- -
- 100%
- +
– Ясно. Я вот тоже вышел подышать. Что-то душно в доме стало.
Я понимающе кивнула, и некоторое время мы просидели вот так. Бок о бок физически, но бесконечно далеко друг от друга ментально.
Надо было уйти сразу, чтобы не мучать себя, но я не смогла.
Было больно вот так сидеть вместе с Максимом, хотелось вскочить и сбежать куда подальше. Но одновременно хотелось и остановить время, чтобы еще немного побыть рядом с ним.
Даже зная, что он меня презирает и ненавидит. Наверное, так начинается раздвоение личности, да?
– Как твои родители? – внезапно спрашивает, а я лишь повожу плечом.
– Живы-здоровы, – отвечаю сухо. Не рассказывать же, что я с ними порвала. Это будет бессмысленно и унизительно. – Ты надолго к нам?
Спрашиваю, чтобы перевести стрелки с неудобной темы.
– Да не знаю пока, – вздыхает, откидывается на спинку кресла и запускает пятерню в волосы.
Этот жест я помню прекрасно. Он всегда ёрошил волосы, когда о чем-то сильно задумывался.
– Может, на пару месяцев, может, дольше. Смотря, как дела пойдут. Квартиру арендовал с опцией продления.
О боже. Я едва не простонала. Как же прожить два месяца, зная, что он ходит по тем же улицам, что и я?
А сколько таких вечеров, как сегодня, я смогу пережить? Или попросту прекратить приезжать к Ждановым, чтобы напрасно себя не мучить?
– Слышал, ты развелась?
– Да. Мы с Астафьевым несколько месяцев в разводе. Он второй раз женился.
– Почему развелись? Он изменял тебе?
Господи! Да почему, когда кажется, что больнее уже быть не может, жизнь тут же доказывает обратное?
Всего на мгновение ловлю в любимых зеленых глазах проблеск сочувствия и теплоты. И…
Мне хочется податься вперед, схватить Тихомирова за руку и рассказать всё. Рассказать о том, почему порвала с ним, рассказать, в какой муке и беспросветной тоске прожила эти бесконечные годы.
Хочется кричать во весь голос, плакать, выть. Хочется выплеснуть наружу всё то, что долгие годы копится внутри.
Хочется, чтобы он обнял, прижал к себе, поцеловал и пообещал, что всё будет хорошо.
Чтобы, как прежде, назвал своим Олененком.
Губы раскрываются, чтобы начать говорить, но… Свет, тот проблеск тепла, что я углядела – исчезает.
И я вижу перед собой чужого мужчину. Мужчину, для которого я давно пустое место. Человека, тоскующего по погибшей жене.
Я даже ее силуэт вижу в его глазах. Могу поклясться в этом.
Ну и куда мне лезть со своими откровениями? Что это даст? В лучшем случае он просто разозлится, а в худшем – пожалеет, как побитую дворняжку.
Пожалеет и пожелает найти счастье с другим мужчиной.
Поэтому я закрываю рот и отвожу глаза. Свои тайны, похоже, я унесу в могилу.
– Мне жаль, – тем временем говорит Тихомиров. – Жаль, что ты связалась с Астафьевым и всё вышло вот так. Я бы никогда тебя не бросил…
И тут я не выдерживаю… Слишком больно это слышать.
– Я знаю. Я знаю, Макс. – отвечаю и подрываюсь с места. – Прости, я, пожалуй, пойду спать.
С веранды буквально убегаю. И также быстро поднимаюсь по лестнице, чтобы добраться до отведённой мне комнаты.
Не хочу, чтобы кто-то видел мои слезы.
И лишь закрывшись в гостевой спальне, падаю на кровать, утыкаюсь лицом в подушку и реву.
Реву добрую половину ночи. Пока не выматываюсь окончательно и не забываюсь прерывистым тревожным сном.
Глава 8 Особое место для двоих
Второго такого дня я не вынесу. Это я понимаю четко, едва открыв глаза на рассвете. Мне надо уезжать в город.
И чем раньше, тем лучше. Иначе я просто сойду с ума в обществе Тихомирова.
Поэтому быстро вскакиваю, принимаю душ и привожу себя в порядок. Завязываю волосы в хвост и тщательно маскирую макияжем следы тяжелой ночи.
Собираю в сумку вещи, которые вчера успела переложить в шкаф, и выхожу из спальни.
– Оль, а ты куда собралась? – Ленка, тоже успевшая проснуться, встретила меня в холле, у самой лестницы.
