страха по имени Хома, пытаясь не задеть сломанную заднюю лапку. Правой – вжимала к уху телефон, из которого лился металлический, бездушный голос.
«…ипотечная программа реструктуризации, Анжела Сергеевна, предусматривает продление срока кредита на пять лет с соответствующим увеличением общего процента, а также ежемесячную комиссию за обслуживание долга в размере трёхсот рублей, даже если платёж не вносится, согласно пункту 4.7 договора, который вы подписали…»
Хома жалобно запищал. Анжела прижала его к груди, понизив голос до утробного ворчания, адресованного исключительно банковскому сотруднику.
– Даниил Петрович, я вам уже объясняла. «ВетЛюкс» не приносит доход, потому что я полгода лечила бездомных собак из приюта за себестоимость. Это не банкротство – это санация. Мне нужно три месяца без платежей, чтобы…
«К сожалению, внутренние правила не позволяют…»
– А позволят они вам спать ночью, зная, что из-за ваших внутренних правил пятнадцать животных останутся без медицинской помощи? – прошипела она.
В трубке повисло короткое, растерянное молчание. Даниил Петрович явно не ожидал перехода на личности.
– Мне… Мне нужно согласовать с руководством, – пробормотал он.
– Согласовывайте. Я перезвоню через час, – Анжела положила трубку, не прощаясь, и тут же переключилась на тонкий, визгливый писк в своих руках. – Тихо, солнышко, тихо. Всё уже почти прошло.
Она уложила хомяка на хирургический стол с тёплой пелёнкой. Перелом был несложный, но болезненный. Маленькие чёрные глазки-бусинки смотрели на неё с безграничным доверием и ужасом.
– Вот видишь, Хома, – бормотала Анжела, готовя шприц с лёгким седативным, – мир делится на два типа людей. На тех, кто помогает, и на тех, кто составляет пункт 4.7. Мы с тобой – из первых. А Даниил Петрович… Ну, он, наверное, просто любит котиков. На расстоянии. И с оформленной страховкой.
Укол был сделан ювелирно и почти безболезненно. Пока седативное начинало действовать, Анжела натянула стерильные перчатки, проверила рентгеновский снимок на экране ноутбука. «Да, лапка, третий вариант, всё чисто, можно ставить мини-шину».
Клиника «ВетЛюкс» была её детищем, гордостью и вечным источником головной боли. Две небольшие комнаты на первом этаже жилого дома: приёмная с потертым, но милым диванчиком и кабинет, забитый аппаратурой, часть из которой была куплена б/у, а часть – в кредит. Здесь пахло антисептиком, кофе и тёплой шерстью. Здесь всё было её: от плаката с анатомией собаки до крошечной микроволновки, в которой она разогревала бесконечные обеды «дошираки».
Работа шла на автомате – точные движения, фиксация, бинтование. Руки знали сами. А голова крутила цифры: аренда, коммуналка, кредит, зарплата санитарке Марии Игнатьевне (пенсионерке, которая работала за «спасибо» и горячие обеды), корм для тех самых бездомных, что временно жили в карантинной зоне…
Она закончила, аккуратно уложила Хому в переноску с мягкой подстилкой. Теперь он спал, его бока ровно вздымались. Анжела сняла перчатки, вздохнула и потянулась к кружке с остывшим кофе.
И тут зазвонил телефон. Не её личный, а стационарный, клинический. На дисплее – незнакомый номер.
«Ну конечно, – мысленно вздохнула она. – Сразу после банка. Наверняка, опять кто-то нашёл «бедного голубка» с переломом крыла. Или Мария Игнатьевна сообщит, что у того самого двортерьера опять начался рецидив».
Она взяла трубку, натянув на лицо профессионально-приветливую маску.
– Ветеринарная клиника «ВетЛюкс», Анжела. Чем могу помочь?
Голос в трубке был неожиданным. Низкий, бархатистый, с едва уловимым старомодным произношением, как у дикторов советского радио.
