Иванова, родства не помнящая. Роман-размышление

Размышления у парадного подъезда

Удел твой – бесчестье.

Молвы приговор

Я слышу – и вместе

Мы делим позор.

В толпе твоё имя

Тревожит любой.

Неужто родными

Мы были с тобой?

Тебя называют

Легко, не скорбя,

Не зная, что знаю

Тебя, как себя.

Мне тяжело и больно даже думать об этом.

Но я должна.

Вы когда-нибудь чувствовали себя лишёнными корней?

Нет, кто-то этим даже и гордится. Выражая недовольство своими родителями, выставляет им своеобразные «лицевые счета» и старается их напрочь забыть, никогда к этой теме не возвращаться.

Так удобнее.

Под разными предлогами. Не так воспитали, чего-то недодали, не теми стали, не туда рулили…

Ну и ладно. Буду жить, как хочу. Без них.

А как жить «без них»?

«Родителей не выбирают». Это наверняка многие слышали. В ответ на возмущения, претензии, придирки и прочее недовольство.

И звучало это справедливо. Но довольно жёстко.

Я безмерно счастлива, что мне достались прекрасные родители.

Ирина и Вячеслав.

Это были замечательные люди.

И вот когда меня огорошили сообщением про родного отца, вся эта круговерть и началась.

Что же, время пришло открыть тайну?

Нет, всего лишь приоткрыть дверцу.

В нашей квартире была отдельная гардеробная, где на верхних полках располагались модные по тем временам чемоданы, с которыми дедушка и бабушка путешествовали.

Из одного такого багажа была однажды извлечена старая советская газета.

Бабушка рвала и метала, потрясая печатным органом перед ошарашенной физиономией внучки.

– Вот статья про твоего настоящего отца! Полюбуйся! Мы с твоим дедушкой воевали, отстояли Родину от фашистов. А он!

Мельком обозначилась фотография видного офицера в очках с затемнёнными стёклами.

Я мгновенно схватила в память его внешность. Впервые увидела, поняла, каким примерно он был.

Огромная статья на всю газетную полосу!

Бабушка костерила, крыла, обкладывала, материла «героя» этой публикации, что называется, в хвост и в гриву. На чём свет стоит. Ничуть при этом не стесняясь меня. Отвела душу вволю. Выпустила пар.

А потом?

Газета быстро убрана на антресоли.

Мне строго-настрого внушили обо всём этом забыть.

– Мама, а мой настоящий отец, он…

– Никаких разговоров о нём!

Всё! Забыть!

«Забыть Герострата».

Забыть навсегда!

Но это же мой папа…

Разве это возможно?

Время от времени в разные годы моей жизни всё это снова обозначалось, но разговоры об этой истории моей семьёй по-прежнему жёстко пресекались.

Безоговорочно.

Иногда и ко мне приходили сомнения, когда я думала обо всём этом…

Кто же он?

В 30-летнем возрасте я снова, уже вполне осознанно, вернулась к этой теме.

Обратилась к маме.

– Нет. Ни слова о нём. Не хочу говорить об этом…

Дедушка и бабушка защищали Родину на фронтах Великой Отечественной… Проливали кровь и слёзы.

Выстояли.

А этот…

Мой отчим – прекрасный, благородный человек. Храбрый офицер, морской пехотинец, надёжный командир, подполковник.

А папа?

Что это за человек?

А может быть, та давняя тайная история была его личной трагедией?

И всё-таки чисто по-человечески мне стало интересно.

Что же там произошло?

…И тут его кровь во мне взыграла окончательно!

Так что же?

Нет, позвольте…

Я, значит, ухожу в привольное плавание по жизни, не ведая, кто я и зачем пришла на эту землю?

Да, я долго была не помнящей родства.

Внезапно находила на меня беспричинная тревога, накатывало ноющее чувство незащищённости.

Откуда это?

Может быть, потому, что никогда не ощущала за спиной надёжную фигуру отца?

Мой отчим Вячеслав был благородным человеком, которого я искренне считала своим папой.

Но, к моему великому сожалению, эмоциональной душевной близости у нас с ним как-то не сложилось…

А родной отец?

И, как мы знаем, запретный плод сладок. Возобладало дочернее чувство, и я начала искать материалы.

Подробности той таинственной истории. Хоть какие-нибудь…

И нашла.

Что я узнала?

История более чем неопределённая.

Много загадок.

Много ещё скрытых тайн.

Я буду искать материалы дальше.

Потому что благодаря и ему я на этой Земле.

Но кто мы и откуда?..

Так искренне выдохнул однажды в своих стихах Борис Пастернак.

Теперь и я знаю, кто я и кто всегда стоял за мной.

Я ощущаю с ними кровную связь.

Естественно, и со своим родным отцом тоже.

Мне хочется как можно подробнее узнать, что это за стечение сложных обстоятельств, приведших к семейной трагедии?

И я должна идти по жизни по следам своих родителей.

Но что делать мне, если следы одного из них могут завести меня в бездну?

Аполлон смеющийся

Пылающую голову рассвет

Приподымает с ложа своего,

И всё земное шлёт ему привет,

Лучистое встречая божество.

– Мы берём его?

Вопрос прозвучал очень отчётливо, определённо, и вместе с тем в нём слышалась некая надежда, что ли.

– Уже взяли. В разработку. Персона-то известная. Да и важная. Пока. Оперативным службам дано указание ещё более тщательно за ним проследить. Установить все его связи, выявить контакты. Все до единого, понимаешь? Возможны жертвы, которые от него пострадали. И прочее и прочее. Разрабатываем. С целью предоставить доказательную базу для следствия и позже передачи в суд. И это очень и очень непросто. А если сейчас начать неразумные телодвижения – вся разработка может полететь в тартарары, благодаря вот таким вот несвоевременным выпадам.

– А в ту ли сторону мы копаем?

– Ты его только что брать собирался. Вот именно: пока копаем.

Переговаривались двое. Спортивного вида, широкоплечие, высокие. С иголочки одетые. Правда, в почти одинаковых серых костюмах. Да и в лицах их, несмотря на явные различия, угадывалась какая-то схожесть. Этакие незаметные супермены, наверняка успешно сдавшие все необходимые нормативы и прошедшие нешуточные испытания.

Впрочем, никому до них здесь и дела не было.

Улица двигалась в заданном направлении – на лицах пешеходов читались повседневные заботы. Все занимались своими делами или спешили ими заниматься в специально отведённых для этого местах. Город, по меткому выражению классиков, двигался в будничный свой поход.

Да, статные ребята, рослые. Спортсмены, наверное. Возможно, сегодня у них выходной. Отдыхают от тренировок. Имеют право. Глаза прохожих лишь скользили по их могучим фигурам… Наши ребята. Надёжные.

Человек, о котором они говорили, когда-то тоже был надёжным. И нашим. Такой же высоченный, с широким размахом налитых плеч. Атлет, гимнаст. И костюм на нём сидел словно на Гэри Купере, хотя о таком имени большинство населения и не слыхивало тогда вовсе. Хотя песенку об иноземной звезде часто показывали в «Утренней почте». Так музыкальный номер и назывался: «Как Гэри Купер». И там виртуозно отбивал степ артист во фраке, который завораживал зрителей своим внешним видом.

У большинства населения среди их знакомых и друзей никого одетого таким образом не наблюдалось и в помине. Рубашечки, брючки, на худой конец майка, приличествующая авоське с пустой стеклотарой. Какой тебе Купер! Тем более – Гэри. И Фенимора-то достать было невозможно, хотя фильмы по его романам активно снимала киностудия «ДЭФА», ГДР. В кинотеатрах эти картины демонстрировались с хорошим советским дубляжом. А вот собрание сочинений писателя, создавшего авантюрные романы о покорении Дикого Запада, иметь дома могли только счастливчики, сумевшие каким-то образом достать этот книжный дефицит.

Но ныне Запад цивилизованный. Какие-то неземные существа там даже бывали. О нём также рассказывали лишь по телевизору политические обозреватели и журналисты-международники. И тут вдруг идёшь по улице, и взгляд волей-неволей падает на высокого огромного красавца в дымчатых очках, одетого таким образом, что никакому Куперу: ни Гэри, ни любому другому – не снилось. И не отвести этот взгляд уже. Как сюда попал? Вышел вдруг из машины и решил пройтись до близлежащего киоска за сигаретами? Такие, наверное, и по улицам-то не ходят. Наблюдают за течением пешеходов лишь из окон такси или личных авто… А что, вам удавалось видеть кого-то похожего? Неужели? Где, когда? То-то!

Может быть, он артист? Ну есть у нас симпатичные артисты, но такого… А, понятно. Он – интурист! Нет, слышите: по-русски разговаривает, и без акцента. И такие выражения употребляет, что только своим и понятны. Иностранцам невдомёк про это. Нет, наш. Но кто же он?

– Странно: мать – простая, отец – военный, ветеран Великой Отечественной войны. А этот…

– Ну, ты ярлыки-то клеить тоже погоди. Собираем материал.

– Да неужели? С такими данными и способностями… Он же туда-сюда – полковником станет. А там – и до генерала всего ничего.

– Этот может. Что ни говори, а по данным, которые нам переданы, он одним из лучших там является. Превосходит некоторых.

– Интересно, на сколько статей потянет?

– Ему и одной хватит. Если докажем. И соответствующую доказательную базу представим вышестоящему. И та одна статья всех остальных, вместе взятых, потяжелей будет.

– Неужели та самая статья?

– Ладно, хватит, замяли. Работаем. На эту тему – только на базе и в кабинетах. Только по существу. И говори потише. Эмоциями голос форсируешь. Непрофессионально. А он профессионал. Ну хорош всё-таки, чертяка. Ты прав. Хорош!

Он действительно вышел из машины. Захотелось размяться, сделать несколько шагов по бульвару. Вдохнуть этого пьянящего воздуха.

Вот старушка оступилась, споткнулась, чуть не упала. Поддержал её осторожно. Приободрил ласковым словом. Посоветовал быть повнимательней. Да и «чего-то пошутил», разрядил обстановку.

Вокруг уже группка зевак образовалась.

Да, невозможно по улицам ходить стало. Слишком заметен. Некоторые даже набираются смелости и подходят спрашивать, не артист ли он. Артист, ага. Ещё какой. Знали бы вы, какого театра. Опля! А вот и из другого театра статисты пожаловали. Разыгрывают пьесу зарубежного фантаста «Люди-невидимки». Мизансцену выстраивают. Думают, я их не вижу. Ну, пусть думают. Это иногда полезно. Не всё ж начальству за них думать. Может, действительно, начать автографы раздавать? И эти, вероятно, подойдут, попросят, чтобы поглумиться. Хотя вряд ли. А я к ним подойду и скажу, что их сразу узнал. Это же вы сейчас на «Мосфильме» снимаетесь в новом историко-приключенческом фильме с условным пока названием «У нас один и тот же парикмахер»? Покряхтят и уедут. Если у них автографы люди брать не начнут. Откажутся – им же хуже. Недовольство вызовут, и тут им показываться будет уже нельзя. А что это мне даст? Ну, уедут. Других пришлют. То, что установлено наружное наблюдение, меня не радует. Моим новым «друзьям» это тоже наверняка уже известно. Если пока нет, в чём я сомневаюсь, то явно не обрадует в дальнейшем. Им я нужен «чистый». Но я и был таким. Так в чём просчитался? Наружка – это не крах пока, но это плохо. Соседний театр не мог о моих новых контактах узнать. У нас свои секреты. Тогда кто-то из своих – суфлёр? М-да, завистники, куда от них денешься. Свой суфлёр. Точно. Кто?

А вот тут он был невыносимо прав.

Завистники.

Однажды подумалось: необходимая ли это составляющая любого успеха? Обязательная ли? Или всё-таки «перегибы на местах»?

Но ведь всегда есть те, кто лучше тебя. Умнее, образованнее, подготовленнее, расторопнее, проворнее, быстрее принимающие решения, взвесив все за и против?

Становись лучше, совершенствуйся, придумывай своё – это только приветствуется! Выучил язык – выучи ещё один. И воздастся тебе за прилежание материально.

Так что же, завидовать легче?

Он не помнил, чтобы кому-то из этих завидовал. В Институт военных переводчиков – так в народном обиходе принято было в разговорах обозначать сей вуз – он поступить сумел. Но ведь и кандидатуру абитуриента тоже надо было утвердить. Этим занимались специальные «рекрутеры», отслеживая походящих кандидатов в абитуриенты. С тобой беседовали, отслеживали твою манеру себя вести, говорить, твои жесты, даже мимику. Как держишься, как скоро отвечаешь, куда смотришь, не бегают ли глазки?

По каким-то только им известным приметам и определяли годность для такой учёбы.

А то все инязы столицы туда перекочевали бы.

К тамошней абитуре, конечно, тоже приглядывались.

Язык в таком деле знать надо.

А у него был дар. Он слышал музыку языка и осознавал его воздействие на людей, на сознание человеческое. Как фразу чётче и точнее построить, какие слова для слуха обывателя поувесистее будут, какие – прямо в душу зайдут, прямо в сердце поселятся.

Велеречивая трескотня не прельщала его – говорить нужно точно и прямо в цель. Пусть засыпанные перхотью учёные мужи, и жён туда же, перед преданно внимающими им студентиками в словесных кружевах изощряются, терминами сыплют как из рога изобилия…

Знания практикой должны быть сильны, иначе грош им цена.

По первости те, кто заумными словечками засыпают, словно хулиган шелухой от семечек асфальт, и сойдут, возможно, за умных. Ну раз столько слов знает, значит, за эти слова, как за панцирь, спрятаться сможет – образованцы у нас всё выше на социальной лесенке в общественном же сознании. Не зря писакам столько платят и дачи с машинами дают. Дачи дают – хорошо, правильно. Вот она, этимология слова. Формируют писарчуки общественное сознание-то, а власть имущие их реноме поддерживают и в президиумы с собой приглашают.

Кто у нас велеречив, тот за длинным столом с красной скатертью восседает и на тех, что внизу, в зале ладоши отбивает и правую руку в гору по первому кивку поднимает – типа – я «за», одобряю всё – сквозь графин с водой увеличенным глазом смотрит, подмигивает: «Вот ты там внизу – на меня, а я отсюда, сверху – на тебя!»

По-любому, сверху. Потому что слов много знаю тебе непонятных.

Ну, за начальство прятаться и из-за его мощной спинищи изредка выглядывать и рожи строить – много ума и доблести не надо. А ты попробуй своим изящным словом души человеческой коснуться, разбередить её. Для этого другие слова надобны. И, как учил дядя Пушкин, сразу понять, кто перед тобой и, сообразно персоне, необходимый дискурс использовать – вот признак ума недюжинного. А много будешь умных слов Бог знает перед кем произносить, глядишь, и самого сумасшедшим объявят, как того несчастного Чацкого. «Карету мне, карету!..» Обиделся. Уехал. Договорился, допроизносился монологов перед светской чернью, которая, объединившись, его из Москвы и спровадила. Да, хорошие в школе у меня преподаватели были, в самую суть, в корень зрили, как учил другой дядя Прутков. Не зря его председателем пробирной палатки назначили.

Нет, нам Москву обиженными чацкими покидать негоже. Мы бисер метать не будем. Перед этими, как их…

А откуда это – «бисер метать»? Явно не русская литература. Да, выраженьице обиходное, меткое весьма. У каждого народа такие вот разящие наповал присловья есть. Надо их как следует изучить, тогда и корень каждого языка ясен будет. Вот откуда плясать надо.

Так всё-таки откуда это? Про бисер-то? Такое в школе не преподавали. Как-то намекнул мне один учёный собеседник, что из Библии. Но та книга запрещённая. За неё не только из Москвы вон, но и из свободы, наверное. В организации «библеистам» вообще делать нечего.

А кому там есть чего делать?

Тем, кто вокруг меня?

Тем, кто обвиняет, что в Институт военных переводчиков меня отец пристроил, иначе и не видать выскочке сего места, где перспективные кадры куются, которым привилегии будущие прочатся?

Да, окруженьице, доложу я вам. А каждый из вас, значит, один у мамы с папой, и в Москву, как Ломоносов, с рыбным обозом из архангельских поморских сёл пешком – и, не переодеваясь, сразу в лаптях, да в Институт военных переводчиков! Эвона как. Самородки все одарённыя. Кстати, встаёт вопрос: кто ваши мамы с папами? Неужто поголовно рабочие и крестьяне? А вот у меня – можете проверить. Мама – точно простая русская женщина, Екатерина.

Брат, значит, пристроил? Брат – слово хорошее. Все люди – братья. Это тоже ёмкое сильное выражение. Явно непростое, несмотря на кажущуюся простоту. Тоже на организацию какую-то намекает. Но явно не нашу. Предположу, что более могущественную? Нет, глупости. Быть такого не может. Самая могущественная – наша, к которой и я теперь имею честь принадлежать. Так нам говорят. Но чем чёрт не шутит?

Однажды видел я одного чёрта лохматого. Дышал перегаром, просил хоть какую-то копейку, дабы потушить в груди пожар: трубы, дескать, горят.

Уважил, купил ему бутылку водки. Он долго шёл за мной – всё спрашивал, как может отблагодарить. Я уже было подумал: из смежной организации подсунули человечка для проверки? Потом выяснил: нет, хипан какой-то, явно с алкогольной зависимостью, даже узнал, живёт где. Да он мне и сам бубнил, когда плёлся за мной: мол, приходи в наш двор, чё хошь для тебя сделаю. Однажды пришёл, проверил. Да, тут ошивается постоянно. Сказали: мало ему уж на Земле быть осталось. Я сдуру и попросил:

– Ну, расскажи что-нибудь. Вид у тебя не пролетарский. Пьёшь, но видно, что багаж культурный имеется.

– Налей стакан.

– А без него уже не можешь?