Одинокая волчица. Том второй. Императрица

© Светлана Игоревна Бестужева-Лада, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пролог

Она сидела в гостиной на роскошном диване, обитом снежно-белой кожей, и машинально прихлебывала из высокого бокала ручной работы виски с содовой. Надо было бы добавить льда, но мысль о том, что придется идти через анфиладу нарядных и безликих комнат, убивала всякое желание. Дворецкий, конечно же, давно спал, равно как и горничные.

Бог с ним со льдом, главное, чтобы алкоголь размыл это чувство безотчетной тревоги за будущее, прочно угнездившееся в ее груди. На следующее утро предстоял пикник в шикарном доме., где будут подавать все, за исключением разве что птичьего молока, изысканные туалеты будут подчеркивать богатство их обладательниц, каждому гостю вручат именную золотую палочку для помешивания напитков…

А у нее перед глазами стояло неестественно-спокойное мужское лицо, неотвратимо надвигавшееся на нее, и при виде этого лица почему-то в голову приходила мысль о близости смерти…

Смерти она давно уже не боялась, несколько раз заглядывала ей в глаза, ощущала на лице ее ледяное дыхание, чувствовала, как сердце бьется все медленнее и медленнее. И каждый раз это неумолимое копье просвистывало буквально в долях миллиметра от нее. Воистину, кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Но и радости от внезапно свалившегося на нее богатства она не испытывала. Точнее, перестала испытывать, когда поняла, что привлекательными весь этот блеск и роскошь кажутся только тем, кто никогда их не видел вблизи, а только на экране или на страницах книг. Действительность была лишена стерильности и лакировки изображения, в ней на каждом шагу поджидали ловушки и смутное ощущение угрозы. И какая разница, где плакать от тоски и непонятного страха: в роскошной гостиной или в убогой комнатенке?

Одиночество – вот что убивало вернее всего. Сколько бы людей не крутилось около нее, чувство заброшенности и ненужности не покидало. Как-то раз она, потеряв ощущение реальности, сказала случайному собеседнику, сравнившему ее с прекрасной тигрицей:

– Какая я тигрица. Я самая настоящая волчица. Только одинокая.

– Одиноких волчиц не бывает, – возразил ей собеседник. – Бывают только одинокие волки. Это – мужская доля.

Идиот! Мужская доля – надо же такое сказануть. Существует только одна доля-долюшка – женская, тяжелая, сладкая, страшная, заманчивая, невыносимая. Кто-то из великих писателей обронил: «Все женщины неизлечимо больны одиночеством». Вот он, по-видимому, в женщинах разбирался прекрасно, если смог так определить трагедию почти всех женщин. Все больны, просто большинство этого не понимает.

Дети? Конечно, волчица не может быть одинокой, при ней каждый год – новорожденные волчата, о которых она должна заботиться. Но волчицы не доживают до тех лет, когда волчата перестают появляться на свет, а те, кого она выкормила и воспитала, уже давно живут своей стаей и забыли о той, которая дала им жизнь. Вот и вся разница: женщины доживают до этого времени и переживают его, волчицы – нет.

И песню эту дурацкую – «Одинокая волчица» – мог придумать только мужчина, ничего женского там нет. По его представлению, женщина только играет эту роль до тех пор, пока не появится кто-то с «горячим сердцем» и не растопит ее лед. У волчицы нормальное сердце, только затронуть его практически невозможно, оно живет по своим, волчьим законам.

Что ж, нужно просто выбирать между волчьим и человеческим. Если смириться со своим одиночеством, принять его как нечто неизбежное, то жизнь может оказаться не такой уж бестолковой штукой, какой представляется. А если опуститься до человеческого, заглушить в себе звериное чутье опасности, непреодолимую тягу к свободе и прекрасную жестокость, то любое страдание будет лишь частью расплаты за совершенную глупость.

Ее сравнивают с тигрицей или пантерой, иногда называют котенком, часто считают привередливой и взбалмошной кошкой, которая так и норовит сбежать и погулять сама по себе. Впрочем, в любой женщине есть что-то от кошки.