– Домой, Лен. Прости. Не могу я рядом с ним находиться, понимаешь? – почти что прошептала. – Его ненависть меня просто убивает.
– Да брось, какая ненависть? Макс после смерти жены всё в себя никак не придет. Ты тут ни при чем.
– Да? А ты не слышала, что он вчера пел? – не выдержав, всё же хлюпнула носом. – Риголетто? Да еще эту самую арию. Это же специально. Очень жесткий укол. Хотя и заслуженный.
– Оль, мне кажется, ты преувеличиваешь.
– Я чувствую, понимаешь? Чувствую его неприязнь, и мне больно от этого. Вчерашний вечер стал пыткой, и второго такого же я не переживу. Отдыхайте и развлекайтесь без меня. Так всем будет лучше.
– Все еще его любишь? – лицо подруги становится грустным.
– Люблю. И вряд ли когда-нибудь смогу разлюбить. Поэтому и хочу уехать. Пораньше, пока все еще спят. Чтобы не объясняться ни перед кем.
– Что ж, ладно. Но просто так я тебя не отпущу. Перекуси перед дорогой. А то еще от слабости врежешься куда-нибудь.
Ленка и правда меня не отпустила голодной. Заставила выпить кофе и быстро сообразила завтрак.
И только потом открыла ворота.
– Будь осторожной на дорогах, – крепко обняла на прощание. – И обязательно позвони, как доберешься. Я буду ждать.
– Хорошо. А вы тут хорошо отдохните перед рабочей неделей…
Я выезжаю из дома Ждановых и направляюсь в сторону Москвы. Но даже в салоне собственного авто меня преследуют призраки прошлого.
Потому что стоит включить радио, как оттуда начинает литься песня, написанная Максимом…
Одна из самых моих любимых песен, буквально заслушанная до дыр. И переключить волну у меня не поднимается рука.
*****
Целую неделю я отходила от встречи с Тихомировым. Пыталась забыть его слова, его холодные глаза и ту жестокую арию.
Старалась не думать о том, где он сейчас, что делает и с кем общается.
Не представлять, как он по утрам выходит из душа и варит себе кофе. А потом садится за рояль и начинает играть…
Не воображать, как он пишет музыку и с тоской смотрит на портрет жены.
Да, воображение у меня богатое. Пришлось приложить немало усилий, чтобы его обуздать. Иначе и правда умом тронуться недолго.
Но в воскресенье тем не менее я оказалась в нашем центральном парке. В котором в детстве гуляла с родителями, а потом тайно и не очень встречалась с Максом.
И как-то нечаянно оказалась у той самой, НАШЕЙ скамеечки, на которой мы впервые поцеловались.
Перепутать было сложно. За ней рос раскидистый дуб, а на одной из досок были выцарапаны наши инициалы.
ОН & MТ
Сразу нахлынули воспоминания, и я опустилась на скамью. Ноги просто отказались держать.
Наверняка скоро ее поменяют на новую, современную и замысловатую, но пока она стоит и хранит память о счастливых моментах нашей юности…
– Привет, Оль… – голос Тихомирова раздается над ухом так внезапно, что я вздрагиваю.
Сначала даже кажется, что он галлюцинация. Воспоминание, вырвавшееся из моего сознания.
Лишь через минуту до меня доходит, что он реальный. Взрослый, солидный мужчина, а не молодой, худощавый парень со взлохмаченными волосами и шальным блеском в глазах.
Под его ногами шуршит гравий, да и скамейка поскрипывает, когда он садится рядом со мной.
– Привет. – сердце едва не захлебывается, поняв, что он пришел в это знаковое для нас место. Значит, ему тоже дороги наши воспоминания. – Ты тоже помнишь, да?
– М?
– Ну как же, – от его непонимающего взгляда мои радужные мысли сразу испаряются. – Это ведь наша скамейка. Та самая, помнишь? Ты меня здесь впервые поцеловал.
– Да ну? – кажется, Макс удивляется вполне искренне.
– Да, смотри, тут наши инициалы.
Показываю ему выбитые буквы, а он проводит по ним кончиками пальцев.
– Надо же, и правда она, – легкий смешок. – Свой почерк я узнаю. Но, если честно, если бы ты не сказала, я бы не узнал ее. Столько времени прошло.
– Да, времени прошло много. Треть жизни почти. – отворачиваюсь, не в силах побороть горечь и разочарование.
Он забыл. Я помню все мелочи, а он забыл. Этого следовало ожидать, но мне всё равно больно.
