- -
- 100%
- +
Корректор Анастасия Письменная
© Артем Письменный, 2025
ISBN 978-5-0068-3528-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга – моя реальная история. Та, что случилась со мной. На первый взгляд она может показаться детективом со слабой интригой и предсказуемым концом. Но это не так.
В основу положены мои переживания на фоне событий, что сжимались кольцом на шее, медленно отрезая меня от привычной и такой дорогой жизни. Понимание, что от моих усилий уже ничего не зависит, резало изнутри острыми краями камня, сдавливающего грудь. Спасало лишь одно – то, что оставалось в моей власти: изменить отношение к происходящему. Это не давало впасть в отчаяние и потерять веру. Но, увы, такое осознание пришло не сразу. Далеко не сразу…
Вторая, не менее важная цель – рассказать, как главный герой, то есть я сам, против воли был переброшен с одной стороны баррикад на другую. Вчера ты – рука закона, сегодня – на скамье подсудимых и в полной мере на себе ощущаешь вкус не такой уж и слепой Фемиды. Осознаёшь всю глубину её, так называемой, беспристрастности. И насколько беззащитен ты, когда система оборачивается против тебя.
А ещё – это история о боли: о разладе в семье, внутреннем расколе, потере себя, о мести и, конечно, о предательстве.
И наконец – о том, чего никогда бы не случилось без тех, кто был рядом и шёл по этому ухабистому пути плечом к плечу: о поисках ответа на вопрос «зачем мне эти испытания?», о попытках найти выход и – самое трудное – о принятии произошедшего.
Если вам знакомо чувство, когда земля уходит из-под ног, – эта книга может стать вашим спутником. Не потому, что в ней есть ответы на все вопросы, а потому, что в ней есть то, без чего невозможно ступить на новую дорогу, расставить приоритеты, научиться радоваться и любить себя.
ГЛАВА 1 УТРО, ИЗМЕНИВШЕЕ ВСЁ
Просыпаюсь от нежной, едва уловимой мелодии будильника – тихой, как шёпот, чтобы не разбудить супругу. Она допоздна укачивала нашего малыша, и теперь её сон хрупок, как утренний туман. А его сон – важнее всего. Пусть спит, пусть отдыхает.
За окном – разгар лета, и солнце уже заливает квартиру золотым светом, пробираясь сквозь шторы, играя на полу, на столе, на чашке, оставленной с вечера. Воздух тёплый, наполненный тишиной и покоем. Кажется, сам мир замер в этом утре, таком мирном и безмятежном.
Но это – только начало.
Меня ждал день, как всегда, недобрый – бесконечные служебные разборки, тонны бумаг, сотрудники с вечными жалобами и проблемами, которые уже набили оскомину. Опять одно и то же, опять по кругу.
Сижу за столом, жду звонка водителя. Он всегда предупреждает, когда подъезжает к моему дому. Телефон задрожал в кармане – это он. Пора в пучину событий.
Но есть одна отрада: пока мы едем по городу, можно послушать музыку. Женя отлично знал мой вкус, да и ему, кажется, нравился тот же репертуар, что и мне. Хотя бы эти полчаса в дороге – мой маленький островок свободы в море предсказуемого хаоса.
С лёгким, почти неуловимым воодушевлением вышел из квартиры. Дверь закрылась тихо – чтобы не разбудить тех, кому ещё можно спать. А мне – вперёд, в водоворот дня.
Возле лифта меня встретил молодой человек. Его лицо было мне совершенно незнакомо – ни одной запоминающейся черты, ни одного знакомого жеста. Он стоял, слегка сутулясь, в темной, выцветшей куртке, которая словно впитала в себя все пыльные углы нашего подъезда. Его зеленоватые брюки, когда-то, наверное, имевшие презентабельный вид, теперь висели мешковато, без намёка на стрелки. Особенно бросились в глаза его ботинки – поношенные, со стёртыми носками, будто он долго и бесцельно бродил по городу перед тем, как оказаться здесь.
Мы машинально поздоровались, и в этот момент я почувствовал лёгкий холодок вдоль позвоночника. Его голос прозвучал неожиданно мягко, почти интеллигентно, контрастируя с обликом.
– Артём Николаевич? – начал он, и его пальцы нервно перебирали какую-то невидимую нить на рукаве куртки.
