- -
- 100%
- +
А я уже ни черта не понимаю в том, что происходит. Но ощущаю, что ляпнула что-то не то. Напряжение между нами тремя становится почти осязаемым, и я чувствую себя не в своей тарелке.
– Нет, Иры здесь нет. И уже никогда не будет. – Максим качает головой и начинает крутить на пальце широкий золотой ободок. – Она умерла полгода назад.
– Но как же так? – у меня от шока буквально отвисает челюсть.
– Авиакатастрофа. У меня было выступление в Сочи, Ирка летела ко мне и… не долетела. Двигатели отказали, и самолет рухнул в море. Никто из пассажиров не выжил.
Я нахмурила лоб, вспоминая выпуски новостей. Да, я определенно слышала про разбивший рейс 3698, но списки жертв не читала.
И даже подумать не могла, что среди погибших жена Максима.
– Боже, это кошмар. Макс, мне так жаль. Я не знала.
Теперь мне стало понятно, почему он одет в черное. Траур. Видимо, очень сильно любил жену, раз до сих пор глубоко скорбит и не снимает обручалку.
– А уж как мне жаль, Оля… Не думал, что нам с ней отведено так мало времени. Ладно, я пойду помогу Сане с мангалами. А вы тут болтайте.
Проводив Тихомирова тоскливым взглядом, я перевела дыхание и повернулась к подруге.
– Лен, ты почему мне не сказала, что жена Макса погибла?
– Сначала времени не было, Оль. Мы всё бросили и полетели в Москву на похороны. Сами в жутком шоке были, а Макс вообще как живой труп ходил в первую неделю.
Слова подруги резали по живому, и я всё-таки не сдержала слез. Не себя жалко было, нет, Максима.
Он заслужил жизнь с любимой женщиной. Он, как никто другой, был достоин счастья. Но судьба распорядилась по-другому.
– Ну а потом у тебя байда с разводом началась. Тебе и так тяжело было, я и решила молчать. Поле разрыва с родителями ты и вовсе чуть в депрессию не впала. Как я могла тебя добить такой новостью. Кто ж знал, что сегодня так неловко получится. Прости. Я правда не знала, что Максим приедет. Обычно мы к нему в Москву ездили. Видимо, по родному городу соскучился. Душа всё равно зовет в родные места.
– Да ладно, всё со мной будет нормально. – тихо сказала я. – Тебе чем-нибудь помочь?
– Если только на стол накрыть. Всё остальное готово уже.
– Хорошо. Дай только забежать в туалет, в порядок себя привести. А то я, наверное, на енота похожа с размазанной вокруг глаз тушью.
*****
Конечно, пятью минутами дело не ограничилось. Мне потребовалось куда как больше времени, чтобы привести себя в порядок.
И дело даже не в туши, подправить макияж было делом пары минут. Куда труднее было справиться с ватными ногами, дрожащими руками и бешено колотящимся сердцем.
Но мне всё же удалось вернуть самообладание и помочь подруге накрыть на стол.
Настроения, правда, особого не было, так что я по большей части молчала и слушала разговоры других.
Собрались на заднем дворе дома Ждановых родственники Лены и ее мужа, а также старые друзья Саши и Макса с жёнами. Ну и коллеги, с которыми супруги хорошо общались.
Макс, в отличие от меня, говорил вполне охотно и даже улыбался. И пусть эта теплая улыбка была адресована не мне, я была безумно рада ее видеть.
– Ну что, Макс, – спросил кто-то из мужчин. – Ты к нам за потерянным вдохновением приехал?
– Можно сказать, и так, – Тихомиров откинулся на спинку стула и поёрошил волосы. – Не могу в Москве работать. Не пишется музыка. Максимум пару нот могу записать, а потом всё – чистый лист. И так после смерти Иры. Не идет работа, хоть застрелись. А тексты лежат, их надо пустить в дело. Вот и приехал в Каменку. Взял на пару месяцев отходную от съемок и гастролей. Говорят, родные места душу лечат.
– Соболезную, дружище. Это действительно трагедия. Давай помянем Иринку твою, что ли? Скажешь пару слов?
Макс поднялся, прокашлялся, а я вся подобралась, сжалась в комочек. Понимая, что сейчас будет очень больно.
