- -
- 100%
- +
Анжела поспешила за ним. Её практичный мозг пытался анализировать: «Микроклимат, уникальная экосистема, возможно, реликтовое дерево…» Но все теории разбились о первую же настоящую странность.
С ветки низкорослой рябины на неё уставилась сорока. Не просто уставилась – смотрела с умным, оценивающим взглядом. И щёлкнула клювом.
– Чего уставилась, неродная? – сказала сорока сиплым, как у заядлой курильщицы, голосом. – Не видела, что ли, прежних дураков? Очередную приволокли. Ну-ну, посмотрим, на сколько тебя хватит.
Анжела остановилась как вкопанная. Галлюцинация. Переутомление. Отравление спорами грибов. Варианты проносились в голове.
– Не задерживаемся, – безразличным тоном бросил водитель, уже почти скрывшись в траве.
Сорока хрипло рассмеялась.
– Беги, беги, деваха. Там тебя с распростёртыми объятиями ждут.
Анжела крепче сжала ремешок сумки через плечо и зашагала вслед за проводником, решительно отгоняя мысли о говорящих птицах. «Стресс. Всё дело в стрессе».
Тропинка вела прямо к дубу. И по мере приближения Анжела начала различать детали. Вокруг дерева земля была утоптана, но не было ни скамеек, ни указателей. И ещё… от дуба к массивному железному кольцу, вбитому в землю в десяти метрах от ствола, тянулась толстая цепь. Не ржавая, а тёмно-серая, с тусклым, несвойственным металлу мерцанием. Она лежала на траве, как уснувшая змея.
И у основания дуба, на небольшом возвышении из корней, лежал… пациент.
Первой мыслью было: «Чёрная пантера». Огромный, грациозный, с шерстью цвета ночного неба без единой звёздочки. Но форма головы, изгиб спины, пушистый, с лёгким изломом на кончике хвост – это была всё же кошачья стать, только увеличенная до размеров крупной собаки. Он лежал, свернувшись калачиком, и казался спящим.
Водитель поставил чемодан на землю.
– Вас встретит директор. Мне нужно отъехать.
И прежде чем Анжела успела что-то сказать, он развернулся и зашагал прочь, быстро растворившись в туманной дымке на опушке.
Она осталась одна. На поляне. С дубом, цепью и огромным чёрным котом.
И тут из-за ствола дуба вышел Пётр Анатольевич. Вернее, тот, кого она мысленно так называла. Он был высок, невероятно худ, и его лицо… Анжела сдержала вздох. Лицо было не старым и не молодым, а каким-то вне возрастным, желтовато-слоновой кости, с глубоко посаженными глазами, в которых горели неспящие зелёные огоньки. На нём был не костюм директора заповедника, а длинный, тёмный, похожий на халат кафтан, расшитый по краям серебряными нитями. Он опирался на посох с набалдашником в виде вороны.
«Карнавал, – отчаянно подумала Анжела. – Меня привезли на какой-то тематический карнавал. Или в сумасшедший дом».
– Анжела Сергеевна, – произнёс он, и это был тот самый бархатный голос из телефона, только теперь в нём звучала неподдельная, ледяная власть. – Добро пожаловать в Навь. А точнее – в её буферную зону. Прошу прощения за небольшой… маскарад. В мире Яви, откуда вы родом, наши реалии требуют адаптации.
– Навь? – переспросила Анжела, чувствуя, как почва уходит у неё из-под ног в прямом и переносном смысле.
– Мир, параллельный вашему. Мир сказок, мифов и не упокоенных теней, – спокойно объяснил «директор». – Я – Кощей. Кощей Бессмертный. А это, – он кивнул в сторону чёрного кота, который даже не пошевелился, – объект вашего беспокойства. Кот Баюн, персонификация ночных кошмаров, мастер колыбельных, от которых не просыпаются, и… наша общая головная боль.
Кот один глаз приоткрыл. Узкая щель изумрудного света блеснула в сторону Анжелы и тут же скрылась под веком.