Фраза повисла в воздухе, и я заметил, как его взгляд на мгновение скользнул куда-то за мою спину, к двери моей квартиры. В подъезде вдруг стало тихо – даже привычный гул лифта затих, будто затаив дыхание вместе со мной.:
– Да, – ответил я.
– Прошу вас оставаться на месте и не делать резких движений.
После этого он предъявил удостоверение сотрудника ФСБ. Я, насколько это возможно в состоянии, когда стресс начинает стучать в дверь твоего сознания, прочитал содержимое документа.
– Вижу. Что дальше? – спросил я.
– Одну секунду, – ответил он, повернулся к двери, ведущей на общий балкон, и громко сказал:
– Выходите, можно начинать!
Пластиковая дверь с матовым стеклом дрогнула, и по её поверхности пробежала лёгкая рябь, словно поверхность воды, в которую бросили камень. Я замер, чувствуя, как сердце начинает биться чаще – глухие удары отдавались в висках, сливаясь с тиканьем часов в подъезде.
Кто сейчас появится? Знакомые лица? Или чужие, холодные взгляды, полные скрытых намерений? Ладонь непроизвольно сжалась в кулак. Если это они – что я скажу? Как объяснюсь? Может, среди них найдётся тот, кто вспомнит прошлое, пожалеет, протянет руку?
Но разум тут же оборвал эту слабую надежду. Нет, не за помощью они пришли. Не за словами.
Дверь приоткрылась, и в щели мелькнула тень. Ещё мгновение – и всё станет ясно. Воздух стал густым, тяжёлым, будто перед грозой. Я сделал шаг назад, инстинктивно ища опору за спиной.
Сейчас всё начнётся. «Так, надо собраться и приготовиться к худшему, – подумал я. – Сейчас будут давать документы на ознакомление, ну не беседовать же… Для этого могли бы и пригласить по телефону. Значит, не так всё хорошо».
Дверь полностью распахнулась, и в коридор вошёл важный, с серьёзным лицом молодой человек: «Этот мне незнаком. Впервые вижу, – подумал я. – Он больше похож на следователя. Это плохо, это очень плохо».
Далее, в проеме возник второй человек. Его лицо озаряла легкая, почти дружелюбная улыбка – та, что бывает у терпеливого охотника, когда добыча наконец попадает в поле зрения. Он явно ждал этого момента, отсчитывая минуты, пока я выйду из квартиры. И вот – момент настал. В его приветливом взгляде читалось странное удовольствие: он пришел не как подчиненный к начальнику, а как палач к приговоренному, тщательно скрывая торжество под матерчатой вежливостью.
А затем шагнул вперед третий. Я узнал его сразу – оперативник, с которым не раз пересекался по службе. Наши взгляды встретились, и в его глазах читалась не радость, а холодное, методичное удовлетворение. То самое, что появляется у человека, который месяцами вел разработку, собирал улитки, подшивал в дело каждую бумажку, терпел окрики начальства, требовавшего результатов.
Представьте себе это состояние: ты – следователь или оперативник, который долго и кропотливо собирал пазл. Ты знаешь каждую деталь биографии своего объекта, каждую его слабость, каждый неосторожный шаг. Ты жил этим делом, спал с ним, просыпался с мыслями о нем. И вот наступает момент истины: уголовное дело возбуждено, санкция на обыск получена, все уже в готовности.
И когда ты наконец видишь перед собой того самого человека – того, чьи телефонные разговоры ты знаешь наизусть, чьи перемещения отслеживал по карте, – в этот миг испытываешь не злорадство, не ярость, а странную, почти физиологическую эйфорию. Это как выдох после долгой задержки дыхания. Как всплеск адреналина в момент, когда цель на мушке.
Мурашки бегут по спине, живот сжимается в приятном спазме, а в голове – ясность и легкость. Ты не смеешься, не упиваешься его страхом. Ты просто чувствуешь, что всё было не зря. Что система сработала. Что ты – на своей стороне, а он – на проигравшей.
Именно поэтому глаза моего коллеги горели таким знакомым, леденящим блеском. Он ненавидел меня. Он наслаждался моментом – тем самым, ради которого и идет эта игра.
А я стоял перед ними, понимая, что теперь уже не начальник. Не тот, кто подписывает приказы и раздает указания. Теперь я – часть дела. Часть протокола. Часть системы, которая только что перемолола меня своими шестеренками.
