Остров затонувшего солнца. Павильон желанных чудовищ
- -
- 100%
- +
Собственно, что Такэда желал написать?
Какие нужны слова, чтобы убедить строптивую девчонку срочно уехать из Токио, но так, чтобы не привлечь внимания специалистов по перлюстрации? Эмото отставил плошку с пресным рисом и отвернулся к стене.
Показания госпожи Окада очень заинтриговали полковника – он сразу же приказал выезжать к дому покойного майора Сога. Служебный автомобиль поставили на перекрестке, экстренно вызвали полицейское подкрепление, в помощь которому придали капитана Наката с десятком кэмпэев. Чины усиленного подкрепления быстро пробежались по кварталу, собрали всех пятерых «крепких парней» и опросили их еще раз. Те описывали и таксиста, и торговца рыбой (очевидно, забредшего в их район по дурости и недомыслию). Но иностранца никто из них не видел.
– Ясно как день: иностранец притащился сюда играть в кости, а якудза скорее руку себе отрежут, чем доставят неприятности гостю, – шепнул лейтенанту детектив Уэда и пригласил в полицейское управление госпожу Окада.
Целый день художнику, сотрудничавшему с отделом криминалистики, пришлось выяснять, как выглядит типично европейский нос, и губы, прикрытые усиками. Не усищами, а усиками – такими небольшими, – морщилась, разглядывая рисунок, госпожа Окада. Долготерпение художника принесло плоды: в их распоряжении появился портрет, достаточно четкий, чтобы сопоставить его со снимками в картотеке учета иностранных визитеров. После ночи кропотливой работы было отобрано пятнадцать карточек учета лиц, внешне похожих на портрет и отвечающих описанию, составленному криминалистом на основании анализа группы крови.
Фотографии этих лиц предъявили свидетельнице. Госпожа Окада не смогла определиться однозначно, и со словами «вроде похож» выбрала три снимка:
– Олаф Бертольд Шмидт, гражданин Швейцарии, инженер-электрик, прибыл на работу по приглашению компании «Мицубиси».
– Пол Джастин-Лестер Стрингер, гражданин США, независимый журналист.
– Уилфрид Роджер Николсон, гражданин США, представитель конгрегации христианских благотворительных фондов «Длань дружбы».
Лейтенант предпринял еще некоторые изыскания, подготовил дополнительные запросы и выяснил, что господина Шмидта можно вычеркнуть из списка – он не брал бюллетеня, исправно ходит на службу и в отсутствии переводчика объясняется с японскими коллегами посредством всех десяти пальцев.
Господа Николсон и Стрингер успели покинуть пределы японских островов в один день и на одном судне – круизном пароходе «Звезда Шотландии», порт назначения которого – Шанхай. Отбыли означенные господа двое суток назад; чиновники таможни не располагали информацией о состоянии их верхних конечностей.
Просматривая объемистый отчет, который лейтенант подготовил совместно с детективом Уэда, полковник констатировал: нет дела проще, чем разыскать иностранца в Токио. Чужаков-гайдзинов мало, все они поголовно взяты на карандаш и занесены в реестры императорских спецслужб. Однако сразу же ободрил молодого полицейского: вот если господину Уэда удастся разыскать среди тысяч торговцев рыбой того самого, упомянутого свидетелями, полковник лично позаботится, чтобы детектив сменил полицейское удостоверение на форму офицера Кэмпэйтай!
– Десять тысяч лет жизни императору!23 – гаркнул полицейский и покинул руководящий кабинет почти счастливым.
У лейтенанта Такэда вообще сложилось впечатление, что полковника более всего интересовало поведение госпожи Сугимото. Когда они вернулись к дому покойного господина Сога для уточнения деталей, Эмото совершенно запыхался, пять раз пробежав от автомобиля к дому и столько же раз перепрыгнув через живую изгородь. Выходило, что юная госпожа провела во дворе от полутора до двух с половиной минут, прежде чем закричала. Полковник лично фиксировал время, за которое его помощник справлялся с заданием, и раздраженно потирал шрам.
– Девчонка должна была что-то видеть! Просто не помнит, или не понимает, чтó именно видела. Преступления не совершают по причине идиотизма, значит, в этом происшествии есть и логика, и смысл. Полагаю, госпожа Сугимото держит в своих девичьих пальцах ключевое звено этой головоломки.