– Вы… вы шутите, – выдавила Анжела. Она была готова ко многому: к капризному гепарду, к раненой рыси, даже к гибриду с геном саванны. Но не к этому.
– Увы, нет. И наш контракт, – Кощей ловким движением извлёк из складок кафтана знакомый лист, – теперь, в свете нового знания, требует небольших дополнений.
Он протянул лист. Анжела машинально взяла его. Текст был тем же, но внизу, мелким, витиеватым шрифтом, были дописаны пункты:
«…обязуется применить профессиональные навыки для коррекции деструктивного поведения Объекта, чья деятельность привела к нестабильности межмировых констант…
…в случае применения Объектом своих способностей (в т.ч. усыпляющих колыбельных) на Заказчика или третьих лиц, Заказчик ответственности не несёт…
…признаётся, что методы усыпления могут быть применены Заказчиком в ответных целях, с использованием любых, в т.ч. нестандартных средств…»
– Что это за… межмировые константы? – с трудом нашла слова Анжела.
– В переводе на ваш язык: он портит погоду в соседних мирах, пугает домовых до миграции и одним мурлыканьем может вызвать землетрясение в мире гномов, – пояснил Кощей. – Не со зла. Со скуки. Его наказание – изоляция. Ваша задача – сделать так, чтобы его можно было выпустить, не опасаясь вселенских катастроф. Или доказать, что это невозможно. Гонорар, как вы помните, более чем достойный.
Анжела посмотрела на сумму в контракте, потом на огромного кота, потом на Кощея с его горящими глазницами. Мир качнулся. Но где-то в глубине, под слоем шока, заработал тот самый холодный, профессиональный механизм. Пациент есть пациент. Диагноз может быть любой, от глистов до мифического проклятия, но подход – научный.
– Он… привит? – спросила она неожиданно даже для себя.
Кощей моргнул. Огоньки в глазах дрогнули.
– Простите?
– Вакцинации. От бешенства, панлейкопении. Или у мифических существ свой календарь прививок?
Кощей молчал несколько секунд, явно обрабатывая вопрос.
– Он бессмертен в той же мере, что и я. Болезни ему не страшны.
– Бессмертие – не синоним здоровья, – автоматически парировала Анжела, вспоминая своих старых пациентов-долгожителей со всей их историей болячек. – А что с документами? Родословная? Паспорт? Вы сказали – уникальная особь. Значит, должен быть учёт.
– Его родословная восходит к Тьме Первородной и Звуку, что был до Слова, – с некоторой торжественностью произнёс Кощей.
– Записать как «метис, происхождение неизвестно», – пробормотала Анжела, доставая из кармана блокнот и ручку. – Итак, Кощей… Бессмертный, говорите? Вы будете присутствовать на осмотрах? Вам нужны отчёты?
Кощей смотрел на неё с откровенным изумлением. Он, кажется, ожидал всего: криков, обморока, попыток бегства. Но не этого ледяного, бюрократического спокойствия.
– Отчёты… да, пожалуй, будут не лишними, – сказал он наконец. – Я буду периодически наведываться. Но моё присутствие не должно влиять на процесс. Я… наблюдатель. И заказчик.
– Отлично. Тогда начнём, – Анжела поставила чемодан на землю, щёлкнула замками. – Первый приём. Осмотр пациента. Вам лучше отойти. Неизвестно, как он отреагирует на незнакомого человека.
Кощей, всё ещё ошеломлённый, отступил на пару шагов, опершись на посох.
Анжела подошла к коту. Вблизи он был ещё больше. Каждый мускул под идеальной чёрной шерстью дышал силой. Она остановилась в метре от него.
– Баюн? – тихо позвала она.
Кот не шелохнулся.
– Гражданин Баюн, – сказала она уже громче и чётче, тем тоном, которым говорила с агрессивными мастифами. – Вставать. Идёт плановый осмотр.