Но на самом деле она – волчица, бесконечно одинокая волчица, завидовать которой глупо, а подражать – опасно. Того пути, который прошла она, никому не пожелаешь, даже врагу злейшему. Но она прошла, она за все заплатила сполна и теперь может все, что ей захочется…

Грустный парадокс заключался в том, что чаще всего ей вообще ничего не хотелось. И никого не хотелось ни видеть, ни слышать, ни впускать в свою жизнь.

Даже жить, в общем-то, не хотелось…

Глава первая. Сегодняшний день – это завтрашняя история

Накануне я легла спать довольно поздно: Андрей уехал от меня в одиннадцатом часу вечера, и пока я переделала все скопившиеся за выходные дни неотложные дела по дому, время перевалило за полночь. Легла – и очень долго не могла уснуть, потому что мысли, как фигурки на детской карусели, вертелись по кругу, и не могу сказать, чтобы у этого круга был очень большой диаметр. Собственно все вертелось вокруг того, что произошло с нашими отношениями за минувший год с небольшим.

Булгаков предупреждал: «Никогда не разговаривайте с незнакомцами». Я добавлю постулат куда более банальный, но тоже по-житейски разумный: «Никогда не связывайтесь с женатым мужчиной». Если, конечно, вы не законченная мазохистка и удовольствие можете получить только при условии неудобств и мучений, причем не столько физических, сколько моральных. Но если вы относительно нормальная женщина…

Правда, когда мы познакомились, матримониальный статус Андрея для меня ровно ничего не значил и я этим статусом просто не интересовалась. Сама же я овдовела за год до этого, причем и смерть мужа, и последовавшие за нею события тянули если не на трагедию, то на полноценную драму. Так что мне было элементарно не до романов, а знакомство – оно знакомство и есть, тут совершенно неважно, женат человек или свободен, как птица.

Правда, когда стало ясно, что отношения развиваются во вполне определенную сторону, когда Андрей ежедневно стал присылать мне длинные письма по электронке и выкраивал хотя бы несколько часов в неделю, чтобы пообщаться лично, ситуация прояснилась. Официально он был женат, а не официально…

«Видите ли, Светочка, я женат уже почти двадцать лет, но последние лет пять мои отношения с супругой ограничиваются рамками фиолетового штампа в паспорте, да фактом проживания в одной квартире. Я уже довольно давно думаю о том, что нужно коренным образом менять ситуацию, снять комнату и подать заявление о разводе, но… Но мы можем неделями не обмениваться ни единым словом, я давно уже сам себе готовлю, покупаю продукты и стираю, жену абсолютно не интересует ни моя работа, ни я, как человек. Но как только я пытаюсь начать разговор о разводе, начинаются такие сцены и скандалы, что я замолкаю и ухожу, иногда даже из дома. Можно подумать, что мы живем, захлебываясь счастьем и сексом, и вдруг я встаю и говорю: „Ну все, я пошел“. Конечно, я рано или поздно сделаю нужный шаг, но пока мне ее жалко. Столько лет вместе…»

При первой же встрече после получения этого письма я спросила у Андрея: а почему он вообще женился именно на этой женщине, если, судя по его откровениям, у них и с самого-то начала все было не очень ладно? Более того, он знал, что девушка выходит замуж за него только затем, чтобы отомстить бросившему ее поклоннику. Это что – акт гуманитарной помощи?

– Не знаю, – помолчав какое-то время ответил Андрей. – Мне как-то Павел задал этот вопрос, мы же с ним очень близкие друзья, еще со школы. Единственное, что я мог ему ответить: стояла машина с открытыми дверцами и ключами в замке зажигания. Садись и поезжай. Я и сел…

Я тоже села – в переносном смысле этого слова, потому что разговор происходил во время прогулки по парку и до ближайшей скамейки было далеко. Конечно, я знала, что браки заключают по самым разным причинам, но о такой слышала впервые. Много позже я поняла, что это было просто особенностью характера Андрея: плыть по течению, коль скоро он в него угодил. Но вот изменить направление движения или выбрать другое течение его было практически невозможно заставить. Пассивное упрямство или упоение ролью жертвы? Не знаю до сих пор.