Эмото стало тревожно до дрожи в коленках: ему вдруг пришло в голову, что неуловимый стрелок целился вовсе не в детектива, а в Мидори. Он не выдержал:
– Если госпожа Сугимото видела убийцу, значит, она в большой опасности…
– Действительно, стоит послать кого-нибудь присмотреть за нею. Подготовьте распоряжение для капитана Наката. Пусть отберет людей и организует круглосуточное наблюдение за госпожами Сугимото и Окада, фиксирует все их перемещения, контакты, подключится к телефонам и предоставляет отчеты каждые 12 часов, а в экстренных случаях без промедления связывается лично со мной.
Пришлось делать над собою усилие, чтобы сохранить на лице подобающее выражение: лейтенант живо представил, как нянюшка стоит у окна и подкалывает в прическу волосы Мидори, девушка склоняет головку, а капитан Наката глазеет в арамейский бинокль на ее гибкую белоснежную шею и нежный затылок…
Нет! Это дело требовалось сдвинуть с мертвой точки. Без промедления!
Лейтенант принялся названивать в главное полицейское управление префектуры Нагано, торопить с розыском таксиста. Номер таксомотора был известен – его запомнил один из «крепких ребят», подоспевших к месту аварии, поэтому личность таксиста установили сразу же, только эта личность спешно отбыла на похороны матери, проживавшей в городе Мацумото. Таксист сорвался с работы под вечер, не позаботившись сменить разбитую фару, а телеграмму со скорбными вестями отдал диспетчеру компании, в которой был зарегистрирован автомобиль. Однако по указанному в телеграмме адресу находился скобяной магазинчик, в котором о господине Мисухиро – так звали водителя – ведать не ведали. Единственная проживавшая в этом захудалом городишке дама с фамилией Мисухиро была жива, здорова и уверяла, что не видела сына почитай три года, с тех пор, как он подался в Столицу на заработки.
Полицейские методично опрашивали служащих вокзалов, бригады поездов, рикшей и просто поселян из окрестных деревень, выпасавших скотину в окрестностях дороги, рассчитывая выяснить хоть что-то о сгинувшем таксисте. Но все было тщетно, пока не поступило сообщение от смотрителя одной старинной кумирни. Тропу к этой популярной достопримечательности завалило камнями после обвала – вполне обычное происшествие в горах, особенно после дождя. В процессе работ при расчистке тропы смотритель наткнулся на тело мужчины. Голову незнакомцу размозжило камнем.
Полковник просмотрел отчет о несчастном случае,
– Очень хорошо. Вот с этим уже можно работать, – он встал и прошелся по кабинету. – Подготовьте все необходимое, лейтенант! Завтра мы вылетаем в Шанхай.
…Экспедиция, на которую лейтенант Такэда возлагал большие надежды, заканчивалась для него бесславно. Его смерть была бы неминуемой, не окажись на борту доктора Исигуро. Эмото полдня таращился на белую стену, потом зарыл глаза. Скоро он вернется в старый провинциальный особняк, будет бродить среди сквозняков, вытирать пыль с дедушкиных мечей и слушать жалобы учетчиков, пока окончательно не исчахнет. Его кровь лишится алого цвета, тело станет прозрачным и легким, он превратится в призрак. Никчемным людям вроде него не дано получить нового воплощения в сколько-нибудь приемлемом теле. Он обречен жить вечно, обернувшись бледной нежитью, скитаться по рисовым полям да ивовым рощам, украдкой выглядывать из ветвей и пугать своим серебристым светом юных девиц.
Дверь бокса скрипнула, – вошел фельдшер, помог ему подняться с кровати, набросить халат и повел в гостевой бокс: лейтенанта пришли навестить. Никаких визитеров, кроме доктора Исигуро, который планировал брать у него пункцию плевральной жидкости, лейтенант не ждал и терялся в догадках, кому взбрело в голову его проведать? Но удивился еще больше, обнаружив в пропахшей карболкой комнатушке капитана Момоси. Криминалист был в кургузом гражданском пиджачке, прикрытом белым халатом. Он, похоже, всерьёз возомнил себя «сэмпаем24» лейтенанта: поклонился сугубо символически, улыбнулся от уха-до-уха:
– Здравствуйте, Эмото! Вот решил заглянуть. Вам здорово повезло, что доктор Исигуро по случайности оказался в самолете, иначе пришлось бы отправлять вашей родне урну с прахом. Полковник Китаока шлет вам пожелания здоровья. Я хотел прихватить гостинцев, но побоялся. Вдруг у вас непереносимость каких-то продуктов?