– Анжела Сергеевна? Вас беспокоит Пётр Анатольевич, директор природного заповедника «Берёзка». Мне дал ваш контакт коллега из института ветеринарной медицины. Очень рекомендовал.
Анжела нахмурилась. Заповедник «Берёзка»? Она слышала о нём – что-то далёкое, под самым обласом, почти мифическое место, куда даже экскурсии не водят. Что им от неё нужно?
– Здравствуйте, Пётр Анатольевич. Что случилось?
– Ситуация… нестандартная, – мужчина сделал паузу, будто подбирая слова. – У нас здесь появился… новый обитатель. Сложный. Уникальный. Потенциально опасный. Требуется специалист с… особым подходом. Не только к физиологии, но и к психологии животного.
– Что за вид? – сразу спросила Анжела, её профессиональный интерес зашевелился, оттесняя усталость.
– Вид… – Пётр Анатольевич слегка закашлялся. – Скажем так, вид, не внесённый в официальные реестры. Очень редкий. Возможно, даже уникальная особь.
Анжела медленно опустилась на стул. «Уникальная особь». В её практике это обычно означало либо очень дорогого экзота с психической травмой, которого избаловали хозяева, либо обычную дворнягу, которой приписали несуществующие породные качества, чтобы выпросить скидку.
– Чем проявляется опасность? Агрессия? Непредсказуемость?
– Скорее… деструктивное влияние на окружающую среду, – голос в трубке стал ещё таинственнее. – И на психику персонала. Предыдущий специалист… не справился. Уехал. В состоянии глубокого стресса.
«Ох уж эти провинциальные драмы, – подумала Анжела. – Наверное, медведь-рецидивист или кабан-беспредельщик».
– Я специализируюсь на мелких и средних животных, Пётр Анатольевич. С медведями не работала.
– О, нет-нет! – в голосе директора прозвучала почти паника. – Это не медведь! Это… существо гораздо более… утончённой конституции. Но с характером. О, с каким характером! Нам нужен человек, который не боится, мыслит нешаблонно и… обладает определённой стойкостью к… необычным проявлениям.
Анжела устало провела рукой по лицу. Её мозг, заточенный под логику и смету, уже рисовал картину: какой-нибудь сбежавший из частного зверинца сервал или каракал, напугавший до седины всех егерей. Дикий кот. Большая кошка. Это уже было ближе к её компетенции.
– Пётр Анатольевич, давайте начистоту. Что именно нужно сделать? Осмотреть? Пролечить? И главное – какой бюджет у заповедника на эту операцию?
Пауза в трубке затянулась. Потом Пётр Анатольевич произнёс очень чётко и медленно:
– Нам нужно, чтобы вы его… приручили. Вернее, адаптировали. Сделали управляемым. Гонорар… – он назвал сумму.
Анжела чуть не выронила трубку.
– Вы сказали… сколько?
– Гонорар, – повторил директор, и в его голосе впервые прозвучала твёрдая, деловая нота. – Плюс все расходы на дорогу, проживание, оборудование. И бонус по завершении работы. Контракт на три месяца с возможностью продления.
Сумма была такой, что хватило бы закрыть кредит, оплатить аренду на год вперёд и купить новый цифровой рентген. Мечта. Слишком сладкая, чтобы быть правдой.
– А что с предыдущим специалистом? Почему он не справился?
– Его методы… оказались недостаточно гибкими. Он пытался применить силу. Наш пациент… этого не оценил.
– А если и я не справлюсь?
– Тогда вы получите компенсацию за потраченное время. Но мы очень надеемся, что вы – именно тот человек, который нужен. Ваш коллега говорил о вашем методе… терпения и положительного подкрепления.
Кликер-дрессировка. Да, она использовала её для пугливых животных. Как этот директор вообще о ней узнал?
В голове началась борьба. Рациональная часть кричала, что это ловушка, развод, странная афера. Что ехать в глушь к неизвестному зверю с «деструктивным влиянием» – безумие. Но другая часть, та, что годами боролась с долгами, уставала до слёз и мечтала наконец вздохнуть свободно, шептала: «А что если? Всего три месяца. Риск. Но шанс».