Один зелёный глаз открылся снова. В нём не было сонливости. Там плескалась бездна высокомерной, ядовитой насмешки.
– Очередной дрессировщик? – прозвучал голос. Низкий, бархатный, проникающий прямо в кости, обволакивающий. Он исходил не из пасти, а, казалось, из самого воздуха. – Предыдущего я усыпил на век. Пойдёшь на третий круг сказки, букашка?
Анжела ощутила лёгкую дурноту, желание присесть на траву и закрыть глаза. Но годы работы с животными, чьё рычание могло парализовать, дали о себе знать. Она встряхнула головой.
– Я не букашка. Я ветеринарный врач Анжела. И у вас, гражданин Баюн, проблемы с гигиеной. Я слышу, как вы дышите. Лёгкая заложенность. И цепь, – она бросила взгляд на ошейник и массивное звено, – при постоянном трении вызывает раздражение. Встаньте, пожалуйста. Это не просьба, а условие начала работы.
Зелёный глаз расширился от изумления. Второй глаз тоже открылся. Баюн медленно, с преувеличенной неохотой, поднял голову. Его взгляд был полон такого презрения, что от него можно было бы покрыться инием.
– Ты… что, серьёзно? – прошипел он. – Ты собираешься меня… осмотреть?
– Именно. Визуальный осмотр, аускультация, проверка рефлексов, – Анжела уже доставала стетоскоп. – А теперь встаньте на все четыре лапы. Или вы не можете из-за контрактуры суставов? Долгое лежание на холодной земле могло…
– Я МОГУ ВСЁ! – рявкнул Баюн, и его голос прокатился по поляне, заставив задрожать листву на дубе. Он встал. Он был огромен. Голова на уровне её пояса. – Я мог закатать солнце за горизонт, когда твои пра-пра-пращуры ещё в шкурах ходили! Я могу усыпить целое царство одной песней! А ты… ты говоришь о контрактуре!
– Отлично, можете, – невозмутимо ответила Анжела, приближаясь. – Тогда проблем с тем, чтобы постоять спокойно две минуты, быть не должно. Не дергайтесь.
Она шагнула вплотную. Запах – тёплой шерсти, старой магии и чего-то дикого, ночного. Она подняла руку. Баюн замер, следя за каждым её движением, как хищник за неверной мышью. Она не стала гладить его, а просто аккуратно, кончиками пальцев, отодвинула шерсть на шее у ошейника.
– Как я и думала. Лёгкая мацерация кожи. Надо обрабатывать. А теперь уши.
Она потянулась к его голове. Баюн дёрнулся, но не отпрянул – ему, видимо, было дико интересно, насколько хватит наглости у этой странной букашки.
– Не бойтесь, это не больно, – бормотала Анжела, уже полностью погрузившись в режим работы. Она заглянула в левое ухо, потом в правое. Взяла маленький фонарик из кармана, посветила.
– Ага. Есть. Односторонний отит. Начальная стадия. Видимо, от сквозняков или от попадания влаги. Воспаление. Вот источник дискомфорта. Вы, наверное, трясли головой в последнее время?
Баюн молчал. Его зелёные глаза, широко раскрытые, были прикованы к её лицу. В них читался шок. Глубокий, прочувствованный шок.
– Вы… – он начал и запнулся. – Ты ставишь мне диагноз? Мне? Коту Баюну? Отит?
– Воспаление наружного слухового прохода, – кивнула Анжела, уже записывая в блокнот. – Будем капать капли. По два раза в день. И цепь нужно подложить мягкой тканью, чтобы не натирала. У вас есть предпочтения по ткани? Бязь, фланель?
За её спиной раздался странный звук. Что-то среднее между кашлем и сдавленным смехом. Кощей Бессмертный, прикрыв рот костяной рукой, давился от хохота.
Баюн бросил на него яростный взгляд, потом снова уставился на Анжелу.
– Ты смеешься? – его голос стал тише, но от этого только опаснее. – Ты смеешься надо мной?