Игра началась. И моя очередь ходить – закончилась. «Вот неудача, – подумал я. – Это что, он зайдёт в мой дом без моего согласия и будет рыться в моих вещах? Вот же мерзко. Да, нехорошо как-то всё складывается. Неприятно».
– Привет, Артём Николаевич, – знакомый оперативник протянул мне руку для пожатия.
Он смотрел на меня всё теми же блестящими глазами. Такое впечатление, что свет всех лампочек подъезда в этот миг падал именно на его зрачки. Мысли танцевали в голове от долгожданного триумфа: «Ну вот мы и встретились. Теперь ты не отвертишься. Как же долго я этого ждал», – думал он, расплываясь в улыбке и обнажая свои плохо очищенные зубы.
– Доброе утро, Стас Геннадьевич, – протягивая в ответ свою руку, ответил я.
– Не думаю, что оно такое. У тебя такого утра ещё никогда не было.
– Это верно, не думал и не гадал. А что, другого способа не было со мной поговорить? Надо сразу так и с силой?
– Да, это перестраховка, чтобы ты не смог выкрутиться.
– Да ладно, – с улыбкой сказал я, – от вас разве можно скрыться? Вы такая организация, с которой тягаться себе дороже.
– Дороже, – согласился он.
В наш разговор вмешался следователь:
– Так, послушайте меня. Артём Николаевич, вот постановление о проведении обыска в квартире. Ознакомьтесь и распишитесь.
– Обыск? Какой ещё обыск, зачем? – спросил я.
Эта фраза вырвалась из моих уст неосознанно, на автомате. Как защитная реакция, когда не знаешь, что делать и как поступить. Обычно наш организм реагирует в подобных ситуациях как ребёнок, который в силу своего возраста многого не знает и в результате задаёт глупые вопросы.
Все на меня посмотрели странным взглядом. В их глазах читалось: «Какие вопросы он задаёт? Он действительно не понимает, что тут происходит и зачем мы все здесь собрались? Это тот, кто проработал в органах почти двадцать лет? Смешной он какой-то».
От понимания всего этого мне стало немного не по себе:
«Вот это сморозил? – подумал я. – Как-то глупо выгляжу. Стою тут весь такой в костюме и белой рубашке, напыщенный начальник, а таких простых вещей и не знаю. Точнее, знаю, но своими вопросами показал обратное. Ладно. Не это сейчас должно быть важным. Пусть думают, что хотят. Главное – этих ребят не злить. По себе знаю: когда начинают по-тупому противодействовать – задавать глупые вопросы, которые затягивают процесс, отказываются открывать дверь, читать и подписывать предъявленное постановление, – то хочется этому товарищу заломать руки, застегнуть наручники и положить лицом в пол. А после вызвать представителя управляющей компании, двоих соседей, взять болгарку в руки и громко открыть дверь. Хамски зайти в квартиру и провести обыск так, что после этого придется делать ремонт, включая поклейку новых обоев. Мне допускать к себе такого отношения нельзя».
– Вы читайте бумагу, там всё написано, – сказал незнакомый мне оперативник, который стоял ближе всех к двери моей квартиры.
– Да не волнуйтесь вы так, Артём Николаевич. Вы же всё понимаете, – вмешался следователь.
– Всё понимаете… – тихо повторил я его слова и протянул руку, чтобы взять документ.
Всего лишь лист. Всего лишь чернила. Но именно в этот момент он перестал быть просто бумагой – он стал ножом, рассекающим мою жизнь на «до» и «после». Я смотрел на него, и буквы сначала плыли перед глазами, сливаясь в чёрное, бесформенное пятно. Только потом проступили отдельные слова: постановление, возбуждено, уголовное дело. Подпись следователя – размашистая, с нажимом, будто ставящая точку в чём-то важном. Синие чернила. Печать – немного смазанная, как будто её поставили второпях, но от этого она не становилась менее весомой.
Руки задрожали. Сначала едва заметно – лёгкая дрожь в кончиках пальцев. Потом сильнее. Я сжал кулаки, но это не помогло. Тело реагировало быстрее разума, предательски выдавая то, что я пытался скрыть: страх. Не панику, нет – холодный, растекающийся по жилам страх, от которого сжимается желудок и перехватывает дыхание.