– Пётр Анатольевич, мне нужны гарантии. Официальный вызов, контракт, внесённый предоплатой на счёт клиники. И полная информация о том, с кем именно мне предстоит работать. Хотя бы фото.
– Фото… не передаёт сути, – загадочно ответил директор. – Но гарантии будут. Курьер с документами будет у вас через два часа. Вызов срочный. Мы готовы предоставить транспорт уже завтра утром.
«Два часа? Они что, в городе?»
– Хорошо, – сказала Анжела, ощущая, как под ложечкой завязывается тугой, тревожный узел. – Я жду документы. Без подписанного контракта и предоплаты я никуда не поеду.
– Разумно. До связи, Анжела Сергеевна.
Она повесила трубку и несколько секунд просто сидела, глядя на спящего хомяка. Потом её взгляд упал на счёт за коммуналку, лежащий на краю стола. И на красную строку «задолженность» в мобильном банке.
– Чёрт с ним, – тихо сказала она пустой клинике. – Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
Дальше начались сборы. Она вскрыла большой ветеринарный чемодан с потрёпанными уголками – её верный спутник в выездах. Стандартный набор: стетоскоп, термометры, шприцы, ампулы с седативными, антибиотиками, противовоспалительными, набор хирургических инструментов, перевязочные материалы, перчатки. Всё проверено, разложено по порядку.
Потом – «спецназ». Для «психологически сложного» пациента. Она взяла карманный кликер – маленькую коробочку с кнопкой, издающей чёткий щелчок. Метод Карен Прайор. Работает на собаках, попугаях, даже на рыбах. Сработает ли на «уникальной особи»? Посмотрим.
Её рука потянулась к полке с кошачьими лакомствами и остановилась. «Существо утончённой конституции… Дикий кот?». Она взяла несколько пакетиков с кошачьей мятой. «На всякий случай. Если это кошачье, должно сработать».
Далее – защита. Хотя бы минимальная. Она сунула в боковой карман чемодана пару плотных кожаных перчаток с удлинённым крагами (для хищных птиц, но сойдёт) и баллончик с перцовым аэрозолем (законным, для защиты от бродячих собак). Не оружие, но дающий шанс на секунду-другую.
Она уже закрывала чемодан, когда взгляд упал на маленькую, потрёпанную книжку на полке: «Поведение и психология кошачьих». Улыбнулась. Сунула и её внутрь.
Внезапно в дверь постучали. Три чётких, вежливых удара.
Курьер. Время в «Берёзке» явно ценили.
На пороге стоял молодой человек в строгом тёмном костюме, с безупречной осанкой и абсолютно пустым выражением лица. Он молча протянул ей плотный конверт из крафтовой бумаги.
– От Петра Анатольевича. Жду вашу подпись и решение.
Анжела вскрыла конверт. Внутри лежали два экземпляра контракта на фирменном бланке заповедника «Берёзка» с водяными знаками. Условия те же: трёхмесячная работа, гонорар, оплата расходов, бонус. Все суммы прописаны чёрным по белому. И приложение – гарантийное письмо от банка о переводе предоплаты на счёт её клиники в течение суток после подписания. Подписи, печати… Всё выглядело солидно, почти пугающе официально.
Она внимательно прочла каждый пункт. Никаких скрытых ловушек, на первый взгляд. Только размытая формулировка об объекте работы: «Особь, представляющая научный и природоохранный интерес, условно именуемая «Пациент».
– А кто является второй стороной? Кто наниматель? – спросила она у курьера.
– Управление особо охраняемыми природными территориями, – без запинки ответил тот. – Все реквизиты указаны.
Анжела взяла ручку. Перо зависло над строкой для подписи. Перед глазами проплыли: счёт из банка, благодарные глаза вылеченных животных, усталое лицо Марии Игнатьевны, пустая касса.
«Либо грудь в крестах…»
Она подписала. Четко, разборчиво. Отдала один экземпляр курьеру.