– Почему ты так неожиданно уехала от Ждановых, Оль? – внезапно спрашивает, а мне остается лишь повести плечами.
– Дела позвали в город. Нужно было уехать. Ты, кстати, как? Решил остановиться у Саши с Леной?
– Нет, я уже нашел квартиру. Идеальный вариант. Буквально позавчера переехал. И даже рояль перевез.
– Поздравляю.
– Спасибо.
Снова повисает молчание, а потом я спрашиваю:
– Помнишь, как ты играл здесь на главной сцене? В том сентябре? Это было феерично.
– О да, – смеется. – Помню. Особенно фееричным был дождь в конце моего выступления. Ливануло как из ведра.
– Но ты не остановился, доиграл до конца.
– Шоу должно продолжаться. Это классика.
– И публика осталась на местах. Дождь был очень холодным, но никто не побежал прятаться. Все стояли, как завороженные, и слушали тебя.
– Ты тоже стояла… И вымокла до нитки…
– Да, – я судорожно вздохнула, уплывая в воспоминания. – А потом ты нашел меня, вызвал такси, и мы поехали к тебе…
Я замолкла, не в силах договорить. Да и не нужно было. Этого Тихомиров точно не мог забыть.
Как мы ехали мокрые и дрожащие в машине под ругань таксиста, как он подхватил меня на руки и отнес в ванную…
Как мы вместе грелись под душем и изучали друг друга…
Ласки, долгие и нежные прелюдии, первая, такая долгожданная и острая близость. Всё это произошло той ночью…
Мы с Максимом внезапно сталкиваемся взглядами, и я вижу, что он тоже проживает тот вечер, ту первую ночь, когда я отдалась ему.
В это мгновение мы снова становимся предельно открытыми, уязвимыми друг перед другом.
И я, наплевав на страхи и доводы разума, решаюсь ухватиться за это мгновение, как тонущий хватается за утопающий круг.
Хочу открыться Тихомирову, рассказать ему всю правду.
– Макс, – тараторю, пытаюсь не дать ему от меня закрыться, спрятаться за ледяной стеной отчуждения. – Выслушай меня, пожалуйста. Я не должна была выходить за Никиту. Он не был моим мужчиной. Все эти годы я не…
– Не надо! – Максим тут же закрывается, услышав о Никите. Его глаза и голос становятся ледяными. – Не надо этого, Ольга! Что было – то прошло. Я не хочу ворошить прошлое…
И снова каждое слово – как хлесткая пощечина мне. Как удар ножа, на корню срезавший едва проклюнувшийся росток надежды.
Одно его «Ольга» о многом сказало.
Не Олененок, как раньше с нежностью звал, не Олюшка, не Оленька. Просто Ольга.
Как какой-то левой девке бросил, мешающейся на пути.
От стыда полыхнули щеки, и я отвернулась, костеря себя на чем свет стоит. Зачем я вообще затронула эту тему?
У Макса в этот момент зазвонил телефон, он отвлекся на разговор, а я хоть немного, но смогла взять себя в руки.
– Эту музыку я посвятил Ире, – отключившись, задумчиво покрутил в руках смартфон. – Уже несколько лет стоит у меня мелодией вызова.
Я лишь кивнула, боясь, что позорно разревусь, если хоть слово скажу.
– Знаешь, а ей бы тут понравилось, – продолжил он рассуждать. Как будто хотел добить своими словами. – И в городе, и в парке. Зря я не привозил Иринку сюда. Могли бы тоже на какой-нибудь лавочке вырезать наши имена… Оставить след.
– Прости, Максим, я опаздываю. Пора бежать, – слушать такое было уже выше моих сил, поэтому я предпочла попрощаться и буквально подорвалась с места. – Прощай!
Лучше бы Тихомиров меня просто ударил, чем рассказывал, как хотел бы гулять с НЕЙ по НАШИМ местам.
– Оль, ты чего? Куда? Оля, да постой ты! – донеслось мне вслед, но я не отреагировала.
У меня было лишь одно желание – убежать куда подальше. И никогда больше не видеть Тихомирова.
Поэтому я метеором неслась по аллеям, провожаемая недоуменными взглядами прохожих
Даже не сразу заметила, что по щекам текут слезы. Да и плевать мне было и на слезы, и на зевак, попадавшихся на пути. Хотелось как можно скорее добраться до машины и уехать.
Моя машина была припаркована на паркинге возле театра, расположенного через дорогу.
Но до нее добраться я не успела.