«Дыши. Просто дыши», – проговорил сам себе. Сделал глубокий вдох, потом ещё один. Но лёгкие будто не раскрывались до конца. Мысли метались, цепляясь за обрывки планов, вариантов, возможных действий.
«Позвонить. Надо позвонить», – рука сама потянулась к телефону. Старый рефлекс – в сложной ситуации искать поддержки, совета, хоть какого-то якоря в этом внезапно перевернувшемся мире. «Но… кому? Кто сейчас сможет помочь? Кто вообще захочет?»
Тишина. Только тиканье часов на руке. Только собственное дыхание, всё ещё неровное. И этот лист передо мной – уже не просто бумага, а приговор, ещё не озвученный, но уже вступивший в силу.
Осталось только принять правила новой игры. Но сначала – перестать дрожать.
Оперативник резко отреагировал на мои действия и в утвердительной форме потребовал:
– Артём Николаевич, не прикасайтесь к телефону. Вы же прекрасно знаете, что этого делать нельзя. Чуть позже ваш телефон будет изъят.
– Да, конечно, – ответил я и убрал руку.
– А лучше выключите при нас свой телефон, чтобы не отвлекал.
– Как скажете.
Я достал свой аппарат из правого кармана и при всех нажал на кнопку выключения. Телефон ярко сверкнул и мелодией подтвердил своё отключение.
– Хорошо. Уберите его пока обратно в карман.
В разговор вмешался следователь:
– Вы закончили с ознакомлением? Подписывайте бумагу вот здесь, – он указал на графу под названием «Ознакомлен».
– Ещё минуту, пожалуйста… – попросил я.
Передо мной лежал документ, и каждая его строчка обжигала сознание. «Разглашение государственной тайны» – эти слова висели в воздухе, как приговор, ещё не произнесённый вслух. «Передача третьему лицу» – формулировка, от которой похолодели пальцы, сжимающие бумагу.
Я медленно водил взглядом по тексту, впитывая каждое слово. Тексты телефонных переговоров. Объект оперативной разработки. Оперативно-розыскные мероприятия. Сухой канцелярский язык, за которым скрывалась чья-то тщательно спланированная операция. И теперь я оказался в её эпицентре.
Особенно резанула глаза фраза: «В жилом помещении могут находиться предметы…» Мой мысленный взгляд непроизвольно скользнул по представляемым знакомым стенам, по книгам на полках, по рабочим бумагам на столе. Сюда придут чужие люди и будут переворачивать всё вверх дном, выискивая доказательства, которых…
Голос следователя вывел меня из раздумий:
– Вы ознакомились? Нужны разъяснения?
Я поднял голову, сохраняя на лице невозмутимое выражение. Внутри всё сжалось, но внешне – ни единой эмоции. Только лёгкий нахмуренный взгляд человека, глубоко погружённого в изучение документа.
– Один вопрос, – произнёс я ровным тоном. – Кто именно этот третий, не имеющий допуска?
Мой голос звучал спокойно, почти деловито. Но в голове уже работала логика, анализируя возможные варианты, ища слабые места в этой конструкции. Обыск – это не просто формальность. Это послание. И теперь предстояло понять, кто его отправил и что за этим стоит на самом деле.
Руки больше не дрожали. Теперь в них была твёрдость. Я перечитал текст ещё раз, отмечая про себя каждую неточность, каждую расплывчатую формулировку, которая могла стать зацепкой. Игра только начиналась.
– Какие телефонные разговоры? Вы о чём вообще?! – с возмущением спросил я. – Это интересно, как я мог что-то передать? Это бред! Такого не было и такое невозможно!
– Ну, мы считаем иначе, – ответил следователь и нахмурил брови.
Я видел, как его лицо начало терять дежурную вежливость. Губы сжались в тонкую ниточку, веко слегка подрагивало – он явно считал мои вопросы пустой тратой времени. И был по-своему прав. Кто я такой, чтобы затягивать этот тщательно спланированный спектакль?
Но остановиться я не мог. Каждый новый вопрос был как глоток воздуха для тонущего человека. Может быть, если спрашивать достаточно долго и упорно, произойдет чудо? Они вдруг очнутся, переглянутся, и кто-то скажет: «А может, и правда, ошиблись человеком?» И тогда они свернут свои бумаги, заберут печати, и я смогу просто выйти из подъезда, сесть в машину и поехать по своим делам. Как вчера. Как позавчера. Как всегда.