– Нет, – искренне ответила Анжела. – Я работаю. И я вижу пациента, у которого болит ухо, натёрта шея и, судя по состоянию когтей, – она мельком глянула на его лапы, – давно не было полноценной когтеточки. Это не смешно. Это непрофессионально со стороны тех, кто за вами должен был ухаживать.
Она закрыла блокнот, сунула его в карман и посмотрела на Баюна прямо.
– Итак, план такой. Сегодня начинаем лечение отита. Завтра привезу когтеточку и перевяжу ошейник. А послезавтра начнём работать с поведением. Условия ясны?
Кот Баюн несколько секунд просто смотрел на неё. Из его глотки вырвалось странное бульканье. Он, казалось, пытался найти слова, достаточно едкие, чтобы испепелить эту наглую человечишку. Но слова не находились. Его снобизм и ярость столкнулись с чем-то абсолютно новым – с холодной, безличной, медицинской заботой.
Он плюнул (в прямом смысле, на траву рядом с её ботинком), развернулся и, громко цокая когтями по корням дуба, снова улёгся на своё место, отвернувшись к ней спиной.
– Убирайся, – пробурчал он. – И уши мои не тронь. А то усыплю. По-настоящему.
Анжела вздохнула. Первый контакт – не самая худшая модель поведения. Агрессия минимальна, бегства не было. А главное – есть диагноз и план лечения.
Она повернулась к Кощею. Тот смотрел на неё с неподдельным, почти восхищённым интересом.
– Ну что, Пётр Анатольевич, – сказала она, подчёркнуто используя светское имя. – Где моё жильё? И где я могу получить аптечку? Мои препараты вряд ли подойдут для… мифического метаболизма. Нужны специализированные средства.
Кощей медленно кивнул, огоньки в глазах плясали.
– Конечно, доктор. Конечно. Сейчас всё будет. Добро пожаловать в проект «Реабилитация Баюна». Похоже, вы будете самым… интересным участником за последние триста лет.
Он махнул посохом. В воздухе рядом с ними задрожала и распахнулась, как занавеска, дверь, ведущая в уютно выглядящую деревянную избушку.
А у дуба, чёрный кот, прижав уши, яростно вылизывал лапу, будто пытаясь стереть память о прикосновении человеческих пальцев. И в глубине его зелёных глаз, под слоем обиды и ярости, теплилась крошечная, едва осознаваемая искорка: «Отит? У МЕНЯ?» Это было так нелепо, что было почти… интересно.
Глава 3. Первый сеанс: кликер против колыбельной
Избушка, которую Кощей назвал «служебным жильём», оказалась на удивление… нормальной. Ну, если не считать того, что она стояла на гигантских куриных ногах и время от времени нервно подёргивала когтями, скребя по земле. Внутри же пахло свежей смолой, сушёными травами и пирогами. Была одна комната с кроватью, печкой, столом и даже небольшим холодильником, который, как выяснилось, работал от «сгустка атмосферного электричества», согласно пояснительной записке на старославянском.
Анжела разложила вещи, проигнорировав шевелящиеся занавески (они, кажется, пытались её пощекотать), и принялась готовиться к первому настоящему рабочему дню. Она перечитала свои записи, составила примерный план коррекции поведения, основанный на положительном подкреплении, и, главное, приготовила оружие.
Утром её разбудил не будильник, а громкое квохтанье за окном. Избушка мягко пританцовывала на месте. Выглянув, Анжела увидела, что они переместились – теперь окно выходило прямо на ту самую поляну с дубом. Цепь была натянута, как струна, а на том её конце, у дерева, лежала огромная чёрная туша, излучающая недовольство.
– Время завтрака, – сухо сказал Кощей, материализовавшись у порога без стука. Он был в том же кафтане и с тем же невыносимо довольным выражением на костяном лице. – И первого сеанса. Не опаздывайте. Он сегодня в духе.
– В каком это духе? – спросила Анжела, натягивая куртку.