– У меня аллергия на арахисовое масло, – поморщился лейтенант. Он не нуждался в подачках, а тем более, в сочувствии. – Господин Момоси, здесь инфекционное отделение. Боюсь, принимать продукты от гостей строго воспрещается.
Лицо капитана озарилось еще более лучезарной улыбкой:
– Да? Я видел ваши анализы, они совсем неплохие. Туберкулез, дифтерия и круп не выявлены, пневмонии нет, плеврита – тоже нет, а состав мокроты…
Профессиональный больной, в которого Эмото успел превратиться за годы скитаний по лечебницам и санаториям, был глубоко задет таким заявлением. Его лечащий врач – доктор Исигуро – настоящая звезда мировой микробиологии и компетентен определить, что у лейтенанта есть, а чего – нет, без помощи заштатного криминалиста. Он поклонился гостю со всей возможной вежливостью, окликнул фельдшера и попросил увести его в палату – под предлогом плохого самочувствия. Не успел он основательно расположиться на койке, как снова вбежал фельдшер, на этот раз всерьез перепуганный. Марлевая маска съехала с его лица и смешно болталась под подбородком:
– Быстрее вставайте и следуйте за мной, господин Такэда!
– Меня выписывают? – спросил Эмото, нехотя запихивая ноги в тапочки.
– Нет! Вас забирает в Кэмпэйтай!
Четверо подтянутых коллег, старший из которых носил звание лейтенанта, вывели Эмото из здания госпиталя прямо в пижаме, усадили в военный автомобиль. Машина тронулась в неизвестном направлении.
6. Черные духи застенков
Служебный транспорт миновал блокпосты, вырвался за пределы города и набрал скорость. Мчался по грунтовой дороге, пока не уткнулся в массивные железные ворота. Забор здесь был выше и основательнее, чем в госпитале, рядов колючей проволоки больше, по периметру располагались наблюдательные вышки, усиленные пулеметами, а двор был выложен брусчаткой. Бетонное здание придавило лейтенанта Такэду своей мощью, его вели по гулким коридорам и металлическим лестницам; решетки, решетки, решетки открывались перед ним и закрывались следом так часто, что он сбился со счета. Похоже, он доставлен в административный блок военной тюрьмы.
Истерично звякнули ключи, тяжелая дверь распахнулась, и лейтенанта втолкнули в кабинет. У забранного частой решеткой окна стоял человек в хорошо скроенном костюме и любовался закатным солнцем. Пальцы, облитые черной лайковой перчаткой, меланхолично стряхивали пепел с сигареты.
– Такэда, Эмото. Доставлен согласно приказа! – отчитался старший по званию в группе, конвоировавшей лейтенанта.
– Почему он без формы?
Человек у окна повернулся, и лейтенант запоздало узнал в нем полковник Китаока.
– Не было указания, – виновато поклонился незнакомый лейтенант.
– Хорошо, – полковник отошел от окна, бросил сигарету тлеть в настольную пепельницу из резного камня. – Раздевайтесь. Передадите форму лейтенанту Такэда. Какой у вас размер обуви, господин Такэда? Кому-то из вас, господа, придется уступить лейтенанту свою пару.
Быстрее, чем сгорела бы спичка, старший из конвоиров скинул с себя все обмундирование, аккуратно сложил стопкой и с глубоким поклоном протянул Эмото:
– Прошу, примите с моими извинениями, господин Такэда!
Натягивать провонявшую чужим потом одежду было мерзко и вдобавок неловко – из-за присутствия начальства. Эмото вообще плохо понимал, что происходит, но вынужден был сконцентрироваться на том, чтобы не запутаться в рукавах и штанинах, и выглядеть мало-мальски пристойно.
Когда он завязал шнурки и выпрямился, полковник улыбнулся ему:
– Идемте со мной, лейтенант Такэда. Вас ждет еще один приятный сюрприз!