– Ира была светлой душой и очень хорошим человеком. Она была со мной в самые сложные годы. Поддерживала всем, чем только могла. Не каждая так бы смогла. Не знаю даже, стал бы я тем, кто я есть сейчас без нее. И пусть Иришки сейчас рядом со мной нет, но в моей памяти и сердце она останется навсегда. Я рад, что у нас с ней были эти годы. Моя любимая девочка, светлая тебе память.
Каждое из сказанных слов было для меня как пощечина. Да, я понимала, что Макс тоскует по любимой женщине, но мне казалось, что каждое его слово не столько дань памяти жене, сколько жестокий упрек мне.
А ведь почти все здесь присутствующие знали нашу историю, и я готова была сгореть на месте от стыда и унижения, понимая, что они сейчас думают.
По сторонам боялась смотреть, не хотела видеть осуждение и неприязнь. Но на Максима всё же взглянула.
Хотела убедиться, что мне не показалось, что эти слова – действительно камень в мой огород. Попытка причинить боль.
Но, как оказалось, нет. Тихомиров даже не смотрел в мою сторону. Его взгляд блуждал по двору, саду, вечернему небу.
Словно пытался найти душу погибшей жены.
А остальные гости смотрели на него. Буквально замерли, внимая каждому слову. Я же будто стала для всех пустым местом.
Боже, я всё бы отдала сейчас, чтобы поменяться с Ириной местами. Пусть бы Макс стоял, обнимал ее, улыбался и пел всем об их неземной любви.
А я бы обрела вечный покой…
Но покой я, видимо, не заслужила. Слишком большой грех за душой.
Поэтому приходится сидеть, гипнотизировать взглядом стол и мечтать, чтобы экзекуция под названием дружеский ужин поскорее закончилась.
Глава 5 Маэстро в поисках потерянной Музы
Максим Тихомиров
34 года
Оля изменилась за эти годы. Сильно изменилась.
И вовсе не в том плане, что стала хуже выглядеть с возрастом. Наоборот, с возрастом она стала только краше.
Как роза распускает свои лепестки по утрам, так и красота Ольги распустилась, расцвела со временем.
Черты ее лица стали более мягкими, а формы более женственными.
Она уже не была похожа на ту хрупкую девчонку, что когда-то давно стояла в первом ряду концертного зала Дома Культуры и бешено мне аплодировала.
На девчонку, которую мой взгляд умудрился выцепить из целого моря других лиц. И которая своей фигуркой напомнила мне Олененка.
Она стояла, зажав сумочку подмышкой, и так неистово хлопала, что я даже испугался, что сотрет всю кожу на ладонях.
Тоненькая такая, хрупкая, высокая. И большеглазая. Эти глаза, пожалуй, меня и покорили.
Притянули, околдовали и едва не стали моей погибелью…
Из того образа, что я запомнил, в Ольге неизменными остались только глаза. Такие же большие, нереально серые, с чувственной поволокой.
В остальном язык уже не поворачивался назвать ее Олененком. Теперь передо мной стояла деловая женщина, красивая и знающая себе цену.
Настоящая леди, если угодно. Неприступная и холодная, когда-то безумно любимая, а теперь чужая и такая же далекая, как Луна.
А может, Ольга всегда такой и была? И только я, романтичный дурак, ослепленный любовью, видел ее такой, какой хотел.
Трепетной ланью, нежной фиалкой, феей из ночных грез. Музой, дарующей вдохновение.
Я готов был подарить ей весь мир: носить на руках, боготворить, посвятить ей все мои песни.
Наивным был. Думал, что у нас всё по-настоящему. Что чувства взаимны, поцелуи искренни, а признания в любви выжжены в сердцах на всю жизнь.
Я же в Москве места себе не находил. Рвался к ней, старался приезжать при первой возможности.
Подрабатывал, начал работать в музыкальном ансамбле, чтобы были хоть какие-то деньги.
Думал, подожду еще пару лет, поднакоплю средств, найду нормальное жилье и как только Оля закончит ВУЗ, заберу ее с собой в Москву.
Но не зря, видимо, говорят, что отношения на расстоянии обречены. Видимо, тяжело было Оленьке одной.
Не выдержала разлук, не дождалась меня. Начала встречаться с другим. Который был постоянно рядом, баловал вниманием, дарил подарки и шептал на ушко красивые слова.
Много ли надо, чтобы соблазнить юную, красивую девушку?