– Женщина, вы куда? Красный же горит! – раздался сзади предупредительный окрик, но было слишком поздно.
Обуреваемая эмоциями и незамечающая ничего вокруг, я вылетела на проезжую часть прямо под колеса летящего БМВ…
Скрип тормозов, визг клаксонов, жёсткий удар и темнота…
Глава 9 Ветер перемен
Максим
Кажется, я был прав в своих ожиданиях. Возвращение в родной город вполне благотворно на меня повлияло.
Общение со старыми друзьями тоже пошло на пользу и расцветило ставший серым мир яркими красками.
Тиски апатии и черной тоски отпустили, и даже дышать вроде бы стало легче.
Нет, писать я еще не мог, зато много играл. И чувствовал, как рождаются внутри знакомые ощущения.
Так всегда было перед приходом вдохновения. В голове рождались, извивались, сплетались смутные образы, которые постепенно преобразовывались в звуки.
Я начинал слышать мелодию внутри, пропускал ее через себя, визуализировал каждую ноту, составляя единое полотно песни.
И только потом переносил всё на бумагу и наигрывал вживую…
Давно не было такого, в последние полгода чувствовал себя будто глухим. Внутри что-то онемело, атрофировалось.
И только в последние пару дней моя творческая суть начала подавать признаки жизни. И это не могло не радовать.
За несколько дней я нашел удобную квартиру в самом центре, куда и перебрался сразу же. И свой рояль на некоторое время перевез из дома Ждановых.
В субботу ноги сами понесли меня по городу, хотелось пешком побродить по любимым и знаковым для меня местам.
Начал я с кладбища, принес цветы на могилу родителей и бабушки, съездил к нашему дому, походил по улицам, где когда-то давно бегал мальчишкой.
Хотя что уж там, за роялем я проводил больше времени, чем за игрой с ребятами во дворе.
Но и на игры находил время. Собственно, Сашка, с которым мы дружили с первого класса, и вытаскивал меня на улицу каждый раз.
Не понимая, как можно сидеть и часами стучать пальцами по клавишам.
А у меня это было в крови. Дед, светлая ему память, был выдающимся пианистом и композитором.
Имя его пусть и не гремело по всему Союзу, но в музыкальных и театральных кругах его знали хорошо. Да и любовью всесильной партии он был обласкан.
Собственно, рояль этот был подарком, наградой от государства за заслуги.
Отец к музыке никакого отношения не имел, так что после смерти деда и до того времени, пока я не подрос, на инструменте играла бабушка.
Она тоже была выпускницей музыкального училища и всю жизнь проработала в городской музыкальной школе.
И меня научила играть… Разглядела и развила талант, как она говорила.
Обо всем этом я и вспоминал, расхаживая по улицам Каменогорска. Родная 58 гимназия, музыкальная школа, музыкальное училище, которое я окончил перед тем, как уехать в Москву.
Так много событий и воспоминаний.
И Олененка своего я тоже не мог не вспомнить. Наши с ней отношения, похоже, глубоко въелись в подкорку, навечно впечатались в память.
В Москве было проще загонять вглубь себя давние воспоминания, а сейчас всё навалилось разом.
Поэтому я и оказался в парке, у той самой нашей лавочки. И по какому-то странному капризу судьбы столкнулся там с Олей.
Да, я соврал ей про то, что не помню «нашу скамью признаний». Я всё прекрасно помнил: и как мы на ней целовались, и как я вырезал наши инициалы.
Хотел бы забыть, но не вышло.
А вот то, что Оля обо всем помнила – меня сильно удивило. Думал, уж она-то давно выкинула безумства юности из памяти.
Вычеркнула из своей жизни всё, что было связано со мной в тот день, когда стала женой Астафьева.
Поэтому и соврал. Не хотел выглядеть великовозрастным влюбленным идиотом, который даже спустя столько лет готов носить за ней тапки.
А Оле приспичило пуститься в воспоминания. Про концерт под дождем вспомнила, и перед моими глазами поплыла тонкая пленка реальности.
На какие-то мгновения показалось, что я снова там, у залитой дождем сцены, стою и обнимаю своего Олененка.
И потом кадры замелькали один за другим: такси, маленькая ванная, и обнаженное, хрупкое тело Оленьки в моих руках…
Ее подернутые пленкой страсти глаза, мое сорванное от возбуждения дыхание и долгая ночь первой близости…
Я же после той ночи еще неделю, как мешком пришибленный ходил. От счастья, от пьянящего осознания того, что стал у любимой первым мужчиной. И останусь единственным…
Дурак наивный…
Оля сама же и разбила эту иллюзию. Захотела объяснить что-то. Но что тут можно объяснять?