Они проследовали через переход между тюремными корпусами, на промежуточных постах им не задавали вопросов, а конвойные спешили развернуть заключенных лицом к стене, чтобы пропустить их вперед в узких тюремных коридорах – полковника здесь все знали в лицо, даже вздрагивали, услышав его негромкое «хорошо». По мере движения лейтенант наблюдал, как за решетками общих камер топчутся заключенные, похожие на зверей в зоопарке. Шуметь они остерегались – звук шагов, перекличка охраны и скрежет решеток были единственными звуками, допустимыми в армейских казематах. Помимо общих камер имелись другие – снаружи они были отгорожены такими же решетками, однако внутри пространство делилось прочными перегородками на тесные отсеки, чуть больше метра в ширину, и метра полтора в высоту.
В ячейках маячили бритые затылки заключенных: оказавшись в таком «пенале» проштрафившиеся лишались возможности сеть или встать, и все время проводили лежа, скованными в движениях. Ни одеял, ни даже самых грубых подстилок им не полагалось. Оставалось только догадываться, как часто их выводят по естественным надобностям: вонь от «дисциплинарного» отсека исходила жуткая.
Они спустились вниз на два лестничных пролета и вошли в помещение, выполнявшее функции комнаты для допросов. Пол здесь был выложен кафельной плиткой, цементные стены не позаботились даже оштукатурить, а окон не было вовсе – только мощные лампы, заливавшие все кругом безжалостным белесым светом. Под самым потолком комнаты проходила мощная несущая балка, но даже такому архитектурному изъяну нашлось применение. Через балку была переброшена толстая джутовая веревка, один конец которой фиксировался механической лебедкой, стоявшей в углу, а к другому крепились наручники. Руки закованного в них человека были насильственно заведены высоко над головой, босые ступни едва-едва касались холодного пола – заключенный был растянут во весь рост. Его потное, покрытое струпьями и синяками тело было прикрыто одним лишь несвежим исподним, но сам арестант мало походил на жертву. Крупный и мускулистый парень даже в таком униженном положении продолжал перебрасывался с тюремщиками бранью последнего разбора.
Однако стоило полковнику Китаока преступить порог, как все разом примолкли.
Господин полковник остановился на некотором расстоянии от заключенного, кончиком трости поддел его подбородок и развернул лицо в сторону лейтенанта:
– Полюбуйтесь, господин Такэда, ваш protégé25 – Ито, Акира, – полковник опустил тросточку, и, ритмично постукивая стальным наконечником о кафель, прошел к столу стенографиста. – Ефрейтор Ито угодил сюда за то, что редко писал мамочке?
Дознаватель и стенографист дружно вскочили и вытянулись в струнку:
– Ефрейтор Ито обвиняется в организации азартной игры на территории карантинного корпуса медико-санитарной части.
– Имеются доказательства? – полковник воспользовался моноклем и принялся, не снимая перчаток, перебирать страницы дела.
– В хозяйственном помещении карантинного корпуса, где свидетели наблюдали игру, была обнаружена крупная сумма наличных.
– Пусть предъявят эти деньги, если они были! – С вызовом бросил заключенный. – Сраный чумной барак сожгли со всем барахлом, вы ничего не докажите!
– Заткнись, умник! – охранник замахнулся на крепкого парня резиновым шлангом, но полковник перехватил его запястье:
– Погодите. Принесите сюда два ведра кипятка, – распорядился он и смерил заключенного взглядом. – Господин Ито, это внутреннее расследование военной жандармерии, здесь нет нужды доказывать. Дознаватель напечатает заключение, я – полковник Китаока, его подпишу, военный трибунал вынесет решение в течение часа, вас выведут из зала суда и расстреляют. Адвокатов у вас не будет, возможности откупиться взяткой, как в гражданском суде – тоже. Вам ясно ваше положение?
– Ясно. Я готов умереть, как подобает солдату.
– Боюсь, в таком случае, вам придется вернуться на грешную землю в виде призрака и завершить дела, как предписывают традиции вашего сообщества.
– Не понимаю, о чем речь, – тряхнул стриженой головой заключенный.