А может, я ошибался в самом корне. Ольга была не нимфой и не феей, а всего лишь коварной сиреной с замашками скромницы?
Роковой женщиной, умело прячущейся в более скромном образе.
Может, и вовсе не любила меня никогда. Или спутала влюбленность с любовью. А как только встретила того, от кого по-настоящему снесло крышу, то быстро дала мне отставку.
Она так и сказала мне в лицо:
– Прости, Максим. Нам нужно расстаться. Ничего у нас с тобой не получится. Всё это было ошибкой.
Даже не соизволила объясниться нормально. Не сказала прямо, что разлюбила, не сказала, что устала от отношений на расстоянии. Не сказала, чем я ее так разочаровал.
Просто быстро выпалила непонятную мешанину из слов и сбежала.
А через пару часов я узнал от лучшего друга, что мой Олененок гуляет с другим парнем.
Да и остальные знакомые потом рассказали, что за моей Олей уже давно ухаживает Никита Астафьев.
Сначала я не поверил, хотел бежать к ней, добиться от Оли правды, но… потом Соня Трегубова, сестра одного из моих приятелей, показала фото, на котором я увидел Олю, целующуюся с Никитой.
Было предельно ясно, что моя Оленька больше не моя, и искать с ней встреч смысла нет.
Зачем унижаться, требуя объяснений и выясняя подробности, зачем добиваться ту, которой не нужен?
Раз девушка сказала нет – значит, нет. Раз целуется с другим – значит, не любит. А насильно мил не будешь.
Что тут еще сказать можно?
Но тем не менее я еще чего-то выжидал. Даже тогда надеялся на что-то. На то, что Оля не спит со своим хахалем, что одумается и придет ко мне.
Да, я бесился, ревновал, как проклятый. Но держался, выливал свои бурлящие эмоции в музыку и ждал.
Так отчаянно ждал свою ненаглядную. Днями и ночами напролет ждал. Готов был простить и принять ее. Готов был простить поцелуи с другим.
Лишь бы пришла, посмотрела в глаза и сказала:
– Прости меня, Макс. Я так тебя люблю.
Я бы всё простил Олененку за эти слова. За нежность рук, мягкость губ и влюбленный взгляд. Тогда бы – простил.
Но она не пришла, не позвонила, не написала ни строчки.
Всё случилось с точностью до наоборот: спустя два месяца Оля вышла замуж, и я тут же уехал из города. Надо было продолжать учебу.
С тех пор бывал в Каменке только на день рождения бабушки, а после ее смерти и вовсе перестал приезжать в родной городок.
И только после смерти Иришки душа вновь потянулась в родные места.
Приехал я без предупреждения и тут же попал на семейно-дружеское сборище. Сашка, кстати, успел меня предупредить о приезде Оли.
– Дружище, слушай. Тут такое дело. К нам Ольга собиралась на все выходные приехать. Ты как, нормально? Или попросить ее не приезжать?
– Да ну прям, – отмахнулся я. – Что я, от женщины шарахаться буду? Тем более столько лет ведь прошло. Отгорело и отболело всё уже давно. Пусть приезжает.
– Хорошо, – Сашка кивнул, а потом зачем-то сказал. – Ольга в разводе уже несколько месяцев. Ее бывший на другой женат, ребенка ждут.
О, вот значит так. Счастья не сложилось?
Эх, Оля-Оля. Не того человека ты выбрала в мужья. Я бы никогда тебя не оставил.
Впрочем, это ничего не меняло между нами. Двенадцать лет назад Ольга сделала свой выбор, и я его принял.
Нет, я не держал зла на нее, не материл, не проклинал.
Просто простил и отпустил. Пожелал ей счастья с другим, хотя у самого сердце кровью обливалось, а душа ошметками расползалась.
Но прощение не означает принятие. Олененок своими руками разрушила всё то, что складывалось между нами.
И то, что сейчас я вдовец, а она разведенка – ровным счетом ничего не меняет. Мы друг другу – никто.
Две параллельные прямые, которым никогда не пересечься. По крайней мере, в этой жизни.
Бегать за ней я не собираюсь, те времена давно прошли, а если придет ко мне сама – получит вежливый отказ.
Никакого второго шанса у нас быть не может.
Поэтому я лишь пожал плечами в ответ на реплику друга и сказал:
– Мне всё равно, Сань. Семейное положение Новиковой меня никак не касается.
Но кое в чем я все же сильно ошибся.