– Транспорт будет завтра в семь утра по этому адресу, – сказал молодой человек, кивнул и растворился в полумраке подъезда так же бесшумно, как и появился.
Анжела закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. В тишине клиники было слышно лишь ровное дыхание Хомы. Сердце колотилось где-то в горле. Предоплата придёт завтра. Если не придёт – контракт недействителен. Значит, до завтра она ещё может передумать.
Она подошла к окну, посмотрела на вечерний город, на мигающие неоновые вывески. Где-то там, далеко за его пределами, в глухих лесах, ждал её «пациент». Сложный. Уникальный. Опасный.
– Ну что ж, – прошептала она в стекло, запотевшее от её дыхания. – Посмотрим, кто ты такой. И кто кого будет дрессировать.
Она повернулась и пошла укладывать чемодан окончательно. На самое дно, под стопку пелёнок, она на всякий случай положила маленького плюшевого медвежонка – талисман из детства. На удачу.
Ветер за окном усилился, завывая в водосточных трубах. Где-то в заповеднике «Берёзка», у подножья древнего дуба, звякнула магическая цепь, будто почувствовав приближение чего-то нового. Чего-то, что пахнет антисептиком, кошачьей мятой и непотопляемой, глупой человеческой надеждой.
Глава 2. Поляна, дуб и его зелёные глаза
Машина, присланная за ней, была чёрным внедорожником с тонированными стёклами до такой степени, что внутрь не проникал даже намёк на утренний свет. Водитель – тот же без эмоциональный молодой человек в костюме – молча открыл дверь, молча принял её чемодан, молча указал на заднее сиденье. Разговор не клеился.
– Далеко ехать? – попыталась Анжела, когда они уже миновали городскую черту.
– Не очень, – был исчерпывающий ответ.
Она вздохнула и уткнулась в окно. Пейзажи за стеклом менялись с неестественной скоростью. Поля и перелески средней полосы как-то слишком резко сменились густыми, тёмными хвойными массивами, потом – берёзовыми рощами с белоснежными стволами, стоящими так часто, что они напоминали частокол. Солнце, яркое в начале пути, скрылось за плотной, молочной пеленой тумана. Воздух за стеклом стал густым, звенящим.
«Похоже на болотистую местность», – подумала Анжела, но интуиция, тот самый внутренний звоночек, что спасал её при сложных диагнозах, зашевелился тревожно. Что-то было не так с самой геометрией пространства. Дорога виляла нелогично, деревья будто переставлялись местами. Однажды ей показалось, что огромный валун, покрытый мхом, который они только что объехали слева, через минуту появился справа.
Она закрыла глаза, списав всё на усталость и нервное напряжение.
Когда машина наконец остановилась, её вырвало из полудрёмы лёгкий толчок.
– Мы приехали, – сказал водитель, уже открывая её дверь.
Анжела вышла и замерла.
Они стояли не у ворот заповедника с будкой охранника и вывеской, а на опушке леса. Перед ней расстилалась огромная поляна, утопавшая в цветах невероятных оттенков: здесь были и синие колокольчики, и алые маки, и золотистые лютики, но всё это вместе создавало не ощущение радости, а какую-то торжественную, древнюю тишину. Воздух был густой, сладковатый, с примесью запаха прелых листьев, влажной земли и чего-то ещё… металлического? Или звёздного? Звуки привычного мира – шум машин, голоса, даже пение птиц – исчезли. Была лишь тишина, нарушаемая лёгким шелестом трав.
И в центре поляны, подавляя всё своим величием, стоял дуб.
Такого дерева Анжела никогда не видела. Оно было не просто старым, оно было вечным. Его ствол, тёмный и испещрённый глубокими морщинами-трещинами, казалось, вырос не из земли, а пронзил её, спустившись с небес. Крона, густая и непроницаемая, была тёмно-зелёной с медным отливом. И от него исходила почти физическая волна покоя и, одновременно, огромной, сдерживаемой силы.
– Здесь, – сказал водитель, взял её чемодан и пошёл по тропинке, даже не оглянувшись, поспевает ли она.