Полковник сел на место дознавателя, закурил и снова пролистал дело, отпуская комментарии с видом человека, увлеченного остросюжетным романом:
– Похоже, вы действительно достойный солдат, ефрейтор Ито. Имеете награду от муниципалитета за отвагу на пожаре, пошли в армию добровольно, получили категорию «А», означающую рекрутов, годных к участию в боевых действиях, были направлены в расположение частей на территории Манчжурии, входили в разведывательное подразделение, быстро доросли до рядового высшего класса26, в ходе Номонханского инцидента27 вывели свое отделении из окружения. Командование сочло возможным аннулировать ваши дисциплинарные взыскания и представить к званию ефрейтора, отметив высокую личную отвагу и организаторские способности. Вы добровольно вызвались работать в карантине, когда в части началась эпидемия… Впечатляет. Особенно это… – полковник нашел нужный столбец и зачитал вслух: – «…оскорблял офицеров тюремной охраны, устроил драку в дисциплинарном блоке?» Как?
Охранник переломился пополам под грузом вины, и объяснил:
– Он прошиб кулаком стенку между отсеками и разбил голову соседу.
– Это вина охраны, – заключенный дернулся так, что лебедка заскрипела. – Я дважды вежливо просил их заткнуть гребаного урода, который скулил и мешал мне спать!
– Прекрасно. Полагаю, у ефрейтора Ито имеются и другие, скрытые достоинства, – полковник сделал знак охранникам, которые успели вернуться с двумя ведрами воды, горячей настолько, что над нею курился пар. – Окатите его!
Воздух наполнился влагой и запахом мокрого цемента, а кафельный пол стал скользким как стекло. Воды оказалось слишком много, дренажные желоба, проложенные по периметру камеры, не справились с нагрузкой, лейтенант Такэда огляделся, подыскивая, куда можно отступить, чтобы сохранить ботинки сухими, а когда снова поднял глаза, решил, что у него помутился разум. На плечах, спине, груди заключенного проступали цветные узоры: невиданные морские чудовища переплетались с гирляндами цветов, драконы щетинились чешуей, а сам Будда Амида печально взирал на них из скопления кучерявых облаков. Полковник поднялся, вооружился тростью как указкой, и стал объяснять, тыкая во фрагменты рисунков на коже ефрейтора:
– Классическая уловка якудза. Татуировки наносят особой краской, которая приобретает яркость только при нагреве, например, в бане. Именно в банях эти отбросы общества любят собираться, чтобы демонстрировать свои статусы. Чем больше площадь рисунка, чем он сложнее, тем выше положение обладателя в иерархии клана. Подследственный, судя по всему, является так называемым «старшим братом» – чрезвычайно высокий статус для молодого человека призывного возраста! Полагаю, это награда за подвиг, который ему приписывают: якобы он голыми руками убил синоби, спас жизнь своему боссу и был настолько проворен, что не оставил нападавшему шанса покончить с собой…
…В забытой древности, когда над Японским архипелагом еще развевались знамена великих сёгунов, а феодальные усобицы пылали как пожары, сила и слава кланов синоби была так велика, что злейшие враги не рисковали отказать «невидимым» в последней милости – позволить умереть безымянными, по собственной воле, например, проглотив золотой слиток. Отступника, допустившего вопиющее нарушение этикета и прикончившего синоби своей рукой, ждала жестокая расплата. Весь клан тайных убийц и шпионов оставлял дела и преследовал провинившегося до тех пор, пока ему не отсекут голову. Кровавый трофей укладывали в короб, обитый алым шелком, доставляли в тайное убежище и предъявляли названным отцам клана синоби, подтверждая, что оскорбление искуплено кровью.
Сейчас – другие времена. Разведывательные подразделения Императорской армии вооружены и обучены по последнему слову мировой военной науки, одерживают одну победу за другой и давно не нуждаются в помощи фольклорных персонажей, известных как «синоби». Но обыватели не жалеют верить, что синоби исчезли, приписывает им славу тайных убийц, торгующих своим смертельным мастерством за деньги и свято блюдущих стародавние традиции…
Полковник осведомился у лейтенанта Такэда, верно ли он воспроизвел городскую побасенку? Эмото вежливо поклонился и поддакнул, хотя полковник изложил только часть слухов, которыми с ним щедро поделился детектив Уэда.
– Итак, господин Ито, вам больше нет нужды бежать от своих злобных демонов – из Японии на континент, из расположения части на передовую, с передовой – в карантинный барак. Вы достигли пункта назначения! Даже самым ловким синоби не проникнуть в тюрьму специального назначения. Отвяжите ефрейтора Ито и выдайте ему что-нибудь прикрыться, – скомандовал полковник охране.