Стоило только увидеть Ольгу, такую взрослую, лощеную, женственную и красивую, как внутри что-то задергало, защемило.
То, что я считал давно умершим – вдруг снова начало подавать признаки жизни. И это мне категорически не нравилось.
Пришлось усилием воли давить в себе ненужные эмоции и воспоминания, шальные отголоски прошлого.
Я уже не зеленый пацан, в конце концов, который маялся от неразделенной любви, а взрослый, состоявшийся мужчина.
Оля вон, даже не напрягается. Такая холодная стоит, независимая, отстраненная. Не похоже, кстати, что страдает после развода.
Наверняка, у нее и любовник есть уже.
Только известие о смерти Ирины вызвало эмоции на ее лице: шок, неверие, сожаление.
Но я не смог продолжать разговор. Слишком тяжело было. Предпочел уйти к Саше. Тем более, что другу и правда нужно было немного помочь.
Весь вечер старался не смотреть на Олю, не зацикливаться на ней, но чертовы воспоминания, которые я так упорно давил в себе все эти годы, никак не желали отступать.
Поэтому когда мужики начали выражать соболезнования, я уцепился за возможность выразить благодарность женщине, которая действительно очень многое мне дала: свою поддержку, заботу, любовь и тепло.
И которую я так и не смог полюбить так, как она этого заслуживала.
Глава 6 Во власти воспоминаний
Я не преследовал своей целью обидеть или как-то задеть Олю. Просто говорил то, что чувствовал.
Пытался напомнить самому себе, что значила для меня Ирина, сколько взлетов и падений мы с ней пережили.
Что помнить нужно о такой, верной до гроба женщине, а не о юной, ветреной нимфетке, порхающей как бабочка от одного цветка к другому.
Ира же была из тех, кого лет двести тому назад назвали бы женой декабриста. Она пошла бы за мной и в огонь, и в воду, и в ссылку.
Мне очень повезло с женой, жаль, что судьба отняла ее так рано. Может, будь у нас чуть больше времени, я бы смог отдать ей душу и сердце полностью.
Но этого времени у нас не было.
Вот и пришлось стоять и говорить поминальный тост, и вновь уплывать на волнах памяти в тот день, когда мы с ней познакомились.
У Иры мать преподавала в консерватории, в которой я учился.
Собственно, там мы и встретились. Случайно столкнулись в местной столовой, познакомились, разговорились.
Ира стала частенько забегать к нам в корпус, и мы как-то быстро сдружились. Она посещала концерты, на которых я играл, и восхищалась моим талантом.
Мы могли иногда сходить в кино или на концерт, прогуляться по городу в свободное время и поговорить обо всем на свете.
Ничего неприличного между нами не было. В моем сердце была только Ольга, да и Ирка с кем-то встречалась.
Так что общение у нас было чисто дружеским.
Всё изменилось после того, как Оля вышла замуж. Я вернулся в Москву полностью разбитым и опустошенным.
И именно Ира была тогда со мной рядом. Она тормошила меня, веселила, заставила встряхнуться, сбросить с себя апатию.
Именно она вписала мое имя в лист конкурса, который стал для меня знаковым.
Участие в том конкурсе свело меня с продюсером Игорем Серебрянским, который и привел меня в мир большой музыки.
Он дал мне стихи, написанные замечательным поэтом Сергеем Удаловым, на которые я написал музыку.
И я получил свои первые серьезные деньги. Серебрянский обладал невероятным чутьем, знал, что песня попадет во все главные хит-парады страны, поэтому не поскупился на гонорар.
Песня в результате действительно стала хитом всех музыкальных чартов, клип по ней крутился на музыкальных каналах.
А я в конце того сумасшедшего года впервые стал лауреатом Песни года и получил статуэтку как лучший молодой композитор.
Именно тогда, после церемонии награждения, между нами всё случилось впервые.
Ирка к тому моменту была абсолютно свободной, мы выпили, много пели и смеялись, отмечая мой первый триумф.
Эйфория захлестнула с такой силой, что в итоге мы оказались в моей комнате и провели вместе ночь.
Уже чуть позже Ира призналась, что давно в меня влюблена, и именно из-за меня рассталась с парнем.
Надеялась, что рано или поздно я обращу на нее внимание и отвечу взаимностью.
Ну а я? Я решил: а почему бы и нет? Оля давно устроила свою жизнь, так почему я должен страдать всю жизнь?