Выбрала другого мужчину, да жизнь не сложилась? Пожалела о неверном выборе? Но это уже не моя вина. Так зачем копаться в прошлом теперь?
Или она рассчитывает, что мы можем начать всё с чистого листа? Раз уж я теперь вдовец. Что я пойму и приму ее?
Если так, то Ольга даже хуже, чем я думал.
Обрываю ее на полуслове, чтобы не надумывала себе лишнего. Не хочу я разбираться в том, что было много лет назад.
И без того пакостно на душе. А любовь… Умерла так умерла, что называется. Зачем тыкать палками в давно отмершее?
Надеюсь, Новикова тоже это поймет.
На пару минут отвлекаюсь на телефонный звонок, болтая с хорошим товарищем и соавтором моих песен. Обещаю ему, что скоро перезагружусь и возьмусь за работу.
На Олю стараюсь не смотреть. Слишком уязвим сейчас. Слишком больно ударило воспоминание.
Мысли сами собой возвращаются к жене, и я думаю, что зря ее не привозил в Каменку. Надо было приезжать почаще, чтобы вытравить старые воспоминания, образовать новые.
Глядишь, и Олю бы быстрее забыл. Но нет же, я сознательно избегал визитов в родной город, чтобы ее не видеть. Вернее, чтобы не видеть ее счастья с другим.
Сам не замечаю, но проговариваю эти ленивые мысли вслух.
А Оля вдруг подрывается и убегает. На мои крики не реагирует и быстро ныряет в одну из аллей.
Я в недоумении смотрю ей вслед. Что за срочные дела такие? Или ей показались резкими мои слова?
Но что поделать, правду не всегда приятно слышать. Как взрослая женщина Ольга должна это понять.
Но даже уйти просто так она не могла. Я чувствовал шлейф ее духов, и даже ауру ощущал.
Специально потрогал пальцами воздух над тем местом, где минуту назад Оля сидела, и кончики пальцев мгновенно пробрало электрическими импульсами.
Чудеса, не иначе.
Рассиживаться долго после ее ухода не стал, не смог. Пошел вглубь парка, периодически встряхивая онемевшими пальцами левой руки.
***
Погода начала портиться ближе к вечеру, а уже после десяти разразилась гроза. Небесные хляби разверзлись в считаные минуты, и потоки дождя хлынули на иссушенную солнцем землю.
Я распахнул в квартире все окна, впуская в комнаты ветер и капли дождя. Грозы я всегда любил…
Воздух во время дождя всегда был самым вкусным. Он прочищал мозги и освежал легкие.
И запах озона всегда был для меня предвестником перемен…
Я не мог предугадать, что несет с собой эта гроза, но наделся, что она станет началом белой полосы в моей жизни.
Глава 10 Тревожные вести
Максим.
К Ждановым я приехал в воскресенье после обеда и сразу почувствовал неладное.
Лена носилась дому как угорелая, дети были притихшие и бродили по комнатам неприкаянными тенями, да и Сашка был мрачным как туча.
– Что стряслось? – спросил осторожно.
– Ольга… – Саша бросил на меня острый взгляд и будто под дых ударил ответом: – Ольгу сбила машина.
– Как? Когда? – у меня от шока едва не отнялся язык. – Я же вчера только с ней разговаривал.
– Вот вчера она под машину и угодила. Аккурат в обед.
– Господи… Ее… Она… – я упал в кресло и резко дернул пуговицы рубашки. Дышать стало нечем. На шее будто пеньковая удавка затянулась…
Слова не шли с губ. Не мог я совместить слова «Оля» и «мертва» в одном предложении.
Это было бы слишком… Слишком жестоко.
Перед глазами всплыл тот, давний образ. Юная девчонка-тростинка с огромными глазами и милой улыбкой.
Мне не хотелось верить, что ее больше нет в этой жизни. Что останется только унылый холмик земли и крест, возвышающийся сверху.
К черту всё, неважно, что было между нами в прошлом. Неважно, с кем сейчас живет и кого любит Оля, главное – чтобы она была жива.
Я только похоронил Иру и до сих пор не оклемался, а смерть Оли…
– Да пронесло, слава богу, – друг оборвал мои самые мрачные мысли. – Жива. Черепно-мозговую получила, перелом запястья, трещины в ребрах. Но жива и в сознании. А это уже хорошо….