Ручку лебедки резко отпустили, веревка размоталась, и заключенный грохнулся на пол. Его пинками заставили подняться, кое-как запихали в тюремную робу, защелкнули на щиколотках и запястьях кандалы и поставили на колени перед полковником Китаокой, чтобы дать возможность поблагодарить за облегчение своей участи.
Но наглый молодой человек ограничился легким поклоном:
– Я не верю в детские сказки, господин полковник. Мне нет причин убегать и прятаться. Сразу видно, вы человек образованный, и насчет якудза верно подметили – настоящие отбросы общества. Простые ребята с окраин, из захудалых поселений и уездов, которым не нашлось лучшей работы. Многие даже школы не окончили – увидят человека в черном и будут неделями болтать, что встретили «синоби», вроде других дел нету. Для настоящего синоби этот был жидковат. Скорее, обычный дурошлеп выпил лишнего и решил покуражится. Вырядился как ниндзя из книжки с картинками, полез на крышу, да силенок не рассчитал. Сверзился и сломал шею. Несчастный случай – так суд постановил. Спорить с судебным постановлением мне нет резона. Я вообще человек неученый, плохо разбираюсь в тонкостях истории, но если говорить о наемных убийцах, такие услуги стоят серьезных денег. Зачем тратиться понапрасну на умерщвление человека, который уже одной ногой в могиле? Босс Атомо несколько лет боролся со смертельным недугом, полтора года назад его прооперировали. Побратимы из разных кланов навещали его с пожеланиями здоровья, так что его болезнь перестала быть секретом…
– Ваш босс был жив, когда вы призвались в армию?
– Да, это так. Но его преемник отписал мне, как господин Атомо мужественно принимал телесные страдания, пока болезнь не отняла его жизнь…
– Значит, он скромно умолчал, что его предшественника ограбили?
– Ограбили? Простите, господин полковник, но босс якудза никогда не марает руки деньгами. Всеми ценностями распоряжается казначей.
– Боюсь, вы неверно поняли. Господина Атомо ограбили после смерти. Лишили чего-то очень важного.
– Что важного есть у мертвеца?
– Кожа.
– Что?!?
– Похитили его кожу.
С деморализованного ефрейтора сняли наручники, растерли запястья и вручили выписки из дела о похищении и осквернении трупа его покойного босса.
Когда ефрейтор Ито дошел до фотографий тела, полковник разрешил ему взять сигарету из своей пачки и закурить.
– Полагаю, господин Ито, ваш покойный босс стал обладателем чужого секрета, настолько важного, что зафиксировал его на собственной коже в виде татуировки. Вы хотите узнать, кто сделал с его телом такое, а я хочу узнать сам секрет. Если мы пойдем по одной дороге, путь будет вдвое короче.
«Господин Ито» отрешенно молчал, не сводя взгляда со струйки дыма.
– Скажите, отправить вас в армию, было идеей вашего босса?
– Его.
– Он как-то пояснил свой совет?
– Что здесь пояснять? Сказал, мне лучше убраться на время из-за фишки.
– Фишки?
– Да. Никакого золотого слитка не было. Полицейские эксперты вытащил со рта у покойника игровую фишку, и здорово удивились, поскольку отродясь не видали ничего похожего, – ефрейтор Ито преобразился: его речь потекла плавно, обрела специфические интонации, даже тембр голоса изменился на глухой и проникновенный; именно в такой манере якудза беседуют с «гостями» в своих игорных притонах. Он продолжал: – Когда устраивают игру для публики с претензиями – нуворишей, деловых людей, иностранцев, и прочих господ, у которых распирает карманы от денег, обставляются по-богатому: кубики из слоновой кости, фишки из чистого золота и все такое. Ребята присматривают, чтобы невезучие гости не горевали, подливают вина, по домам их развозят. Нужен глаз да глаз, чтобы во время игры соблюдалась должная благопристойность. Но находятся такие гости, что окончательно теряют лицо и пытаются восполнить ущерб, стащив фишки. Куда их только не прячут – в карманы, под манжеты, в носки, в прически, в рот. Бывает, что выносят, поэтому каждый клан метит фишки особым знаком, чтобы нельзя было воспользоваться фишками одного клана в чужом заведении. Продать такой кусочек золота тоже затруднительно.