Не могу сказать, чтобы я влюбилась, скорее сработала старая, добрая «ловушка одиночества». После того, как Андрей и Павел помогли мне выбраться из крайне неприятной ситуации, я, естественно, испытывала к Андрею чувство благодарности. Но, кроме того, в ходе избавления из ситуации, я потеряла двух самых близких друзей, Марину и Володю, мужа и жену. Мой единственный сын и наследник учился за границей, а последняя близкая подруга Галина была слишком занята работой, чтобы мы могли часто общаться.

Так что неторопливые ухаживания Андрея, его письма, его звонки и наши встречи-прогулки оставались на тот момент единственной панацеей от одиночества. И то, что в конце концов мы стали любовниками, было более чем закономерно: я сдалась после магической фразы-пароля «Я люблю тебя», произнесенной как-то не слишком поздним осенним вечером, когда непогода вынудила нас остаться у меня дома.

Полгода мы встречались время от времени, когда у Андрея выпадали свободные часы. Он не оставался у меня ночевать, я практически не могла позвонить ему по собственной инициативе, хотя все номера телефонов – и домашний, и служебный, и мобильный у меня были. Но помимо этого у меня еще был дурной характер: я считала, что звонить самой – это, во-первых, навязываться, а во-вторых, я могу тем самым поставить человека в неловкое положение. Формально он был женат или по-настоящему, но он не был свободен. И я все чаще крутилась вечерами без сна, размышляя о том, что же произошло с нами за отчетный, так сказать, период.

Если быть предельно честной, то ответ был элементарный: ничего. Ничего, кроме того, что я попала в категорию женщин, которая называется «у нее кто-то есть». Ситуация, которая определяется очень меткой старинной поговоркой: «на кота широко, на собаку узко». Моя знакомая гадалка Алина, с которой мы время от времени довольно долго и откровенно болтаем по телефону, вообще относила такие отношения в совершенно иную категорию, нежели отношения любовника и любовницы. Любовник – это тот, кто выводит даму в свет, дарит подарки и всячески спонсирует. А если приходит иногда в гости на несколько часов, причем иногда с пустыми руками, то таких Алина определяла коротким и емким словом, приводить которое не буду из цензурных соображений.

Забавно, но начало наших отношений никаким боком не походило на начало романа. Мы познакомились вроде бы случайно, в заведении «для избранных» под названием «Клуб любителей детектива». То есть избранность определялось исключительно любовью к данному жанру, а еще тем, что клуб был не слишком многим известен за пределами столицы. Случайность же, как известно, родная сестра закономерности: мы не могли не познакомиться, ибо Андрей искал этого знакомства. Точнее, должен был со мной познакомиться и стать вхожим в дом. По долгу службы.

А служил мой нынешний, как сейчас модно говорить, бой-френд, всего-навсего в органах государственной безопасности. И я ему была нужна исключительно в качестве средства приближения к подозреваемому в измене Родине человеку. По совместительству этот человек, Володя, был одним из моих близких друзей, равно как и его жена Марина.

Знакомство состоялось, но практически в тот же вечер стало ясно, что меня нужно не столько использовать как помощника (пусть и втемную), сколько обеспечивать уже мою личную безопасность. Поскольку Володя за короткий промежуток времени успел отправить на тот свет трех человек, включая двух своих жен – бывшую и нынешнюю, а также соучастника в шпионской деятельности. Я же волей случая оказалась обладательницей компрометирующей его информации, да еще жертвой квартирных махинаций его соучастника, который в случае разоблачения автоматически тянул за собой и партнера по шпионскому бизнесу. Фактически я была обречена, но…

Должна сказать, что наши органы оказались на высоте: меня спасли, хотя и в последний момент. Володя избежал тюрьмы и суда только потому, что совершил побег, но побег довольно неудачный: разбился на угнанной им машине, не успев добраться до спасительного аэропорта Шереметьево. Так что с одной стороны, все кончилось хорошо, и не просто хорошо, а даже очень: мой единственный сын стал богатым наследником, ибо все, что успел скопить к этому времени Володя, по завещанию отходило к нему. С другой стороны, гибель человека – это всегда гибель человека, кем бы он ни был, а Володя был для меня не просто близким другом… Но это все уже в далеком прошлом.