– В духе «сотру с лица земли всё живое, начиная с этой наглой девицы», – пояснил Кощей с лёгкой улыбкой. – Обычное утреннее настроение.
На поляне пахло росой и… жжёной шерстью. Оказалось, Баюн, раздражённый чем-то, выпустил небольшую шаровую молнию, которая испепелила пятно травы в полуметре от себя. Он лежал, положив голову на лапы, и смотрел в никуда. При её приближении уши лишь дёрнулись назад.
Анжела поставила чемодан, достала блокнот, ручку и положила на траву что-то маленькое и пластиковое.
– Доброе утро, гражданин Баюн. Как самочувствие? Не беспокоит ли ухо?
– Убирайся, – прорычал кот, не глядя на неё. – Я не в настроении для твоих игр.
– Это не игры. Это работа. Моя – пытаться вас социализировать. Ваша – попытаться меня усыпить. Но давайте начнём с малого, – она взяла в руки кликер. – Видите этот предмет? Он издает звук.
Щёлк.
Баюн вздрогнул, как от удара хлыста. Его голова резко повернулась, и зелёные глаза, полные ярости и изумления, впились в маленькую коробочку.
– Что это? – прошипел он. – Новое оружие? Слабое. Очень слабое.
– Это маркер правильного поведения, – спокойно объяснила Анжела. – Когда вы сделаете то, что я попрошу, прозвучит щелчок, и вы получите лакомство. Например… – она достала пакетик с вяленой рыбой, специально заготовленной по рецепту Кощея («из снов лосося, пойманного русалкой»). Запах был обалденный. – Вот это.
Баюн фыркнул, но его нос предательски дрогнул.
– Я не пёс, чтобы выполнять трюки за подачку.
– Конечно нет. Вы – разумное, могущественное существо. А разумные существа учатся. Например, сейчас я попрошу вас коснуться носом этого мячика, – она положила на траву яркий синий мячик для собак.
Баюн посмотрел на мячик, потом на неё, потом снова на мячик. В его глазах вызревало решение.
– Знаешь что? Надоело. Ты говоришь слишком много. Спи.
Он приподнялся на передних лапах, выпрямил шею. Его зрачки расширились, поглотив изумрудную радужку, стали двумя бездонными чёрными колодцами. Из его груди вырвалось тихое, мурлыкающее урчание, которое тут же начало нарастать, обретая ритм, мелодию. Это была не песня в человеческом понимании – в ней не было слов. Это был поток, лавина звука, несущая в себе тяжесть веков, сладость забвения, обещание вечного, безмятежного покоя. Воздух вокруг задрожал, краски поляны поплыли, стали мягкими, как акварель. Анжела почувствовала, как её веки наливаются свинцом, а мысли размазываются в сладкую, тёплую вату.
«Спи, – шептала колыбельная где-то в самой глубине её сознания. – Спи и не просыпайся. Так легко. Так хорошо…»
Её рука с кликером стала опускаться. Ещё секунда – и она погрузится в сон, из которого, как предупреждал Кощей, можно не выйти.
Но глубоко внутри, в том самом углу мозга, где жил профессиональный долг и упрямство, вспыхнула крошечная, яркая искра ярости. «Нет. Не-ет. Меня не усыпят на первом же сеансе. Не-е-ет!»
Собрав всю свою волю в кулак, она судорожно, почти вслепую, нажала на кнопку кликера.
ЩЁЛК!
Звук был не громкий. Резкий. Металлический. Совершенно не вписывающийся в мягкую, гипнотическую ткань колыбельной. Он врезался в мелодию, как гвоздь в шёлк.
Пение Баюна споткнулось. Он не замолчал, но поток потерял силу, стал прерывистым. Он чихнул от неожиданности. Звук чиха был комично-возмущённым.
Анжела, пользуясь моментом, встряхнула головой, сделала шаг назад. Сердце колотилось о рёбра, как птица в клетке.
– Неплохая попытка, – выдохнула она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Но против правил. Агрессия в сторону врача карается… лишением лакомства. И усложнением задач.