Поэтому и решил дать шанс отношениям с Ясинской. Мы встречались еще три года, а потом поженились.
Ирка, кстати, училась на PR-менеджера, но в итоге всю свою деятельность сосредоточила на мне.
Стала мне и менеджером, и агентом, и личным ассистентом. Позволяла мне спокойно творить, а сама взяла на себя организационные вопросы.
Мир музыки постепенно меня затянул с головой. Я выпустился из консерватории, участвовал в разных конкурсах, много с кем работал.
Круг знакомств с каждым годом становился все шире: поэты, продюсеры, музыкальные группы, артисты и певцы.
Я начал писать песни для поп-звезд и звезд шансона, а также для телефильмов. Пять лет назад я выпустил свой первый альбом, а за два месяца до кончины жены – третий.
Ира со мной присутствовала везде: на сольных живых концертах, в студиях звукозаписи, при съемках клипов, в студиях, где снимались телепередачи, и на съемках концертов.
Ну и за церемониями награждений она всегда наблюдала из зрительного зала. Неслабая поддержка, ведь так?
Лучшей я не мог себе даже представить, но…
Олененка своего я так и не смог забыть до конца. Перестал мечтать о ней, но не смог забыть.
Как ни гнал я ее образ от себя, как ни старался с головой уйти в работу, как ни пытался забыться в объятиях жены, Оля все равно незримо присутствовала в моей жизни.
Приходила в воспоминаниях или во снах, маячила где-то на периферии сознания, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы глушить эти отголоски прошлого.
Ира ни разу не дала мне повод считать, что несчастна со мной. Поэтому оставалось только надеяться, что жена не замечала моей внутренней раздвоенности.
Что не страдала от недостатка любви так, как я мучился сожалениями о том, что не способен отдать ей всю свою любовь.
Ирочка заслуживала самых теплых слов, которые я и произнес перед старыми друзьями.
Произнес и молча выпил рюмку за помин души.
Покосился на Олю, болтающую о чем-то с Леной, и хмыкнул. Что ж, может, хоть сейчас, насмотревшись на эту холодную леди, эту роковую женщину, ставшую моим проклятием, я окончательно вытравлю ее из памяти.
После основной части застолья мы переместились в дом. И меня, конечно же, сразу пригласили за рояль.
Кого интересуют аудиосистемы и магнитолы с записями треков, когда в доме целый живой композитор?
Инструмент был мой, кстати. Я на нем играл в школьные годы. В Москву перевозить не видел смысла, а квартиру бабушки я продал.
Поэтому просто отдал рояль Сашке в загородный дом. Там и места достаточно, и Ленка поиграть сможет под настроение.
И следили за ним хорошо, настроен он был отменно…
Я откинул крышку, похрустел пальцами и сделал небольшой музыкальный проигрыш.
– Что сыграть?
– Да сам смотри, – откликнулся Саня. – Первую песню должен выбрать Маэстро!
Словам друга вторил одобрительный гул голосов, а я лишь пожал плечами. Помолчал, прикидывая, что бы такое сыграть.
А потом взгляд наткнулся на Ольгу, одиноко стоявшую у самой двери, и в голове всплыли слова из оперы Риголетто:
И я не удержался от этой песни-шпильки в адрес когда-то любимой предательницы. Положил пальцы на клавиши, проиграл вступление и негромко запел…
Сердце красавиц склонно к измене
И к перемене, как ветер мая.
С нежной улыбкой в страсти клянутся,
Плачут, смеются, нам изменяя.
Вечно смеются, нас увлекают
И изменяют также, шутя.
Ласки их любим мы, хоть они ложны.
Без наслаждений жить невозможно
Шутят, смеются, нам изменяют,
Но изменяю первым им я…
Глава 7 Нервы на пределе
Ольга
Это было больно. Очень больно.
Арию из Риголетто Тихомиров точно выбрал не просто так. Я поймала его взгляд перед тем, как он начал играть.
Холодный как лёд айсберга, острый, пронзительный взгляд. Распарывающий кожу до самых костей.
Он хотел то ли устыдить меня этой песней, то ли напомнить о прошлом, то ли просто наказать.
Как будто жизнь меня наказала недостаточно.