Конечно, не обошлось без помощи Андрея и его друга и начальника Павла, которые как-то замяли всю эту историю и не допустили конфискации имущества. Разумеется, в какой-то степени это было противозаконно, но… Речь шла о благополучии моего ребенка, поэтому я, разумеется, приняла все с благодарностью, не испытывая абсолютно никаких угрызений совести. Государство у нас и так богатое. Тому, кто на моем месте поступил бы иначе, разрешаю бросить в меня булыжник поувесистее.

Альке, моему сыну, досталась однокомнатная квартира Володи и шикарный загородный дом. Ни то, ни другое ему особенно не было нужно: он учился в английском университете, там у него были блестящие перспективы и возвращаться на Родину он в обозримом будущем не собирался, благо унаследовал еще и очень неплохой счет в швейцарском банке. Володя всегда был очень трудолюбив, всегда много зарабатывал и очень удачно размещал свои доходы.

Своих детей у них с Мариной не было, а к моему сыну он относился с большой теплотой и даже нежностью. Возможно, потому, что я любила Володю со студенческих лет, потому, что он был моим первым мужчиной и потому, что Алька по необъяснимым генетическим причудам был во многом похож не на своего фактического отца, а на Володю. Не физически, а какими-то неуловимыми чертами характера и повадками.

Например, он почти мгновенно обменял доставшуюся ему в наследство однокомнатную квартиру на какую-то «студию» в пригороде Лондона, и меня поставил в известность уже постфактум. Сначала я слегка обиделась, а потом подумала, что это в высшей степени глупо – обижаться на то, что у собственного сына имеется деловая сметка, напрочь отсутствующая у его родителей.

Так элегантно провернуть такое дело, как международный обмен, мог только Володя, царствие ему небесное. Занятно, но мне порой его отчаянно не хватало, возможно, я даже продолжала его любить. Человека, который едва не отправил меня на тот свет… Правильно сказал Лермонтов: «Странная вещь – сердце человеческое вообще и женское – в особенности».

Загородным домом мы с Алькой распорядились просто: сдали в аренду. Точнее, распорядился Алька, а я была только исполнителем, но зато получила за это очень неплохое долгосрочное обеспечение. Три тысячи долларов в месяц, тридцать шесть тысяч долларов в год: я могла перестать надрываться на сдельной работе переводчика детективов и стать респектабельным штатным редактором в том же издательстве. Два присутственных дня в неделю, двести пятьдесят долларов в месяц, норма редактирования просто смешная – четыре книги в год.

Было только одно «но»: арендовал у нас дом Павел, который давно мечтал поселиться за городом. А единственным условием, которое поставил Алька было то, что сторожем при этом доме должен быть только его собственный отец, на тот момент безработный. При доме была сторожка: коттедж из комнаты с верандой, но со всеми удобствами.

С одной стороны, мне было глубоко наплевать, где будет жить и кем работать мой бывший супруг. Но поскольку Андрей достаточно регулярно навещал своего друга, и почти всегда брал меня с собой, я оказалась вынужденной минимум раз в неделю сталкиваться с Иваном, чего мне вовсе не хотелось. Но Алька любил своего отца и мне пришлось спрятать свои эмоции подальше и смириться со сложившейся ситуацией. Хотя она со всех сторон была несколько странной.

Павел заключил со мной не просто договор об аренде: он заключил какое-то то замысловатое соглашение о покупке этого дома в рассрочку на… двадцать пять лет. Именно за это время он по всем подсчетам выплачивал те деньги, в которые оценили эту избушку на гектарном участке в элитном коттеджном поселке в ближнем Подмосковье. По-моему, все это хозяйство стоило дороже, но моего мнения на этот счет никто не спрашивал, наоборот, всячески подчеркивали, чтобы я финансовую сторону вопроса ни с кем и ни при каких условиях не обсуждала.