Господи, спасибо… Я прикрыл глаза и, наконец, смог перевести дыхание. Не знаю, как бы я жил, если Оли бы не стало.
Она жива и обязательно поправится.
– Как это произошло? Я вчера в парке с ней столкнулся. Она, правда, убежала, словно куда-то торопилась.
– Так возле парка ее и сбили. Какого-то черта Новикова понеслась на красный свет. Куда она могла так торопиться?
Я аж похолодел. Получается, Оля сразу после встречи со мной чуть не погибла? Как же так?
Да, может быть, я был резковат в своих словах, но не настолько же, чтобы падать под колеса.
Должны быть другие причины. Страдает по бывшему мужу так сильно? Или что-то еще?
– Слушай, – наморщил лоб. – Может, у нее проблемы какие-то? На работе? Или из-за бывшего переживает?
– Да нет, – Сашка покачал головой. – На работе у Оли всё хорошо, повышение недавно получила. А Астафьев… У них задолго до развода отношения разладились. Не знаю, зачем они за этот брак цеплялись столько лет. Он же гулял от нее напропалую. Старался чистенько делать, чтобы репутацию не портить, но слухи все равно ходят среди знакомых. У нас не Москва, все и всё на виду, считай.
– М-да, – я невольно стиснул кулаки. Бывшему муженьку Ольги захотелось врезать по морде.
Хорошо так врезать, чтобы долго еще кровью блевал.
Зачем женился, спрашивается? Зачем именно к Оле полез? Таскался бы по шлюхам и жил свободным.
Но нет же, надо было влезть в чужие отношения. Мудак.
– Оля знала? – спрашиваю глухо.
– О последней пассии точно знала, о других – не знаю. Но факт в том, что чувств там не было давно. Оля только расцвела после развода. В браке ей явно было хуже жить, чем разведенкой. Я, конечно, не допрашивал Ленку на этот счет, но впечатление у меня сложилось именно такое. Мы же общались все эти годы, и только после развода Ольга стала похожей на себя прежнюю. А то больше ледяную статую какую-то напоминала.
Вот и мне она показалась ледяной стервочкой, когда я ее у Ждановых встретил. Но, оказывается, всё не так, как выглядело на первый взгляд.
Эх, Олененок, что же ты натворила? С кем связалась? Не так сладко, похоже, тебе жилось с мужем, да? Реальность не шоколадной сказкой оказалась, не сбылись мечты?
Жизнь заставила обрасти ледяной коркой и шипами?
Стало грустно и тоскливо от осознания того, что всё у нас могло быть по-другому. Если бы Ольга не потеряла голову от этого мудака…
Злорадствовать мне не хотелось. Как бы больно ни было мне самому, я всегда желал Оле только хорошего.
И сейчас ощущал горечь и сожаление. Мне было жаль и ее, и себя, и наш мир, который рухнул, не успев нормально отстроиться.
– Ладно, с муженьком-козлом всё ясно. Может, ей новый ухажер нервы треплет?
– Да нет у нее никого. Это я точно тебе говорю. Если только родители снова ей душу не вымотали.
– А они при чем?
– Так Оля перестала с ними общаться. Они же этот брак с Астафьевым продавили, как мне Ленка сказала. Папашка сам Никиту в дом приводил, к Ольге сватал всеми способами, пока ты в Москве учился. Конченая паскуда Новиков этот. Да и мамаша ушла недалеко от муженька своего. Я бы за дочь голыми руками зятя удавил. А он ей сказал: живи, мол, дочка, терпи измены, не смей на развод подавать.
– Твою ж мать, – я потер лицо руками. – Мне ее папаша тоже никогда не нравился. И он меня недолюбливал. Но я не думал, что там всё настолько запущено. Урод.
– Ну вот и Ольга не выдержала. Психанула и оборвала все связи с родителями. Моя тогда ездила к ней, ночевала, поддерживала. Тяжело дался Оле разрыв. Поэтому теперь Лена так суетится, передачи собирает, вещи в больницу отвозит. Больше просто некому. Оля даже сейчас родакам не позвонила.
На душе после рассказа друга стало совсем паршиво. И я не выдержал, поспешил найти Ленку, которая как раз укладывала в пакет судочки с едой.
– Лен, где Оля лежит?
– В НИИ травматологии. С тяжелыми травмами после ДТП всех туда доставляют.
– Я бы хотел ее навестить. Это возможно?
Лена замерла, подумала немного, внимательно на меня посмотрела. И ответила: