Хроники Лаэриса: Вестник шторма

- -
- 100%
- +
Я моргнула, надеясь, что видение рассеется, но оно только подлетело ближе, довольно булькнув.
– Вставай, говорю! – Повторила она сердито. – Тут спать нельзя. Замерзнешь!
Я медленно села, потрепав запястье с браслетом.
– Ты кто? – Мой голос звучит хрипло, будто чужой, словно это говорит какая-то другая, незнакомая женщина. – Я тебя придумала? Почему медуза с глазами? Я ведь сплю, да?
Медуза раздраженно вздрогнула щупальцами, и пузыри взлетели от ее купола.
– Я твой Друг! А ты, между прочим, задремала в подводных руинах собственного дома. И если так дальше пойдет, ты замерзнешь насмерть. Что до моего внешнего вида, это вопрос точно не к твоей театральной фантазии, актрисюга!
У этого медузоподобного нечто в голосе было что-то до боли знакомое. Интонация? Манера трясти щупальцами в такт словам? Это наглое упорство, с которым она влезла ко мне, даже когда я хочу остаться одна? Я нахмурилась, уткнулась обратно в подушку и сдавленно пробормотала: “Ты странный.”
– Сказала та, что уснула в подводных руинах, дыша водой, как рыбешка. – Буркнула медуза, качнувшись. – Соберись! Наверх пора!
Я вздохнула так тяжело, что воздух вокруг забулькал, создавая ощущение, что я и правда где-то под водой. Странный сон. Хотелось, чтобы это действительно была всего лишь ночная фантазия, чтобы я могла остаться здесь, в этой прохладной тьме. Но я начала осознавать, что, кажется, сплю я именно сейчас. Тело начало острее ощущать мокрый холод, но я все еще хочу остаться здесь, даже если могу замерзнуть и исчезнуть.
– Ни за что! – Буркнула я в ответ. – Тут спокойно, и тут мой дом.
– Тут мертво, как в черепушках у здешних болванов! – Медуза метнулась вверх, тряся щупальцами. – Хочешь стать одним из этих скучных призраков?
– Они приятнее живых. – Раздраженно бросила я. – Мне хорошо тут! Иди своей дорогой, выдумка.
– Выдумка?! – У медузы аж пузыри на куполе лопнули от негодования. – Я ради тебя, упрямая заноза, влезаю в сны, рискуя разлететься на атомы! А ты…
– Даже мой кулак больше тебя, саэрин Медуза. Так что кыш! – Повторила я попытку прогнать наваждение. Медуза замерла в воздухе, прищурив свои крохотные бусинки-глаза. Затем, вдруг, совсем другим тоном, почти шепотом, попросила: “Просыпайся, Лираэль, пожалуйста.”
Я нервно отвернулась, натянув одеяло до ушей, как в детстве, когда боялась грозы.
– Не хочу! – Максимально упрямо повторила я, будто кто-то из родителей пытается напоить меня горькой микстурой от простуды с какими-то жутко полезными, но гадкими на вкус травами.
– Ай, вредная! – Завозилась медуза, плавая туда-сюда. – Если меня тут разнесет на атомы, я щупальце тебе в ухо засуну!
Я неожиданно хихикнула. Давненько я так не веселилась, даже внутри себя.
– Что? Правда? – Пробормотала я, чувствуя, как что-то теплое и живое едва заметно дрогнуло во мне.
Медуза резко подплыла ко мне и протянула зыбкое щупальце. Она сделала это! Она ткнулась прохладным щупальцем прямо мне в ухо!
– Щекотно! – Выдохнула я, отмахиваясь.
– Вот именно! Хватит ныть! Я хочу, чтобы ты жила, потому что я твой друг, и мне без тебя пусто. – Упрямо сказала медуза, потянув ко мне остальные щупальца, но я отмахнулась.
Эти слова вонзились под кожу. Я всю жизнь твердила себе, что одна, что так даже проще. А тут…
– Значит, не показалось. – Пробормотала я, и перед глазами снова встал тот жуткий день. Я помню, как неслась домой под дождем, оступаясь, падая, расшибая колени в кровь. А там… пустота. Исчезла моя улица. Исчез мой дом, лавка с пирожными, качели, рыбацкая будка… Исчезло все. Но мне всегда казалось, что за мной кто-то следит, и не так, что мне становится страшно, а наоборот, будто подбадривая.
– Вот что я тебе скажу, моя милая подруга. – Вдруг серьезно заговорил друг-медуза, выдернув меня из тяжелых, удушливых, как густой туман над водой, воспоминаний. Его голос обычно звучал насмешливо, с ленивым ворчанием вечного циника, но теперь в нем появилась твердость, от которой по коже прошел холодок. Я подняла на него взгляд, даже не заметив, как сжала пальцы в кулак. – Я видел все в тот день. Видел, как ты ослушалась родителей и побежала на опушку Арагового леса лакомиться ягодами вьющегося шипоцвета. Видел, как все разрушилось, и как ты стояла на опустевшей скале, выкрикивая имена родителей в пустоту, что не отозвалась ни звуком, ни эхом.
Грудь сжала острая боль – старая, знакомая, почти забытая. Я вновь увидела себя той девчонкой с босыми ногами, перепачканной в ягодном соке ладонью, и кричащей, пока не осип голос.
– Знаешь, о чем они думали перед смертью? – Спросил саэрин Медуза серьезно.
Я ожидала услышать то, что всегда сама себе твердила, и в чем была непоколебимо уверена, поэтому я подготовилась, заранее подняв в мыслях непробиваемый щит. Однако, все равно эти слова полоснули по моему сердцу, перехватив на мгновение дыхание.
– О том, что я непослушный ребенок, сбежавший за ягодами, несмотря на запрет? – Прошептала я, с трудом выговаривая слова. Горло сдавило, будто внутри расползалась ледяная трещина.
Ошибаешься. – Друг-медуза слегка качнулся, словно в воде его понес слабый, тягучий поток. Я задержала дыхание.
– Они обрадовались, что тебя не оказалось дома в тот момент. Они считали, что сама судьба на твоей стороне, раз заставила тебя убежать за ягодами именно в ту минуту. Они надеялись, что ты проживешь долгую и счастливую жизнь, за себя и за них.
Я зажмурилась. Пальцы дрожат, глаза защипало. Все эти годы я носила с собой мысль, что они ушли злыми, преданными, не простив мне того маленького побега в лес. Я кляла себя за эту дерзость, за ягоды в карманах и на губах, за счастливый смех тогда, а они… Они радовались?
– Честно говоря, я с ними согласен. – Продолжил саэрин Медуза, в голосе снова появились теплые, привычные нотки. – Ты три раза упала с высоченного утеса в Элейринское морское плато, и осталась жива, отделавшись парой синяков и способностью дышать в этих водах! Да ты счастливчик!
Я всхлипнула, но уже не от боли, а от облегчения. От странного, горького счастья, словно кто-то снял с души многолетнюю цепь. Так вот оно как было!
– Поэтому делай что хочешь, но живи, и найди свое счастье! – Из моих тяжелых мыслей меня выдернул ворчливый, но все такой же заботливый голос медузы. – Хочешь – уезжай в другую страну, хочешь – живи в Лаэрисе и блистай всем на зависть. Впрочем, лучше беги. И будет лучше, если ты сделаешь это в течение семи дней.
Я медленно расправила плечи, пытаясь осмыслить сказанное.
– Почему? – Спросила я, моргнув, будто вынырнула из глубины слишком резким движением.
– Грядет катастрофа. – Ответил он с таким видом, будто сообщает о переменчивой погоде. – “Вестник шторма” уже вошел в гавань раз. Скоро будет второй, более опасный. А на третий Селемарис смоет с лица Таллариса, как Элейрин когда-то.
У меня пересохло в горле. В голове промелькнула картина: мертвый Денарион, багровая вода у Театрона, пустые улицы… Я вздрогнула.
– “Вестник шторма”? Тот корабль-призрак? – Уточнила я, и по спине скользнула дрожь. – Катастрофа? То есть… все погибнут?
– Только не говори, что тебе их жаль. – Ехидно сказал друг-медуза, будто заранее знал, как я отреагирую. Затем его тон вновь стал серьезным. – Уезжай, Лираэль, и начни новую жизнь.
Я смотрю на него, а внутри царит странная пустота. Даже когда я увидела мертвого Денариона, я не ощутила того ужаса, что, казалось, должна была. И сейчас во мне колыхнулась только глухая, мутная тоска. Может, я действительно сломалась?
– Я должна всех предупредить. – Пробормотала я, больше себе, чем ему. Даже мой голос показался мне чужим. – Пусть они и шарахаются от меня как от прокаженной, но если я промолчу, чем я лучше?
– Во-первых, они не поверят. – Медуза загнул одно из щупалец. – Во-вторых, ничего ты им не должна. – Загнул другое щупальце. – В-третьих, они лишь жалкие и глупые песчинки на пляже мироздания. – Он распустил все щупальца так, будто изображает абсолютную бесполезность всех этих “песчинок”.
– Не говори так. – Возразила я, горько усмехнувшись. – Мы все песчинки. И я тоже, и ты.
Он склонил шляпку, подплывая ближе к моим глазам. Обсидиановые бусинки глаз сверкнули, словно далекие маяки.
– Ты не песчинка, Лираэль Невариен. Ты – сияющая звезда. – С каким-то трепетом произнес друг-медуза. Или мне показалось? Я судорожно сглотнула. Сердце забилось быстрее, будто боясь опоздать за словами.
– Тебе совсем никого не жаль? Страна с населением в несколько тысяч людей! – С ужасом в голосе произнесла я.
Саэрин Медуза лишь мерно качнулся, будто в такт спокойной тихой волне Лаэрисского моря.
– Пройдут годы, придут другие. И снова все начнется сначала: скандалы, лицемерие, показуха, дележка власти и Лунного серебра… – Я замерла, услышав эти обыденные и спокойные слова, будто он заговорил моим собственным внутренним голосом, тем, что я всегда глушила. А он продолжил говорить, задумчиво ворочая щупальцами. – А вот таких как ты, моя леди в красном, в мире не сыскать. Это будет потеря. Так что, ноги в руки, и мигрируй отсюда, пока “Вестник” не вернулся!
Я долго молчала. Слова его, как раскаленные иглы, пробивают мои мысли. Я цепляюсь за них, прокручиваю, пытаюсь найти, за что зацепиться, пока, наконец, его мягкий, почти ласковый голос не вернул меня в этот зыбкий, дрожащий, как вода, мир.
– Лираэль… – Произнес он, глядя в мои глаза своими обсидиановыми бусинами. – Проснись!
***
Я резко дернулась. Вода хлестнула меня по лицу. Вокруг темнота, слегка освещаемая тусклыми лучами Лун и свечением полчища тоскующих призраков в воде. Сквозь зеленый туман проступили покосившиеся балки и провалившаяся в ил кровать. Я все еще здесь, все еще под водой. Я зависла над детской кроваткой, как в невесомости, с чудом сохранившимся детским браслетом, крепко зажатым в руке. Щеки жжет от холода, грудь сдавила паника. Никакой медузы рядом нет, никакого голоса не слышно, кроме тихих призрачных стонов. Я судорожно огляделась: тишина. Только вода, только глухой Элейрин и его зловеще прекрасные руины. Мое сердце все еще неистово бьется, отдаваясь гулом в ушах и эхом тех слов, которых, кажется, никто не произносил. Я посмотрела на зажатый в руке браслет, не в силах поверить что он вообще сохранился и, не разжимая пальцев, поплыла вверх.
***
Проникновение в сон живого – занятие мерзкое. Особенно если живой – упрямая, строптивая, как сам Шиирагат, девица, которая, конечно же, уверена, что я всего лишь плод ее переутомленного воображения. Она думает, что я просто призрак, просто голос в голове, насмешливый обрывок памяти. Тьфу!
Я давно знал, что такие трюки не проходят бесследно. Они вытягивают силу, лишают зрения и сводят с ума, но чтобы вот так, чтобы все тело дергало и щекотало, как будто тебя бесконечно тормошат за щупальца?! Не ожидал, не предусмотрел. И теперь, твою Элейру, расплачиваюсь!
Великие, оно же не прекращается! Кажется, мои щупальца живут собственной жизнью. Вот, одно вдруг дернулось в сторону, и бах – угодило прямо мне в глаз! Второе обвивает шляпку, другое – завязалось узлом. Я готов рычать от злости. Я уже и забыл, каково это – не выглядеть, как пьяная водоросль на сквозняке. Изящность веков испарилась куда-то в эфирную трубу. Остался только я: кособокое нечто, нелепо и судорожно извивающееся в потоках эфира.
Щекотка! Опять эта, язва морская, щекотка! Настает момент, когда даже великие духи обретают слабость, и вот он, мой “звездный час”! Одно щупальце – в одну сторону, другое – в противоположную. Я фыркнул. Если бы кто видел этот кошмар! Хотя нет, лучше не надо. Эти рывки как мелкие подлые вспышки, будто кто-то невидимый дергает меня за ниточки. Я тут, между прочим, с благородной миссией, а они… эй! Это уже не смешно! Хватит! Я даже форму… не могу… удержать!
Вот так, да, именно так выглядит “герой-спаситель”: кувыркающееся в эфирной жиже, как дохлый кальмар в бурю, медузоподобное нечто!
Но я не мог иначе! Я должен был ее достать из этого сна, должен был вытащить из этой Лаэрисовой бездны, из ее проклятых мыслей, из ледяной воды и тоски. Лираэль должна жить, в первую очередь, ради себя. Хотя бы потому что других таких, как она, больше нет.
И вот она всплывает. Мокрые волосы, спутанные, как водоросли, блики на коже, и у меня внутри… Тьфу, опять это дурацкое тепло! Какого осьмикраба!?? Я же пятисотлетний дух, я давно не должен ничего чувствовать, а все равно – есть. Есть, морская твоя пена, и плевать, что я выгляжу сейчас как мешок с водорослями, за который дерутся течения! Тут она произносит вслух в пустоту то, от чего я понял: все не зря.
– Спасибо, кто бы ты ни был. – Произнесла она тихим шепотом, и вынырнула из воды.
Вот ведь! И я завис. Легкий, прозрачный, рваный, как облако в ветреный день. И снова это проклятое, предательское тепло прокатилось под моей кривой медузьей шляпкой. Да чтоб тебя, Лираэль Невариен!
– Я постараюсь жить. – Шепчет она с пирса прежде чем уйти в свою комнату на чердаке Театрона. И все, я погиб. Опять, второй раз за эти пятьсот лет!
Потом меня опять резко дергает во все стороны, щупальца скручиваются, я кувыркаюсь в пустоте, и, кажется, даже слышу хихиканья этих занудных призраков вокруг! Хватит, твою Элейру, да что это вообще?! Никогда больше, НИКОГДА! Никаких больше снов и душевных разговоров через эфир! Я лучше по старинке: наблюдать в темноте, из-за плеча, пытаться достучаться шепотом на ухо, или щекоткой в воде, а вот лезть в чью-то голову – нет уж! Ни за какие ракушки больше не стану этого делать!
Ну, разве что, в самых крайних, особенных случаях. Ладно, может быть, еще один раз, когда-нибудь…
И щупальце опять завязалось узлом. Да мать моя Безмолвная!
Глава 4: Всего один шаг
(Пов: Лираэль Невариен)
Я иду по Театрону Лунного Серпа. Каждое движение будто растянуто во времени. В голове все еще гремят слова друга-медузы из сна: катастрофа близка. Я могла бы попытаться предупредить всех, но кто поверит словам всеми презираемой проклятой девчонки? Никто! “Медуза” был прав. Но ведь я и сама себе не верю до конца: что несли это просто сон, и нет никакой катастрофы и никакой “медузы”?
И вот что пугает меня сильнее всего: я смотрю на лица тех, с кем жила и работала бок о бок всю свою жизнь, проходя мимо, и не чувствую ни жалости, ни угрызений совести. Я чувствую только пустоту и нарастающее желание спасти себя. Внутри меня горит лишь холодная искра инстинкта самосохранения.
Они все, возможно, умрут, а я чувствую лишь небывалый подъем адреналина, и жгучее желание начать новую жизнь в какой-нибудь другой стране подальше от Лаэриса. Счастливую жизнь, без издевок и статуса “проклятой”.
Я уже представляю, как уйду туда, где меня никто не знает, познакомлюсь с новыми людьми и, может, даже найду друзей. Они, селемарисцы, те, кто всю жизнь растаптывал меня моей же трагедией, те, кто клеймил меня проклятьем, будут умирать в страшной агонии, как бы это абсурдно не звучало, от проклятия, что принес “Вестник шторма”. Я должна почувствовать хоть что-то, хоть каплю страха и жалости, но то, что всколыхнулось на задворках моих эмоций напугало меня еще сильнее. Предвкушение? Справедливость? И даже… Воодушевление? Я испугалась собственных мыслей. Мне всегда казалось, что я добра, как моя мама и весела, как папа, но эти мысли ненормальны. Кто я теперь? Монстр? Трусиха?
В этот же момент мне вспоминаются фразы “медузы”, сказанные во сне:
…“Они надеялись, что ты проживешь долгую и счастливую жизнь, за себя и за них.”…
…“Ничего ты им не должна.”…
… “Ты не песчинка, ты-звезда!”…
… “Пройдут годы, придут другие. И снова все начнется сначала”…
Может, это и был просто сон, но так хочется верить, что кто-то присматривает за мной из добрых побуждений. Так ли плохо хотеть счастья и справедливости? Так ли плохо что я, наконец, по-настоящему думаю о себе? Так ли плохо, что я больше не хочу терпеть насмешки и оскорбления? Это ведь не я призвала проклятье, чтобы убить их всех. Впрочем, даже если бы это была я, разве они не заслужили кару за свое лицемерие, грязь и зло? Меня растаптывали с семи лет, и я терпела, а сейчас я задумалась: я стала известной актрисой, даже несмотря на обстоятельства. Селемарисцы, даже ненавидя меня и мое “проклятье” обожают мою игру на сцене. Так почему я все еще живу в маленькой комнатушке на пыльном театральном чердаке, принимая как должное мнение людей о том, что именно этого я и достойна? Почему я терплю насмешки и издевательства, когда могу просто… Уйти?
Меня передернуло. Еще недавно я тоже думала о том, чтобы “уйти”, а потом прыгнула в бездну Элейринского плато. Я тряхнула головой, откидывая навязчивые воспоминания. Теперь все будет иначе: я достойна обычной спокойной жизни без насмешек и клейма проклятой, я достойна хорошей работы, уютного жилья и дружбы.
Достойна ведь?
***
Я знаю: у меня есть неделя, чтобы исчезнуть из этой проклятой страны и обреченного города, если, конечно, вся эта катастрофа не плод моего воображения, и я не тороплюсь. Сегодня соберу самое необходимое, а завтра, с первыми отбоями колоколов Храма Вечного Равновесия, отправлюсь в порт, навстречу новой жизни.
Я пересчитала остатки серебряных Лунных монет – их едва хватит на корабельный паек и билет на самое дешевое судно, но я всегда знала, как выкручиваться. Я актриса, певица, знаменитая в Лаэрисе и, возможно, хоть где-то за морем еще услышат мое имя, или хотя бы мой голос.
Куда идти? В Тар-Вионар? Южные скальные плато, крепости, построенные прямо в скалах, колдовские деревушки, древние ордена и темные обряды. Я бы там попала либо в жертвы какого-нибудь ритуала, либо была бы сочтена ведьмой. Театры там давно обратились в руины, а их сцены теперь служат местами тайных собраний и жертвоприношений. Говорят, в местных трактирах подают черное мясо копаны – зверя, которого держат в подземельях и кормят кореньями, оттого у мяса тяжелый, глинистый вкус. Нет, это точно не для меня.
Астемир? Королевство передовых технологий, зеркальных озер и магии воздуха. Я слышала об их технологиях, где смешивается магия и наука, парящих сценах, цирковых спектаклях на летающих помостах и актерах, что парят над зрителями на длинных полотнах или канатах. Красиво и опасно. Чтобы добраться туда, нужно пересечь Шепчущее море из Южного порта, где в это время года бушуют частые штормы, водовороты и светящиеся ядовитые медузы, что сбиваются в агрессивные желеобразные стаи. Астемирцы носят странную одежду, украшенную шестеренками, пьют лунную настойку из цветов эйвиса, подают пироги из парящей рыбы, что исчезает прямо в тарелке, да и актрис у них своих – пруд пруди. Им не нужна еще одна, да еще и с проклятием за спиной,которое не изучить никакими научными способами.
Шаари-Кен? Восточные пустыни, башни из желтого камня и торговые караваны. Театры там есть, но не как у нас: там почитают балладников и рассказчиков, а актрисы почти всегда являются наложницами или шутницами при богатых дворах. Там любят пряный чай с листьями жажара, варят багряный суп с кусочками вяленого мяса, а на праздниках жарят слоеные пироги с пылким перцем и сухофруктами. Я не для того пела Офелию и Лирию на главной сцене Селемариса, чтобы кланяться в шатре перед каким-нибудь Сет-Ашкалом и удовлетворять его низменные желания, пусть даже он будет богачом или властелином всего Таллариса. К тому же, там все еще распространена при богатых дворах торговля людьми, особенно девушками. Нет уж, лучше держаться подальше.
Остается только Виренск. Глухой северо-запад, хвойные леса, болота, ледяные озера, шумная столица – город Вельград. Я слышала, крупный театр там всего один, но старый, с насыщенной историей. Там, в Виренске, варят топивку – густую похлебку из рыбы и кореньев, пекут Печенки-дрожалки, готовят медяную сыту с пряностями и кровянку белогорскую с травами. А еще в порту Геленсгаф ищут певчих для таверн, если верить слухам прибывающих в наш порт Миражеей торговцев. Там любят грустные баллады, а я умею грустить, ведь я актриса. В Селемарисе я пою так, что туман над водой стелется плотнее. Да, дорога туда не менее опасная, чем в Астемир, через Лаэрисское море, вокруг Островов забытых кораблей. Никто не ходит туда напрямую, только в обход, по дальним трактам, мимо забытых бухт. Но мне ведь и нужно исчезнуть подальше от дурных воспоминаний и, возможно, неминуемой катастрофы, и Виренск кажется идеальным. Там никто не знает моей истории, там не спросят о прошлом, там я могу стать кем угодно. Да и народ там, говорят, суровый, но душевный. Я уже представляю, как буду плести венки и прыгать через костер в День Обретения Огня, как буду водить хороводы с другими, такими же, как я, девушками. Я буду смущенно хихикать, когда кто-нибудь из молодых людей будет звать меня на поиски цветка люгороса в ночь, когда обе Луны будут полные. Я буду смотреть на соревнования местных могутов-воинов, собирать скрасницу и багрянку, отбиваясь от полчищ летунцов, попробую топленое в печи молоко, медовое пиво и плескунцы с ягодным вареньем.
Думая об этом, я наполняюсь надеждой. Самое главное, я уже представляю, как стою на сцене в Вельграде, пою под старинными балконами и играю новые роли без клейма и без шепота за спиной.
Я выбираю Виренск.
***
Причал порта Миражей встретил меня туманом, густым и сизым, как что-то несказанное. Кажется, будто сам город не хочет отпускать меня и прячет в своих влажных объятиях, удерживает в своих силках. Доски под ногами скрипят, словно шепчутся о моих планах, а вода у сваи, зацепив край причала, отзывается тоскливым всплеском. Я оглядываюсь на свой город, на утес Марианны снизу, с причала, . Вокруг суетливо летает стая чаек, что громко кричит, будто желает мне счастливого пути. Я улыбаюсь.
Я не стала никому говорить о своем отъезде: здесь нет людей, которым я нужна. Скорее всего, моего исчезновения никто не заметит, пока не настанет время очередной репетиции очередного спектакля. Фрейна и другие будут только рады: теперь они со спокойной душой могут делить мои роли хоть по кускам. Пусть хоть поубивают друг друга, если за них это не сделает тот корабль-призрак, чтоб они подавились морской пеной!
Теперь все они в прошлом. Я стою, кутаясь в потрепанный зеленый плащ, и говорю в пустоту. Она единственная, кто меня всегда слушал. Возможно, она приняла форму невидимой медузы и сейчас смотрит прямо на меня?
– Я уезжаю, Друг, как ты и сказал. Ты был прав, я не должна им ничего. И, я надеюсь, если Великие не отберут у меня память, мы еще встретимся. – Говорю я шепотом. – Впрочем, может, ты будешь со мной и там?
Я улыбнулась сквозь дрожь в голосе. Мне стало тепло, будто кто-то провел ладонью по щеке, хотя, скорее всего, мне это показалось из-за старого желания получить хоть какое-то тепло.
Я сделала шаг вперед, навстречу судну с выцветшим названием "Ласточка Северных Вод", когда позади раздался голос. Этот голос спокойный и ровный, бархатный. Он такой, от которого кровь холодеет у любого Лаэрисца даже в самый разгар летней жары.
– Саэра Лираэль Невариен. – Спокойно произнес он.
Я обернулась, и все внутри сжалось: это действительно он, Каэлест Веррокс! Высокий, немного бледный, словно высеченный из мрамора. Его лицо будто вырезано рукой безумного скульптора: черты резкие, правильные, страшные своей безупречностью. Волосы черные, как воронье крыло, но спереди проступает одна упрямая седая прядь. Та самая прядь, про которую шепчутся на улицах: печать древнего заговора. Глаза бледно-серые, цвета зимнего льда, но в них нет злобы, только холодная, бесстрастная необходимость. Именно это пугает больше всего, гораздо больше, чем если бы он ненавидел меня, как все остальные. Я слишком хорошо знаю, что его имя означает, и что его появление в городе это всегда беда, и в этот раз – моя.
Сколько же слухов о нем ходит! Говорят, он продал могущественному призраку самое дорогое воспоминание ради силы, а зачем – напрочь забыл. Теперь ходит тенью, сам себя в зеркале не узнает, а та седая прядь явно не от старости, на вид ему даже тридцати нет. Ходят легенды, что это и есть метка сделки с духами. За такие сделки обычно жизнь берут, а он выжил. Люди считают, что с его судьбой что-то нечисто. Я слышала, что его пытались утопить, и не раз, не два – десятки. Однажды, по слухам, его сбросили с Лунного моста, а утром он сидел у костра на причале, абсолютно сухой. Сидел, как ни в чем не бывало, будто и не было ночной воды, и это только подогревает слухи о продаже собственной души и темных сделках. Ко всему этому, он владеет Магией Теней, единственной магической силой, считающейся проклятьем из-за того, что она не наследуется, а пробуждается рандомно и редко. Как следствие, она мало изучена и плохо контролируется.