А обсудить, ей-богу, было что. Например, то, что сто тысяч Павел заплатил сразу – перевел на счет Альки за границей, а остальные деньги собирался выплачивать ежемесячно мне. Откуда у полковника ФСБ такие деньги, я лично не понимала, а объяснять мне, судя по всему, никто ничего не собирался. Более того, Андрей строго предупредил меня, чтобы я никому об этом не рассказывала, что дом считается по-прежнему моим, согласно доверенности, а остальное меня не должно волновать.

Конечно, я могла строить определенные догадки, но предпочитала этого не делать. Впрочем, я бы удивилась, если бы все было как у людей: обычные арендаторы или обычные покупатели. Меня же вечно преследуют какие-то самые невероятные стечения обстоятельств, которые чрезвычайно редко обходятся без неприятных последствий.

Мало того, что я была то ли хозяйкой, то ли никем, мало того, что периодически я сталкивалась с бывшим мужем, который был явно не прочь снова стать мужем настоящим, так еще Павел привез и поселил в доме свою жену, о которой я до того времени только слышала, но никогда не видела. Елена – так звали жену Павла – оказалась высокой, сухопарой женщиной, прикованной к инвалидной коляске, у которой, несмотря на это, периоды абсолютной самоизоляции чередовались с приступами невероятной общительности. На это меня тоже попросили не обращать внимания: в каждой избушке свои игрушки, у каждого барона – свои фантазии. А уж женским причудам вообще можно только поражаться.

В общем, при довольно частых загородных поездках моей основной задачей стало быть как можно менее заметной. Так что я либо ходила на длительные прогулки по окрестностям, либо сидела в комнате, отведенной нам с Андреем, и писала на портативном компьютере, сохранившемся еще со времен Марины и Володи. Именно в этой комнате я провела два самых спокойных и беспечных месяца в моей жизни. Звучит, конечно, дико, но это были первые два месяца после смерти моего мужа Валерия. Одна я просто погибла бы, не возьмись тогда мои друзья опекать меня, а заодно и приехавшего на каникулы моего сына.

Первоначально это было безумно тяжело: ездить туда, где когда-то была счастлива, где жили мои друзья и их милейшие, гостеприимные родители, и каждый раз обнаруживать какие-то перемены, причем далеко не всегда к лучшему. Например, в комнату Марины, равно как и в комнату, где размещались ее родители, я доступа не имела: там теперь были владения Елены. Для нее же рядом с прежними лестницами были устроены пологие пандусы, изрядно изуродовавшие и внутренний, и внешний облик дома. С моей, разумеется, точки зрения. Но кто меня спрашивал? Хозяйкой-то я лишь числилась. И то не в глазах моего бывшего супруга, который, как выяснилось, имел на этот счет свое мнение.

– Теперь ты решила податься в содержанки? – спросил он меня при первой нашей встрече на садовой дорожке. – И как нынче эта должность оплачивается, прилично?

Я покрутила пальцем у виска: дискутировать с Иваном на темы морали и нравственности было не только бесполезно, но и вредно для нервной системы собеседника. Правда, для себя он обычно делал исключения, но по отношению ко всем остальным, в особенности – к представительницам слабого пола, строг был в этих вопросах до чрезвычайности. Но моя жестикуляция не оказала никакого действия.

– Ты бы хоть сюда постыдилась со своим хахалем приезжать, – продолжал Иван, надежно заблокировав мне дорогу.

– Перед кем? – нежнейшим голосом осведомилась я. – По-моему, я уже давно совершеннолетняя, к тому же – свободная женщина.

– Да хотя бы перед собой! – не растерялся мой собеседник. – Только-только овдовела, траур, можно сказать, еще не кончился…

– Сказать можно все, что угодно, – прервала я его, потихоньку начиная закипать, – но ты здесь вообще никто. И не то положение занимаешь, чтобы делать мне замечания. Скажу хозяину, что ты меня оскорбляешь, вылетишь отсюда на счет три.

– Альке напишу, – незамедлительно отпарировал Иван. – Сообщу, что ты из мести лишила меня куска хлеба.

Это был, конечно, мастерский ход: меньше всего мне хотелось, чтобы мой сын знал о том, что его уже давно разведенные родители продолжают некрасивые разборки. Конечно, он умница, поймет, что на самом деле происходит. Но – зачем? У него своя жизнь, она ему нравится, и портить ее я не собиралась. Непонятно было только, какая муха укусила моего экс-супруга в этот раз, но выяснять это мне тоже было скучно и неинтересно.

– Давай так, – миролюбиво предложила я, – ты меня в упор не видишь, я тебя ненавязчиво не замечаю. Уймись, солнце мое, оставь меня в покое. Найди себе здесь знакомых, подругу заведи, наконец. У тебя же собственный дом, принимай, кого угодно, только потихоньку.

– Вот-вот, – горько сказал Иван, закуривая сигарету. – Я должен ночью, как вор, так и быть пытаться наладить личную жизнь, а некоторые в открытую с любовниками в авто раскатывают. Одним все, другим ничего. Одним трехкомнатная квартира в центре, другому – соломенная сторожка.

– У тебя есть трехкомнатная квартира в пятнадцати минутах езды отсюда, – напомнила я. – Электрички ходят регулярно, от Калинина до Расторгуево один перегон, а там пешком можно дойти.

– Квартиру я вынужден сдавать, – огрызнулся Иван. – Неужели ты думаешь, что я могу прожить на зарплату сторожа? На паршивые сто баксов в месяц? Меня, в отличие от некоторых, никто не спонсирует.

Вот кол, вот мочало, начинай сначала. Опять упреки в моей нравственной неполноценности. От чего оттолкнулись, к тому и вернулись.

– Найди нормальную работу, – сказала я, потихоньку отступая в сторону дома. – Ты же инженер-электронщик, сейчас твоя профессия самая востребованная.

– Спасибо за совет, – картинно раскланялся Иван. – Что бы я без тебя делал?

– Не за что, – устало ответила я. – Извини, я вышла погулять и хотела бы побыть одна. А свои проблемы ты, безусловно, решишь сам.

Я сделала несколько шагов в сторону калитки и вдруг услышала за собой совсем другой голос Ивана. Тихий, прерывающийся и почти умоляющий:

– Подожди. Я хотел с тобой поговорить совсем о другом. Давно хотел… Именно тогда, когда ты будешь одна.

– О чем? – изумилась я, невольно переходя на шепот.

– О том, что здесь происходит. Что-то странное вокруг творится. Странные люди, странные поступки. И эта… мумия.

– Какая мумия?

Но Иван внезапно замолчал, приложил палец к губам и сделал несколько быстрых шагов назад. А потом повернулся и ушел, оставив меня в абсолютном недоумении. Краем глаза я заметила какую-то фигуру, мелькнувшую возле беседки в псевдо-китайском стиле, но кто это был и почему Иван так испугался, осталось непонятным.

Я добросовестно обошла весь участок, благо дорожки, вымощенные камнем, были проложены по всему его гектарному пространству. Ничего особенно интересного не обнаружила, разве что нашла калитку, о существовании которой даже не подозревала. Нехитрые топографические выкладки показали, что дорожка к этой калитке вела к задней стене дома, точнее, к той части веранды, где в свое время любил сидеть вечерами Володя в полном одиночестве. Оттуда можно было подняться наверх, непосредственно к дверям его кабинета, стеклянная дверь которого выходила на опоясывающий дом балкон. Странно, что раньше я этого не замечала. Правда, на прогулки я обычно выходила через главный вход, а в эту часть участка практически не заходила.

Я подергала калитку: она была заперта, хотя никакой замочной скважины не наблюдалось. Уже интересно. Может быть, она просто заколочена? Скорее всего, так и было. Я повернулась, чтобы вернуться к дому, на секунду потеряла равновесие и оступилась. Нога попала на скрытый в траве камень, который мягко спружинил и… калитка открылась.

За ней оказалась еле заметная тропинка, уводившая куда-то на зады поселка. Очень интересно, нужно будет посмотреть, что это за маршрут. Все какое-то развлечение, пока остальные играют в преферанс – занятие, которое я не переносила совершенно. Впрочем, если быть предельно честной, я просто никогда не могла постичь даже азы этой игры, хотя меня неоднократно пытались к ней приобщить. Так что минимум полтора часа мне были обеспечены.