- -
- 100%
- +
Глава 12
Шла вторая неделя пребывания княжны Шаховской в имении её деда. Наступил упомянутый корнетом вторник. В полуденную пору у парадного подъезда особняка остановился украшенный гербом древнего рода экипаж. К встречающему именитых гостей хозяину поместья шагнул князь Вяземский.
– Благодарю ваше сиятельство за оказанную моему дому честь, – приветствовал его Михаил Александрович.
На подножку кареты ступила худенькая светловолосая девочка со следами усталости на блёклом лице. Опершись на поданную заботливым отцом руку, сойдя наземь, она ответила любезным словам Михаила Александровича книксеном.
Поднявшая голову княжна встретилась со взглядом с интересом рассматривающей её оставшейся в стороне Ольги Шаховской. С просиявшим радостью лицом девочка шагнула к той, ради знакомства с которой проделала путь из Москвы.
Князья переглянулись. В повисшем молчании на лицах обоих явственно читались неловкость и напряжение.
– Оленька, – поспешил разрядить обстановку корнет, – позволь рекомендовать тебе её сиятельство Софью Вяземскую, наследницу славной в свете фамилии.
Девочки раскланялись со взаимной приязнью.
– В голове не укладывается, – выговорил наблюдавший за ними Вяземский. – Постоянный в своём слове и принципах, вы таки переменились к Игорю Шаховскому, – намеренно не глядя на Михаила Александровича, продолжал он, – приняли его в доме, приветили в своём сердце эту девочку, – кивнул он на увлечённо заговорившую о чём-то с его дочерью княжну.
– Для встречи с Игорем у меня была веская причина, – с достоинством парировал Михаил Александрович, – которая хорошо известна вашему сиятельству.
– Смею надеяться, – кивнул ему Вяземский, – ваш внук пребывает в неведении о последних событиях. В противном случае мне было бы досадно видеть его удручённым.
– Княжна – его сестра, имеющая право на моё участие в её судьбе, – возразил Михаил Шаховской. – Да, я не сообщил внуку о её пребывании тут, но у Сергея нет повода видеть в ней неприязненного ему изгоя, как и у вашего сиятельства, не погнушавшегося удостоить её знакомством с дочерью.
– Простите мне предосудительный тон, – с надеждой на снисходительность собеседника спешил Вяземский выразить раскаяние в оскорбивших Михаила Александровича речах. – Я не вправе обсуждать ваши достойные уважения решения.
– Искренне рад, что недоразумение меж нами счастливо разрешилось, – уже миролюбиво произнёс остывший Михаил Шаховской. – Милости прошу в дом.
Он благодарно кивнул Олегу, на время их с Вяземским перепалки завладевшему вниманием девочек. Тронутый его безмолвной похвалой корнет раскланялся с внимающими ему слушательницами и, подхватив обеих под локотки, увлёк в дом.
После обеда Олег занимал девочек в библиотеке. Обе с удовольствием играли в шарады, поражая корнета фантазией.
– Как жаль, что уже завтра утром ты уедешь, Соня, – уронила по окончании очередной забавы удручённая досадной данностью Ольга. – Когда ещё увидимся? – сетовала она.
– Я стану тебе писать, – утешив новоявленную подругу улыбкой, пообещала княжна Вяземская.
– А мне известен весьма занятный способ разнообразить этот пресловутый эпистолярный жанр, – нашёлся корнет.
– Какой же? – немедленно оживились девочки.
– Криптограмма, – выговорил Олег загадочное для обеих слово. – Воспитанники Пажеского корпуса, будущие офицеры, представлявшие себя героями в стане врага, мы с товарищами часто забавлялись этой тайнописью.
– И ты теперь же обучишь нас, – произнесла Ольга.
– Разве я могу тебе отказать? – улыбнулся корнет. – Идём к столу.
Вооружившийся пером и бумагой, оставивший подружек до поры до времени теряться в догадках, в чём подвох, Олег начертал на веленевом листе несколько строк.
– Прошу, – предложил он разгадать скрытую в них тайну.
Взгляды княжон обратились к бумаге, губы выговаривали написанные слова:
«В моей жизни появилась Оленька. Вот уже который день я наслаждаюсь удовольствием дружбы, которой она меня подарила. Судьба благоволит мне. В моей душе творится что-то небывалое. Со мной такого не случалось прежде. Наверное, это настоящее счастье.»
Обескураженная Софья Вяземская глянула на корнета, позволившего быть предельно откровенным:
– Какое же иносказание в строках вашего благородия?
– Я поняла, – ответил вместо него срывающийся шёпот прильнувшей взглядом к посланию Ольги.
Она подчеркнула карандашом последнее слово каждой фразы и, пряча хлынувшие в сердце чувства, уткнулась лицом в плечо удовлетворённого её проницательностью Олега.
Ошеломлённая Софья Вяземская прочла следующие друг за другом подчёркнутые ею слова:
«Оленька подарила мне небывалое прежде счастье».
Глава 13
До глухой ночи не потревоженные снисходительными взрослыми девочки неохотно расстались утром, обменявшись заверениями не забывать друг о друге и часто писать.
Почувствовавший настроение Оленьки корнет, надеясь отвлечь девочку от горьких мыслей, позвал свою компаньонку на прогулку. Благодарная ему, та приняла приглашение и, прихватив папку, отправилась со спутником в парк.
За разговором миновав живые изгороди, беседку, частую свидетельницу их откровений, нынче оставленную в забвении, поляну для уроков верховой езды, они пробрались на лужайку в тени дубов. Опустившаяся в мураву, улыбнувшаяся Олегу, расположившемуся напротив, девочка вынула лист картона:
– Сегодня я буду рисовать твой портрет.
– Любопытно будет глянуть на себя твоими глазами, – не сразу отозвался задумавшийся о чём-то Олег. – Ты подаришь мне рисунок?
– Нет, – тихо отказала, опустив взгляд, Ольга. – Я оставлю его себе на память.
– Ты будто прощаешься со мной, – взволнованно заметил корнет.
– Нет! – тотчас возразила девочка. – Только не с тобой!
Уже улыбнувшаяся взбудораженному порывом её души Олегу, Ольга принялась за работу. Точно впервые вглядываясь в черты его лица, она выписывала высокий лоб, мужественные скулы, волевой подбородок, губы, приютившуюся чуть ниже от их правого уголка родинку и живой взгляд, увлекающий в бездонные глубины.
Спустя час окинув рисунок удовлетворённым взглядом, Ольга бережно уложила картон в папку и, предупредившая желание корнета увидеть портрет, пояснила ему с улыбкой:
– Я закончу его в следующий раз. У нас будет повод для ещё одной такой необычной встречи.
– Чьи ещё портреты хранятся в твоей галерее? – кивнув на папку, поинтересовался согласившийся с нею Олег.
– Моя галерея здесь, – коснулась девочка рукой груди. – Образы дорогих людей я бережно храню в сердце. Там живут чувства к ним: к появившейся в моей жизни первой подруге, к дедушке, о чьём существовании недавно я даже не знала, к тебе, – с нежностью улыбнулась она Олегу, – и, конечно, к papa.
Ольга осеклась: вздрогнувший на последнем слове корнет с изменившимся лицом смотрел мимо неё, недоумевающей о причине внезапной в нём перемены.
– Олег, – робко окликнула его девочка. – Я хочу спросить тебя о чём-то, – голос звучал смелее, – но никак не решусь.
– Ты можешь спрашивать меня обо всём, Оленька, –опомнился корнет.
– Скажи, отчего всякий раз, когда речь заходит о papa, – замявшись, всё же выговорила она, – на твоём лице начертана предвзятая неприязнь к нему? Вот и сейчас, – заметила Ольга в отчаянии. – Почему? Ведь ты совсем не знаешь моего отца, – с трепетом ждала она объяснений.
– Пожалуй, я не буду разуверять тебя в этом, – ушёл от ответа хмурый корнет.
– Есть что-то, чего не знаю я? – настойчиво ищет его она, заглядывая в молчащие сейчас глаза всегда искреннего Олега.
– Если твоя судьба до сих пор имела от тебя тайны, – с тяжёлым вздохом заговорил он снова, вынужденный отвечать ей, – я не смею вмешиваться в её благие, должен признать, намерения.
– Я была уверена, что завоевала твою откровенность, а ты говоришь смущающими мысли и самое сердце загадками, – разочарованно вымолвила поникшая девочка.
– Оленька! – порывисто сжав хрупкие девичьи плечи, Олег заставил её посмотреть ему в глаза. – Поверь, не всегда откровенность – благо для любящего сердца. Ради тебя самой оставим этот разговор, – взывал он к подавленному чувством рассудку. – Я не хочу, – выдохнул уже обессиленный, – уступив тебе, потерять тебя!
Глава 14
Раскалённый главенствующим в ультрамариновом небе солнцем, стоял необычный для свежего в здешних местах мая жаркий день. С отъездом гостей оставшегося в одиночестве в библиотеке Михаила Александровича потревожил стук в дверь.
– Проходи, мой мальчик, – улыбнулся князь благодарному за приглашение Олегу.
Следуя радушному жесту, корнет расположился в кресле.
– Ты один, без Оленьки?
– Она наверху. Отдыхает, – найдено слово, оправдавшее желание княжны побыть наедине с мыслями.
– За столько дней пребывания девочки здесь нам с тобой не представилось случая поговорить о ней, – заметил князь с сожалением.
– Это моя вина, – опустил взгляд смущённый vis-à-vis. –
Увлечённый, всецело занятый ею, я беспечно забыл о долге по отношению к вам, отец, – с раскаянием и почтением вымолвил он слово, именующее человека, ставшего осиротевшему юноше опорой и примером.
– Не казни себя попусту, – утешила его снисходительная улыбка. – Не ты один невольный пленник добродетелей нашей гостьи. Кто знает, – задумчиво продолжал князь, обращаясь не то к Олегу, не то к себе, – быть может, именно ей суждено невинностью своей души искупить грехи порочного отца.
Князь встретил заинтригованный взгляд корнета:
– Что вы хотите этим сказать?
– Ты знаешь: минуло уже двенадцать лет, как я лишился моей любимой дочери, отрёкся от сына, разуверился в божьей справедливости, – с ожившей скорбью выговаривал князь. – Столько времени прошло, а раны утрат так свежи, словно это было вчера. Оставшийся один на один с горем, я посвятил себя воспитанию внука. Позже в опустошённой жизни появился ты, мой мальчик, – с отеческой любовью улыбнулся растроганному корнету. – В вас двоих я старался воплотить надежды, не оправданные сыном. Слишком поздно, – с сожалением, тяжело вздохнул он, – но я обрёл прозрение: я сам создал его таким, изо дня в день потакая взбалмошным капризам. В молитвах я просил бога об исцелении погрязшего в грехах сына. Господь услышал меня, – осенено благодатью лицо. – Две недели назад он даровал мне возможность увидеть в Игоре иного человека. Богом данная ему дочь изменила её отца беззаветной любовью, какой тот не знал прежде. Это дитя научило меня многому, – затеплилась благодарная улыбка на губах князя. – Оленьке я обязан выстраданным решением: Игорь заслуживает любви и прощения. Я намерен убедить его вернуться с дочерью в этот дом и завещать ему третью часть своего состояния.
Царившее в широко раскрытых глазах ошеломлённого его словами слушателя недоумение сменилось негодованием:
– Вы не можете так поступить! Обманываясь мечтами, вы разобьёте сердце себе и причините жестокую боль внуку. Вам ли не знать, что для него одно лишь имя Игоря Шаховского? – напомнил он о чувствах побратима. – Вам мнится, такие люди могут меняться? – вопрошал Олег усыплённую совесть князя. – Вздор! Их погрязшие в пороках души уже не внемлют голосу свыше, проповедующему покаяние и искупление грехов. Их слух ласкает только восторженная лесть самолюбию. Чувства князя к дочери отравлены, – торопился предостеречь Олег мягкое сердце названого отца. – В ниспосланном ему богом ангеле тот нашёл неистощимый источник любви, чьи воды двенадцать лет утоляют его эгоизм. Князю должно денно и нощно благодарить провидение за то, что в слепом обожании дочь не подозревает, кто скрывается за благодетельной маской её papa, – с воскресшей неприязнью выдавил он слово, коим Ольга именовала самого дорогого ей человека. – Упаси её господь, – горячо выговорил Олег с надеждой, – узнать, что самозабвенной любовью она наградила убийцу её матери!
Отчаянный протест оборвал его речь. Вздрогнув, князь и корнет стремглав обернулись к двери. Ухватившаяся рукой за косяк, распахнутыми от ужаса и боли глазами на них смотрела мгновением ранее без стука вошедшая девочка.
– Боже правый, только не это! Оленька! – сорвался с места Олег.
Её побелевшие губы что-то выговорили. Она пошатнулась и в обмороке сникла в руках подхватившего её Олега.
Глава 15
Днём позже в неприветных от мелкого дождя сумерках вернувшегося со службы в опустевший без дочери дом Игоря Шаховского встретила его девочка, осунувшаяся, непривычно сдержанная. Шагнув к ошеломлённому этим зрелищем отцу, княжна уткнулась безжизненным лицом в его плечо, чтоб тот не видел взгляда, полного обрушенной накануне чудовищной боли, чтоб этой болью не ранить смертельно его.
– Что-то случилось? – настороженный взгляд и оглохший голос последнего нетерпеливо требовали ответа от привезшего девочку назад в отчий дом Михаила Александровича.
– Нет, – предупреждая слова деда, встрепенулась Ольга. –Ничего не случилось, – выговаривала она горячим шёпотом. – Я истосковалась по тебе, оттого вернулась. Вернулась, – она прильнула к вздымающейся груди взволнованного отца, – чтоб больше никогда не оставить.
Воскресший спустя годы замок дворянской фамилии дремал в лучах августовского солнца. Неделю назад, уступив просьбам в один день переменившейся и не ставшей прежней дочери, Игорь Шаховской привез её сюда, в отписанный Ольге после раздела наследства дом матери.
Всегда счастливая вниманием и поздравлениями в день её рождения, в этот раз с сухой благодарностью принявшая отцовский подарок девочка выразила удовлетворение тем, что вдали от столицы немногие вхожие в княжеский дом знакомые не станут докучать ей визитами.
Уединившись в облюбованной некогда матерью комнате, княжна достала из комода неказистый ларчик чёрного цвета, вынула из конверта и бережно разгладила лист пожелтевшей от времени бумаги. Она смотрела на него, хотя знала наизусть каждое слово. Уложенное на дно шкатулки письмо скрыло известную лишь им с девочкой тайну от чужих глаз.
Ларец сменили извлечённые из ниши лист картона и пачка писем с золотым вензелем «ОЗ» в правом нижнем уголке. Дрожащие пальцы с нежностью провели по штрихам мужского портрета. Сколько-то мгновений задержавшись взглядом на нём, Ольга разворачивала письмо за письмом. Сейчас никто не видел дрожащих на её ресницах слёз, не знал, скольких усилий стоило закушенным чуть не до крови губам сдержать рвущиеся из однажды раненной груди всхлипы. Измождённая болью, она ожесточённо рванула равнодушную к горю бумагу.
Раздался стук в дверь. Не вздрогнув, оставшись глухой к происходящему за спиной, она не обернулась к вошедшему без приглашения и оставшемуся на пороге посетителю. Она сидела на полу и, глядя перед собой остановившимся взглядом, истово рвала убористо исписанные листы бумаги.
– Оленька! – решившись-таки, окликнул её исполненный волнения голос.
– Вы? – выдавила безошибочно узнавшая его княжна. – Здесь? Зачем вы здесь? – почти простонала она и, медленно поворотившись к двери, встретила исполненный чувств взгляд Олега Золотницкого.
– Вы, – с горькой усмешкой повторил он, удручённый её тоном и словами. – Ты не оставляешь права на жизнь моей едва теплящейся надежде встретиться с моим прежним другом, – выговорил корнет неровным голосом, – с которым я несколько раз тщетно искал встречи в столице, которому уже два месяца пишу о непреходящих чувствах. Я приехал к любимой девочке, без которой в сердце – пустота, – прошептал он сокровенное.
– Вашей девочки более нет, – бесцветным тоном ответила Ольга. – Страшно подумать, как рано этот наивный ребёнок повзрослел по вашей вине, – глотнула она вставший в горле ком. – Его сердце и прежняя жизнь разбиты святотатственной ложью, произнесённой вашими устами.
– Мои уста никогда не оскверняла ложь тебе, Оленька, –возразил задетый её словами корнет. – В твоём отказе принять годами утаиваемую от тебя правду нет моей вины.
– Рождённые заразившими сердце завистью и ревностью к любимому мною человеку слова не могут быть правдой, – упрямо противилась доводам девочка.
– Итак, отныне в твоих глазах я – презренный негодяй, в нечестной борьбе за выбор твоего сердца покусившийся на честное имя твоего отца? Таков мой портрет, Оленька? – указал Олег воспалённым взглядом на лист картона.
– Я оказалась никудышным художником. Портрет – лесть недостойному оригиналу. Мне стыдно и горько, нестерпимо больно от одной только мысли, что такого двуличного человека я подарила доверием и дружбой, пустила в своё сердце.
– Оленька! – пытался докричаться до её души корнет.
– Забудьте это имя, – молвила непоколебимая девочка, – и позвольте забыться мне. Пообещайте, – замерла она глаза в глаза с бездыханно внимающим ей Олегом, – что никогда более не станете искать со мной встречи.
– Оленька! – последней отчаянной мольбой рванулся его голос и, сломленный красноречивым молчанием в её взгляде и сердце, выдавил обречённо: – Обещаю.
Без сил, мыслей и чувств он шагнул вон из комнаты и, вдруг остановившись, не оборачиваясь, глухо выговорил:
– Последнее прости. Я привёз подарок ко дню рождения.
– Я не приму его, – непримиримо качнула она головой.
По бескровным губам Олега скользнула жалкая усмешка:
– Мой подарок – не игрушка для капризного ребёнка. Он живой, как мои чувства к тебе, не умерщвлённые сейчас твоим категоричным приговором, – исполнен достоинства голос. – Ни то, ни другое я не возьму назад. Прощай!
– Ваше сиятельство изволят посмотреть на подаренного ей стригунка? – несколько минут спустя тихо окликнул княжну остановившийся в дверях её комнаты дворецкий.
Девочка вздрогнула и, спрятавшая изменившееся лицо в холодных ладонях, разразилась безутешным плачем.
ЧАСТЬ 2 Глава 1
В будуаре полумрак, рассеиваемый искрами поленьев в камине. На оттоманке, укутавшая плечи в пелерину с куньей опушкой, полулежит девушка. Она читает, теребя пальцами кудри, время от времени обращая отрешённый взгляд к углям.
Прошло больше месяца пребывания семнадцатилетней княжны Шаховской в наследном замке, спрятавшемся в глуши от столичных страстей. Ошеломлённая событием, потрясшим в середине декабря столицу, будучи под впечатлением от самим императором ведомого следствия, девушка добилась согласия отца на её скоропалительный отъезд. Сопровождаемая только несколькими слугами, она молилась о том, чтоб вывернувшее наизнанку множество жизней потрясение не коснулось их с отцом. Беспокойство о нём бередило мысли: Игорь Шаховской, незадолго до упомянутых событий получивший пост тайного советника, находясь в подчинении главы Особого комитета для изысканий о злоумышленных обществах графа Б., вынужден был оставаться в столице, лишённый возможности отлучиться и на короткий срок, дабы повидать тоскующую по нему дочь.
В дверь постучали. Вздрогнув от неожиданности, княжна произнесла:
– Войдите.
На порог ступил пожилой дворецкий.
– Не прогневайтесь, что в неурочный час, – произнёс он с поклоном, – но к вам с пакетом жандарм.
– Жандарм? – услышала Ольга свой растерянный голос. – Зачем же?
– Барышня, голубушка, – пробормотал дворецкий, – вам никак нехорошо. Благоволите водицы испить.
Ольга очнулась.
– Напасть-то какая! – сокрушался слуга. – Принесла же нелёгкая, а ведь и отказать нельзя.
Девушка поднялась с оттоманки.
– Проси, – оборвала она причитания дворецкого.
Дверь отворилась уже перед офицером немногим старше двадцати лет с благородным лицом, обрамлённым густыми прядями русых волос, с глубоким взглядом карих глаз.
С трепетом ожидавшая увидеть сурового мужлана вместо романтического образа, девушка едва заметно улыбнулась пришедшим на ум мыслям.
Смущённый офицер с поклоном произнёс:
– Честь имею представиться. Прапорщик Логинов к вашим услугам. Позвольте засвидетельствовать своё почтение.
Княжна протянула руку. Жандарм коснулся её пальчиков поцелуем. Поднявший взгляд, он залюбовался девушкой. Блеск осенённых густыми ресницами глаз, румянец смущения, кудри на точёных плечах, охваченный муслином изящный стан заставят забыть о цели визита и честолюбивого карьериста.
Польщённая восхищённым взглядом девушка, лишённая здесь возможности своим обаянием покорять мужские сердца, ещё раз улыбнулась. Она деликатно отняла руку и, разорвав очарование прапорщика, вымолвила:
– Ваше благородие привело сюда, вероятно, важное дело?
Багрянец смущения покрыл его щёки. Возвращённый из грёз к причине приезда, он поспешил объясниться:
– Вы правы, мадемуазель. Я взял на себя труд исполнить горячую просьбу человека, чья судьба связана с последними событиями в столице. Я уполномочен вручить вам письмо, автор коего, близкий вашему сиятельству человек, заподозрен в связи с разоблачёнными бунтовщиками.
С девичьих щёк сбежала краска, взгляд остановился.
– Письмо от отца? – выдавила Ольга. – Что с ним?
– Нет-нет! Опрометчивыми словами я невольно напугал вас, – сжал её холодную руку офицер. – Будьте снисходительны к моей речи, введшей вас в заблуждение! Уверен, с вашим батюшкой всё в порядке, – успокаивал её оживающее сознание его покаянный голос. – К сожалению, я не имею чести об этом знать, так как прибыл не из столицы, а из имения полковника Вяземского, где тот содержится под арестом.
– Вяземский арестован?! – рванулся голос ошеломлённой известием Ольги. – Это немыслимо! Какая нелепость!
– Я вынужден просить ваше сиятельство, – изменился тон офицера, – воздержаться от подобных возгласов, бросающих тень на репутацию мадемуазель.
– Моё удивление имеет причину, – торопилась оправдать безудержное волнение Ольга. – Я знакома с князем не первый год. Его единственная дочь – моя близкая подруга.
– Именно это обстоятельство должно убедить мадемуазель поостеречься именовать нелепым не безосновательное, надо думать, вмешательство в судьбы упомянутых особ комитета для изысканий о злоумышленных обществах, – возразил ей назидательный голос.
– Я знаю князя как благородного дворянина, отважного офицера, порядочного человека, – не сдавала она позиций, – поэтому представить его замешанным в чём-то противном закону выше моих сил. Быть может, его арест – лишь следствие подлого доноса негодяя?
Девушка съёжилась под колючим мужским взглядом.
– Сударыня, первые минуты нашей встречи вызвали во мне симпатию к вашему сиятельству, – снисходительно, не сразу произнёс прапорщик, – потому я намерен заставить себя забыть продиктованные чувствами, а не здравым смыслом откровенные слова. Из всё тех же добрых побуждений я не рекомендовал бы вам впредь высказывать столь опрометчивые суждения при малоизвестных или незнакомых людях. Ваши горячечные речи в защиту заподозренной в государственной измене особы могут подать повод уличить ваше сиятельство в хуле на нашего государя, в сочувствии к преступнику, в сообщничестве с ним.
– Довольно! – воскликнула девушка. – Я отказываюсь что-либо слушать. Я уединилась здесь для душевного спокойствия в то время, как множество женщин оплакивает незавидную участь их мужей, сыновей, братьев – участников политических интриг. Однако провидению этого оказалось недостаточно. По чьему-то наущению оно прокралось в мою обитель под личиной жандарма, преследуя гадкую цель – скомпрометировать меня. Объяснитесь наконец, прапорщик, – пылало негодованием её лицо, – в противном случае я вынуждена буду указать вам на дверь.
– Простите меня, – заговорил пристыжённый жандарм. –Мои обязанности, к сожалению, заставляют вашего покорного слугу забывать о великодушии. Я удручён, что вам пришлось увидеть меня таким. Верьте, моя душа полна иных качеств. Прошу, успокойтесь совершенно. Выслушайте меня и примите верное решение. Я прибыл по просьбе её сиятельства Софьи Вяземской. Уполномоченный осуществлять надзор за князем, снизойдя к просьбам его дочери, я позволил ей написать вам. Скажу без обиняков, письмо прочитано мной. Содержание показалось мне пустяком. Но, на мой взгляд, неблагородно со стороны княжны в её положении компрометировать своим посланием подругу. Уверен, никто не осмелится упрекнуть вас, если вам будет угодно вернуть его нераспечатанным. Впрочем, выбор за вами, – протянут Ольге конверт с четырьмя печатями.
Услышанное привело её в замешательство. Да, жандарм был прав: не зная даже пустякового содержания письма, она ничем себя не обязывала, сохранив тем самым не запятнанную и малейшим подозрением репутацию. Но отказать подруге в прочтении её, может, прощальных слов показалось девушке кощунственным.
Решительно сорваны печати. Лист в несколько строк:
«В перевернувшей мою жизнь беде предавшись мыслям о нашей дружбе, воскресившая в памяти особенность эпистолярного жанра, которой некогда увлекался знакомый нам офицер, я всё-таки решилась написать тебе, Ольга.