Но чуда не происходило. Их глаза оставались пустыми и непроницаемыми. Они пришли не за ответами – они пришли за мной. И никакие вопросы не могли изменить сценарий, который кто-то уже написал за нас всех.
Я вдруг осознал всю комичность ситуации: взрослые мужчины, профессионалы, тратили свое и чужое время на этот ритуал. Они – делая вид, что верят в справедливость происходящего. Я – делая вид, что не понимаю, что всё уже решено.
И всё же я задал ещё один вопрос – просто чтобы услышать собственный голос. Чтобы доказать себе, что ещё могу говорить, ещё не сдался. Последний акт сопротивления перед тем, как опустятся кулисы:
– Здесь речь идёт о событиях, которые якобы были более трёх лет назад. Это же время, когда я был замом по тыловой части в управлении. У меня даже доступа не было к подобной информации… Как я мог это всё передать?
Всё это были риторические вопросы. На них никто не собирался отвечать. Следователь и его большая команда пришли сюда не для этого. Ему не нужно тратить время на разъяснения и уж тем более на диалог со мной. В такой ситуации поверить в сказанное трудно. Поскольку твои интересы и интересы пришедших к тебе людей разделяет пропасть, которую не перепрыгнуть и не обойти.
– Нам ещё долго слушать вас? – строго и с недовольством спросил меня следователь. – Следствие всё покажет. А сейчас мы сделаем то, за чем пришли, и хватит вопросов.
– Да, конечно, – опустив голову, сказал я в ответ.
После этого аккуратно поставил свой портфель на пол, чтобы освободить руки, взял ручку и подписал там, где надо.
– Ну, раз вопросов больше нет, – продолжил следователь, – тогда открывайте дверь и начнём.
Сколько раз за всю свою практику мне приходилось говорить подобные слова другим людям, а после предлагать им открыть дверь своим ключом…
Мои мысли, словно спорткары на последнем круге, которые рвутся к финишу, сталкивались друг с другом: «Супруга… Как подобрать слова? Коллеги… Что сказать им? Руководство… Какой будет их холодный взгляд?» А дальше – пугающая пустота, где не было готовых ответов.
– Мне надо взять свой портфель и достать ключи от квартиры. Я могу это сделать? – и, не дожидаясь ответа, потянулся к сумке. Никто не стал отвечать на мой вопрос. Все смотрели на меня. А что им ещё остаётся делать?
Перед тем как открыть дверь, повернулся к сотрудникам, стоявшим позади в ожидании начала, и спросил:
– А понятые? Где вы их будете искать? Соседей моих привлечёте?
Сама мысль о них вызывала тошнотворное отвращение. Чужие люди в моем доме.
Они снимут обувь (но носки-то останутся – вонючие, потные), будут шаркать по ламинату, оставляя невидимые следы своего вторжения. Их глаза – фальшивое сочувствие на первом плане, а под ним – жадный интерес: «Что натворил сосед? Чем всё закончится?»
И самое мерзкое – они получат законное право рыться в моей жизни. Открывать шкафы, трогать вещи, изучать, как устроен мой быт. Редкий человек упустит шанс заглянуть туда, куда его в обычной жизни никогда не пустят. А потом – перешептывания на лавочке: «А я у него видел…», «А у него в спальне…»
Лучше пусть придут хоть марсиане, только не соседи с моего этажа. Люди, с которыми придется потом делить тесную кабину лифта по утрам. Чувствовать их тяжёлое дыхание на затылке. Видеть, как они специально отводят взгляд, утыкаясь в пол, лишь бы избежать неловкого молчания.
Объясняться? Оправдываться? Никогда. По двум причинам: моя жизнь не спектакль для их любопытства и не предмет для сплетен. Никто не получит права совать нос в мои личные дела под маской натужного сочувствия.
«Может, старшего дома пригласят с дворником, например?» – слабая надежда мелькнула и тут же погасла.
Знакомый оперативник улыбнулся мне и сказал:
– Не беспокойся, у нас свои понятые. У них есть допуск к гостайне.
Я посмотрел в конец коридора, и действительно, в подъезде стояли ещё двое пожилых людей. Странно, а ведь я на них даже не обратил внимания. Какие интересные люди. Невзрачные и незаметные. Безликие. Вот бы им в наблюдении работать. На таких точно не подумаешь и не обратишь свой взор, даже когда чувствуешь опасность. Они тихонько всё это время стояли в уголочке, как две неслышимые тени.