– Ты… ты прервала! – прохрипел Баюн. Его шерсть стояла дыбом. Он выглядел не столько разъярённым, сколько глубоко оскорблённым. – Ты посмела прервать мою песню этим… этим кощунственным треском!
– Щелчком, – поправила Анжела, чувствуя, как адреналин сменяется дикой, почти истерической уверенностью. Это сработало! Примитивно, глупо, но сработало! – И да, посмела. Потому что наш контракт – не про то, кто кого усыпит. Он про то, чтобы научить вас взаимодействовать без вреда для окружающих. Давайте попробуем ещё раз. Коснитесь мячика носом. Осознанно.
Баюн смотрел на неё. В его глазах бушевала буря. Оскорблённое самолюбие, любопытство к этой железной штуке и дикое желание всё-таки уложить эту строптивую человечишку спать навеки боролись внутри него.
– Я не буду тыкаться носом в твои дурацкие игрушки, – заявил он, но в его тоне уже не было прежней непоколебимости.
– Тогда никакой рыбы, – сказала Анжела и демонстративно отломила кусочек, положив его себе в рот. – М-м-м. Вкусно. Пахнет… омутом и лунным светом.
Баюн наблюдал, как она жуёт. Его усы дёргались.
– Ты воруешь моё вознаграждение! – обвинил он.
– Это не ваше. Это моё. Вы не выполнили условие. Хотите рыбу – выполните простое действие. Это не дрессировка. Это… обмен. Вежливость.
– Я не обязан быть вежливым!
– А я не обязана вас кормить, – парировала Анжела. – Но я здесь для того, чтобы помочь. И рыба – часть помощи. Как и капли для ушей, которые вам сегодня нужно закапать.
При упоминании капель Баюн скривился, как от зубной боли.
– Не подходи ко мне с этой гадостью.
– Либо капли, либо отит перейдёт в хроническую форму, будет болеть, и вы станете ещё более раздражительным. Выбор за вами. Но сначала – мячик.
Она снова положила рыбу на ладонь. Запах разносился по воздуху. Баюн явно боролся сам с собой. Гордость говорила «нет». Любопытство и желание получить лакомство (а вдруг оно и правда волшебное?) – «да».
С глухим ворчанием, больше похожим на бурчание раздражённого тролля, он резко, одним быстрым движением, ткнулся носом в синий мячик. Мячик откатился на полметра.
ЩЁЛК!
Анжела тут же бросила ему кусочек рыбы. Баюн поймал его на лету, смахнул лапой в пасть и проглотил. Он замер, оценивая вкус. Его зрачки сузились до вертикальных щелочек.
– …Приемлемо, – буркнул он, делая вид, что совершенно не впечатлён.
– Отлично! – Анжела записала в блокнот: «11:07. Выполнена первая осознанная команда («коснуться»). Положительное подкрепление сработало. Пациент демонстрирует пищевую мотивацию, несмотря на заявления об обратном». – А теперь – уши.
– Никаких «а теперь»! – Баюн отпрыгнул назад, зашипев. – Сделка была: мячик за рыбу. Больше ничего!
– Сделка была: сотрудничество за улучшение условий. Капли – часть улучшений. Или вы хотите, чтобы у вас всю оставшуюся вечность чесалось и стреляло в ухе?
– Вечность – это долго, чтобы терпеть зуд, – неожиданно раздался новый, скрипучий голос. – Поверь мне, я знаю.
На поляну, прихрамывая и опираясь на клюку, вышла старуха. Но какая старуха! В цветастой юбке до пят, в жакете с бахромой, на голове – платок с узорами, которые, казалось, шевелились. Её нос крючком почти касался подбородка, а глаза, маленькие и чёрные, как угольки, блестели недобрым, но любопытным огоньком. За ней, покачиваясь, шла большая корзина, покрытая салфеткой, от которой исходил божественный запах свежей выпечки.