Хотя что Макс знает о моей жизни? Он уверен, что я все эти годы была счастливой, что жила с любимым и любящим мужем…
Он ведь тогда прислал подарок на мою свадьбу: корзину алых роз с запиской:
«Будь счастлива с ним, раз я счастливым тебя сделать не смог…»
Я едва сознание не потеряла, когда прочитала эти слова. Под ногами качнулся пол, а перед глазами поплыли цветные пятна.
Ленка, которая пришла на свадьбу, несмотря на свои отношения со Ждановым, и стала моей подружкой, подхватила меня, отвела в дамскую комнату и там минут десять приводила в чувства.
Именно в тот момент я поняла, что натворила. Поняла, что никогда не полюблю Никиту, не стану ему нормальной женой.
Поняла, что потеряла самое ценное в жизни – любовь, которую судьба дарует далеко не всем.
А я отказалась от этого дара.
И исправить уже ничего было нельзя. Я официально стала женой Никиты, и сбегать со свадьбы было поздно.
Максим не простит. Чужой женой меня не примет. Даже если всё еще любит.
Еще вчера было бы непоздно. Послать к чертям всех, сбежать, отправиться в квартиру Макса и его бабушки.
Плакать, каяться перед ним, кидаться на шею и клясться в любви. Клясться в верности, ведь не было у меня с Никитой ничего.
Еще вчера у меня был шанс, а сегодня его нет. Слишком поздно…
Конечно, я могла бы сбежать из ресторана, но… Куда мне было идти? Куда? К Максу дорога заказана, к Ленке и ее родителям не поедешь.
Мои родители просто проклянут и из дома выгонят. А уж какой шум будет в городке! Как представила этот прилюдный позор, так сердце едва не остановилось.
Уж молчу, что деньги за сорванное торжество семье Астафьевых возвращать придется. Они такое не простят, счет до копейки выставят.
И будут в своем праве, ведь это и для их семьи унижение.
Будь рядом Макс, я бы всё же решилась на отчаянный шаг. Он бы помог, поддержал. Пусть и не сразу, но мы бы вернули деньги за свадьбу.
Но его не было, и я … я сломалась тем вечером. Стерженек во мне переломился напополам.
Поняла, что выхода у меня два: или убежать из ресторана и сигануть с моста в свадебном платье, или идти той мрачной дорогой, на которую свернула.
Наверное, стоило бы выбрать первый вариант, но я не смогла. Что-то во мне отчаянно цеплялось за жизнь, говорило, что время мое не пришло.
И я выбрала жизнь с Никитой как свой крест. Как пытку и наказание.
Естественно, ничего этого Макс знать не мог. Даже Ленке я не сразу во всем призналась.
Тихомиров, похоже, считает меня совсем холодной, бессердечной стервой. Лживой гадиной и тварью. Презирает и ненавидит.
И объясняться спустя столько лет бесполезно. Либо не станет слушать, либо попросту не поверит.
Поэтому я стояла и слушала, как он поет. Макс ведь не только в игре на фортепиано был виртуозом, у него и голос был волшебный.
Живой, бархатный, с переливами и полутонами. Голос, пробирающий до дрожи. В этот голос я влюбилась моментально. С первых слов…
Наслаждалась им каждый раз, когда любимый начинал петь. И неважно, где это было – на концерте, в дружеском кругу или в постели, когда мы лежали в обнимку, утомленные любовью.
А теперь я могла лишь молча рыдать. Рыдала внутри, но держала лицо и дослушала арию до конца. И лишь потом выскользнула из гостиной.
Всему есть предел, вот и я, похоже, достигла своего болевого порога.
Чтобы не возвращаться к остальным, я вызвалась поиграть с детьми. Это здорово меня успокоило: маленькие сорванцы даже труп бы развеселили.
Но и после того, как подруга погнала их спать, я не вернулась к гостям. Вышла на задний двор и уселась в плетеное кресло на веранде.
Смотрела в ночное небо и пыталась отрешиться от происходящего. Не думать, не чувствовать, не вспоминать.
Но и тут мне не повезло. Спустя минут сорок мои попытки медитации прервал Тихомиров.
– Ты чего тут одна сидишь? – спросил, усевшись в соседнее кресло.
Да, действительно, чего?
– Воздухом дышу да небом любуюсь, – ответила, надеясь, что он не услышит дрожи в моем голосе.
Не хотелось выглядеть перед ним жалкой размазней. Жалости любимого я бы попросту не вынесла.