– Ага, понятно, – в ответ улыбнулся я, – знакомая ситуация. Сам так раньше делал. Понимаю, так проще. Наверное, мне надо вас поблагодарить?
Эта фраза немного разрядила обстановку, и все слегка улыбнулись. Наконец мной была открыта дверь, и мы всей толпой зашли в дом.
– Мне надо разбудить супругу, – сказал я следователю, – для неё это будет, мягко сказать, сюрприз. Позвольте мне её подготовить.
– Да, конечно, – любезно ответил он, – но только так, чтобы мы вас могли видеть.
Я зашёл в спальню. Разбудил Настю и тихонько сказал:
– Не волнуйся, у нас непрошеные гости, они планируют провести в доме обыск. Соберись, пожалуйста, и выходи из спальни. Не принимай всё близко к сердцу. Скоро всё закончится. «Нам надо это пережить, – с волнением в голосе сказал я и добавил, – я тебя предупреждал, что такое может быть, мы же в какой-то степени готовились к этому, ты помнишь?»
Настя молчала. Ее широко раскрытые глаза – будто два беззащитных озера – бессознательно хлопали ресницами, словно пытаясь развеять надвигающуюся тучу. Она всё ещё находилась в этом пограничном состоянии между сном и явью, где слова обретают вес не сразу, а боль приходит с запозданием.
Она на автомате ответила:
– Да, я помню. Сейчас оденусь и выйду.
– Хорошо, – с одобрением сказал я.
Возвращаясь в зал к своим непрошеным гостям, повторил для себя: «Главное – не противодействовать, этим только сделаю хуже, но давать волю таким людям тоже нельзя. С лёгкостью подкинут чего-нибудь, как говорится, для моей сговорчивости».
Следователь разместился за кухонным столом. Разложив свои бумаги в порядке, понятном только ему, взял своё смертоносное оружие в правую руку – шариковую ручку, придвинул несколько листов с печатным текстом к себе поближе и молча занялся заполнением пустых граф.
Благодаря тишине в комнате было слышно, как его перо бегает по бумаге, издавая звук, похожий на шуршание маленькой мышки в тёмном углу. Его рука двигалась быстро, он не старался красиво писать.
Я стоял напротив стола, прислонясь спиной к холодильнику. За окном сияло солнце, лучи которого согревали мою правую руку и отогревали душу. Я наблюдал, как следователь небрежно заполнял документ. Для него это просто работа, текучка, то, что далеко от искусства. Если сравнивать почерк, то приемлемым вариантом будет манера письма школьника младших классов, который не считает аккуратность важной частью его учёбы.
«И это всё мне придётся читать в конце. Да не просто читать, а понимать, что именно каждое слово означает», – предвкушая предстоящее событие, с грустью подумал я.
Понятые скромно осматривали зал, сидя на диване. У всех чувствовалось состояние неловкости. Пауза немного раздражала, но все терпеливо ждали команды следователя начинать.
Через несколько минут уши следователя донесли информацию в мозг, что в комнате царит несвойственная, согласно количеству в ней людей, тишина.
Его рука остановилась, ручка замерла на бумаге. Её колесо, размазывающее синие чернила по бумаге, стояло неподвижно. Сохраняя данное положение рук, он поднял голову и посмотрел на всех присутствующих в зале. Улыбнулся и тихо сказал: «Ещё немного, и я закончу. Тогда и приступим».
Затем развернулся корпусом вправо, направив взгляд на пожилую пару, сидящую на большом диване. На лице изобразил жалостливую гримасу, вкладывая в неё нотку фальшивого переживания и сочувствия, обратился к понятым: «Потерпите немного. Я понимаю… Вам утомительно. Мы здесь недолго».
Они молча махнули головами, давая понять, что всё понимают и готовы ждать столько, сколько потребуется.
Воспользовавшись ситуацией, я решил отвлечь себя своими размышлениями: «Меня предупреждали об этом, почему я не поверил? А с другой стороны, что я мог бы сделать? Ничего. А всё ли я правильно делал?» Когда мне стало известно, что в отношении меня возбудили уголовное дело, я доложил в установленном порядке своему руководителю. Он информацию принял, сказав, что если не причастен, то переживать не стоит.