– Баба Яга, – представилась она, кивнув Анжеле. – Соседка. Слышала, тут новенькая. Принесла гостинцев. А за одно поглядеть, как тебя кот наш потрошить будет. А он, я смотрю, только сопли жуёт.
– Я не жую! – возмутился Баюн. – Я… оцениваю!
– Оцениваешь, оцениваешь, – махнула рукой Яга, усаживаясь на вывернутый корень дуба, будто это её личное кресло. – А уши тебе, пушистый кошмар, и правда надо бы полечить. Я мимо летела, слышу – стрекочет в голове у тебя, как сорока в пустом гнезде. Девка права.
Анжела, пользуясь тем, что Баюн отвлёкся на неожиданного гостя, быстро подготовила флакон с каплями (специальный раствор на основе росы с говорящих камней и эфира сон-травы, по рецепту Кощея).
– Видите? «Независимое мнение», —сказала она, приближаясь к коту. – Это займёт пять секунд. И перестанет чесаться.
Баюн метался между желанием сохранить лицо перед Ягой и отвращением к процедуре. Яга же, тем временем, развязала свою корзину.
– Вот, деточка, попробуй, – она протянула Анжеле пирожок, от которого исходил пар. – С морошкой и предсказаниями на короткую дистанцию. Не отравленный, не бойся. Ипотеку на новую избушку не потяну, чтоб яды на них тратить.
Анжела, несколько ошарашенная, взяла пирожок. Он был невероятно вкусным.
– Ипотека? – переспросила она, жуя.
– Ага, – вздохнула Баба Яга, доставая второй пирожок для себя. – Хочу студию с панорамным окном на болото и вращающимся полом. Чтоб не бегать вокруг, а оно само поворачивалось. Строители-лешие запросили цену – волосы дыбом встают, и не только у меня. Пришлось брать заём у Кощея. Под процент, гад скряга. Теперь вот пирожками его кредиторов задабриваю. Ну как, котик, решился? Или как малый дитёнок будешь упираться?
Этот выпад решил дело. Баюн, сжавшись от унижения, буркнул:
– Давай уже свои капли, тварь… В смысле, врач. Быстро.
Анжела осторожно, но уверенно закапала ему в ухо. Баюн вздрогнул, зашипел, но выдержал.
– Вот и молодец, – одобрительно сказала Яга. – Видишь, как надо? А то лежишь тут, важничаешь, а у тебя в голове, прости господи, ветер гуляет. Теперь слушай сюда, новенькая, – она повернулась к Анжеле, – ты с ним как планируешь?
– Методом положительного подкрепления, – ответила Анжела, протирая флакон. – Устанавливаю границы, поощряю желательное поведение, игнорирую или перенаправляю нежелательное.
Баба Яга хмыкнула, откусывая пирожок.
– Прямо как с мужиками. Ладно, дело твоё. Но если что – кричи. Я хоть и в долгах, а помочь соседке могу. Сковородкой по башке, или рецептом пирожков от тоски. Или тем и другим.
Она поднялась, отряхнула юбку.
– Мне пора. У меня сегодня встреча с оценщиком из Совета Миров – будут смотреть, сколько моя старая избушка стоит как залог. Ох, и наклюкалась же я, вляпавшись в эту ипотеку… – она пошла прочь, бормоча под нос что-то нелестное о процентных ставках и жадности Кощея.
Анжела осталась с Баюном, который яростно вытирал лапой ухо.
– Гадость. Противная, липкая гадость.
– Но теперь не чешется?
Баюн замолчал. Он прислушался к своим ощущениям. Противный зуд и лёгкая боль, которые он уже привык игнорировать как фон, и правда стали слабее.
– …Не так сильно, – нехотя признал он.
– Отлично. Значит, лечение работает. Завтра повторим. А сейчас – ещё одно простое упражнение. Когда я назову ваше имя и покажу на вас пальцем, вы должны будете посмотреть мне в глаза. Не усыплять. Просто посмотреть. Понятно?